Коктейль партнёров

— Вызывали, Ирина Алексеевна? — входит в кабинет Брагин после стука и кидает усталый взгляд на начальницу. — Да, около часа назад. Присаживайтесь. — У меня не так много времени. Что-то срочное? — он так и стоит у порога, не желая проходить дальше. — Олег Михайлович, — Павлова, видя настроение мужчины, вздыхает, — присядьте, пожалуйста. Надолго я Вас не задержу. Пожав плечами, Олег прикрывает за собой дверь и неторопливо доходит до её стола, присаживаясь аккурат напротив. После устремляет на неё свой тяжелый взгляд, в котором не прочесть былой мягкости и непринуждённости. Ира, отчего-то с трудом выдерживая их зрительный контакт, начинает этот сложный, но необходимый для неё разговор. — Что с Вами происходит? — спрашивает она прямо. — В каком смысле? Олег крутит ручку, лежавшую на столе, между пальцев и всем своим видом излучает давящее желание как можно быстрее уйти отсюда. Он напряжен, слишком серьезен и холоден — в последнее время это его обычное состояние. И Ире, привыкшей к совсем другому Брагину, трудно нормально с ним контактировать. Особенно тяжело ею воспринимается его безэмоциональность и безразличие, то самое равнодушие, появившееся совсем недавно. — Я понимаю, как тяжело Вам переживать болезнь Марины. Мы все очень сильно за неё волнуемся. Но, Олег Михайлович, я искренне не понимаю, что происходит между нами, — голос чуть дрожит в конце фразы, и Ира себя отдергивает. Она сжимает пальцы в замок и выпрямляет спину. — А что между нами происходит? — Олег непонимающе на неё смотрит. Его взгляд излучает недовольство, и Павлова чувствует себя дурой, отнимающей время у человека. Никогда прежде рядом с ним она себя так не ощущала. Она прикрывает глаза на мгновение и больше не решается смотреть на него прямо. Выдерживает небольшую паузу, тщательнее подбирая слова, а после продолжает: — Сначала я думала, что всё дело в болезни Марины. Естественно, эта трагедия высасывает из Вас все соки, отчего Вы просто не можете не злиться. Но ведь всё началось ещё раньше, не так ли? Ваше отношение ко мне почему-то изменилось, и я хочу узнать, в чём дело. Оставшись более-менее довольной сформулированной мыслью, Павлова снова смотрит ему в глаза. А Олег, напротив, отводит взгляд в сторону. Затем морщится и на вдохе говорит: — Я не понимаю, к чему вообще этот разговор, — он начинает злиться. — Моя жена прямо сейчас находится в реанимации, а Вы хотите поговорить, почему я к Вам как-то не так отношусь. Серьёзно, Ирина Алексеевна? — Он повышает голос и не спешит за это извиняться. — Вы обижаетесь на то, что я не помог Вам после падения? Ну простите, у меня есть дела куда поважнее, чем убеждать ходячего человека в том, что он ходит. — Нет, я не об этом, — тихо произносит она и бессознательно поглаживает руки в тех местах, где он грубо хватал её, пытаясь оторвать её ладони от лица, когда Ира лежала на кушетке и не верила, что сможет с неё подняться. Кожа в тех участках словно до сих пор помнит то лёгкое жжение, оставшееся после его хватки. — И не о том, что Вы предложили моему мужу всыпать мне ремня. Олег усмехается в ответ на её шпильку. В его взгляде, кажется, нет и намёка на сожаление. — Я не понимаю, почему за последние месяцы Вы стали относиться ко мне подобным образом. Не учитывать моё мнение, грубить, обвинять меня в чём-либо. Та операция, которую Вы хотели провести без моего ведома, до сих пор не выходит у меня из головы, — видя, что Олег хмурится сильнее, Павлова оборонительно выставляет руки: — Но я ни в чём Вас не обвиняю. Просто хочу понять, я задела Вас чем-то? Что случилось? — она старается говорить спокойно, без присущей ей строгости. Действительно стремится разобраться с той пропастью, которая почему-то появилась между ними. Всё ведь было иначе. Их отношения всегда были тёплыми, несмотря на возникающие конфликты или споры. Брагин всегда хорошо относился к ней, переживал и стремился прийти на помощь. Ира отвечала ему тем же: тоже волновалась, когда тот снова кидался в огонь или устраивал очередную эмоциональную встряску для всего отделения. Она искренне хотела, чтобы у Брагина всё было хорошо, потому что он никогда не был для неё чужим человеком. И, как казалось Павловой, это было взаимно. Однако в последнее время всё перевернулось с ног на голову, и Олег Михайлович в корне изменил своё отношение к ней. Только к ней — с другими он общался как прежде. Этот холод с его стороны просто не мог её не беспокоить. — Послушайте, — начинает Олег, и в его интонации проскальзывает раздражение. — Мы с Вами не друзья, чтобы выяснять какие бы то ни было отношения. Вы — мой начальник, я — Ваш подчинённый. Рабочие конфликты являются нормой, а по поводу той ситуации с операцией я уже высказался и не раз перед Вами извинился. Что ещё Вам от меня нужно? Извините, но мне пора возвращаться к работе. Я могу идти? — Брагин тут же поднимается со стула и выжидательно смотрит на неё. Павлова коротко кивает, отводя взгляд в сторону. «Отлично поговорили», — мысленно заключает она с сарказмом. И сама поражается тому уколу боли в груди, который промелькнул на фразе Олега о том, что друзьями они не являются. Ей почему-то всегда казалось иначе.

***

С момента того разговора проходит несколько месяцев. Нарочинская выздоравливает и возвращается домой, и всё более-менее возвращается в своё русло. Ирина Алексеевна сумела привыкнуть к изменившемуся Брагину и больше не затрагивала эту тему, поддерживая с ним сугубо деловые отношения. Игнорируя обиду и смятение, она в какой-то момент заключила для самой себя, что всё это не так важно. Раз уж она сумела пережить то, что её родной сын от неё отказался, то уж и с эмоциональными качелями Брагина и подавно справится. Периодически, конечно, всё равно думает об этом всём, никак не желая признать, что Олег всегда воспринимал ей только как начальницу, но быстро заставляет себя переключаться. И игнорировать те неприятные покалывания внутри. — Зажим, — она вытягивает руку и, получив инструмент, возвращается к животу пациента. Операция длится уже третий час. И за всё это время ни она, ни Брагин не проронили ни слова. Ирине Алексеевне, в принципе, комфортно работать в тишине — никто не отвлекает, благодаря чему можно сосредоточиться на травме. Они заранее разделились, и Олег стоит поодаль, разбираясь с левой ногой, раздробленной в щепки. Ире осталось только зашить живот, и она считает секунды, когда всё это закончится. Её стремление поскорее уйти отсюда никак не связано с Брагиным — с самого утра нещадно раскалывается голова, перед глазами лёгкая муть, а боль в области поясницы и вовсе кажется невыносимой. В операционной, ко всему прочему, очень душно и жарко. Но не это главная проблема. Ей тяжело стоять столь продолжительное время, и сейчас она почти не чувствует собственных ног. — Готово, — заключает Олег Михайлович и впервые за всю операцию смотрит в сторону коллеги. — Вы как? — Почти всё. Она поднимает руку вверх, чтобы сделать последний стежок. Силится улыбнуться, ведь очередная операция заканчивается их успехом. А затем всё внезапно прекращается. Последнее, что помнит Ира — кромешная тьма, чьи-то мягкие руки и знакомый запах с нотками кедра, табака и кардамона. Её отбрасывает в воспоминания многолетней давности, когда Нина ещё ждала своего второго ребёнка, а проблемы в её личной жизни вынудили Павлову согласиться на ту дурацкую поездку в горы. Перед глазами проносятся события самого первого дня, когда они летят в самолете, знакомятся с Ириной Фёдоровной и её сыном, а после отправляются в комнату, где предстоит провести ночь совместно. Тот день прокручивается в её голове на быстрой перемотке, и Павлова наблюдает за всем со стороны, видя саму себя в той нелепой шапочке, найденной где-то в кладовке. Всё замедляется, когда подвыпившие врачи, наконец, укладываются спать, и Ира, та самая Ира, ещё не знавшая, что завтра её будут выискивать на вертолётах, тихо выходит из комнаты. Павлова идёт за ней — за самой собой — а после оборачивается и отходит к стене, пропуская мимо себя Брагина. Она хмурится, потому что давно забыла этот момент, а теперь он так отчётливо прокручивается снова. Олег Михайлович и Ира вместе спускаются на первый этаж и, выйдя на свежий воздух, садятся на одну из скамеек. Павлова, с интересом следуя за ними, встаёт рядом, подслушивая оставшийся лишь в подкорках сознания разговор. — Не хотите спать? — с улыбкой интересуется ещё не многодетный Брагин, с наслаждением вдыхая зимний воздух. — Первая улеглась спать и первая же сбежала. Он смеётся, а затем смотрит на неё с той самой нежностью, которой так сильно не хватает сейчас. — Да ну его, — Ира машет рукой, а затем наклоняется, набирая на ладонь немного снега. — Там душно и всё пропахло алкоголем. А здесь хорошо. — Хорошо, — повторяет за ней Олег и ворует немного снега из её руки, касаясь той кончиками пальцев. Они молча наблюдают за тем, как он тает, и Павлова, начиная припоминать всё это, возвращается в то состояние умиротворения. — Мне здесь не нравится! — выдыхает Ира после недолгой тишины. Лицо её крайне недовольно, и она смотрит на Брагина в поисках поддержки. — Чего так? — улыбаясь, как и бывало всякий раз, когда Ира в его присутствии вела себя подобно ребёнку, он решается её приобнять. Женщина укладывает голову на его плечо, совсем не противясь прикосновениям. — Завтра будет отличный день. Сходим куда-нибудь, развеемся, отдохнём как следует. Надо отвлечься от Москвы и хоть немного расслабиться. — Надеюсь, Вы правы, — вздыхает Ира. — Иначе по возвращению домой я стану злее прежнего. — Я приложу все усилия, чтобы не допустить этого, — обещает Брагин, и Павлова видит, как он на неё смотрит. С той самой давно утраченной заботой и переживанием. — Но не потому что боюсь Вашего гнева, а потому что хочу, чтобы Вы отдохнули. Мы ведь друзья, и я хочу, чтобы с Вами всё было хорошо. Губы Павловой искривляет невесёлая усмешка. Она мотает головой и отворачивается от этой слащавой картинки. А затем резко выдыхает, чувствуя толчок, выбрасывающий её в реальность. — Ира, ты меня слышишь? — лицо Брагина в миллиметре от её собственного, а в глазах ни чем не скрытая тревога. Она морщится, силясь оттолкнуть от себя мужчину, но тело её не слушается. — Без бороды Вам лучше, — произносит она одними губами, привыкая к слишком яркому свету. — Очнулась, — облегченно понимает он и улыбается, вмиг отпрянув. Ира оглядывается по сторонам. Она в своём кабинете, лежит на диване и с трудом может пошевелить хотя бы пальцем. — Ты потеряла сознание во время операции. Как давно ты проходила обследование? — А это не Ваше дело, — вздыхает Павлова и, приложив усилия, поворачивается лицом к спинке дивана, вновь прикрывая глаза. Хочется вернуться в тот сон, потому что в нём она чувствовала себя счастливой. — Оставьте меня. «Просто переутомилась. Немного сна, и всё придет в норму», — успокаивая саму себя, Ира постепенно возвращается к легким мыслям и почти забывает о том, что всё ещё не одна. Только вот её спины касается тёплая ладонь, вынуждая вновь открыть глаза. — Ирина Алексеевна… — тихо произносит мужчина. — Надо провериться на случай рецидива. Слабость в теле противится его голосу и идеям, однако тепло ладони кажется приятным и нужным. Ира со вздохом снова открывает рот. — Со мной всё хорошо, — в подтверждении она слегка дёргает ногой, — просто устала. Вместо ответа она слышит несколько шагов и думает, что Брагин пошёл к выходу. Но он касается её ступней, и Ира раздражённо их отдергивает. — Да угомонитесь же Вы! Хватит меня прощупывать! Она хочет встать, чтобы нормально выгнать Брагина из своего кабинета, но он пресекает её попытку подняться, положив руку на плечо. Ира ложится на спину, недовольно глядя на мужчину снизу-вверх. — Сначала вы месяцами меня избегаете, заявляя, что мы лишь коллеги, а после не можете оставить в покое. Определитесь уже, Олег Михайлович. Её обида наконец-то выливается наружу, и Ира чувствует облегчение. Особенно приятно становится в тот момент, когда на лице Брагина отчётливо проступает вина. Он садится на край дивана и касается её руки. Не так, как касался её тогда на кушетке, а мягко и едва ощутимо. — Вы же сами знаете, в чём дело. Он смотрит на неё так, словно ответ очевиден, хотя ничего подобного нет и в помине. — Если бы знала, не устраивала бы тот унизительный для меня разговор, — она воинственно сводит брови к переносице и скрещивает руки. Даже лёжа чувствует себя уверенно, потому что подсознательно чувствует: сейчас Брагин такой, как прежде. И она может позволить себе разговаривать с ним так. Олег же, видя, что с Ирой действительно всё в порядке, счастливо улыбается. А после мрачнеет на глазах, возвращаясь к сути дела. Говорит серьезно и грустно: — Я не могу позволить себе общаться с Вами как прежде, потому что наша дружба давно перешла за границы допустимого. И я думал, Вы и сами всё видите. Страх за женщину, испытанный ими несколько минут ранее, вынуждает быть откровенным. Олегу не сразу удалось привести её в чувства, и вся жизнь перенеслась перед глазами, когда Ира не реагировала на него какое-то время. Он давно не был так сильно встревожен. — Я чувствовал себя последним подлецом, когда думал о Вас в то время, когда моя жена была изолирована из-за эболы. Ты не выходишь из головы, — он говорит это с отчаянием, пока Ира смотрит на него огромными от осознания глазами. — Но Это недопустимо, и у Вас, и у меня свои семьи, поэтому лучше всего было оттолкнуть Вас, как я и сделал. Но сейчас… — Олег в замешательстве бегает глазами из стороны в сторону. — Я не знаю. Очень сильно запутался. Ира не может произнести ни звука. Она шокирована этим признанием и пока не понимает, как именно должна на него реагировать. — Когда ты упала в обморок в операционной, я понял, как всё это глупо. Я хочу общаться с тобой, а не строить из себя безразличного придурка. Прости меня. Она хочет злиться. Искренне желает найти в себе в силы вспомнить о муже и выгнать Брагина с его непонятными чувствами из своего кабинета. Но вместо этого Ира садится и сама обнимает мужчину. Наслаждается тем теплом, по которому так сильно скучала, и тихо произносит: — Мы разберемся. Всё будет хорошо. Она говорит куда-то в область его шеи, вдыхает тот самый полюбившийся ей парфюм и прикрывает глаза, наконец-то чувствуя себя спокойно.