***
«Если ты снова попадёшься в ту же ловушку, Амелия, это будет самым глупым и безрассудным поступком в твоей жизни». Вернее, вторым самым глупым. Первый был тогда, когда меня угораздило познакомиться с Себастьяном. Огромная ошибка, за которую, похоже, я должна расплачиваться остаток своих дней. Я много раз представляла свою жизнь без Себастьяна. Да и представлять было необязательно — он сам всё успешно устроил. Быть может, мы с Эндрю в конце концов притёрлись бы друг к другу, у нас появились бы дети, и всё пошло бы своим чередом. Напрочь позабылось бы то, что в моей жизни когда-то был другой. Забылись бы эти клятые веснушки по всему лицу, шоколадные кудри, вечно падающие ему на лоб, пронзительные глаза, которым невозможно не верить. Я мысленно отвесила себе отрезвляющую пощёчину. «Ему нельзя верить, Амелия». Однажды я доверилась, хоть это было нелегко после жизни в интернате. Я распахнула перед Себастьяном душу, а он вытер о неё ноги и исчез. За семь лет ни письма, ни слова. — Если тебе есть что сказать, лучше сделать это здесь и сейчас, потому что… — я замялась, пожёвывая губы. — Потому что я ухожу. — Для пущей убедительности шагнула в сторону дома. Себастьян дёрнулся навстречу, и моего плеча едва-едва коснулись его пальцы. Меня как током прошибло. Я напряглась сильнее, выпустила колючки, злостно посмотрела на его руку. — Не уходи. — Себастьян виновато опустил ресницы. — Я не знал, что ты здесь. Захотелось побывать в этом месте ещё раз. Его голос окутал меня подобно мягкому тёплому покрывалу. Он мог одновременно изничтожить и спасти. Заморозить и отогреть. Никогда не знаешь, какой исход ждёт тебя в этот раз, но всегда надеешься на лучшее. — Где ты был всё это время? — Я выдавила эти слова через силу, погружаясь всё глубже и глубже в пучину его обаяния и власти надо мной. Надо уходить немедленно, иначе всё закончится непоправимой ошибкой.***
Она умчалась быстрее ветра, оставив после себя лишь лимонный шлейф. Чёртовы лимоны… Я бы съел их хоть тонну, лишь бы потушить внутри этот испепеляющий, источающий едкий дым огонь. Как мне всё исправить? Как вернуть былое доверие? Всё, что я чувствовал после нашей встречи, — опустошение. Постыдное бессилие.***
Уснуть этой ночью — невыполнимая задача. Одна мысль не успевала закончиться, как следом вприпрыжку бежала вторая, а за ней третья, пятая, десятая, и так до первых лучей солнца. Ещё вчера я сетовала на то, что впустую потратила семь лет своей жизни. На пустое ожидание, нелюбимого человека, искусственность и суррогат. Однако теперь я бы с превеликим удовольствием отмотала время вспять и стёрла из памяти вчерашнюю ночь. Да, я была несчастна. Глубоко несчастна, но зато спокойна и даже безразлична. Как давно нетревожимое морское дно. Оно спокойно дремлет, пока на него не попадает увесистый камень, подняв столп песка и грязи, разбив вдребезги идиллию, покромсав на куски ставший привычным кокон. Казалось, я стою на краю обрыва, который увеличивается в размерах прямо на глазах. Привычная рутина, то, с чем я почти смирилась, исчезала, а я просто смотрела на это, затаив в ужасе дыхание. Эндрю не пришёл утром, как должен был. Я с некоторым раздражением похлопала пустующую сторону нашей кровати. «Что ж, вполне заслуженно». Единственная мысль, которая могла согреть хоть на толику, — что я могу остаться здесь, в этом доме, раз дядя Альберт уехал в Хогвартс на ближайшие полгода, до зимних каникул. Я бы пожила одна, попробовала, каково это. Может, мне бы понравилось. Никого больше не подпустить к себе. Ни в коем случае. Лучше быть посмешищем среди соседей и прослыть «старой девой», чем снова обжечься и вконец растерять гордость. Гордость? Мерлин, от неё осталось лишь название. Сколько раз я стучалась в закрытые двери: к Оминису, Анне, даже пыталась разыскать Пруэтта — помнится, они с Себастьяном часто общались во времена учёбы. Всё было без толку. Каждый старался поскорее от меня отделаться, придумать предлог, чтобы закончить разговор, даже Оминис неловко сообщал в своих письмах, что «не знает, где Себастьян и что произошло». После этой наглой лжи я запретила ему упоминать обо мне даже вскользь, ведь была уверена, что они поддерживают общение. Не могло быть по-другому, Оминис бы не позволил Сэллоу просто взять и исчезнуть без следа. А меня выкинули за борт, как ненужный груз, мешок с песком, что не даёт взмыть в воздух. Это называется предательство. День стоял пасмурный под стать моему настроению. В желудке было пусто, а об аппетите оставалось только мечтать. Вода всегда исцеляет. Она забирает все горести и омывает кровоточащую душу. Несмотря на начинающийся шторм, я всё же решилась прогуляться до залива, проветрить голову. — Ты всю ночь тут просидел? — Выйдя на улицу, я обнаружила на ступеньках крыльца сгорбившегося Себастьяна. Лохматый и помятый, он реагировал на мои слова с запозданием, и я с гуляющим по позвоночнику ужасом обнаружила, что жалость кольнула сердце при виде него. — Я хотел поговорить. — Он рывком поднялся и пошёл следом, кутаясь в пальто. — Ты злишься? Этот простодушный вопрос взбесил меня не на шутку. Я резко остановилась. Сделала пару вдохов-выдохов и попыталась надеть маску беспечности. — Нет, не злюсь. — Тупой вопрос, знаю, — послышался за спиной сдуваемый ветром голос Себастьяна. «Неужели? А ты разве умеешь задавать вопросы иного характера?» Невысказанные претензии, обида, злость — всё это бурлило во мне, вырывалось наружу, а я старательно запихивала их обратно, потому что эмоции равны слабости и уязвимости. Особенно если обнажить их перед Сэллоу. Шум волн напомнил о том, что помимо тоски и грусти есть природа. Красивая, понимающая, отзывчивая. Я села на корточки и коснулась водной глади. Пальцы защипало от холода. Рядом опустилась тень, что и так ходила за мной по пятам все эти годы. — Уезжай, — не отрывая взгляда от млеющего горизонта, твёрдо приказала я. — Живи своей жизнью, как жил до этого. — В голосе треснула обида. Я быстро проглотила её, не хватало ещё показать слабость. — Да какой жизнью? — Себастьян всплеснул руками — он никогда не умел прятать эмоции, они с лёгкостью читались у него на лице. — Мне нет без тебя жизни. — Тише, вкрадчивее. — Тебе понадобилось столько лет, чтобы это понять? Вдали прогремел гром.