***
Слова Хуа Чэна оказались даже более точны, чем Се Лянь мог предположить — вернувшись в гостиницу на обед, "девушки" застали на редкость шокирующую картину. Тот мужчина, что носил на голове цилиндр, разительно изменился — кожа пожелтела, стала более грубой и шероховатой, словно бы даже немного отслаиваясь. Черты лица, хоть, казалось бы, и остались на месте, но они теперь выглядели нездорово и нереалистично, словно бы отдельные элементы были посажены на клей. В некоторых местах, в особенности у головы и запястий, появлялись непонятные наросты — если он их расчесывал, кожа опадала крупными хлопьями. Се Лянь почувствовал, как холодок пробежался по его спине. Все эти чудовищные изменения произошли за одно утро, но беда была в другом — никто, кроме тех немногих, кто утром тоже обратили внимание на странность шляпы, не заметил всего этого. Большая часть игроков по прежнему спокойно обедала, переговариваясь между собой, не обращая никакого внимания на жуткое нечто, неподалёку от них сидящее над своей тарелкой практически без движения, пока рядом с этим существом о чём-то весело болтает его напарник. Услышав крики птиц, Се Лянь рефлекторно развернулся к окнам и увидел, как снаружи на ветках сидят те самые во́роны, что гнездились на территории консервного завода. Се Лянь молча отвёл взгляд и вместе с Хуа Чэном сел за стол, подальше от человека, практически превратившегося в пугало. Обед "девушки" просидели молча, давясь безвкусной рыбной похлёбкой и чёрствым хлебом, внимательно при этом наблюдая за обстановкой, а затем, Хуа Чэн, вытерев губы салфеткой, внезапно поднялся со своего места, одним только взглядом попросив Се Ляня подождать его здесь. Се Лянь в ответ едва заметно кивнул, вслед за этим наблюдая, как Хуа Чэн снова подошёл к тому мужчине. Грудь Се Ляня сдавило от волнения, но он остался послушно сидеть на месте. Существо подняло на Хуа Чэна уже почти невидящий взгляд, но не издало ни звука — возможно, оно уже не было способно говорить. Большинство игроков перевели взгляд на женщину в красном пальто — большинство из банального интереса, остальные — понимающие, что здесь происходит, — с явной опаской, готовые при малейшей опасности вскочить и отбежать в сторону. Се Ляня обуяло плохое предчувствие — он не знал, что Сань Лан планирует делать, но почему-то совершенно не ждал ничего хорошего. Хуа Чэн, мило улыбнувшись тому, что некогда было игроком, внезапно схватился руками за края цилиндра и что есть силы рванул их в сторону. На мгновение ошеломлённый Се Лянь услышал треск ткани, а затем... Изо рта существа послышался ужасно громкий и непередаваемо жуткий гортанный вой, повторить который было бы невозможно человеческим горлом. Это был не просто крик боли или ярости — в нём словно бы смешались несколько голосов, корчащихся в невыносимой агонии. Сидящие за столом игроки, зажимая уши, повскакивали со своих мест, опрокидывая стулья и в ужасе пятясь к стенам столовой, не отрывая взгляда от жуткого зрелища. Се Лянь, судорожно прикрывая уши, пошатнулся, чувствуя головную боль и лёгкую дезориентацию — звук был настолько громким, что едва не сшиб Се Ляня с ног, когда тот резко поднялся из-за откровенно опасных действий Хуа Чэна. Сморгнув головокружение, Се Лянь резко повернулся к Хуа Чэну, чтобы увидеть, в порядке ли тот, и обомлел. Оказалось, шляпа не просто сидела на том мужчине, она срослась с ним — с Цилиндра в руках Хуа Чэна свисали полоски кожи, пучки волос и ошмётки... соломы? В открытой теперь уж голове существа не было ни намёка на кровь, кости, мышцы или мозг — всё было заполнено не то соломой, не то опилками. Едва перестав выть, вероятно, от невыносимой боли, оно вскочило на ноги, гневно воззрившись на Хуа Чэна. А тот в ответ... Протянул цилиндр обратно?.. — Прости, твоя шляпа показалась мне настолько красивой, что я не удержалась и решила посмотреть на неё поближе. — Спокойно произнёс он с самым милым видом, слегка выпятив губу, что на его женском лице смотрелось... На редкость мило. Се Лянь поднял брови в немом изумлении. Но ещё больше он удивился, когда эти слова действительно погасили гнев бывшего игрока — тот каким-то нечеловечески дёрганным движением забрал цилиндр обратно, из-за чего с его головы упало ещё немного стружки, а затем невнятно прошамкал: — Мне... Она тоже... Кажется.. Красивой. Его речь всё время обрывалось, словно ему было сложно даже не говорить, а просто сосредоточиться на одной мысли, не забыв её на полпути. Судя по всему, его интеллектуальные способности претерпели значительные изменения и явно не в лучшую сторону. Хуа Чэн кивнул, сказав на прощание ещё пару вежливых фраз, и плавно отошёл в сторону, ни на мгновение, впрочем, не поворачиваясь к бывшему товарищу спиной. Существо ещё немного постояло, пустым взглядом смотря на цилиндр в своих руках, а затем шатко направилось к выходу из столовой. Никто не стал ему препятствовать. Едва оно скрылось за поворотом, по помещению поползли сначала шепотки, а затем и полноценные голоса. Се Лянь повернулся и посмотрел на жавшихся у стеночек игроков. Их лица полнились страхом и непониманием — они вопрошали друг у друга, как могли не заметить, что их товарищ превратился в это нечто, с трудом называемое человеком. Стоило Хуа Чэну сорвать шляпу, как с их глаз словно бы спало наваждение, заставив обратить внимание на то, как изменился их бывший товарищ. Те немногие, кто заметил неладное ещё утром, просто угрюмо молчали, переглядываясь, и явно не спешили рассказывать остальным о своих наблюдениях. Се Лянь вновь повернулся, почти тут же встречаясь взглядом с подошедшим ближе Хуа Чэном. Поколебавшись, Се Лянь не глядя достал блокнот и ручку, но едва попытался что-то написать, как тут же застопорился, не зная с чего начать. Его глаза в полной мере отражали его чувства — то, как выходка Сань Лана напугала его и то, как Се Лянь рад, что с ним всё в порядке. Он хотел одновременно и отругать Хуа Чэна за безрассудство, и крепко сжать в своих объятиях, просто чтобы убедиться, что с ним всё хорошо. Руки Се Ляня пробило дрожью, ручка оставила на бумаге пару случайных росчерков, а грудь сдавило, не позволяя вдохнуть. Смотря на него, лицо Хуа Чэна на пару мгновений приняло затравленное выражение, он поднял руки, словно желая обнять Се Ляня, но тут же неуверенно замер, не зная что сказать и как оправдаться. Смотря в эти растерянные глаза, Се Лянь наконец заставил себя унять дрожь и немного судорожно вздохнул, сделав уверенный шаг вперёд и крепко обняв застывшего Хуа Чэна. Он хотел бы многое сказать Сань Лану, но сейчас было не время и не место.***
Когда они наконец поспешили вслед за существом, тот уже исчез в тумане, затерявшись среди улочек посёлка, а возможно даже выйдя за его пределы. Вряд ли он появится ещё раз. Теперь, можно было считать его первой жертвой. "Девушки" не стали даже пытаться найти его, и не горели особым желание искать новые подсказки в таком густом тумане, поэтому вернулись в свою комнату, первым делом решив принять душ, чтобы избавиться от рыбного душка, оставшегося с завода. Пока Хуа Чэн принимал душ, Се Лянь задумчиво смотрел на стену тумана за окном, полагая, что скорее всего тот сегодня уже не рассеется до самой ночи. Оставалось надеяться лишь на то, что завтра погода окажется поприветливее, позволив выйти наружу и поискать новые подсказки. На самом деле, у них до сих пор было слишком мало информации на руках. Они нашли лишь одного ребёнка, в то время как те продолжают исчезать; условия смерти всё ещё не были известны; причины такой метаморфозы мужчины со шляпой не были ясны; о расположении двери или ключа у них не было ни малейших предположений... Такими темпами всё, что ожидает их в конце, — это смерть. Смерть от незнания. Смотря в окно, Се Лянь думал, что возможно им с Сань Ланом придётся действовать наглее и изучить дома со всё ещё живыми детьми, когда внезапно заметил нечто странное. В какой-то неуловимый для него момент, оконная рама изменилась. Это больше не были старые деревянные ставни с грязными поцарапанными окнами, теперь окна выглядели чистыми, современными и очень знакомыми. Придержав дыхание, Се Лянь медленно оглянулся, с замиранием сердца обнаружив вместо обшарпанного гостиничного номера свою гостиную. Не ту, что в коттедже, нет, гостиную его родного дома. Столик несколько кресел и диван, по которому были раскиданы игрушки Жое. Несколько горшков с цветами и знакомый ковёр. Дальше по линии взгляда располагался коридор с несколькими дверями, ведущий к входной двери. Се Лянь наблюдал, как одна из дверей — та, что вела на кухню, — открылась, и из неё вышел другой Се Лянь в домашних светло-серых джоггерах и любимой белой толстовке с капюшоном и карманами, на которой был изображён тёмный матовый силуэт головы Микки-Мауса, и убрал телефон в карман, держа в руках пару купюр. Другой Се Лянь подошёл ко входу и быстро натянул на ноги свои старые белые кроссовки, а затем открыл дверь и ненадолго вышел, вернувшись уже с пакетами. Се Лянь знал что в них — овощи, зелень и прозрачный контейнер с живыми улитками. Он помнил этот день. День, когда его впервые затянуло в мир за дверью. Другой Се Лянь с улыбкой на лице подходит к двери кухни, совсем забыв про кроссовки, и тянется открыть дверь. Наблюдая за этим со стороны Се Лянь знает, что сейчас произойдёт — другая его версия уронит пакеты и исчезнет, как исчезают игроки, ушедшие за двери. Пакеты падают. Однако другой Се Лянь не исчезает. Сердце настоящего Се Ляня пропускает удар, его грудь сжимается от плохого предчувствия. Другой Се Лянь прислонился к двери, поморщившись словно бы от боли, и с силой потёр виски, развернувшись и медленно направившись в сторону ванной — там у него хранится аптечка. Затем Се Лянь наблюдает, как его копия, тяжело дыша, поднимается по лестнице на второй этаж. Щёки на его бледном лице начинают краснеть, он останавливается на пол пути и приседает на ступеньку, сжимая голову в приступе острой боли. У настоящего Се Ляня перехватывает дыхание. Он знает что происходит, но не хочет признавать этого. Другой Се Лянь прикасается ко лбу и хмурится, вероятно осознавая, что у него вдруг началась лихорадка, но не понимая почему. Он заставляет себя встать и медленно подняться наверх, в его взгляде помимо боли читается растерянность. Се Лянь не хочет смотреть на это, но не может отвести взгляда. Окружение меняется, и вот он уже стоит перед открытой дверью ванны, с прекрасным видом на то, как Другой Се Лянь достаёт таблетки от головной боли и жаропонижающее, прежде чем пойти с ними в свою комнату, где его ждёт бутылка с водой. Теперь Се Лянь видит свою старую комнату, ещё обжитую, лишь недавно убранную. Клетка с Жое пуста. Хорёк сейчас должен был находиться у ветеринаров. Другой Се Лянь небрежно закидывает в рот сразу несколько таблеток и запивает их водой, делая, возможно, последние глотки в своей жизни. Он падает на кровать, закутываясь в одеяло. Казалось, симптомы лихорадки только усилились — тело юноши било дрожью, он тяжело дышал, обильно потея и часто моргая, словно бы в некотором ошеломлении, ерзая от дискомфорта, почему-то неспособный провалиться в спасительный сон несмотря на то, какими тяжёлыми кажутся веки. Настоящий Се Лянь стоял у кровати практически не дыша. Его собственный пульс бился у него в висках, а сердце сжимало от неконтролируемого ужаса. Он знал, что происходит. Лучше бы он не знал. Се Лянь не был уверен, сколько прошло времени пока он вот так наблюдал со стороны, но, казалось, много, очень много пролетело за один миг, словно бы здесь оно двигалось по совершенно другим правилам. Другой Се Лянь, так и не сумевший заснуть, начал вяло и как-то дёргано крутиться, плотнее закутываясь в одеяло, словно бы его снедало беспокойство. В глазах читалась поначалу лишь лёгкая паника, которая очень скоро переросла в животный страх. Он дышал как-то странно, прерывисто, словно бы ещё чуть-чуть и начнёт задыхаться, как рыба открывал и закрывал рот, пока пытался устроиться поудобнее. Лёгкая дрожь озноба превратилась в сильную тряску, которую Другой Се Лянь, казалось, не мог остановить, если вообще обращал на неё внимание. Настоящий Се Лянь с ужасом наблюдал за тем, как его копия в какой-то момент скатывается ближе к краю и приподнимается, тут же едва не падая обратно на матрас, пока тянется за стоящей рядом бутылкой воды. Другой Се Лянь как может откручивает крышку трясущимися, ослабевшими руками, едва не разливая воду на себя, прежде чем сделать первый глоток и тут же закашляться, выплёвывая всё, что успело попасть ему в рот. Бутылка упала на кровать, вылившись практически полностью. Другой Се Лянь согнулся в приступе рвоты, но из его рта не вышло ничего, кроме остатков воды и большого количества слюны. С него ручьями стекал пот. Он сжал рукой горло, словно бы испытывая боль, и продолжал отрывисто дышать, словно задыхаясь. Глаза Другого Се Ляня казались одновременно и напуганными и... Какими-то пустыми, словно из-за лихорадки он практически не мог соображать. Испытывая сильную жажду, он вновь потянулся к бутылке, выливая в свой рот оставшуюся там воду, и снова выплюнул её в болезненном спазме, не способный проглотить. Лицо Другого Се Ляня исказилось от боли и растерянного непонимания, будто бы остатки его сознания никак не могли понять, что происходит. Зато настоящий Се Лянь понимал. Понимал, точно так же дрожа, но не от боли, — от сковавшего его тело ужаса. Гидрофобия. Один из самых ярких симптомов бешенства заключался в том, что больной, из-за пожирающего его мозг вируса, терял способность пить, но, чувствуя жажду, пытался снова и снова, пока это не приводило к возникновению страха перед водой. Телефон так и лежит в кармане Другого Се Ляня, но он даже не вспомнил о нём, лихорадочно бегая глазами по комнате в поисках любого другого способа утолить дикую жажду, сжигающую его изнутри. На долю мгновения напуганные и ошеломлённые глаза Другого Се Ляня случайно встретились с немигающим взглядом настоящего Се Ляня, и тот вздрогнул, наконец найдя в себе силы отвернуться. Он знал что происходит, потому что не раз думал о том, что было бы, не попади он за дверь. Что было бы, если бы никто не спас его от бешенства. И Се Лянь знал ответы на эти вопросы. Он бы умер. Умер в одиночестве, испытывая невыносимую жажду, мучаясь от боли и страдая от раздирающего его сознания страха, подпитанного непрекращающейся бессонницей. Без помощи врачей он прожил бы максимум трое суток. С ними — возможно дольше, может даже до недели, не переставая при этом испытывать все вышеперечисленные симптомы, не узнавая ни Ци Жуна, которого вызвали бы в качестве родственника, ни Цзюнь У, который конечно же тоже примчался бы в больницу, едва узнав, что с Се Лянем что-то не так. И тогда он умер бы на глазах своих самых близких людей, мало походя на хоть сколько-то разумного человека, не способный ни говорить, ни понимать слова. Отвернувшись от кровати, Се Лянь посмотрел в сторону окна, увидев за ним белёсый густой туман и... Тень. Прямая как палка фигура расставила в стороны руки, как будто просила объятий, стоя посреди деревьев — тех самых деревьев, что Се Лянь видел за окном своего гостиничного номера последние дни. Конечности по размеру, казалось, соответствовали человеческим, но создавали впечатление пугающе прямых и неподвижных — ни руки, ни ноги не сгибались. На его плечах, как и на ветвях вокруг, можно было разглядеть больших чёрных птиц — скорее всего воронов. Теперь стало ясно что здесь происходит — Воронье пугало пришло за ним. И оно постепенно приближалось. Незаметно, едва уловимо, а главное бесшумно, — Се Лянь заметил это, лишь потому что внимательно присматривался, пытаясь отвлечь себя от хриплых оборванных вдохов Другого Се Ляня. Сначала медленно, но постепенно ускоряясь, шаг за шагом, ступая одеревеневшими ногами прямо к окну Се Ляня. Очень немногие в этом мире по-настоящему бесстрашны. И Се Лянь не был исключением. Оно использовало самый большой страх Се Ляня против него же самого и было готово пожинать плоды. Се Лянь, поджав губы, встретился взглядом с бездонными тёмными провалами на лице и, найдя в себе силы подавить ужас увиденного, медленно произнёс: — Прости, но это была неудачная попытка. — В голосе сквозило спокойствие, удивившее даже самого Се Ляня. Пугало остановилось, не дойдя до окна каких-то пары шагов. — Знаешь, я уже переехал. — Продолжил Се Лянь с удивительной беспечностью. — Я больше не один, я не буду страдать в одиночестве. И теперь, попав сюда, я, можно сказать, и от бешенства избавился. ... А даже если я и потерплю неудачу, умерев за дверью, то в ящичке стола лежит ампула батрахотоксина и заранее приготовленная записка о причинах моего самоубийства. Воронье пугало спокойно стояло перед Се Лянем, внимательно смотря на него, словно действительно слушает. — Так что, теперь я уже не так боюсь этого. — Продолжил Се Лянь, после секундной паузы. — Может, попробуешь напугать кого-нибудь другого? Со стороны послышалось трение ткани, Се Лянь перевёл взгляд и увидел, как чёрный цилиндр — такой же, как и у того мужчины, — соскользнул с ветки и упал на землю. Воронье пугало медленно наклонилось и подобрало головной убор, но не спешило надевать его на голову или уходить с ним. Се Лянь наблюдал, как Пугало так же медленно выпрямилось, держа цилиндр у груди, и, встретившись с Се Лянем взглядом, внезапно поклонилось — по-джентльменски, в знак уважения. И лишь затем оно наконец развернулось, скрывшись в тумане. Се Лянь потерянно смотрел ему вслед. Внезапно он почувствовал, как ему на плечи осторожно опустились руки, заставив рефлекторно обернуться. Перед ним, улыбаясь, стоял Хуа Чэн: — Гэгэ заметил нечто интересное? Се Лянь чуть заторможено качнул головой, пробежавшись взглядом по старому гостиничному номеру. — Я видел Пугало. Брови Хуа Чэна тревожно опустились, в глазах читалось беспокойство: — Что-то случилось? — Оно... Попыталось напугать меня с помощью иллюзии, но у него не вышло и оно ушло. Хуа Чэн моргнул, видимо ожидая продолжения, но Се Лянь, в последний раз обернувшись к туману за окном, устало произнёс: — Давай немного полежим? Хуа Чэн, более ни о чём не спрашивая, просто послушно кивнул.