Лики Кащеевы

Кащей бывает ласков. Марат знает, как это звучит: как будто он законченный идиот, не видящий очевидного, или наивный пятилетка, или как будто он одна из девах, которых Кащей таскает в качалку, чтобы похвастаться, какой он крутой и щедрый, раз позволяет скорлупе там бывать, или… Вариантов, на самом деле, немало, но приятных среди нет совсем. Про Кащея вообще нечасто услышишь что-то хорошее, хоть у них и не принято хаять старших, особенно таких вспыльчивых и мстительных. Или, может, не принято — слишком мягкое слово. Марат знает: обычно пускать сплетни про своего старшего — всё равно что во весь голос кричать, что мечтаешь, чтобы тебя отшили. И все-таки они находят способы говорить. О том, что у Кащея хорошо подвешен язык (читай — пустослов), о его богатом жизненном опыте («тащит на улицу тюремные понятия, он что, издевается?»), о умении всегда выглядеть спокойным в ситуациях, когда остальные предаются панике («ему на нас просто похуй, продаст за пару шприцов!»), о незаурядной внешности и особенно почему-то ухоженных кудрях (как это читать Марат пока до конца не разобрался, но всё равно звучит сомнительно и совсем не как комплимент)… Марат это всё слушает внимательно, в голове информацию как по папочкам раскладывает. У Марата на каждого в Универсаме — громадное мысленное досье с сотней заметок, подчеркнутых красной ручкой. Кто когда пришился, насколько всё у них по понятиям, что приветствуется, а за что можно отхватить… Что они любят. Последнего совсем немного — у них об этом не принято. Любить это не то, чтоб совсем не по пацански, наверное, мамку-то можно или девчонку какую, если чистая, и занятия какие-то, и вещи, и животных в принципе. Но когда Марат открывает рот, чтобы о чём-то таком спросить, это всегда просто… Странно. Да и не важно, в целом, — какое Марату дело, если Зима кошек обожает, а Ералаш, положим, на одноклассниц слюни пускает? Они с одной улицы и это важно, конечно, но всё ещё не… Марат предпочитает эту мысль даже про себя не заканчивать: становится почему-то особенно, прямо-таки болезненно досадно и хочется по стене кулаком постучать. Не знает он про них всего, а они про него и не думают даже, он для них — Адидас младший, брат того самого Адидаса, не больше. Ну и что? Не вешаться же теперь от этого с горя? Зато он про Кащея знает. Не так уж много, если подумать, и точно меньше Вовы. Вовы, честного и справедливого, смелого, самого лучшего Вовы. Вовы, которого Кащей привел на улицы. Вовы, который почти не пишет ему больше писем. Вовы, который, должно быть, знает о Кащее что-то такое отталкивающее, что Марату и в страшном сне не присниться, раз больше не хочет с ним говорить. Вова всегда прав — простая аксиома. И если он Кащея не любит, значит, есть за что. Марат не знает пока, но разделять это чувство заранее согласен, — а какие ещё варианты? Кащей гадости говорит так, будто это обычное дело, улыбается часто мерзко, липко, и пахнет от него алкашкой всё время, хоть нос затыкай, когда мимо проходишь. Марату он нисколько не нравится, вообще-то, и чем дольше не приезжает Вова, тем дело становится хуже. Кащей ему враг, хоть пока и не открытый, это каждому во дворе должно быть понятно, и водится с ним нечего, одни только неприятности наживешь. Спорить открыто нельзя только, дерзить, отказывать… Марат улыбается всегда послушно и стискивает зубы, — может сказать лишнего, но всё реже. Сдерживается, как умеет, хоть умеет и плохо. Кащей тут, рядом всё время, а Вова уехал, — значит, уехать и надо было. Чтобы братскому народу помочь или как там, Марат не знает, если честно, подробностей. Марату они до пизды, эти подробности, просто он понимает: если бы мог — сам за братом хоть сейчас бы поехал. А Кащей остался, Кащей заботится только о собственной шкуре. Он их, глядишь, и под статью подставит однажды. Марат себе это часто повторяет, в назидание. А всё-таки… Кащей бывает ласков. Марату стыдно, но он немного гордится: в Универсаме кроме него этого больше никто не знает. *** — Ну, ты, Маратка, даёшь. В Универсаме без году неделя, а уже отхватить успел. Кащей качает головой и смеётся — громко так, заливисто. Марат на мгновение сжимает кулаки. Кащей замечает, — он всё замечает, когда трезвый, — и смотрит снисходительно, как на малого ребенка. Он сейчас как ребенок, наверное, и выглядит, когда к окровавленному носу вату прижимает. С Маратом и было такое в последний раз в третьем классе, когда кто-то из пацанов про батю сказал, что он пьяный ночью по району бродил. Так оно и было, конечно, и Марат отца защищать не хотел особо, но Вове бы это не понравилось всё. Вова всегда за семью был, за своих. И Марат тоже теперь. — Так получилось. — Получи-и-илось, — передразнивает Кащей, забавляясь, — Это как же, позволь спросить? Упал, очнулся — в руке сигарета, а рядом недовольный Зима? Ну или за что ты там выхватил? Бутылку у отца утащил? Или посерьёзнее чего? — Ничего я не сделал. Это наше дело, вот и всё. Кащей удивлённо вскидывает брови и Марат смекает, что сказал это совершенно зря. Вся его жизнь — дело старших, это понимать надо. Понимать и аккуратнее выражаться. «Ударит, — думается со странным спокойствием, — ударит, и я, глядишь, запомню, как вести себя надо. Пусть бьёт». Это нормально, когда бьют, Марат знает. Он сам только так и понимает, ему все эти сложные словесные конструкции ни к чему. Вова бил, бывало, и батя иногда, — и ничего, нормально. Это уважение воспитывает, Марат в курсе. Какая ж дисциплина без битья? Но Кащей только головой качает и улыбается странно: — Нахал ты, Маратка. Страшный нахал. И по волосам проводит. Марат замирает, — не о страха, от непонимания скорее. За волосы у них таскать не принято, это бабская тема совсем, да и короткие они у него больно, так чего ж трогать? Но Кащей не тянет даже. Мягко так трогает, спокойно. Как будто бы даже доброму. По доброму у них не бывает — это сказочки для детишек, Марат знает. Должно за этим быть что-то, скрываться. — Я не буду сдавать, с кем дрался. Можешь бить. Слова дурацкие, самому за себя становится страшно. Ляпнуть то каждый смелый, но, если сказать по правде, получать не хочется. Да он, может, с момента, как пришился, от Кащея бегает, чтоб не прилетело. А теперь вот, пожалуйста, сам повод даёт. Главное, чтоб не в нос опять, пожалуйста, пусть не в нос, Марат не знает, что он потом с этими кровавым месивом делать будет, не в больницу ж идти, а само не заживёт и… Кащей цокает языком. — Да что ты за глупости говоришь сегодня, я не пойму? Мозг в драке отшибло? Марат молчит. Вата у его носа уже полностью пропиталась кровью и стоит, конечно, заменить, но для этого надо отойти от Кащея. Он, может, этого и ждёт? Пока Марат ему пол качалки кровью запачкает, чтоб было за что лупить? Для этого и притащил, должно быть. Кащей их обычно сюда просто так не приводит, когда на улице видит, будь хоть сто раз битые. Он эту качалку какой-то особой любовью любит, со старшими тут сидит. И баб водит, опять же. Хотя что тут им смотреть Марату непонятно. Ну, спортом заняться можно, здорово. Ну, Кащей. И что? Не будет же он их прямо тут, у этой самой стены… — Садись уже, Маратка, не просто так же пришёл. Мамке твоей твоё лицо разбитое видеть не надо пока, она у тебя хорошая, беспокоится. Брата твоего, бывало… Ну, да не важно. Кащей толкает его, чтоб сел, и Марат подчиняется скорее автоматически. Голову ему, что ли, ногами отбили, а сейчас фантазии предсмертные? Кащей сует ему ещё вату. Марат послушно меняет, — нос продолжает кровить. — Я… Отвлёк от чего, наверное? Предполагает нерешительно. Кащей фыркает. — Было б от чего отвлекать. К девчонке шёл, хотел встречу назначить, а тут ты… Побитым щенком на снегу сидишь. — Так девушка ждёт же, наверное… Марат не говорит прямо, что мечтает отсюда быстрее свалить, и Кащей, похоже, не считывает. А, может, и игнорирует нарочно, — на желания Марата он плевать хотел, это вполне понятно. Кащей качает головой. — Не ждёт, я её не предупреждал. Так, на работу зайти хотел, но раз ты… Незачем. И снова по волосам гладит, вот ведь странный. Марат приглядывается: говорят, от черняжки зрачки шире становятся, огромные такие, аж на пол лица. Но такого у Кащея вовсе не наблюдается, да и перегаром от него несёт меньше, чем обычно. Странное дело: трезвый, а болтает такие глупости! — Так я ж не могу девушку заменить! Выдает и сам смеётся: сама эта идея, кажется ему, забавнее некуда. Кащей смотрит внимательно и пожимает плечами. — От чего не можешь? С тобой… Интересно. Марат краснеет, сам не понимая, от чего, и опускает глаза. Кащей бывает ласков. В Универсаме ни за что не должны об этом узнать.