Коноха — Суна. Январь, 21 год после рождения Наруто.
Линда — Куклы чужого детства
+++
Сай не в восторге от того, что их отношения остаются для других секретом, но никак этого не показывает. Кику, конечно, не умеет его читать до такой же степени, как он её, но видит недовольство в мелких жестах и, правда, пытается собраться с духом, но говорить нужно много и долго, а никто из них не любит трепать языком без острой на то нужды. Ну, она по крайней мере. Ей не то чтобы не хотелось рассказать хотя бы самым дорогим людям, но кажется, что всё уж закрутилось слишком быстро, что она только недавно рассталась с Неджи, что непонятно куда это всё приведёт вообще. То, что у неё появился регулярный секс и помощник в строительстве пристройки к пристройке — Ками, под чем она была, когда одобрила эту идею? — не означает, что они не расплывутся как в море корабли или она с Хьюгой. Несмотря на то, что она… ну да, любит этого идиота. Молчать совсем, конечно, тоже не очень хорошая идея. Сай повзрослел не только внешне, но и эмоционально, и всё же иногда способен ляпнуть что-то такое… Такое. — Наруто до сих пор считает меня девственником. Такое, например. — Тебя это расстраивает? — Нет. Я сказал ему, что если дышать иногда с другом свежим воздухом, то это помогает сублимировать нерастраченную сексуальную энергию в… — Ты издеваешься? — Не над тобой, — Сай сдувает с глаз упавшую на глаза чёлку и хитро улыбается. На его правой скуле осела пыль от штукатурки, и Кику тянется это недоразумение исправить. — Если ты не хочешь распространяться о нашей связи, мы не будем. Прекрати постоянно об этом думать. Надеюсь, когда у нас родятся дети, я смогу признаться Наруто, что их не аист принёс. Кику предпочитает не отвечать. Не обладает достаточным воображением, чтобы представить, какие у них с Саем могут получиться дети. И какие из них самих могут выйти родители. И почему он вообще уверен, что у них когда-нибудь будут эти самые дети. Но она благодарна, что один пунктик из её тревожного списка зачёркнут. На время. Сай взял отпуск на неделю, чтобы заняться ремонтом, а ей самой завтра предстоит отправиться в Суну с Акеми. Кику делает мысленную пометку обсудить с имото своё расставание с Неджи, потому что та наверняка ждёт конкретных объяснений, а в деревне скрытого Песка ей ещё предстоит разговор с Гаарой. Впрочем, последнее уже не пугает — Казекаге прислал ей личное письмо с Темари, в котором выражал свои искренние сожаления по поводу случившегося. Написанные его твёрдой рукой строчки несли в себе уютную атмосферу детских лет. Гаара не из тех, кто будет прятаться, в отличие от неё, и они друг друга ценят, всегда ценили, это никогда не изменится. Маленькое недоразумение не способно порушить связь, прошедшую сквозь года. Вечером Накику, не слушая Сая, решает заказать еду с доставкой: он и так работает больше неё, а готовить ей ой как не хочется. И он пусть к плите не становится: у них будет хотя бы лишнее время полежать на кровати, вместе, прежде чем она будет отсутствовать почти две недели. — Твои таланты с молотком и правда потрясающи, — полусонно замечает Накику, пока они ждут свою лапшу вок. Сай что-то рисует в альбоме, но ей лениво даже приподнять голову с его живота, чтобы глянуть. — Где ты научился строительству? — Помогал в восстановлении деревни после Пейна и после войны на паре миссий с Райдо-сан и Генмой-семпаем, — отвечает Сай, немного сдвигаясь, чтобы ей было удобнее. Потом замирает, думает и тянется к небольшой подушке, подкладывая между своим телом и её ухом. — Что, боишься, что твой пресс недостаточно мягкий? — фыркает Накику. — Мне было удобно. — Но так ведь удобнее? — Нет, — Кику выкидывает подушку и ложится обратно, слушая как его желудок требовательно бурчит. Это заставляет её рассмеяться, но ей на самом деле нравится, как чувствуется его тёлпая кожа под её щекой. Хотя эти дурацкие короткие топы его она не любит. — И чем конкретно ты тогда занимался? — Помогал Ямато-семпаю, в основном, если ты про Пейна. А после войны… — он ненадолго замирает, морщась от каких-то неприятных воспоминаний, кидая на неё быстрый пытливый взгляд. — Когда был не на миссиях в Анбу, мы возвращались на границу, где были зоны боевых действий. Она тоже могла бы, а вместо этого большую часть времени торчала в Конохе, пытаясь поддержать Неджи, которому и поддержка-то её, наверное, не нужна была. Кику рада, что они смогли сохранить хорошие, даже близкие, отношения: в конце концов, она сказала правду: Неджи она всё ещё любит, хоть и по-другому. Они всё ещё вместе тренируются и пару раз вышли выпить вместе с Чи-чаном и Гаем-сенсеем. Она хочет спросить ещё что-нибудь или сделать комплимент тому, сколько всего он умеет, но в дверь раздаётся звонок, и Сай легонько отпихивает её, чтобы подняться и выйти за заказом. Надо бы сделать уже и отдельный вход в пристройку, чтобы каждый раз не топать через весь зал, заставленный мольбертами. Зачем их там столько, вообще? Пока Сай расплачивается и о чём-то говорит с курьером, Кику без стеснения разглядывает его альбом, в котором, без особых сюрпризов, находит в основном свои портреты. Большинство из них с Косен: кажется, по крайней мере десять рисунков, где она ходит по пляжу, босыми ногами в море, а на одном их общий поцелуй у костра. Обычно скетчи Сая чёрные, выполненные либо чернилами, либо угольками, но на этих помимо него ещё много золотого и изумрудного. И в его ауре тоже, которую она может видеть со своим инка. Почему она раньше не задумалась о том, как тёмно-зелёный появился в его, ста оттенков серого? Он же там ещё до войны появился. Она же видела, как поменялись ауры Ино и Генмы, когда они начали испытывать друг к другу чувства. У неё, как и у Ако-имото, какая-то избирательная слепота. А Накику ещё считала себя проницательным человеком. — Прости, — Сай заходит бесшумно, хоть и делает это неспециально. — Тебе неприятно? — Что именно? — Видеть эти рисунки? — Нет, с чего ты взял? Мне нравится. Можно, я заберу альбом? — Я ещё не закончил, — Сай немного нервно дергает плечом и ставит пакеты с едой на тумбочку, не заставленную кистями. — Хочешь что-то конкретное? — Тебя хочу, — она не уточняет про альбом говорит или в общем. Его живот опять забавно бурчит, и Кику убирает все художественные принадлежности в ящик, тянясь за пакетами и садясь на матрасе. — Ешь давай, тебе куча сил понадобится в отпуске. Особенно пока меня нет. — Особенно пока тебя нет, — повторяет Сай и затыкается ровно на те десять минут, что ему нужны, чтобы проглотить свою лапшу. Утром он будит Накику, с сожалением напоминая, что ей пора. Он ей и рюкзак вчера собрал, о котором она забыла, потому что он обычно всегда собран для миссий. Впрочем, если что, в Суне у неё есть всё необходимое. Накику серьёзно смотрит на него и прижимается губами к подбородку: почему-то привыкла так с ним прощаться, и ей нравится, когда он сначала целует её в нос, а потом в губы. Может, однажды они разойдутся… но она очень надеется, что нет. Он весь с ней такой домашний, уютный и смотрит на неё глазами побитого щенка, когда прощается и закрывает дверь мастерской. Ведь обратно она планирует вернуться с Ичи, который будет жить в мастерской во время визита. — Хорошо, что Шикамару уже на месте, — прижимаясь бедром к Кику, говорит Акеми, встречая подругу у южных ворот. — Иначе ныл бы всю дорогу о том, как проблемно связываться с женщинами и как его угораздило сделать одной из самых проблемных предложение. — Сейчас он наверняка ноет Казекаге о том, как проблемно организовывать свадьбу и зачем вообще для этого требуется его присутствие, — хмыкает Накику, ласково щупая имото за талию. — Тема-чан на миссии, вот он и пользуется возможностью поныть. — Ага, иначе Темари из него всю дурь веером бы выбила, вместе с женихом. Во время привалов они по старой традиции тренируют симбиоз техник, делясь друг с другом последними достижениями, чтобы интегрировать их в стратегию. Путешествие ожидаемо проходит без эксцессов, путь между Конохой и Суной один из самых безопасных. Расстаются у квартиры Кику — Акеми соскучилась по Канкуро, а Накику планирует навестить брата, который в кои-то веки должен быть в деревне. Неплохо было бы и к матери заглянуть… Кику ненавидит себя за эту конкретную слабость, но у неё нет никакого желания видеть отсутствующий взгляд Ташики и рассказывать безразличной ко всему женщине о своей непростой жизни. От матери осталась одна оболочка, мама покинула её ещё тогда, в поместье Росоку, вместе с остальной семьёй. Кику просто нужно простить и отпустить её, как и чувство вины, которому даже основания нет отравлять её сердце. Отпустила же она и Сасори, и Чиё, и всех тех, кого судьба унесла, проверяя её на прочность. И это не последние потери. Когда-нибудь они встретятся в загробной жизни, а, может, в каком-нибудь другом мире, не подозревая даже, что где-то были крепко связаны. Ичи предлагает собраться всем вместе вечером, Темари как раз должна будет вернуться с миссии. Гаару он берёт на себя, впрочем, Казекаге вряд ли откажется от возможности провести вечер с семьёй. У Ако с Канкуро всё серьёзно, она тоже уже давно часть внутреннего круга Сабаку. Про Шикамару и говорить не стоит — разве что он умудрится до свадьбы настолько выбесить Тему-чан, что та решит стать вдовой до замужества. Хорошо бы сфотографироваться на память — им редко выпадает возможность собраться целой компанией. Фотографию Кику вставляет в рамку и бережно складывает вместе с самыми удачными картинами Сая, которые они отложили для украшения будущей комнаты в пристройке. В копилке её счастливых воспоминаний появился ещё один момент, на этот раз запечатлённый на бумаге. Он определённо поможет ей простить и отпустить. Как говорит Акеми — поболит и пройдёт. Уже не болит и уже прошло.Суна. 15 апреля, 21 год после рождения Наруто.
MIKAYA — Битлджус
+++
Акеми крутит кольцо на пальце и смотрит в окно. В квартире у Накику чисто, но как-то пусто, потому что она здесь не живет уже несколько лет. Конечно же во время своих приездов она останавливается у себя, но обжитым по мнению Акеми место от этого не становится. Тут нет какого-то вечного хлама вроде пакета с пакетами или старых журналов, нет пятен на кухне и сколов на кафеле в ванной, только невытертая пыль, свидетельствующая о том, что тут толком никого не бывает. А в мастерской Чиву-сенсея бардак, в котором даже приятно находиться, у Канкуро в апартаментах беспорядка особого нет, но ей самой там нравится быть. Это тоже уже ее дом: они заменили посуду на кухне новой, купили наконец-то диван побольше и к нему два кресла, повесили в спальне новые полки и во внутреннем дворике поставили качели. Акеми сама не поняла, как это все произошло, но это относится к их с Канкуро отношениям в принципе. Акеми не поняла, как влюбилась в него, просто он как-то почти сразу наложил на нее лапу, заставив поверить в ее принадлежность ему. Акеми не поняла, как он сам влюбился в нее, потому что отношение Канкуро к ней менялось совершенно неуловимо и незаметно, чтобы обратить на это внимание. Акеми не поняла, как они начали встречаться — он просто залез к ней в постель, а она не нашла ни единой причины его остановить, вот они и стали вдруг парочкой. Акеми не поняла, как она почти что переехала к нему, ей вообще показалось, будто бы ее вещи оказались у него на полках и в шкафу без какого-либо ее участия. Акеми не поняла даже как стала невесткой Казекаге и невестой его брата, а все с легкой руки Канкуро и из-за неожиданного участия Исаму-сан — все начали ее так звать после войны именно после их разговора, хотя кольцо на ее пальце появилось только в этом году. Но это ведь еще не все. Акеми еще предстоит стать женой и матерью. Эти мысли не внушают ей страх, но она чувствует, что ей еще рано. Она видит себя замужем за Канкуро, видит себя с их детьми, только вот не сейчас, когда ей слегка за двадцать. Не сейчас, когда она еще не готова окончательно оставить Коноху и Яхико. Не сейчас, когда она только-только снова нашла свой путь и идет по нему уверенным шагом. Он приведет ее а Суну, уверена Акеми, к Канкуро, потому что больше некуда и не к кому, но ей нужно еще немного времени. Она вздыхает и переводит взгляд на вышедшую из ванной Накику. — Кофе? — спрашивает она. Акеми кивает и теперь уже рассматривает свою названную сестру. Она готовит кофе ничуть не хуже Канкуро, но у нее вкус выходит каким-то другим: более мягким и оставляющим послевкусие. — О чем думаешь? У тебя вид такой, словно ты на первой части экзамена на чунина сидишь, — Накику усмехается, вспоминая совершенно нерешаемые задачи, которые им тогда дали. Вся суть была в том, чтобы суметь понять у кого списать и незаметно это сделать. Песчаникам тогда помогал глаз Гаары, команде восемь — Акамару, жуки Шино и бьякуган, бьякуган же был у команда Гая-сенсея, Ино помогала своим, а Акеми с помощью ящериц Каю с Аичиро. Весело было, конечно, если забыть обо всем, что было после. — Обо всем разом. Я поняла, почему у нас не вышла та кладка, которая орала как будто ее живьем режут, надо будет попробовать еще раз. — Накику кидает ей через плечо заинтересованный взгляд. Они только на днях обсуждали варианты новых кладок, но тогда Акеми ничего не сказала ей об этом. Видимо, ночью или рано утром ее озарило. — А летающие? Дурные вышли, но, согласись, полезно иметь поддержку с воздуха. Вспомни птиц Сая. — Ну, да, удобно, — Акеми рассеянно кивает, а потом тяжело вздыхает и утыкается лицом в сложенные перед собой руки. — У меня задержка. Накику едва не роняет кофейник, который только сняла с огня, и с громким грохотом ставит его обратно на плиту. На подругу она смотрит широкими глазами и явно разрывается между желанием растрясти ее и пойти убивать Канкуро. — Что?! — переспрашивает она, когда Акеми поднимает голову и смотрит на нее. — Была. У меня была задержка. Никто не идет отрывать Канкуро член, хорошо? В конце концов, для того, чтобы случилась беременность, нужны двое, — ну, и конечно, речь еще идет о принуждении и его отсутствии, но тут вообще не их вариант. Канкуро может быть с ней грубым, в постели он в принципе не сильно церемонится, уже зная, как с ней обращаться, но во все остальное время в свойственной манере носится с ней. — Я подумала, что я беременна. Сделала тест, но он отрицательный, а потом и, ну… — обычно у нее все день в день, понятное дело, что она переполошилась, тем более, что забеременеть можно и предохраняясь. Она-то к этому относится ответственно все те пять лет что спит с Канкуро, но ошибки случаются у всех. — И? — Накику берет себя в руки и достает чашки. Она ставит одну, наполненную кофе, перед Акеми и садится напротив нее за стол. — Ты расстроилась, что нет? — Я не знаю, — вздыхает Акеми, подпирая голову рукой. Вид у нее откровенно кислый и мрачный. — Я, правда, не знаю. Честно говоря, я даже не понимаю, как Ино могла вот уже родить! Вбила себе в голову, что вот ей надо и все. — Она замужем, — осторожно говорит Накику, но по ее лицу видно, что она тоже не особо-то понимает желания подруги так быстро, — а то и вообще, — обзаводиться потомством. — А мы с Канкуро вместе дольше, чем она была влюблена в Генму, по-моему, — вяло огрызается Акеми и подносит к губам чашку, делая глоток и едва морщась от того, что ей горячо. — Ты уж определись, с какого моменты ты считаешь, что вы вместе, а то у тебя то семь лет, то шесть, то пять, — фыркает, немного успокоившись, Накику. Кажется, мысль, что тетей ее звать будут не где-то через год, ее как-то даже приободрила. — Ой, отстань. У тебя вообще непонятно что было с Неджи и непонятно как закончилось, — закатывает глаза Акеми. — Просто я… на Канкуро давят. На Гаару тоже, особенно теперь, когда Темари выходит замуж за Шикамару и уезжает в Коноху. Суне нужен наследник, желательно вчера. Многие недовольны влиянием Листа, нашими тесными связями. Даже то, что тебя отправили к нам припоминают. — Это должно было случиться. И что? На Канкуро давят, дальше что? Он тебе что-то говорил? — Накику обхватывает чашку обеими ладонями и смотрит на Акеми так же пытливо, как и кукловод. В этом они очень похожи, нахватались друг от друга многому, все же, есть что-то общее у всех песчаников. — Ты же знаешь, что не обязана никого слушать? — Смеешься? Он злой как собака ходит, но мне ничего не говорит. С него станется поругаться со всеми вместе и по отдельности, лишь бы ко мне не лезли. И мне из-за этого стыдно, — Акеми отводит взгляд и хмурится. — Меня с войны зовут невесткой Казекаге, будто бы я уже вошла в эту семью. — Ты и вошла. Уже давно вошла. — Знаю, но тут пошла эта конкретика, и я испугалась. Это было почти так же неловко, как когда Хиаши-сан пришел благодарить нас, помнишь? В общем, мы даже не говорили об этом, пока я не сказала, что хочу, ну и вот, — она поднимает руку, показывая Накику кольцо на пальце. Она его уже видела, конечно, и знает о том, к чему оно и зачем. — У нас будут дети, я этого и сама хочу, только позже, — Акеми давно уже примерила на себя роль жены Канкуро, давно свыклась с мыслью, что родит детей именно от него. У него отвратительный характер, это правда, а еще он бывает чудовищно-жестоким и пугает своими злыми ухмылками на раскрашенном лице. Все это она знает и любит настолько, что переживает о тех проблемах, которые невольно ему создает. — Но если его будут донимать, не лучше ли мне уступить? Так всем будет легче, в том числе и Темари с Гаарой, потому что от них отстанут. — Ага, а потом старейшины еще что-то захотят. Нет уж, с Канкуро об этом поговори, прежде чем решать, что тебе нужно круглое пузо только из-за того, что этим мудакам подавай младенца, — Накику тянется к Акеми и разглаживает пальцами складку у нее между бровей. — Все будет хорошо, имото. У нас всегда все будет хорошо. Акеми кивает, а потом не выдерживает и встает на ноги. Она наклоняется к Накику, обнимает ее за шею и шепчет куда-то ей в волосы, что любит ее. На нежные слова и признания она, кажется, щедра со всеми, кроме Канкуро. Она думает об этом, когда возвращается домой и ждет его. В доме шаром покати, как обычно бывает, когда ее долго нет в Суне — он предпочитает есть где угодно, но не готовить дома. К возвращению Канкуро Акеми, успевшая еще утром зайти за продуктами, готовит ужин, который станет им завтра как минимум завтраком, если даже не обедом: котлетки из говяжьего фарша она делает первыми и накрывает тарелку полотенцем, чтобы они подольше были теплыми; потом до хрустящей корочки жарит онигири, аккуратно складывая их в глубокую посудину; и, наконец, решает, что они давно не ели мисо-суп с тофу. Она как раз дорезает к нему зеленый лук, когда слышится хлопок двери. — Это в честь чего такое? — удивленно спрашивает Канкуро, прислоняясь плечом к дверному косяку. — Это я молодец или ты в чем-то провинилась? Если последнее, то скажи честно, скидка выйдет, а я обещаю не наказывать тебя слишком жестоко. — Это мне надоело есть покупное, поэтому я приготовила нам на два дня еду, — закатывает глаза Акеми, легко догадываясь о каком наказании идет речь. От мысли об этом все у нее внутри привычно сладко сжимается. — Ты пыльный весь. В песке валялся? — Не спрашивай, просто не спрашивай, что я делал, — фыркает Канкуро и уходит. Она и так знает: тренировал генинов, которых ему отдали, чтобы он их натаскал. Изматываюшее занятие. Акеми слышит шум воды и убирает со стола все лишнее, выбрасывая кожуру, шелуху и прочий мусор в ведро под раковиной. Надо будет не забыть выбросить завтра с утра, а лучше перед сном сходить, чтобы не завоняло. Она как раз расставляет тарелки, когда Канкуро возвращается к ней уже умытый. — А что это за новый прикол с тем, чтобы красить еще и грудь? Я у тебя все спросить забываю, — Акеми наклоняется к нему за поцелуем и стирает фиолетовую краску с его ключиц пальцем, которую он пропустил, когда мылся. Канкуро ухмыляется и пожимает плечами, успевая огладить ее бедро и сжать ладонью ягодицы, прежде чем она отстраняется и садится на свое место. Они говорят о каких-то бытовых вещах и глупостях, и речь о том, что ее действительно волнует, Акеми решается завести только после того, как Канкуро начинает убирать со стола. Она предлагает ему все сама сделать, но он только отмахивается. — Куро, старейшинам нужен наследник да? — Она смотрит на его широкую спину и не может не заметить, как мышцы на ней каменеют. — К тебе кто-то подходил? Тебе что-то сказали? — зло и требовательно спрашивает он, оборачиваясь к Акеми. Таким разъяренным она не видела его уже давно, тут его по-настоящему допекли. — Блять, убью нахер. Сказал же не трогать тебя! — Мне сколько лет, по-твоему? Ты ходишь и лаешь на всех, мне ничего не говоришь, ну вот я и решила сама узнать, — стыда за это Акеми не чувствует никакого. Сам виноват, раз сразу ей не сказал. — Ты хреново чувствуешь моих ящериц, гений-марионетчик, блин. — Да, потому что это твоя чакра, я на нее не реагирую, — Канкуро трет лицо ладонью и тяжело вздыхает. Когда он смотрит на Акеми снова, то взгляд у него уставший и твердый. — Забей, правда. Это неважно. Им просто нужны гарантии того, что наш род не прервется и никакой коноховский клан не будет иметь здесь слишком много прав. — Они вас донимают уже сколько времени? Канкуро, если… — Акеми облизывает губы и смотрит на него как никогда неуверенно. — Если это правда надо сейчас, то… — Что, родишь мне? — Канкуро фыркает, на замечая, что поднявшаяся на ноги Акеми не смеется, хмурится. — Ты серьезно? — Мы так или иначе поженимся. Если тебя перестанут дергать, то какая разница сейчас я рожу или через пару лет? — она обнимает его за пояс, прижимаясь к нему грудью. Во взгляде у нее немой вопрос: она ведь согласна, даже если и считает, что им обоим пока что рано становиться родителями. — Ты не хочешь. Сейчас, я имею ввиду, не хочешь, — Канкуро обхватывает ее лицо ладонями и прижимается своим лбом к ее. Такие минуты нежности для них не сказать, что редкость, но обычно все выглядит иначе: он по-собственнически обнимает ее, по-хозяйки устраивает у себя на коленях, а она, равнодушная к взглядам окружающих, то ноги на него закидывает, то руки, устраиваясь так, как ей удобно. Тут все совсем иначе, по-настоящему нежно, и Акеми хочется сберечь такого Канкуро только для себя. Пусть никто не знает каким он может быть когда любит. — Скажешь, что хочешь свадьбу завтра, а ребенка к концу года — это одно, я с радостью, а просто, чтобы эти старики отстали — другое. Нет, один раз они уже на своем настояли, хер им. Акеми понимает, о чем он говорит и кивает. Они заставили Каруру-сан родить Гаару, чтобы получить джинчурики. Отстоять свою семью ее муж не сумел, но Канкуро и Гаара ошибок прошлого повторять не хотят. Это правильно, думает она, подставляя губы для поцелуя и даже не удивляясь, когда ее вдруг подхватывают под бедра и сажают на стол. Они не для того такой путь шли, чтобы слушать тех, кто уже совершил великое множество ошибок.