***
Дверь тихо захлопнулась, и обладатель этой комнаты медленно провёл кончиками пальцев по шершавому дверному косяку. В комнате вдруг стало до того холодно и тоскливо, стены буквально давят на него. Несмотря на это, его всего трясёт. Одновременно от морозного ощущения под кожей пальцев, от жаркой крови на кончиках ушей, от переживания за дальнейший разворот событий, от радостного чувства в вдруг опустевшей голове, где обвчно роились тысячи различных мыслей, от грустного ощущения где-то внутри груди. Слишком много всего за раз. Такое чувство, будто прямо сейчас он готов взорваться от переизбытка ощущений, таких разных, и все они так и кипят, или будто его стошнит. Во рту всё пересохло, щёки горят, что кажется, о его кожу можно обжечься, если дотронуться, но в это же время, потные ладони до того ледяные, что не понятно: они трясутся от холода, или всё-таки от волнения? –«Я... Я сделал это... Я сказал Донни то, что думаю...»– в мыслях светилась большими буквами мысль, что это было наиужаснейшее решение, которое он мог только принять в своей недолгой жизни. Это ведь отвратительно, думать о родном брате в таком ключе, желать его тепла и ласки, хотеть слышать от него всякие любовные глупости, которые тот говорил бы лишь ему и только ему, никому более. Это ведь кошмарно, что он хочет, чтобы... Чтобы Донателло любил его, так ведь? Но с другой стороны... Он рад. Он наконец-то признался брату в своих, увы, далеко не братских чувствах. Он всё же смог сказать Ди о том, что он думает о нём, и как любит на самом деле. Упав на кровать спиной, правая нога, свисающая с краю, спокойно покачивалась на весу, пока вторая согнулась в колене, также покачиваясь из стороны в сторону. Он признался... Признался! Он так счастлив, что смог выдавить эти тупые слова. Он справился... Губы как-то сами изогнулись в глупой улыбке на лице, усыпанном веснушками, а влюблённые блики в светло-голубых глазках то и дело мелькали в темноте комнаты. Сцепив руки в районе груди в “замочек“, разглядывая в тусклом лунном свете потолок, когда-то украшенный фосфорными звёздочками, не без помощи всё того же высокого братишки, мысли путались, образуя неразборчивую кашу, состоящую из наивных желаний о хорошем будущем и прекрасных образов любимого очкастика. Но во всей этой пушистой кутерьме состоящей из сердечек и шатенистых завитушек, вдруг проскочила мысль, что... Что всё плохо. Всё, блять, просто ужасно. Зачем он это сделал? Зачем признался? Что теперь Донни о нём подумает? Он не выглядел хоть на грамм воодушевлённым или радостным от той новости, что его младший брат влюблён в него. Это было... Раздражение? Может даже отвращение? Да что угодно, только не что-то хорошее! Значит, это было неверным поступком? Вдруг, поддаваясь этим мыслям, голова начала забиваться плохим исходом. Если Донни откажет? Если начнёт его ненавидеть? Расскажет остальным? Отцу? Если все его возненавидят? Ещё бы, влюбиться в парня, да ещё и в собственного брата, браво, Майк, ничего не скажешь, ещё лучше расклад мог бы найти?! Ну и зачем он вообще рот раскрыл? Зачем вообще подумал о том, что сказать правду - хорошая идея, ладно, Бог с ним подумал, зачем сделал?! Румянец как-то стремительно спал, а от страха за исход его идиотского поступка, кожа наоборот, побледнела. Стало вдруг до того страшно, что ему казалось, что он умрёт от этого самого страха, банально не доживёт до утра. В груди что-то заболело, будто трещина пошла, а в животе появилось такое противное чувство, тянущее и скребущее, ожидающее чего-то очень плохого. Сердце забилось быстрее, и как-то будто тяжелее, его удары были почти болезненными, отдающими в вдруг разболевшиеся виски, в лёгкие, выбивая из них воздух, который начал казаться обжигающе колючим. Зачем... Ну зачем он вообще это сделал? Взгляд вдруг перестал фокусироваться на этих звёздочках, что светились тусклым зеленоватым цветом, вместо этого получалось просто огромное размытое месиво. Плотно зажмурив светлые ресницы на пару секунд, и снова распахнув их, взгляд снова стал ясным, но почти сразу снова начал размываться, а по бокам лица, в сторону ушей и растрёпанных завитушек, покатились маленькие капельки влаги. Поднеся кончики пальцев одной из рук, и проведя по высыхающей дорожке, стало понятно, что послужило причиной резко упавшего зрения. Дрожаще шумно вздохнув через нос, Майк зарылся пальцами в светлые кудри, сжимая как можно сильнее, пытаясь отрезвиться болью, опустил руки, не разжимая волос, на лицо, пытаясь “спрятаться“ в них. Развернувшись на бок к стенке, хрипловато выдохнул, поджимая колени к груди, и позволяя слезам катиться по лицу, бесшумно капая на подушку, растворяясь в ткани постельного и оставляя мокрые пятнышки.***
Эйприл О‘Нил всегда очень раздражала Майки. Кажется, одного её существования было вполне достаточно, чтобы невзлюбить её. Всегда такая “хорошая“, такая “правильная“... Она забрала всё внимание Донателло, увлекла и забила собой все его мысли, разговоры, забрала его сердце и разум. Просто забрала брата. Донни может и был “рядом“, находился рядом с ними в комнате, жил в одном доме... Но в то же время его тут и не было. В то же время, он был мысленно где-то там, рядом со своей “рыжей принцессой“. Микеланджело не мог понять: что тот вообще в ней нашёл? Ну да, красивая. Ну да, милый голос. Ну... Да. Девушка. Когда он пересекался с ней в школе, то старался просто не замечать, как Телло каждый раз трётся с ней рядом, пытается быть замеченным, желает её внимания. Слишком больно было видеть брата так увлечённым кем-то другим. Несмотря на это, Мик искренне сочувствовал очкастику. Он понимал, как неприятно тому не находить ответ на свои старания. Ему было крайне жаль наблюдать как Дон убивался из-за всей этой ситуации, как О‘Нил его не замечала, как отказывалась от очередного подарка, как играла с ним, то обижаясь на непонятную, даже для неё самой, причину, то разрешала проводить её до дома, неся её же портфель. Но что он мог поделать? Верно, ничего. Просто вздыхать и молчать, не имея возможности высказать свои мысли насчёт неё. Это ведь не его дело. Он только может вечерами заходить в комнату старшего братца, с какао и печеньем, оставляя их на столе, и присаживаться рядом к немного подрагивающему комочку из одеял. Гладить по спине утешающе, легонько расчёсывать пальцами спутанные каштановые волосы, протирать солёные влажные следы под карими глазами, аккуратно держа очки на весу при этом. Обнимать и прижимать к себе, крепко-крепко, говорить всякие подбадривающие словечки тихонько, будто кто-то мог их услышать. Выслушивать мысли, переживания, помогать творить очередной подарок для голубоглазой девицы, или сидеть рядом до момента, пока тот не уснёт, дабы не оставлять его в одиночестве, с его тревожными мыслями, поглаживая при этом мягко по руке, которую сжимал в своей, дабы показать, что он здесь, он рядом, он поможет и защитит, сделает всё, лишь бы Дону было немного лучше и не пришлось справляться с этой болью от невзаимности самому. И вот Донни вдруг... Остывает. Остывает к своей однокласснице, из-за которой так мучился, просто не испытывает более ничего. Это даже немного успокаивало, до того момента, пока сама эта особа не начала клеиться к нему. Откровенно липнуть, просто не отступая, постоянно вертеться рядом с Доном, делать рандомные комплименты, и тому подобное. Майки даже тихо радовался, что брат так её игнорирует, но... Когда она вдруг приходит к ним, спустя столько времени... Сыграло два фактора: первый - что он признался в своих чувствах лишь пару дней назад, второй - что Донни никак на это не ответил. Этого было достаточно, чтобы провести в неясном волнении весь вечер, что эти двое провели в комнате очкастика, не выходя. Дон ведь даже не предупреждал, что к ним кто-то придёт, тем больше она. Успокаивая себя мыслями, что они просто делают какой-нибудь проект, он улавливает звук идущего фильма в соседней комнате. Значит, она просто в гости? Не для какого-то дела, а просто так? Тоесть, Донни её позвал... Просто так? Но с чего бы это ему так делать? Проведя эти несколько часов в непонятном ожидании, он не мог сосредоточиться ни на чём. Не мог отвлечься от этих мыслей, линии на бумаге выходили кривыми, не складываясь в рисунок, смысл включать какой-либо видеоролик для просмотра также не было, мысли то и дело уходили от него, музыка в наушниках просто раздражала. Пролежав всё это время, обнимая подушку, прячась в ней почти полностью лицом, Микки прислушивался к шуму из смежной с его комнаты, искренне жалея, что никого больше нет дома. Леонардо и Рафаэль ушли на тренировку, они оба увлекались боевым искусством, и уделяли достаточное время в неделю на их общее хобби, как и сейчас, ушли из дому и вернуться поздно вечером. Так что нельзя было обратиться ни к кому из них. Отец всё ещё был на работе, но даже если бы он был дома, то к нему Майк всё равно не пошёл бы. К отцу ближе всех Лео, он его очень уважает и всегда прислушивается, чаще всего обращаясь за советом, и в целом подражая ему во всём. Раф немного дальше, он редко обращается за помощью сам, но даже так, отец часто помогает ему по разным вопросам, выслушивает и учит контролировать его вспыльчивый характер. Донни не так сильно привязан к их отцу, ему крайне редко нужны советы или помощь, но он крайне чуток к его мнению. Всегда прислушивается, и редко смеет сделать что-либо без должного на то соглашения. А вот Майк не нуждается в том, чтобы его выслушали, не нужна “отцовская рука“... Ну, или сам Йоши так полагал, ведь с младшим сыном они фактически не контактировали, кажется, можно даже посчитать примерное время, что они уделяют каким-либо разговорам в неделю и этому не более получасу. И вот они наконец выходят. Услышав шаги, направляющиеся в сторону прихожей и дождавшись, пока они стихнут на лестнице, блондин тихонько раскрыл дверь, на носочках идя до угла. Выглянув от туда, перед ним предстала картина, определённо не радующая его глаз. Эйприл целует Дона, а тот и не сопротивляется. Дальше всё как в тумане. Просто больно. Успокоившись от накатившей вдруг истерики, что-то подсказывало, что нужно поговорить с Донни. Нужно поговорить, и уже смириться с... Отказом. Вроде ведь и так понятно: это отказ, конец, ему прямо показали всю невозможность ситуации, но нет, ему нужно устное подтверждение. Будто он хочет сделать себе больнее, но зато знать наверняка, что у него нет шансов.***
Закрыв за собой дверь комнаты, Донателло прошёл к своему рабочему столу, опустившись на стул. Проведя дугу взглядом по комнате, остановился снова на двери. И к чему он их привёл? Невидимый след, оставленный теперь уже его девушкой, казался каким-то неприятным, не было ничего положительного от этого касания. Хотелось стереть этот эпизод из жизни вообще, чтобы не вспоминать это чувство. Но его гложило больше не это, не то, что теперь у него есть отношения с девушкой, которую он вовсе не любит, его волновало больше то, что Майки их видел. И он даже малейшего понятия не имел о том, что тот теперь делает. Возможно, он всё понял и смирился, что мало вероятно, может быть... Скорее всего, ему сейчас очень больно и он винит себя, что в его духе. Да, это более возможно, и Дон почти чувствует его боль. Сердце как-то неприятно сжималось от осознания, что он сам и является причиной плохого самочувствия братишки, но он ведь не мог иначе... Тяжело вздохнув, Дон снимает очки, откладывая их на стол, и с нажимом потерев переносицу большим и указательным пальцем, зажмурил глаза. Конечно, только они могли оказаться в такой абсурдной и по странному глупой ситуации. Ему в принципе не хотелось более контактировать с Эйприл, но теперь не было выхода. Он даже чувствовал, самую малость, вину перед Эйприл, что обманул её, но он видел её поведение и он точно знает, что он ей не нужен на самом деле. Дон хорошо понимает, что их отношения вообще не протянут долгого времени. Они слишком разные, не подходят друг другу и не смогут существовать в гармонии, это понятно, да и к тому же, он прекрасно знал, что О‘Нил очень ветрена и, несмотря на ангельскую репутацию, распутна. И он этому даже радовался, ведь если они в скором времени расстанутся, то всё будет ещё лучше. Он сможет и отстраниться от Майка, и не придется играть в это подобие отношений с О‘Нил. Прекрасный план, нет? Но как ему теперь общаться с Микеланджело? Он же не сможет теперь ему в глаза даже смотреть... Теперь каждый раз смотря на брата, будет возникать чувство вины. И эта вина оправдана, он ведь специально это сделал, вместо простого мягкого отказа? Донни вдруг распахнул глаза глупо, и немного испуганно округлив их. Он же мог просто, блять, просто мягко сказать «нет». Но нет, надо было придумать этот идиотский план, и теперь играть по нему свою роль, которую сам же себе и прописал. Что за идиотизм? Донни, ты сразу не додумался об этом? Мог просто пойти к нему, извиниться, отказать и утешить. Мог же. Но в тот момент был настолько шокирован признанием, что просто напросто не додумался до самого очевидного действия. Он твой брат, идиот. Брат. Прежде всего, ты должен был придумать, как смягчить углы отказа, а не как умножить их острость в сотни раз. С другой стороны... Майк ведь знал, на что идёт, говоря эти слова ему? Знал ведь? Это ведь именно он влюбился, именно он чувствует что-то неправильное. Вроде как... Или нет... Или это Донни пытается убедить себя, что эти чувства неправильны, ведь сам чувствует то же самое?... Стойте... Он чувствует то же, что и Майк?... Да почему всё так сложно? Он даже в своих мыслях разобраться не может, не может установить порядок в голове, а принялся в чужих наводить. Что за бред, Господи. Ему просто нужно придумать, как отстранить Майка от себя. Может, быть, есть способ получше... Прямо сейчас, у того всё ещё остались чувства, даже несмотря на то, что он видел их с Эйприл собственными глазами.***
–Эм... Донни?– в дверной косяк тихонько постучали, после того, как дверь отворилась, впуская внутрь тёмной комнаты мальчишку. Донателло всё ещё сидел за столом, просто осмысливая ситуацию, лишь желтоватый яркий свет настольной лампы освещал комнатку, и его было вполне достаточно, чтобы видеть всё. Взглянув размытым взглядом на гостя его обители, потянулся к очкам, поверхностно протерев их подолом футболки, надевая на нос. –Мы можем поговорить?...– закрыв за собой беззвучно дверь, он прошёл к кровати, напротив стола, в чью сторону кивнул очкастик.–Мы... Можем... Забыть? Ну... То, что я говорил несколько дней назад? –Передумал?– подняв в вопросе одну бровь, поинтересовался рослый паренёк, нервно разминая ладони. –Что?... Нет, не совсем... Тоесть... Я не хочу мешать тебе с Эйприл...– имя девушки отдаётся кислотой на языке и в звуке, расплывающемся по комнате, когда как глаза снова начинают немного мокнуть. Вообще, он даже рад, что свет не освещает всю комнату. Не видно его потускневших заплаканных глаз, покрасневших обкусанных губ, лишь очертания, контуры, тёмные цвета и немного хриплый голосок.– Просто... Не хочу портить наши с тобой братские взаимоотношения ещё дальше. Мы можем просто забыть? Я больше не буду лезть к тебе, и тому подобное... –А думаешь наши с тобой отношения не достаточно испорчены?– он не хотел этого говорить, однако сказал. Просто слишком много эмоций накопилось в голове, они хотели куда-то вырваться, но выбрали неподходящий момент.– Ты серьёзно думаешь, что можешь просто сказать “забудь“ и я забуду? Майк, то, что ты чувствуешь это неправильно, ты это хотя бы понимаешь? Это надо прорабатывать, а ты просто хочешь игнорировать? –Ди, я...– слова даются с трудом, вновь собравшийся ком в горле не даёт говорить, это почти больно, слышать такие слова от брата, будто он сам не знает, насколько его чувства ужасны, ещё и сказанные с таким тоном...– Я... Понимаю, но... Я просто... –Что просто? Что “просто“, Майк? Вообще, когда ты шёл ко мне признаваться, ты серьёзно рассчитывал, что я соглашусь? Действительно? –Я... Нет. Я просто хотел рассказать, просто, чтобы ты знал... Я не думал о том, что будет дальше, честно говоря... –Ну конечно, ты не думал,– Донателло раздражённо фыркнул, закатывая глаза к потолку, снова переводя их на сжавшийся силуэт парнишки в метре от него.– Это неправильно, Майкл, нельзя чувствовать такое к брату, ты понимаешь? это... Отвратительно. –Н-не говори так... Я знаю, но,– голос очень сильно дрожал, Донни слышал, как брат уже всхлипывает, но не останавливался, намереваясь довести дело до конца. –Нравится тебе такая правда или нет, но это так. Это ужасно, и...– Телло развернулся полностью, смотря серьёзно. Он правда не хотел говорить то, что ему сейчас придётся сказать. Правда, но... Он хотел как лучше. И если это “как лучше“ означает быть грубым, он будет.– Я ненавижу это. Я ненавижу тебя за это. Микеланджело просто замер, не желая осознавать эти слова. Он не хотел верить, что Донни, что его милый Донни действительно говорит такое ему. Просидев в тишине пару секунд, он всё-таки встаёт и на шатающихся ногах направляется к двери. –Извини за это всё...– выдавив эти слова из себя, Микки выходит из комнаты, направляясь к себе. Теперь-то... Точно конец? Он окончательно разрушил их взаимоотношения. Просто угробил, теперь он себя даже его братом назвать не может! Доволен, Майк? Защёлкнув дверной замок и скатившись на пол, он обнимает себя руками, дрожа всем телом и стараясь не всхлипывать, закрывает рот и нос плотно обеими ладонями. Прекрасно, ничего не скажешь... Влага в который уже раз разъедает нежную кожу своей солью, больно щиплется, воздух не проходит через лёгкие, будучи остановленным из-за кома в горле, что сковывает почти все движения тела. Как ему теперь жить, будто ничего не было? Будто он не стал только что разочарованием семьи? Будто не стал разочарованием для Донни... Хотя, если так подумать, он всегда был сплошной ошибкой. Всегда много косячил, приходился обузой для братьев и отца. Наименее любимый сын, наименее любимый брат. Пусть никто и не скажет этого в слух. Ну, как... Донни вот сказал.***
Донателло откидывается на спинку кресла, выдыхая воздух, будто он его может отравить. Он понимает, что его поступок, его слова - вот, что по-настоящему ужасно. Это жестоко, поступить так с братом, он знал, что Майк не заслуживает такого обращения к себе, и что он не виноват в своих чувствах. Но он также и понимал, что если он согласится “забыть“, то эти чувства всё равно останутся с его младшим братом. Он всё равно продолжит любить его, это точно. Он знает Майки всю его жизнь, знает его повадки, особенности, он знает, что Майк очень преданный и не отступит. Но... Если прогнать его... Он не вернётся. Сказать нечто такое - оступиться, потерять доверие, забыть о том, что такое забота о тебе в лице Мика. И... Это был единственный вариант, как не загубить его жизнь. Чтобы он не провёл всю жизнь с мечтами о невозможном, чтобы попытался действительно забыть. Полюбить кого-то другого, посвятить свою жизнь кому-то другому. Но от таких мыслей уже собственная душа начинает трещать и колыхаться. По щеке скатывается скупая слеза, которую тут же вытерли футболкой. –«Я ненавижу тебя... За то, что люблю»***