Лики Кащеевы

Кащей бывает честен. Когда проигрывает Жёлтому в карты последние деньги и смеётся, что завтра стрясет их со скорлупы, если встретит; когда перематывает старательно руку, в которую сам вчера запустил столовым ножом, и серьезно вещает про вред наркоты; когда девчонка губы кривит и хнычет, что хочет новую шапку, а он обещает, кажется, в шутку, кого-нибудь грабануть… Когда пишет письма — это почему-то особенно. Кащей в этом всём не мастак, он и читал-то в последний раз классе в пятом, пока ещё не начал даже курить. Всё, что ни напишет, любая строчка, каждое крошечное словечко, — всё дурацкое, неправильное, по идиотски совершенно сформулированное. Пустое. Кащей часами сидит, без конца всё зачеркивая, листы в раздражении разрывая. У него в каждом письме по тридцать «ненавижу» и сорок «жду», считал даже как-то от скуки. Кащей письма уже почти не отправляет даже, так, заканчивает и рядом с Адидасовскими оставляет. Ответов он и на старые до сих пор не увидел. Об этом тоже пишет вечно, жалуется, что Адидас забыл про него совсем, что так дела не делаются, что он и речь не сможет придумать на похороны, что Маратка улыбается широко так, по адидовски, и Кащею ему уебать хочется… Адидас пишет: брата не трогай. И Кащей улыбается, ласково проводя пальцем по неровным буквам. *** Квартира Суворовых — другая вселенная, не иначе. Она светлая и чистая, будто жильцам не насрать на такие мелочи, будто они тут не просто спят, заебаные делами, а целые дни проводят, будто им не хочется из дома свалить при любой возможности. На полках умные книжки (было б ещё кому их читать), на кухне фарфоровый сервиз, оставшийся хрен знает от какой расстрелянной бабки, а в коробке с лекарствами всё сплошь от горла и температуры, ни одного шприца, даже совсем тоненького. Кащей тут бывал пару раз всего, не больше: Адидас говорил, что папаша не любит гостей. А может, боялся просто, что он вилку какую спиздит, кто его разберёт? Кащей и сам не стремился особенно, ему в такой обстановке всегда становилось неловко до ужаса, будто бездомному псу с грязными лапами на шикарной собачьей выставке. Неловко и непонятно: на хрена Адидас к ним вообще потащился? Кащей из нищеты всю жизнь мечтал вылезть, окружить себя теми, кто за него морды бить будет, чтоб самому на золоте сидеть по драконьи и в ус не дуть. Он бы в таком доме, да с такими родаками жил припеваючи, ни в какую армию помирать под обстрелами не пошел бы уж точно! И чего только этим полоумным на месте не сидится? Что они пытаются в пиздюлях уличных «братьев» найти? Развлечение? Бунт против бати? — Семью, — говорит вдруг Диляра в тон его мыслям и Кащей вздрагивает, потерянно хлопая глазами, — Вова всегда хотел семью. — Да? Семья из улицы была херовая, это Кащей сообразил быстрее, чем полагалось, наверное. Улица подставляла, выдумывала идиотские правила, искала поводы, чтоб от тебя отказаться. Улица не умела любить, только бояться. Кащей это устроить смог запросто, ему много не надо было, а Адидас… Не захотел? Он всегда был дураком законченным, видно, частенько роняли в детстве с дорогой коляски. Может, и впрямь думал, что он всем этим пацанам бесконечно множущимся старший брат, а может, струсил просто, что надо перестать в хорошенького играть и не побояться руки замарать. Адидас был трус тот ещё, вообще, иначе бы от Кащея в армию не сбежал, иначе бы на письма ответил и… — Конечно. Он всегда жену хотел, детей. Диляра мягко улыбается, вспоминая, видно, что-то своё, и Кащей морщится. Ну, конечно. Что она могла про Адидаса и улицу знать? Она про простое, понятное говорила. Про бабское. — Ну, пока вместо своих детей только Маратка. Где он, кстати? Я к нему и… — Марат в комнате, уроки делает. А ты куртку принес, да? Я сразу узнала, что Вовина! Мы искали её, думали, куда задавалась… А она у тебя. — Я и сам забыл. Вещи старые разбирал, а там… Кащей пожимает плечами. Про то, как куртку от крови два дня отмывал, как нашёл, и что себе оставить хотел не рассказывает. Диляре это ни к чему совсем, она женщина хорошая, честная. Ей эту грязь вообще бы не трогать, жить бы в этой особой, отделенной от всей остальной Казани, да что там, от мира квартире и не видеть ничего, не знать. Но она знает. Знает и смотрит всё равно неуместно мягко, ласково, как на Кащея родная мать в жизни не смотрела, и он не знает даже, восхищаться ей за такую храбрость или презирать за мягкотелость. Последнее, впрочем, ощутимо приятнее. Дверь открыта и Кащей беззвучно шагает, останавливаясь у входа. Марат сидит, сгорбившись, за учебником, и старательно шевелит губами, что-то запоминая. Едва отросшие волосы шаловливо завиваются, будто наслаждаясь редким мгновением, когда они могут себе это позволить, когда их ещё не сбрили, темные брови досадливо хмурятся, а длинные, и совершенно, думается Кащею неожиданно, не по мужски красивые ноги запрокинуты одна на другую, будто Марат соблазняющая мужика девица из дешёвого бара, а не правильный пацан с улицы. Он, на самом деле, гораздо больше похож на Диляру, чем на этих идиотских Суворовых, и Кащей даже немного этому рад, потому что… — Брательник тоже всё вокруг игнорирует, когда увлечён делом. Марат удивленно вскакивает, громко захлопывая несчастный учебник, и недоверчиво щурится, подходя ближе — А… Кто пустил? — И манер у него тоже никаких нет. Кащей смеётся, демонстративно протягивая руку, и Марат тут же жмёт её, густо краснея. — Так кто? Я не то, чтоб грубить, просто… — Батя твой меня не любит, это я в курсе. Но замки не ломал, не боись. Кащей закатывает глаза и сует окончательно потерявшемуся Марату в руки куртку. — На, гляди. Знаешь чья? Марат рассматривает, скептически кривя губы, что-то задумчиво мычит, будто великий оценщик модных тряпок… А потом неожиданно загорается, восторженно улыбаясь — Да ладно?! От куда?! — Ну… Кащей задумчиво жмёт плечами, лениво раздумывая, какую версию лучше толкнуть. Марат тем временем стремительно напяливает куртку на себя, едва не ломая застёжку в попытке как можно скорее её на себе увидеть. — Только правду! Ну, пожалуйста! Я Вову сто раз спрашивал, куда делась, а он так отнекивался смешно… Я думал, у девчонки какой-то забыл. Кащей отводит глаза, припоминая. Да, девчонка там была. Они подцепили её, кажется, в какой-то кафешке, когда бухали за Кащеево освобождение. Или их было даже несколько? Точно не местные, может даже какая-то туристическая группа, казанские бы с ними не связались, побоявшись такой огласки. Кащей тот вечер почти не помнит, алкоголя там было много, да и шприц он уже знал, где достать. Но кое-что в голове осталось. Чья-то смазанная красная помада, осуждающий взгляд Адидаса, рука (мужская? Женская?) на его колене… Адидас куртку скинул первым, а вот девицу они раздевали вместе, в четыре руки. Кащей улыбается. — Да ну, какие у твоего брательника девчонки? Это он после пробега какого-то в качалке со мной сидел, вот и оставил. Кащей бывает честен. Но надо ли?