Коктейль партнёров

Ира никогда не умела просить о помощи. Подруг у неё не было, муж последние десять лет их минувшего брака скорее напоминал сожителя, а загружать своими проблемами сына, единственного дорогого ей человека, казалось чем-то совсем недопустимым. Она была одна. Даже создав семью, даже поддерживая хорошие отношения на работе, даже имея на примете интересующихся её жизнью знакомых — она всё равно была одна. Это одиночество было внутренним, чем-то, что она испытывала всегда и с чем успела смириться. Когда начались проблемы в Бурденко, она терпела. Думала, что нет смысла менять работу, к которой так сильно привыкла — оправдывала неприятный страх изменений нежеланием бросаться во что-то новое. Всё же ей не двадцать лет, чтобы в корне менять всю жизнь и начинать всё с чистого листа — это казалось глупостью. К тому же, страшно бросать работу, когда нет никаких запасных вариантов, потому что шанс остаться ни с чем рос с каждым годом. Ничего не говорила ни сыну, ни мужу, разве что стала чуть более раздражительной и ещё сильнее закрылась, оправдываясь сильной усталостью после изматывающих смен. А затем ситуация разрешилась сама собой — ей предложили выгодное место в Склифе, и, переборов себя, Ира согласилась. Проблемы с Колей начались так давно, что уже и нельзя вспомнить, в какой именно момент всё пошло не так. Наверно, их сыну тогда было в районе тринадцати. В один вечер Ира просто почувствовала, что всё изменилось. Сначала сильно испугалась и предприняла попытки что-то исправить: баловала мужа завтраками в постель, расспрашивала его о работе и коллегах, во всём поддерживала и не ругалась лишний раз из-за невымытой чашки или позднего возвращения домой. Создала образ идеальной жены, игнорируя собственную неприязнь к этому лицемерию и неискренности, но и тут не достигла успеха: сюрприз в виде молодой любовницы нагрянул внезапно. Она заметила их, когда пришла к нему на работу — хотела занести обед во время своего собственного перерыва — и не стала устраивать сцен. Сначала, конечно, хотелось закатить грандиозный скандал, накричать, вылить всю боль наружу и подать на развод. Но она это в себе подавила. Заставила проглотить предательство и закинуть свои чувства в дальний ящик — это не было так важно, как благополучие её ребёнка. Ира никогда бы не посмела сделать больно Тёме, обрушить на него столь серьёзный удар — он заслуживал расти в полноценной семье, потому что её сын всегда был достоин самого лучшего. Она ненавидела мужа, злилась от бессилия, сходила с ума от переполнявших её эмоций — но спустя несколько месяцев всё закончилось. Она привыкла. Смирилась с тем, что творилось внутри их семьи и лишь окончательно отказалась от человека, которого когда-то считала своей второй половиной. Она стала холоднее, язвительнее и вспыльчивее, но не замечала ни этого, ни того, что её изменившееся поведение травмировало Тёму гораздо сильнее. Вместе с тем она перестала воспринимать себя как женщину — начинала увядать и сомневаться в том, что её вообще можно было бы назвать привлекательной. Каждый день ложиться в постель к человеку, который тебе изменяет, было унизительно — это убивало её изнутри, вызывало внутренне отвращение к себе. Она стала обращать внимание на свои недостатки во внешности, на меняющуюся фигуру и медленно стареющее лицо — она видела это, но не видела смысла что-то исправлять. Не для кого. Затянувшаяся проблема, ставшая извращённой нормой, решилась без её участия — Коля просто заявил, что уходит. Оборвал всё сам, заставив её чувствовать себя ещё более ничтожной: жалкой, слабой и настолько самой себе неприятной, что хотелось укрыться от всего мира и больше никогда никому не показываться. Она тяжело переживала развод. Пыталась наступить на собственную гордость, ища поддержки в уже повзрослевшем сыне, но он не мог ей помочь. Ира ни в чём его не винила, потому что знала, что она сама воспитала его так — это было разумно вытекающем последствием. К тому же, она не просила его о помощи прямо, не говорила, насколько ей плохо — она продолжала терпеть, зная, что боль закончится. В те дни одиночество ощущалось гораздо более явственно, потому это было невыносимым. Но всё действительно прошло, и она смогла переключиться. Она впервые попробовала бороться только в плане работы. Не хотела терпеть и тут: занимать пост заместителя, но выполнять обязанности начальства, пока то проводит время в операционных — это было глупо. Она старалась указать Нарочинской на это, но та продолжала свешивать на неё свою работу. Поэтому Ира поступила ужасно и отвратительно, пошла на обман, но зато попробовала хоть как-то противостоять и, опять же, не добилась никакого результата. Было больно понимать, что на её место назначили человека со стороны, что все строившиеся планы мигом разрушились подобно выстроенной из карандашей высокой башенке. Больно, но поделиться этим с кем-то она не могла — в этой историей явно не она занимала роль жертвы. О проблемах с Кривицких тоже было не с кем поговорить — это явно не тема для сына, а с новыми коллегами у нее пусть и начали завязываться тёплые отношения, но совсем не такие близкие. Всё вылилось случайно и в случайного человека: под воздействием алкоголя она впервые за долгое время высказалась, поделилась хоть с кем-то своей болью. И, доверившись, тут же привязалась к тому, кто хотя бы немного её выслушивал. Кто же знал, что Алеников станет ещё большей проблемой? В конечном счёте после всей череды отношений Ира пришла к единственному верному выводу. Одиночество — это не временный этап, который нужно или не нужно переживать. Это не проблема, требующая определённых действий, и не испытание, делающее её сильнее. Всё куда глубже. Её одиночество было подобно второй коже, чем-то, что не просто вросло в неё со временем — она словно родилась заведомо одинокой. И в своей неспособности быть по-настоящему близкой хоть с кем-либо, будь это твой родной ребёнок или самый любимый человек, Ира больше не сомневалась. Однако жизнь любит подкидывать сюрпризы. Извращаться и выдумывать что-то, что переворачивает твоё сознание с ног на голову. И Ира, уставшая от подобных нонсенсов, сейчас хотела лишь одного. Убежать. — Ты вообще меня слушаешь? — Костя пошевелил плечом и постарался заглянуть в глаза женщине, которая уютно устроилась у него под боком. Он не злился и говорил скорее иронично, но Ира тут же поморщилась от его фразы, ведь это был излюбленный вопрос Аленикова, а воспоминания о нём нередко сопровождались смешанными чувствами. Она отсела на другой конец дивана и тут же поёжилась от прохлады. А затем посмотрела на мужчину с благодарностью, когда он сразу снял с себя плед, под котором они лежали, и накрыл им её. — Просто задумалась, — тихо сказала она, пальцами проходясь по мягкой ткани. — А фильм, что, уже всё? Ира удивленно посмотрела в экран телевизора, транслирующего рекламу. — Ага, и я последние пять минут обсуждал с тобой неожиданный финал, который мне очень сильно понравился, — Костя улыбнулся и потянулся к пульту, чтобы выключить телевизор. — И как, я активно участвовала в обсуждении? — Ира тоже постаралась перевести разговор в более весёлое русло. Не хотелось возвращаться к гнетущим мыслям. Хотя зудящая внутри тревога молила о бегстве, вопила о невозможности находиться здесь и требовала немедленно ехать домой. Всё это было для неё неестественно. Лежать вдвоём после тяжёлого рабочего дня, укрываться пледом и смотреть какой-то незаурядный фильм, наслаждаясь отдыхом в компании друг друга — излишне ванильно, утрированно приятно и дискомфортно. Словно её закинули в альтернативный мир и под угрозой смерти заставили делать вид, что она всегда жила в нём — с идеальным любовником, что сдувает с неё пылинки и рассеивает все переживания. Как-то не так. Ей отчего-то стало страшно. — Кость, ты меня извини, — начала Ира со вздохом, выпутываясь из треклятого покрывала, чтобы встать. — Прости, пожалуйста, но я так не могу. Я поеду домой, ладно? Она стояла босыми ногами на полу и виновато смотрела на него, понимая, что испортила вечер. Тяжело дышала, предвосхищая дальнейшую ссору. Он не заслуживал этого. Да, может быть, в начале их знакомства она так сильно ненавидела этого самодовольного индюка, что искренне желала ему подобных неприятностей в отношениях. Но не сейчас. И уж точно не с ней. Понимала, что ведёт себя странно и раздражающе, знала, что не каждый сумел бы это вытерпеть. Гена, например, не смог. Не смогли и те, кто были короткой интрижкой после него. Костя просто смотрел на неё какое-то время. — Я сам тебя отвезу. Или вызову такси, если так тебе будет удобнее, — он говорил это будничным тоном, но ведь Ира не идиотка и потому она понимала, что это лишь отложенный на потом разговор. Она уже открыла рот, чтобы самой расставить все точки над «и» и предложить расстаться, чтобы не мучить ни себя, ни его, но мужчина опередил её: — И нет, я не обижаюсь и ничего ужасного о тебе не думаю. Перестань себя накручивать, пожалуйста. Я отсюда вижу, как сильно кипит твой мозг. Ира со вздохом вновь опустилась на диван и обняла себя руками. Этот защитный жест показался Косте особенно трогательным, отчего тот стал говорить ещё мягче. — Ира, я вытянул из тебя клещами лишь малую часть того, что ты пережила. Даже этого мне хватило, чтобы понять, что простых отношений ожидать не стоит. Но я люблю тебя. И ты уж точно заслуживаешь того, кто будет счастлив узнавать тебя по крупицам. Ждать, когда ты сама захочешь открыться и быть любимой. Она не переставала поражаться его мыслям и вытекающим из них словам. Когда они только встретились, Костя был совсем юным и глупым — вспыльчивым, нахалистым и слишком наглым. Она до сих пор припоминает ему, как тот наорал на неё при знакомстве, и не может уложить в голове, как кто-то может настолько сильно измениться. Он вырос в моральном плане, окреп и словно заматерел, став более спокойным, внимательным и чутким. Таким, каким он будто и не должен был становиться. «Точно альтернативный мир», — заключил её параноидальный мозг. — Ты моя Снежная Королева, — провозгласил Костя, желая разрядить обстановку, и поиграл бровями. «А нет. Всё такой же дурак», — её мозг немного успокоился. — Но если я никогда этого не захочу? — Ира задала самый пугающий для неё вопрос. — Что, если я не смогу быть нормальной? Она чувствовала себя унизительно. Как и всякий раз, когда говорила что-то от сердца, доверяя свои мысли другому человеку. Эмоции переполняли её и вынуждали глаза мокреть, отчего стыд сгущался внутри груди ещё более чёрным и плотным туманом. — Значит, я буду самым крутым дедом, который и в девяносто сможет водить машину, чтобы его любимая женщина не разъезжала по ночам непонятно с кем. Везде есть свои плюсы, не так ли? — он ободряюще улыбнулся ей, а после подскочил на ноги. — Я пойду упакую еду, мы всё равно почти ничего не съели из этих боксов. А ты собирайся. Нужно привезти тебя хотя бы до полуночи, иначе Вы, Ирина Алексеевна, не выспитесь, и завтра на работе раздадите нам всем люлей. А вот этого я действительно не хочу. Костя говорил всё так же непринуждённо и совсем не зло, что было совсем непонятно Ире. Она проводила его взглядом до двери, а затем действительно начала собираться. Их отношения действительно были очень необычными, и даже за не столь продолжительный срок Ира успела выесть несчастному Косте практически весь мозг. Её смущала разница в возрасте, переплетение рабочих и романтических отношений, финансовое неравенство и, главное, её смущала разница в чувствах. Она до сих не была уверена в том, что её симпатия к Косте могла быть засчитана за любовь — это громкое словно будто бы больше было недопустимо. А он любил, любил искренне и всепоглощающе — как в самых заезженных фильмах или перечитанных по сто раз книгах. И, может, где-то глубоко внутри она всё же и испытывала что-то подобное, но оно до сих пор находилось под запретом. Она без проблем отдавалась ему физически и сполна наслаждалась этим, но вот довериться на внутреннем уровне — это пока было выше её сил. Только в подъезде, спустившись почти до первого этажа, Ира остановилась. Забрала из рук Кости пакеты с едой, посмотрела на него всё тем же виновато-очаровательным взглядом и с неуверенной улыбкой произнесла: — Пойдём обратно. Хочу узнать, почему ты считаешь финал того бредового фильма непредсказуемым. Они встречались больше семи месяцев, но это был первый раз, когда Ира позволила себе остаться на ночь. И впоследствии она ни капельки об этом не пожалела.