Коноха. 5 декабря, 20 лет после рождения Наруто.
P!nk — All out of fight
+++
Неджи держит её за руку, отсутствующе поглаживая костяшки своими длинными пальцами, и рассеянно глядит в окно. Думает. Он, как и Гаара — в отличие от Сая — всегда мудро взвешивает слова, прежде, чем их произнести. Не хочет её ранить. Накику его за это уважает, и бесится также сильно. У неё терпения на целую Коноху, но всё зависит от обстоятельств — в этом они похожи с Сасори. О котором она почти не вспоминает, разве что с детской ласковостью, но уже без горечи. Она вообще много думала обо всех тех, кто был в её жизни, и пришло время перевернуть прочитанные страницы, чтобы наконец-то приступить к новой главе. И ей не больно от того, что их не особо удачная история с Неджи останется в прошлом, потому что нежность в его касаниях куда более искренняя, чем пару месяцев назад. А ран она уже не боится. И шрамов тоже. — Почему сейчас? — Он переводит взгляд на неё: усталый, но понимающий. Его плечи опущены, словно с них тоже упал тяжёлый груз. — Я любил тебя. Любил. Не любит. Вот и вся причина. Им повезло быть относительно синхронизированными в этом аспекте. Любовь Неджи похожа на него самого: она остаётся отстранённой и сосредоточенной, без излишней страсти и вдохновения влюблённости. Накику знает, она сама такая же. Они любят не сердцем, а разумом. И в играх рассудка теряют самое ценное — дружбу. — Прости меня. — Ей, правда, жаль. Но кто-то должен набраться сил и обрубить узел непонимания и отчуждённости. По паркету их общего дома ходили мимо друг друга два одиночества, но никак не Неджи и Накику. Сами себя потеряли в процессе поисков. — Я тоже тебя любила. Я всегда буду тебя любить. Неджи наклоняет голову, позволяя длинным волосам упасть на поверхность кухонного стола, и улыбается. Ему нет нужды спрашивать куда она собирается переехать. Он и так знает, где она всегда прячется, когда окружающий мир слишком давит на неё. Когда он сам слишком давит на неё. — Потренируемся в субботу? — как ни в чём не бывало предлагает Хьюга. — Весь прогресс растеряла за два месяца. — Спасибо. С меня ужин. Кику кладёт на столешницу ключи от их так и не ставшего семейным гнёздышка, а Неджи на прощание целует её в уголок мягких губ. Страница перевёрнута. Но история продолжается, пусть и с переписанным сценарием. Ей ещё предстоить достичь кульминации. — Теперь мы можем нормально быть вместе? Накику роняет пустую тарелку, ладно хоть та деревянная и не разбивается от удара. С тех пор, как Чи-чан переехал к Куренай, в мастерской осталась только самая неказистая посуда. В ближайшее время ей предстоит столь ненавистный поход по магазинам. — Чего?! — Вы наконец-то официально расстались с Неджи, — поясняет художник, прислонившись к косяку двери с показательно скучающим видом и сложив на груди руки. — Теперь мы можем быть вместе. Я два года ждал. Только не говори мне, что решила переметнуться к Гааре. У Кику слов не находится прокомментировать данное заявление. Поэтому она половину пропускает мимо ушей. Какие, мать твою, два года?! Разве он сам не раздавал советы по поводу их отношений с Хьюгой? — Откуда ты знаешь? — Я всё о тебе знаю, — напоминает Сай как сам собой разумеющийся факт. Затем снисходительно добавляет: — Раз ты вернулась сюда, значит вы поговорили. — И с какой стати наше расставание означает готовность прыгнуть к тебе в постель? — Это настолько смешно, что она даже не раздражается от очередной нелепости из уст Сая. Вот уж кто совершенно не фильтрует базар. Вроде и привыкла, но он не перестаёт её удивлять. Он всегда как свежий ветерок, залетающий в распахнутое окно. — Я планировал прыгнуть в твою. Покажу новые техники, — совершенно другим голосом, низким и вибрирующим, предлагает Анбу. — У меня было время изучить специализированную литературу… — Не сомневаюсь. Избавь меня от графических описаний. Накику поднимает тарелку, избегая смотреть на друга. Избегая очередного приступа рефлексии на тему граней любви и конкретно их прошлой дружбы с привилегиями. Поднимаясь, ударяется головой о кашпо с бегонией и чертыхается сквозь зубы. Какого хрена это растение ещё не сдохло за столько лет? Сай протягивает ей предусмотрительно наполненную водой ржавую лейку. — Она скоро расцветёт. Я поставил в твою комнату горшок с лютиками, Ино сказала, они не такие прихотливые. Зато ядовитые. — Это не моя комната. — Как скажешь. — Я планирую ночевать в одиночестве. — Как скажешь. Стоило ли ей удивляться откуда в холодильнике появились продукты и кто стёр тут пыль, которая, наверняка, накопилась за время её отсутствия? Накику вспоминает как бесилась первое время от его постоянного тут присутствия и нелепых вопросов. Таких ли уж и нелепых? Он ведь искал себя всё это время, как она себя искала. И в итоге нашёл, кажется, и себя, и её. Уже за это стоит сказать ему спасибо. Теперь она не может себе представить, чтобы Сая тут не было. Это ведь он, а не она, следил здесь за порядком. Он, а не она менял постельное бельё и занимался стиркой. Он даже кофе научился более-менее сносно варить, иногда притаскивая ей в постель. Рисовал для неё какие-то абстрактные картины, увешав уже ими всю пристройку, а те, что не влезли раздал джонинам и друзьям. Они на пару с Ино, видимо, озаботились улучшением жилищных условий коноховцев. Пока Неджи не было рядом с ней, был Сай. Был и всегда делал то, что она просила. Ей теперь тоже хочется что-нибудь для него сделать. Только она очень боится опять сделать что-то не так. В их «ссоре» виновата была она сама, и никто другой, и ей совсем не хочется повторения. Ей просто хочется, чтобы он был тут, с ней, в мастерской. Совсем как раньше. Сай засыпает на диване в зале, мирно сложив руки на животе, и Кику по старой привычке накрывает его с трудом выуженным из кладовки пледом. Вот где хлама не убавилось. Перед тем, как отправиться в гостевую спальню (свою-не свою комнату), Накику трогает бледное умиротворённое лицо, гладит высокие скулы и пропускает между пальцами чёрные шёлковые пряди. Сай глубоко вздыхает во сне, но не просыпается. Лишь прижимает к груди вымазанную в чернилах кисточку и неосознанно тянется к её руке. У него длинные ресницы и забавная родинка возле уха. Прямой нос и тонкие брови. Он не писаный красавец, как Неджи или Тамкен, ниже ростом и худее. Он такой красивый, особенно когда улыбается. Особенно, когда улыбается искренне. Она надеется, что ему снится что-то приятное. Когда утром Кику открывает глаза, она не чувствует его присутствия в мастерской. Но матрас рядом примят, а её собственная ладонь испачкана в краске.Суна. 10 декабря, 20 лет после рождения Наруто.
Zapolya — До пяти
+++
Когда Акеми возвращается домой, — как-то иначе называть резиденцию Казекаге у нее уже и язык не поворачивается, — то Канкуро уже спит. Это ее удивляет, потому что обычно он ложится куда позже и вообще предпочитает ее дожидаться. Видимо, устал за день, думает она, окидывая его быстрым взглядом. Шиноби обычно спят чутко и реагируют на малейший шум, но только не находясь у себя дома среди всего, что для них привычно и что они находят безопасным. Она помнит, что когда-то Канкуро при ней даже дремать не мог и ворчал, если она начинала клевать носом при нем. Потом уже Акеми ловила его спящим и смеялась над тем, как он подскакивал, едва только она заходила, потом начал отмахиваться, а позже и вовсе даже не просыпался как и сейчас. Это по-своему мило, считает она, тихо прикрывая дверь, но не закрывая ее. Она оставляет щель, чтобы был сквозняк, без которого спать в Суне не так уж и комфортно даже в прохладное время года. Акеми заглядывает на кухню и убирает забытый Канкуро на столе стакан в раковину, заливая его водой. Утром помоет, как раз завтракать будут, посуда и наберется. Колышущуюся из-за ветра занавеску она тоже поправляет и закрывает окно на форточку. Сегодня ветрено, кажется, ночью может начаться буря, лучше сейчас подготовиться, чем среди ночи суетиться, когда они проснутся из-за грохота ставень или чего-то еще. Акеми уже научена горьким опытом, поэтому хорошо понимает, что нужно делать, прежде чем можно будет спокойно пойти в душ и лечь спать. Она не устала, но идея устроиться у Канкуро под боком — ужасно заманчивая. После войны они оба заняты, и хоть стараются друг на друга выделять время, ей все равно порой не хватает той свободы, что у них была прежде. Это уже не беспокоит ее так, как в первые полгода после победы, привыкла уже ко всему и успокоилась, к тому же сам Канкуро не делает ничего, чтобы она вдруг почувствовала себя лишней или ненужной. В ванной прибирать нечего. Акеми включает воду в ванной, чистит зубы и задумчиво рассматривает свое отражение в зеркале. Волосы, вымытые вчера и пахнущие гранатом и апельсином, у нее отросли и теперь щекочут шею ниже обычного, но остригать их она не хочет. Может быть, просто подровняет у Ичи, чтобы выглядели аккуратнее, а так ей даже нравится. Канкуро тоже, о чем он как-то сказал, фыркая, когда она начала утверждать, что это просто потому, что он во время секса может снова наматывать их на кулак. Не так, как раньше, конечно, но хотя бы может. Он за это перевернул ее на живот, толкнул лицом в подушку и напомнил ей о том, что она сама очень даже любит, когда он ее и шлепает, и щипает, и вообще не церемонится и не жалеет. Акеми ведет плечом, вспоминая ту ночь и облизывает губы, кидая взгляд в сторону двери, будто бы ожидая, что Канкуро зайдет, но этого не происходит. Мысли не оставляют ее и пока она ополаскивается. Пальцы задевают еще немного чувствительную кожу под татуировкой, на которую Сай убил целую неделю. Он вначале вырисовывал ее на бумаге, потом — на коже Акеми, и все ему что-то не нравилось. Ему то не нравилось, как смотрится ящерица, если поднять руку, то как тень падает на ее голову у ключиц, то как завиток хвоста закрывает рубец шрама. Окончательно рисунок появился на теле Акеми только после того как Сай решил, что теперь он точно доволен. Пока ящерица просто черная, но ему хочется украсить ее цветом, что она собирается сделать позже, когда все «сядет», и уж точно сам. Сомневаться в его способности чему-то научиться у Акеми нет, поэтому она только расцеловала его в обе щеки. Ее даже сейчас результат устраивает от и до. Красиво, очень красиво, и ящерица точь-в-точь как живая, словно сейчас уползет куда-то. В спальню Акеми возвращается в одном только полотенце, которое кидает на комод, и забирается на кровать. Канкуро все еще спит, отмечает она про себя, осторожно стягивает покрывало и обнимая его сзади сзади. Ее губы прижимаются к его теплой шее, ладонь проскальзывает под резинку его шорт, а ногу она закидывает ему на бедро. Бывают дни и ночи, когда это он будит ее: пользуясь тем, что она расслабленная и податливая, раскладывает ее как хочет, прикусывает быстро твердеющие соски, раздвигает ее складочки пальцами и входит сразу двумя, а потом, едва подготовив, толкается и крупной головкой члена. Акеми не помнит, чтобы когда-нибудь была против этого, — к тому же, если она устала, а ему требуется разрядка, то от нее он никакой активности и не ждет, следит за тем, чтобы ей тоже было хорошо и потом не забывает вытереть; жаловаться тут не на что, если подумать, — и не думает, что Канкуро может вдруг обидеться. Член у него встает быстрее, чем он сам просыпается, и Акеми не выдерживает, начиная хихикать ему куда-то в загривок. Вот уж кому ничего подвязывать, чтобы стояло, не нужно. — Я даже не уверен, что хочу знать, что тебя рассмешило, — сонно тянет Канкуро, переворачиваясь на спину. Акеми так только удобнее, она сама немного двигается и дотягивается до его губ за ленивым и неторопливым поцелуем. — Раз не уверен, то не спрашивай, Куро, — прикусывает его подбородок, продолжая неторопливую ласку рукой. Она трет его головку большим пальцем, улыбаясь шире, когда с его губ срывается хриплый вздох: что он любит больше всего она знает очень хорошо. — Можешь лучше сказать как хочешь. — Ты не любишь быть сверху, лентяйка, — Канкуро ухмыляется и рукой дотягивается до ее груди, щипая за сосок, отчего она вздрагивает и тут же закусывает нижнюю губу. Он тоже знает, что она любит. — Ты любишь быть сверху только когда берешь в рот. — Посмотрим, кто первее кончит? — Акеми целует его в губы еще раз и радостно смеется, когда Канкуро тянет ее на себя, помогая устроиться так, как ей хочется. Она надеется, что сумеет победить, но едва только его язык оказывается в ней, то начинает сомневаться. В итоге, побеждает Канкуро. Дрожащую и тяжело дышащую Акеми он с себя осторожно сталкивает и устраивается между ее ног. То, что она только-только получила свое удовольствие, его не особо заботит — знает, что завестись заново ей удастся быстро. И ведь не ошибается, потому что бедра девушки сами вскидываются, когда он начинает пошло о нее тереться и наклоняет голову к ее груди. Акеми сокрушительно проигрывает, но не может даже назвать это проигрышем. Какой проигрыш, когда ей так хорошо? Она лениво улыбается, облизывая припухшие губы, пока Канкуро стирает с ее бедер влагу и белесые капли спермы и потом прижимается к нему, целуя куда-то к ключицу. — Куро, — зовет она чуть погодя, снова закидывая на него ногу. Комната начинает остывать, скоро надо будет накрываться, но пока ей лень шевелиться. — А мы поженимся? — Вроде же собирались. — А ты меня разве звал? — Тебя два последних года зовут невесткой Казекаге, так что звал, — Канкуро дергает плечом и поворачивается на бок, подпирая голову рукой. — Что на тебя нашло, что ты об этом заговорила? Вопрос справедливый: эту тему она старательно избегала все это время. Ей не хотелось никаких изменений, никаких объявлений, но теперь, когда Хината и Ино уже замужем, а у последней и тройня родилась, она начала задумываться о том, что будет у нее самой. — Хочу кольцо, — капризно дуя губы, вдруг выдает Акеми и отводит взгляд в сторону. — Красивое и с блестящим камнем. — Ты же не будешь носить, скажешь, что мешает, — начинает смеяться Канкуро, притягивая ее к себе и по-хозяйски устраивая руку у нее на бедре. — Буду! Браслет же твой ношу. Пусть камень будет плоским. Когда он внутри ободка, понимаешь? — Еще что? — Канкуро целует ее в уголок губ, смотрит насмешливо, но не зло. Запоминает все требования, которые она ему озвучивает. — И когда? — Я подумаю, что еще, но пока хочу кольцо, — поняв, что отказа точно не получит, она широко улыбается и обвивает его руками за шею. — Когда… не знаю. Сейчас волна этих свадеб пройдет. Сакура вон с Саске решила свалить: или они поженятся, зажав праздник, или вернутся с ребенком, или и то, и другое. — Кстати про свадьбы. Ты что там Гааре насоветовала? Он на дне рождения Ли был странный и как-то косился на пигалицу. — Кику-анэ ему нравилась, ну я и решила… — М-м, — Канкуро, кажется, уже об этом и сам догадался. Он чуть улыбается и щурит глаза. — Знаешь что? — Что? — Наша свадьба напрямую зависит от нашего Казекаге, заваленного делами, кто будет моим шафером, по-твоему? — Кукла Сасори, нет? — невинно улыбается Акеми и хохочет, когда Канкуро шлепает ее по ягодице и переворачивает на спину. Засыпает она сладким сном и не сразу замечает на своем пальце поутру кольцо. Оно не такое блестящее, как она заказывала, совсем немного потертое, но красивое, и Акеми догадывается, где Канкуро мог его достать.