***
Кажется, последнее, что помнил Сяо, когда дверь слетела с петель, так это то, как Итэр окончательно теряет сознание и, кидая на него свой замыленный уставший взгляд, переваливается за перила, стремительно, бессознательным телом, падая в мягкую рыхлую траву, ломая красивые бутоны роскошных цветов. Это может и четвертый этаж, но падения с почти двадцати метров — это не смягчит. Сяо рванул к балкону, сдерживая ужасающий крик, не сумев найти силы посмотреть вниз. В конвульсиях, рвано задышав, он схватился за лицо, закрывая от кошмара рот, истерично бродя глазами по полу, по полностью опустошенной баночке от каких-то таблеток и разлитой по паркету водки. Итэр не алкоголик, так ещё и очень худой: опьянение с приходом не просто быстро пришли, а влетели, выбив дверь с ноги. Сердце Сяо не ушло в пятки, когда он всё-таки рискнул взглянуть на тело внизу, нет, оно просто к чертям разбилось, рассыпалось, сгорев внутри: на глаза сразу бросились открыто сломанный локоть, с торчавшими белыми косточками и рванными кровавыми сухожилиями, вывернутые в неестественной позе бедра, разбитое в мясо некогда прекрасное лицо, что присыпало цветочной пыльцой, и все то кровавое месиво, что осыпало лепестками лилий, то всё ещё чудом различимое месиво под именем Итэр, так иронично оказалось слегка присыпано землёй. Парень рухнул с дрожащих ног, сжимая железные перила балкона, понимая, что эта картина у него отпечаталась надолго. Сдерживая рвотный позыв, он старался преодолеть удушение, чувствуя как щеку начала обжигать единственная горькая слеза, которая скатилась и с ужасным грохотом разбилась о бетон. Парень от шока не мог подобрать слов и не понимал, что испытывает. Через секунду колебаний он громко, ужасно громко, трескуче и звонко захохотал: «Я ничего…хах…ничего…я ...я,– хрипел он, — но он же…я…мы…ха-ха-ха…» Он перевалился к стене, облокотившись о нее спиной, все громче начав смеяться, задыхаясь. Эти потуги были услышаны теми людьми снизу, которые видели, как тот к нему дернулся ещё пару минут назад. Стоял жуткий гул и плач. Люди спохватились, вызвали скорую и полицию, уводя своих детей подальше, да покрепче закрывая окна. «Буквально шаг…несколько секунд…– продолжал шевелить губами, не в силах выдавить четкий звук, — он…он же не умер? Не умер? Он жив? Жив? Он жив. Жив. Точно жив.» Сяо переклинило и сломало, он схватился за горло, испытывая адскую боль от того смеха и упал, теряя сознание от поднявшегося давления, все продолжая шевелить губами, как мантру: «Он жив. Жив. Точно жив. Он жив. Он жив. Он жив.»***
И, кажется, молитвы парня были услышаны: Итэр остался жив, но сломанный в нескольких местах локоть, разбитое в щепки колено, которое собирали по кусочкам, и вывихнутое бедро, что теперь будет «вылетать» регулярно, остались ярким очерком. Можно сказать лишь «спасибо», что спина пострадала меньше всего, иначе больше бы просто никогда на ноги не встал. Единственное, его откачивали долго, было сказано, что смерть начала наступать от передозировки медицинскими препаратами, смешанные с крепким алкоголем. И по поводу этого очень долго договаривалась Люмин, пользуясь своими знакомствами, чтобы это не ушло куда-то дальше «между нами». А Сяо уверял, что сделает все, чтобы это осталось замятым, ведь его лицо известно не то чтобы всем частным конторам и частным клиникам, да и крупным предприятиям, что он когда-то громко кичился закрыть. По всей видимости, они пришли к компромиссу и к истории, что у человека весь день было пониженное давление, и когда хотел выйти подышать воздухом — стало окончательно плохо, свалился с балкона. Итэра переместили в платную палату, а лечащим доктором стал сам главврач. Люмин сделала все, чтобы все осталось в тайне. — Удивительно, даже спина в полном порядке; да, с ногами придется повозиться, но шанс то, что он ещё побежит — очень велик! — перечитывал заключения врач для Люмин и Сяо, перетекая взглядом на спящего Итэра, — чудо какое-то. — Спасибо вам большое! Спасибо! — продолжала все девушка, долго-долго пожимая руку доктору, — Я вам безмерно благодарна! Господин Бай Чжу, я и не сомневалась в вас! А Сяо все не мог выдавать из себя слов. Он лишь сидел на краю койки, рассматривая блондина, который время от времени дергает ресницами во сне. — А что с рукой? Он сможет её восстановить? — бесстрастно процедил брюнет, потухшим взглядом смотря на зафиксированный спицами локоть, — он стоматолог. — А кем он ему приходится? — тихо спросил врач у Люмин, тактично отойдя в сторону. — А…это его молодой человек, — неуверенным шепотом начала та, — это он приехал на скорой с ним. Доктор кратко кивнул и подошёл ближе к Сяо, сев напротив него: — Все можно вернуть в норму, главное, захочет ли он продолжить работу, — врач закинул ногу на ногу, сняв свои очки с острого носа, и взглянул на Сяо исподлобья, — постарайтесь проследить, чтобы он исправно ходил к психотерапевту. Такие сильные антидепрессанты, из которых он сделал коктейль, просто так не получить, значит, к врачу он ходить пытался, но...такое бывает, когда человек думает, что все наладилось с появлением кхм- …любви, но это лишь временно, когда эйфория пройдет, все то, что он пытался запихнуть поглубже вырывается самым настоящим цунами. Что и произошло. Сяо все кивал на его слова, стараясь не уводить глаза от столь устрашающего, смущающего взгляда врача. — В любом случае, Сяо, вы ещё молодые мужчины, ещё выходите, ещё встанет на ноги. Главное, старайтесь всегда находиться рядом с ним, дабы не допустить повторной попытки. А Сяо для себя уже решил, что хоть на руках всю жизнь таскать будет, что будет с ним до тех пор, пока он сам не захочет встать и идти.***
Итэра спасла рыхлая, влажная земля, которая смягчила падение, кажется, «Кадзуха» блефовал. Опять. Когда он открыл глаза, то ещё долго смотрел в светлый потолок, не смея шевелиться. На лёгком ветру колыхались занавески, и шатались розовые петуньи за окном, пуская свои нежные лепестки по блекло-голубому небу. Тишина в одиночной палате тянулась одной назойливой нотой, угнетая. Мужчина начал ощущать, как на его лице стянули кожу пластыри, а само по себе оно горит от боли. Он тихонько повернул голову в другую сторону, и увидел, сидящего на стуле, Сяо, что задумчиво что-то вычитывает в книге, которую нашел на полках в больнице. Дальше глаза блондина побрели по его зафиксированной руке, которой он почти не может даже шевелить, а позже перетекли на ноги, которые просто до невозможности болят, особенно, на измученное колено, которое пережило уже четыре операции. Откинув голову обратно на подушку, он привлек к себе внимание Сяо, который медленно поднял на него воспалённые, красные глаза. Брюнет отложил книгу и в упор посмотрел на напротив лежащего. Это молчание казалось вечностью, и Итэр пожелал скрыться от этого напористого взгляда, стараясь увести глаза, да хрипло из себя выдавил: — Прошу, избавь меня от позора. — отвернув голову обратно к окну, Итэр начал чувствовать непреодолимое чувство стыда. — уйди отсюда. — От позора? — ломко произносит Сяо, хрипя, — от какого позора? За что тебе стыдно? Тебе стыдно, что ты сломал соседские роскошные лилии или за то, что я тебя застал обдолбанным? — Сяо, прекрати, пожалуйста. — начал Итэр, потому что сам уйти не может. — А кстати, да, прости, я тебе дверь сломал. Но не волнуйся, я тебе оплачу ремонт. — Сяо все держится, но ноги уже начинают подрагивать. — Сяо, уйди… — Нет, не уйду! — вскрикнул он, стирая одну гневную слезу, что скатилась по скуле, — сначала скажи, за что тебе стыдно! Итэр отвернулся, зажмурившись, да сжав покрепче губы. — Итэр скажи, что ты пытался сделать?! — затрясло Сяо и он уже опять растягивал губы в истеричной улыбке, — Что ты пытался сделать?! И ведь ответ известен. Все и так предельно ясно. Но Сяо хотел это услышать от него, он хотел, чтобы тот это сказал ему. Может, он и не прав, но парень явно не был готов к подобному опыту, так же, как и не готов был ко всему, что происходило с ним в жизни. И только когда Итэр услышал тихие испуганные всхлипывания, он решился повернуть голову обратно к Сяо и удивлённо раскрыл рот: — …ты чего? — робко, неловко заладил он, жалея, что не может заглянуть тому в глаза, да приподнять опущенное лицо. — Я ни в коем случае не захотел бы, чтобы ты плакал…я не хотел, вызывать у тебя слезы… — Ты же обещал…ты же мне обещал, Итэр! — впервые за столько лет Сяо горько плакал, как ребенок, закрывая лицо руками, — Ты же обещал, что с тобой все будет хорошо! Не издевайся надо мной, говоря, что не хотел, чтобы я плакал! Не смей этого говорить! Вытирая слезы с подбородка, Сяо с дрожью опускал голову. Он, не веря, что смог так расплакаться перед кем-то, выравнивает дыхание, пытаясь убрать от туда неуверенность и ту назойливую истеричную дрожь, ведь мальчики не плачут. И ведь стало легче…с него будто свалились камни, что не давали ему наконец дышать. Сяо поднял глаза на неудавшегося самоубийцу и запнулся на слове — хотев попросить прощения за крик, — и увидел, что у самого Итэра глаза на мокром месте. Он пытается стереть те горячие дорожки на раздражённых щеках здоровой рукой, но у него совершенно не выходило этого сделать, в отличие от Сяо, который тут же спохватился тому помогать. Он аккуратно вытирает пальцами эти несчастные слезинки, придерживая его лицо, тараторя, стараясь хоть что-то сказать в свое оправдание, говоря, что он дурак, накричавший на человека, на которого голос в принципе поднимать нельзя. А Итэр все рыдал сорвано и истерично, не в силах себя успокоить. И когда его голос начал срываться на сиплый крик, а сам Итэр начал задыхаться, с каждым разом всё тяжелее вздыхая и всхлипывая, Сяо тут же подскочил, понимая, что уже надо звать мед сестру. «Нет, нет, я не хочу! — кричал Итэр, — почему это происходит? Позвоните ему! Пожалуйста! Я хочу снова позвонить ему!»***
Если бы Сяо кто-то сказал ещё зимой, что тот страненький стоматолог, что строит ему глазки и бегает за ним, окажется психически неуравновешенным, а сам Сяо практически жизни без него не представляет и будет готов сделать все, что только его в силах, чтобы у того хотя бы на час отступили дурные мысли и тревога, то он бы громко рассмеялся и послал бы того человека. Итэра выписали через какое-то время, и Сяо не смог допустить, чтобы тот оказался в своей квартире да ещё и один, поэтому он повел его к себе, «уложив» в свою комнату, а сам переместился в гостиную, стараясь уважать личное пространство человека. Блондин стал много спать, практически не покидал кровать. Его психиатр говорил, что это побочные эффекты таблеток и что вроде должно стать легче, но Сяо все равно ужасно беспокоился и ни в коем случае не оставлял его одного: на помощь приходила Барбара, которая с радостью с ним проводила время, тихо разговаривая, да напевая ему разные мелодии, убаюкивая. Из-за таких посиделок у Сяо появился плед, а у Итэра семь шарфов — Девушка в каждый свой визит вязала. А вот для Люмин вход был запрещен — Итэр не мог ее видеть. Не мог даже с ней говорить....
— Как у тебя дела? — тихо, нежно проговорил Сяо, садясь на корточки рядом с кроватью, на которой лежит блондин, — как себя чувствуешь? Итэр медленно перевел глаза со стены на брюнета и, секунду его осмотрев, снова уткнулся взглядом в обои: — Никак. И это чистая правда. Он никак себя не чувствует и никак его дела. — Ты был в ванной? — он заметил влажную подушку и всё ещё мокрые волосы, который липли к его же шее, — тогда почему с открытым окном лежишь. Заболеешь же. Сяо вздыхает, да встаёт с корточек, прохрустев коленями, и быстро подходит к окну, мимолётно оглядывая ту самую клумбу, на которой растут теперь пионы. Обходя его костыли и инвалидное кресло, он садится, на рядом стоящий стул, начав рассматривать Итэра, который, кажется, опять проваливается в дрему. В комнате тише, чем обычно. Уставший Сяо с горечью осматривает похудевшее лицо вроде бы мужчины, который в свое время выглядел невероятно красиво, понимая, что готов делить с ним любые проблемы. Когда прошел чуть больше трёх минут, Сяо встал со стула, увидев что тот уснул, и попытался отойти от кровати, но Итэр выставил запястье, попытавшись схватиться за ногу Сяо. — Что-то случилось? — сел на корточки парень, чтобы их лица оказались на одном уровне, — тебе всё-таки открыть окно? Тогда закрой голову одеялом. — и только он потянулся, чтобы сделать небольшой капюшон, как сухие руки Итэра его затормаживают. — Нет…нет, Сяо, — тихо пробурчал Итэр, коснувшись лица парня перед собой. Ему стоило огромного труда не примкнуть к его руке, закрыв глаза. Ему хотелось расцеловать эту ладонь, но он не отрывал от Итэра взгляда, ожидая продолжения его тихих слов. — Я хочу бегать по утрам. — сказал он сипло, шёпотом, чуть придвинувшись, будто желая притронуться губами к чужому лицу. Сяо сжал его ладонь в руках, еле сдерживая радостный вскрик, а Барбара, которая собиралась уже уходить, застыла в дверном проёме радостно прикрыв ладошками лицо, но не вмешалась, дабы не портить им момент. Парень застыл, бегая глазами по лицу Итэра, все растягивая улыбку, надеясь, что его желание не пропадет хотя бы к ночи.***
— Давай, Итэр, у тебя все получится, я в тебя верю, — задорно заладил Сяо, встав на три шага от скамейки, на которой сидит сам блондин, — всего три шага без костылей. На улице стоял жаркий август. Солнце бронзой заслоняло яркое голубое небо, а детишки бегали, стараясь восполнить убегающие дни лета. Сяо взял отпуск, чтобы все время быть рядом с Итэром, помогая тому шагать самостоятельно. И под хохот пробегающих рядом мальчишек, Итэр поставил руки на скамейку, опираясь о них, да поднялся на ноги, но это одно дело, теперь-то надо сделать шаг. Он неуверенно глядит себе на похудевшие ноги и тяжело выдыхает. Сяо уже протягивает ладонь, чтобы тот за нее взялся, дабы сделать первый самостоятельный шаг спустя почти два месяца лежания, но Итэр лишь на него решительно смотрит и делает первый шаг. Колено непривычно загудело, а поясницу остро защемило. Со стороны это был даже ровный и лёгкий шаг, но внутри Итэра все перевернулось, и он чуть от этого электрического импульса не свалился на землю. Резко разгибать ноги лучше пока что не стоит. Как и не стоит забывать, что ему тридцать лет, а не тринадцать — разница, во всех смыслах, колоссальная. — Маленький шаг для человека, но гигантский скачок для всего человечества! — заулыбался, захохотал Сяо, все ещё выставляя руки вперёд, как бы показывая Итэру, что тот всегда может схватиться за него, что он не даст ему упасть. — Это просто невероятно, вы можете в это поверить?! — комично пародировал этих забавных дикторов, которые восхищаются любому действую, за каким наблюдают, когда работают на каких-нибудь телевизионных программах. Итэр криво улыбнулся, взглянув на парня перед собой, позволяя себе тихо, хрипло, неловко посмеяться, да заправил отросшие длинные волосы в ворот серой хлопковой футболки, мнимо надеясь, что они не выпадут обратно через секунду. Заправив переднюю прядь за ухо, он стянул лицо. — Ещё два шага, — сказал уверенно Сяо, смотря на Итэра, а тот лишь кивнул. — Да-да, ещё два шага до моего поцелуя ха-ха! — М-угу, — без инициативы хмыкнул блондин, шаркнув, да пнув камушек. Но успел он только собраться с мыслями, чтобы сделать ещё один шаг, да его подрезает ребенок на велосипеде, заставляя отшатнуться. Он мгновенно смирился с мыслью, что сейчас упадет на землю и все начнется по-новой, и он еще не скоро вылезет из инвалидного кресла, как его моментально подхватывает Сяо, который сделал быстрый выпад. Брюнет весь трясся и все сильнее прижимал к себе худое тело, будто не боясь что-то ненароком сломать. А Итэр даже не обхватил в ответ. — Может…ты меня уже отпустишь? — лишь сухо и бесстрастно сказал Итэр, находясь в неудобном положении. А Сяо будто не слышал. Он тяжело дышал, все сильнее прижимая к себе Итэра, который явно не рад этому. Брюнет уставился в одну точку, не отпуская его, что-то беззвучно шепча себе под нос. А Итэр все просил его отпустить и не дышать ему в шею — неприятно. Через несколько минут Сяо отпустило, и его хватка ослабла, и Итэр наконец сел на скамейку. — Видимо, ты переживаешь больше, чем я, да? — насмешливо выдавил блондин, опрокинувшись на спинку скамейки, смотря своими мутными глазами на перепуганного Сяо. — сколько ты еще будешь со мной таскаться? — захрипел голос Итэра, а его болячки вновь загудели, — неделю? Месяц? Год? — Итэр, ты обязательно встанешь, — нервно сглотнул Сяо, успокоившись, приведя в порядок дыхание и пульс. — А если нет? Если я больше никогда нормально ходить не смогу? Тебя до сих пор привлекает жизнь с инвалидом? — мрачно выбрасывал слова блондин, так и излучая свои гневные и обиженные флюиды, — Опять повторяю: сколько ты ещё будешь со мной таскаться? Сяо на него нежно посмотрел и тихо сел рядом на скамейку. Он заправил выпавшие пряди Итэра ему за уши и мягко улыбнулся: — Ну…я потаскаюсь с тобой неделю, месяц, может год, а может два, — парень медленно скрестил их пальцы, несильно сжав, — столько, сколько потребуется. Столько, сколько нужно тебе. Итэр нахмурил брови и в смятении стиснул губы, но руку не выдернул. Ветер тихо раздувал их волосы, а в глазах Сяо отражалось солнце, и, казалось, его радужки вот-вот затмят само светило. — Итэр, сегодня я люблю тебя сильнее, чем вчера, завтра буду любить тебя сильнее, чем сегодня. — сказал Сяо, чуть приблизившись к его лицу, желая, чтобы это слышал только он и никто больше. — Я буду с тобой столько, сколько нужно.***
Время шло, таща за собой ветра перемен. Итэр медленно, но уверенно начинал ходить больше, что означало, что лфк не проходит даром. И, конечно же, нельзя обесценивать труды Сяо, который его выхаживает и ухаживает за ним. Блондин молчаливо и без лишних эмоций становится на ноги во всех смыслах этого слова, все глубже уходя в себя. Он не может жить без какой-либо деятельности; ему тяжело, он больше не хочет ни с кем разговаривать: только что и делает, что читает книги. Сяо взволнованно за ним поглядывал, всегда следуя по стопам, так и крича лишь одним умоляющим взглядом: «Я с тобой. Подожди меня.» За окном уже был ноябрь, и Итэр, хоть и прихрамывал, но ходил сам; планировал возвращаться в клинику, практикуясь работать правой рукой, — писать, держать инструменты, и т.д — а не левой. Сяо на все это смотрел с опаской и восхищением одновременно, стараясь не задавать лишних и опасных вопросов....
Серые тяжёлые тучи сгущались над городом, оповещая о возможном небольшом шторме. Но тем не менее, эта погода не испортит выходного дня. — Итэр, не хочешь съездить к морю? В такую погоду никого там быть не должно, ты можешь не волноваться по поводу «лишних глаз», — сказал с лёгкой улыбкой Сяо, плюхнувшись на диван, аккуратно пальцами отодвинув от Итэра книгу, которую он читал, — что думаешь? Итэр его оглядел и вздернул бровь: — Ведь не просто так никого там не будет, мой дорогой. — скептично отмахнулся блондин, сдувая волосы с лица. — погода какая. Шторм в море ведь. А Сяо только быстро чмокнул того в щеку, да плюхнулся ему на ноги, будто ласкаясь, как кот, строя тому глазки, умоляя согласиться. Итэр посмотрел на него сверху вниз и тяжело промычал, но по его плечам пошла сильная дрожь: — Хорошо, — выдохнул Итэр, уведя взгляд, как бы больше не в состоянии находится в магнетизме глаз Сяо, — только потеплее одеться надо. Сяо слез с него только за теплый поцелуй, который Итэр оставил тому на лбу, зная, как тот этого хочет.***
Ехать надо всего сорок минут. Море совсем рядом. Сяо время от времени постукивал по рулю, да косился на что-то рассматривающего за окном Итэра. Тот укутался в свое серое плотное пальто, скрестив руки на груди, да пряча подбородок в одном из новых шарфов, пока Сяо обошёлся обычной курткой и толстовкой, думая о том, что главное Итэр тепло одет. Пляж был и правда пустынным. Лента песка тянулась до каменистой мели, где разбивались волны, разлетаясь белыми жемчужинами, а по зыбкому холодному песку неспешно шагали две фигуры, чьи следы быстро уносили волны и ветер. Они шли, иногда перебрасываясь словами, но в основном, их проследовали молчание и тишина, Сяо дышал воздухом, расправляя плечи, позволяя языкам морского ветра пробраться под толстовку, а его бледные щеки всё розовели. А Итэр все дальше забрасывал свой взгляд, будто жаждет заглянуть за горизонт. В воздухе стоял петрикор, а серое небо все сгущались черными ленивыми облаками, которые куда-то медленно скользили. Они больше никуда не шли, а вместе сидели на холодном песку, все продолжая задумчиво глядеть куда-то на неспокойную воду. Сяо не мог оторваться от разглядывания блеклого Итэра, который повыше натянул шарф, да опять устремил свой туманный взгляд на, медленно идущих по тонкому горизонту, кораблей. После долгого молчания блондин тяжело и громко выдыхает, но всё ещё не поворачивается к парню: — Сяо, — резко прерывая чужое боккето, Итэр начинает быстро моргать. — Что такое? Замёрз? — брюнет к нему тут же повернулся, аккуратно, тихонько поправляя тому шарф, как бы ухаживая, чуть приподнимая. — Нет, …нет, Сяо, совершенно нет. — схватился за лоб Итэр как-то растерянно протараторив, — я просто…не понимаю… Сяо насторожился и всем видом показал, что все своё внимание сфокусировал на нем, а Итэр и так продолжил бы говорить: — Я не понимаю как ты…как ты можешь так легко жить? Тебя предали родители, ты подвергался избиениям и пренебрежению, тебя объективизировали и не во что не ставили, близкий человек повесился, а ты все ещё сохраняешь спокойствие и…живёшь дальше…– испуганно дрожал Итэр, не в состоянии уложить у себя это в голове, — да даже я…ты взял на себя ответственность за меня, я... я не понимаю… А Сяо тяжело вздыхает и опускает плечи: — Не могу же я вечно в трауре находиться... Я стараюсь думать о настоящем, нежели о прошлом и уже тем более о будущем. — он хмыкнул, мягко повернув за подбородок чужое взволнованное лицо, — ты мне можешь все рассказать; почему тебя это так беспокоит? Итэр медленно опустил чужую руку и открыл рот, чтобы начать что-то говорить, но…остановился и обратно отвернулся к морю. Сяо в замешательстве нахмурил брови так же, вернувшись в свою изначальную позу. — Сяо, помнишь ... ночь хах…когда я тебя напоил? Нервный смешок скрежетом пронесся до Сяо, который смущённо уводит взгляд, ведь он все помнит: помнит как своими руками полез под чужую футболку, а потом ими же и снял её, целуя шею Итэра: — Эм…да.? — как-то неуверенно протянул брюнет, поправив свои волосы. Невольно вспоминая фрагменты той ночи, он прижал поближе к себе колени, ставя на них подбородок, ибо хотелось бы ещё, но Итэр явно не об этом: — Я не знаю, что со мной тогда произошло…я просто…я просто…– вполголоса бормотал он, — на утро, когда ты меня встретил улыбкой, …Сяо, ты же не давал явного согласия! Эти мысли меня не покидали, я все…я не знаю-… — Итэр, стой. Остановись. — выдернул его из словесного потока Сяо, мрачно хмуря брови, — О чем ты говоришь? Все же хорошо… — всё опять сжимал его запястье, привлекая внимание. Лицо Итэра покраснело, он в ступоре приоткрыл губы, а глаза его заблестели от подувшего прохладного ветра. Блондин спрятался в пушистом шарфе, отвернувшись, и опять замолчал. — Ну ты чего? — Сяо, все стараясь заглянуть в глаза, которые были переполнены каким-то странным стыдом, постарался его успокоить, — Если тебя это так беспокоило, то ты мог сразу сказать, а не молчать почти полгода… Но поняв, что дело далеко не в этом, он сел обратно на свое место, и опять повисло молчание. Опять лишь выл ветер, да шуршали камыши, исполняя свою мелодию, Итэр шмыгал носом, а брюнет старался подобрать слова. Жизнь их била-била и, кажется, собирается добить, ведь Сяо опять решил открыть рот: — А кому ты просил позвонить в больнице? Итэр вздрогнул, но быстро принял решение перестать молчать и на коротком выдохе ответил: — В любом случае, уже не дозвонюсь. — Почему? — Да потому что мертв он, — горько просипел Итэр, зажмурившись будто от боли, впервые в жизни озвучив это вслух, — покончил жизнь самоубийством. Итэр ещё немного посмаковал слова на языке и все же решился всё ему рассказать: «…То, как любил жизнь Кадзуха, не любил ее никто. Нельзя сказать, что он ловил момент, но он старался не унывать и всегда глядел только вперёд. Кадзуха мог разрыдаться от такой ерунды, а потом, через пару мгновений, снова хохотать и улыбаться. Познакомились они глупо и забавно. Это была средняя школа, когда с Итэром особенно никто не хотел общаться, брезгливо его осматривая; В тот день его словили после школы и чуть не избили. Кадзуха спас его, вмешавшись в потасовку, сам отхватив: ему выбили зуб. — Если ты ждёшь благодарностей, то их не будет, — фыркнул Итэр, поправляя свою корешку, да поднимая с земли тетрадки, — за кой черт полез? — Так они тебя педиком обзывают, да и избить пытались! В смысле «зачем полез»?— восклицал, победивший в драке, мальчишка, потирая болезненно щеку. — Так это правда. Мне нравятся мальчики. — все ещё не поднимая взгляд, он копошиться в рюкзаке, всё-таки решив дать тому салфетку. — Ха! Так это они педики, а тебе просто нравятся мальчики! Ты чё путаешь-то? Итэр замер, он в недоумении нахмурился и протянул тому белую салфетку: — А с зубом что с твоим делать? — А я на стоматолога поступать буду! Золотые виниры себе сделаю и буду солидным! — расхохотался Кадзуха, поправляя свои, ещё на тот момент, черные волосы, — Меня Кадзуха звать! — Итэр; — пожал ему руку, да задал встречный вопрос: — Ты как себе золотые виниры сам сделаешь? Кадзуха на пару секунд задумался и со смешком выдал: — С зеркалом.…
Так они и дружили. Их эта шутка про золотые виниры стала локальной, сама по себе она не смешная, но в контексте их знакомства — всегда вызывала теплую улыбку. Вот так и общались и всю старшую школу. Но когда время близилось к сдаче экзаменов, время когда июньский ветер смешивался с смрадом беспокойств и страха, все школьники и студенты ходили, как на иголках. — Кадзу, Итти… — протянула девушка, ложась на колени своего парня, — ну чего вы такие хмурые? — Не называй меня так больше никогда, женщина, — огрызнулся Итэр, брезгливо осматривая девушку, которая висит и мешает Кадзухе готовится к экзаменам. — и не мешай ему. Еимия обиженно уткнулась лицом в живот своему парню, вынуждая того отвлечься; он отложил учебник по углубленной химии и устало на нее взглянул. Они периодически встречались у Итэра дома и вместе занимались: делали уроки, готовились к контрольным и экзаменам или просто вместе проводили время. Люмин сейчас на фортепьяно, а родители на гастролях, поэтому дети остались одни дома. — Еимия, он прав, пожалуйста, слезь с меня, — всё старался улыбаться он, а та с неким возмущением вскинула бровями. — Так да, давай ещё назови меня «женщина», а не Еимия!— вскочила девушка, поставив руки по бокам. — ты серьезно на стороне своего друга, а не девушки? Ты издеваешься надо мной? Итэр отодвинул от себя ноутбук, тут же увлекаясь накипающей перепалкой. Кадзуха поперхнулся, начав судорожно махать руками да объясняться: — Нет! Нет! Что ты? Я имел ввиду, …просто не мешай мне пожалуйста, я не хочу тебя обижать и не хочу ссориться, просто я и правда очень устаю… Но она, кажется, совершенно ничего не услышала из его слов и просто слезла с кровати и стремительно направилась к выходу, вслед крикнув: — Вот со своим «бро» детей и делай! Еимия не знает, что такое плохое настроение. — Стой! Стой! — тут же за ней рванул он, даже не надевая обуви, выбегая на лестничную площадку. — Извини меня! Итэр от такой нелепой ссоры даже открыл рот. Да как же так?! Чего это она? Но вернулся Кадзуха с красным следом от пощёчины на лице; он был растерян и смущён, явно не понимая поведения своей ненаглядной. — Она…она нервничает из-за экзаменов, вот и…вот и вспылила, — бесхребетно оправдывал свою девушка парень, пока Итэр все не отрывал от него взгляда, — …эм…да. — Ох, уж эти экзамены, да. — саркастично добавлял блондин, зная, что та просто ревнует его к нему. Все же Итэр встаёт с кресла и вальяжно перехватывает друга за локоть, потянув на кухню. Кадзуха ошарашенно побрел за ним, путаясь в ногах. — Сейчас что-нибудь холодное приложим, чтобы синяка не было, — только наклонился к морозилке Итэр, а тот мотает годовой, — чего «нет»? — Не впервые, синяк — есть синяк. Не умру. — мрачно на одном выдохе пробурчал тот, скрестив руки под грудью, да уведя взгляд за окно. — Она тебя не впервые бьёт?! — воспылал Итэр, уже готовый лично идти ей плевать в лицо, но Кадзуха опять помотал головой. — В принципе не в первый раз. Плечи Итэра опустились, и он болезненно выдохнул.…
Еимия и Кадзуха так и не помирились.…
Через несколько дней и с Итэром у них происходит перепалка: — Да пошел ты! — яростно кричал Кадзуха, взмахивая дрожащими руками, пока Итэр в недоумении сжимал губы. — Нахер тебя и тот день, когда мы познакомились! Педрила несчастный! Такое бывало, когда в очередной раз Итэр обходил его по баллам по контрольной, олимпиаде, теперь ещё и по экзамену по профильной математике, которая, по факту, не нужна была ни Кадзухе, ни Итэру. У Каэдэхары начало срывать голову, когда он узнавал, что его в чем-то опять обошли. Он всю жизнь варил в себе свою зависть и нарциссизм, которую подавливал громкими словами: «я люблю людей!» — понимая, что это ненормально, но в столь нервный период их жизни замученный учебой школьник срывался по любому поводу, а под руку попадался Итэр, что всегда ходил за ним хвостиком. — Да тебе она даже не нужна! Чего ты завелся-то?! — отвечал Итэр, искренне не понимая психов друга. — Так тебе тоже! Ты вообще в консерваторию собрался!!! И так было всю последующую неделю. Они цапались, ругались без причины, не извиняясь друг перед другом. Но экзамены все сданы и пришло время забирать аттестаты, а ребята не разговаривают друг с другом всё это время… Мероприятие прошло молниеносно и без лишних «красок»: пришли, забрали, ушли — очень быстро. На улице, под тенью листьев и шелест травы, как вкопанный, как убитый, стоял Кадзуха, сжимая с злостью свой аттестат.Тройка по физике.
Все идеально, все превосходно: все в пятерках, но физика… И нет чтобы закрыть глаза и нарисовать – нет, ему из принципа всегда ставили три, как бы он хорошо не выучил тему. Его лицо застыло, и стало будто восковым. Парень с силой сжимал корочку, а Итэр всеми способами пытался спрятать свой идеальный табель с оценками, чтобы тот даже периферийным зрением его не увидел. — Хочешь я пойду лично ей в лицо плюну? — утешая, похлопал по его плечу Итэр, — Это всего лишь физика. А парень перевел на него свой яростный взгляд и был готов придушить на месте: — Всего лишь физика?!…
Однако взрыв произошел, когда пришли баллы за экзамен по химии. По словам Еимии, там была истерика: — Девяносто девять баллов из ста! — психовал парень, хватаясь за волосы, готовый их к черту вырвать. — Но, милый, это ведь чудесно… — Чудесно? Чудесно?! Для таких как ты, может, это и чудесно! А не для меня! Кричал он, пугая девушку, которая робко прижала к груди руки: — Таких как…я.?…
Для людей, как Кадзуха, которые считают априори себя лучше остальных, подобное просто сносит голову, особенно безразличие со стороны родителей, которые даже не посмотрели на его оценки, ему дали понять, что мир его треснул. Итэр быстро шагал, на ходу набирая номер лучшего друга. В воздухе стоит духота, а на ярком голубом небе не было и облачка. Детишки бегали и резвились, и этот приятный шум стоял до тех пор, пока паренёк не завернул в глубокие дворы, к дому, где живёт его друг. Он поднес телефон к уху, обрадовшись, что ему мгновенно ответили, стараясь держать голос весёлым, Итэр первый начал говорить: — О, Кадзуха! Ты же не злишься на меня? Я же не думал тебя как-то задеть, говоря про физику. — уже медленнее шагал Итэр, смотря под ноги. — О, ну что ты? О какой обиде идёт речь? — мягко отвечали, а на заднем плане была гробовая тишина: ни звуков телевизора, ни шум стиральной машинки, лишь голос Кадзухи. — Вот и хорошо, слушай, я слышал про химию…знаешь, у нас же в школе ещё никого не было, кто бы так хорошо сдал химию! Так что считай, лучше тебя просто нет. Ну да. Городок ведь небольшой. Школы всего две и то, на самом деле, это одна, просто разные корпуса. Тем не менее, это не делает парня глупым. На том проводе молчали, и Итэр решил, что человек просто переваривает информацию, поэтому закуривает сигарету, пока идёт к другу, попутно начиная вновь говорить: — Я, кстати, со вторым местом поступил в консерваторию. Поэтому, нужно глянуть какие там общаги в столичных вузах ха-ха…– быстро говорил Итэр, вспоминая, где же облажался на экзамене, — М-да…платить все равно придется за обучение. Бесплатное место было только первое. О, и ещё! Я тебе рассказывал…не помню: у меня через два дня концерт с Люмин, мы должны дуэтом сыграть, не хочешь прийти? Билет дам, да и Люмин будет очень рада тебя там видеть, ха-ха, мне кажется, ты ей нравишься… Все щебетал Итэр, вполне радостный раскладом дел. Его устраивает и второе место, и плата за обучение — родители сказали, что все ему оплатят до тех пор, пока он сам не встанет на ноги. — Ты чего молчишь? — Да вот думаю просто…– хрипло отвечал парень на той стороне телефона, — почему ты мне так редко улыбался? — Что? — усмехнулся Итэр, — подожди, придержи мысль, я скоро поднимусь. Неужели это так важно? — Да. Это было важно. — Господи, Кадзуха, какая ерунда. Не неси чушь. — сказал напоследок паренёк через ту самую улыбку, сбрасывая. Он остановился под козырьком, поджигая новую сигарету, решив подумать перед тем как зайти в парадную. Кисти гиацинтов на клумбе колыхались на ветру, пуская свой мягкий аромат, который перебивали едкие клубни дыма не самых дорогих сигарет, выходящих из-под сухих губ Итэра, а его глаза рассеяно устремились вдаль, на неясный сквер за поворотом, туда, где нет даже людей; он, словно не чувствуя себя, повел плечами от собственного холода. Кажется, стало как-то даже тише. Сигарета быстро истлела, и он, потушив ее о стену, уже собирался входить. Юноша поднимает взгляд, а прямо перед его глазами, словно гром на ясном небе, на каменную дорожку, падает, разбивается тело. Итэр замер. Ему понадобилось пару секунд осознать происходящее. Он скованно, дрожащей рукой потянулся к собственному лицу и смахнул с щеки пару капель крови. Он через силу подошёл к этой неясной кляксе, что буквально пару секунд назад можно было распознать как человека, и обомлел от ужаса. Его лицо побелело, посерело и вытянулось в обречённой гримасе. Кадзуха будто попытался приподняться на локтях, он хрипит, сопит и тут же обратно падает в свою же лужу крови, издавая последний стон. Тело распласталось по асфальту, его кости торчали грязными кровавыми прутьями, а разбитое лицо смешалось с волосами, которые в корнях вновь были черные. Воистину отвратительное зрелище. Итэра всего перекрутило и он рухнул на колени, оставив висеть в воздухе руки, будто желая притронуться к месиву, будто наивно пытается помочь ему встать, и с каждой секундой смотрения на труп, все больше впадая в безудержную панику. — Кадзуха.....Кадзуха, ты... ты чего...? — последнее что смог из себя выдавить Итэр, перед тем как упасть в истерику, закричав. И вот теперь какое Кадзухе дело, что у него тройка по физике? И с того дня… Итэр решил, что там, на том асфальте разбился он, а не Кадзуха. Что тогда умер он, а не его друг. И он твердо решил жить ради его будущего. …» — Кажется, я с самого начала понимал, что у него что-то не так. Может, я и вовсе с самого начала чувствовал, что он погибает, гниёт изнутри, но не придавал этому значения … я перестал желать жить так, как я жил. — как в трансе бездушно хрипел убитый горем Итэр, изливая душу Сяо, который уже просто готов вцепиться в него, крепко обняв, — и…прости меня, Сяо, в тот день в больнице…да даже вплоть до этого дня, я считал, что ты не спас мне жизнь, а испортил смерть. Мне казалось, что не нужен был ты мне… — Испортил…смерть…? — уничтожено переспросил Сяо, крепче сжимая руки в карманах. — Иногда…мои мысли о самоубийстве становятся…чем-то обыденным: Надо умыться, побриться — хочу вскрыться этим лезвием. Почему бы на работу не поехать на машине, наконец простить родителей, что подарили мне ее. — во что-то въехать на скорости. Пойду пешком — хочу шагнуть под машину. Я устал так жить. Но Сяо не сказал ничего поперек, просто продолжил слушать Итэра и его рассказ: «…Вернулся в тот день Итэр без лица. «– Он меня не простит! Никогда! Никогда он меня больше не простит! – сорвано, будто готовый рыдать от этой ссоры, кричал Итэр, хватаясь за голову, сжимая корни волос.» Девочка впервые видела и слышала, что её брат кричит. Его бесконечный полушёпот или вовсе молчание были его отличительной чертой, а тут он вопит, да так, что содрогаются стены. И по бледным щекам Итэра скатилась одна гневная слеза, которую он тут же поспешил стереть, размазывая пыль по лицу, рукавом своей толстовки. Люмин была в таком ужасе. В таком замешательстве…она не знала ни подробностей, ни контекста. Да и было ей всего около четырнадцати. Видя, как страдает ее брат, как он уничтоженный этой ссорой старается жить, она решила сделать так, чтобы они точно никогда больше не помирились.…
Итэр растоптал свою скрипку.…
В день похорон, Итэр даже поразился, как он нашел в себе силы прийти, да посмотреть на этот лакированный гроб с закрытой крышкой. Сто одну розу он, конечно, не принес, но поклялся, что когда мечта Кадзухи будет исполнена, он вернётся с самым великолепным букетом, с самыми яркими цветами, о которых только можно вообразить. Но на него все смотрели с лютым омерзением и даже пару раз в его сторону было кинуто: «да как ты посмел сюда являться?!». Домой парень пришел без сил. Он потирал уставшие глаза, шагая по прихожей, и путь к кухне ему перегородили родители: — Итэр, нам надо поговорить……
После разговора мать и отец вышли из квартиры, зная, что тому надо подумать в тишине, но они явно не подумали о иной реакции… Разъяренный Итэр ворвался в комнату младшей сестры, начав кричать от недоумения и шока: — Это была ты?! Какого черта?! Что с тобой не так?! — его глаза горели от слез, а щеки — от стыда, который он услышал от родителей. Люмин подскочила, испуганно попятившись к подоконнику, она судорожно затараторила, все пытаясь найти себе оправдания: — И-Итэр…я не хотела, клянусь, я не знала, что это все так обернется! Пожалуйста, прости меня! — уже на грани слез, вся сжалась Люмин, — Прошу успокойся! А он все наступал… — «Извини»?! «Извини?!» — остервенело схватил сестру за запястье, вызвав у той испуганный жалобный писк, — да ты, видимо, смеёшься надо мной! Люмин уже и сама плакала, не сдерживая дрожащих губ: — Я правда не хот-… Но Итэр совершенно не желал ее слушать, да и ничего стоящего она не могла сказать. Он прописал сестре звонкую пощечину, хлестко оставив после себя кровавый след разбитого носа, за который поспешила схватиться рыдающая девочка. Ею всю затрясло и она уже не пыталась вырваться из хватки, еле стоя на дрожащих ногах, а тот схватил ее с силой за лицо и заставив посмотреть в глаза: — Не сестра ты мне больше. Ненавижу тебя. …» — И рука болела. Болела так сильно, что напоминала о себе ещё неделю, вот теперь думаю, не сломал ли я ей тогда ненароком челюсть. — стыдливо опустил глаза Итэр, смотря как волны все стремятся к их ногам, но не доходят, сдаваясь уходя обратно в воду, — Болела, потому что я ударил сильно, или потому что я ударил любимую младшую сестрёнку? Я так и не понял. Сяо посмотрел на Итэра, и с его губ сухо слетело: — А за что ты её ударил? Итэр огорчённо опустил ресницы и горько, смущённо проговорил: — Меня обвинили в изнасиловании. «… — Итэр, нам надо поговорить… Родители как-то огорчённо мямлили, предлагая Итэру уехать из города раньше, чем он хотел, говоря, что ему лучше больше не возвращаться в принципе. — Но…ты не волнуйся, мы будем тебя обеспечивать до тех пор, пока тебе это нужно.…
По городку начал ходить слух, что Итэр надругался над Кадзухой, вот тот и сбросился с крыши, не в состоянии пережить такое предательство. Как же смехотворно. Будто так много гомосексуалов в их городе, вот и все так просто поверили в эту историю. Особенно Еимия, которая громче всех кричала какой он ублюдок и мразь, и то что в тот день много кто знал, что он к нему шел. А Итэр даже не был в состоянии оправдываться. Он стыдливо ронял лицо, вновь зажигая сигарету, чей вкус у него теперь ассоциируется с изуродованным мертвым Кадзухой. …» — И…м-меня так испугал тот факт, что…что все так легко поверили, что я могу и-изнасиловать человека, что…что всем было легче поверить, что его мог убить его собственный друг…– Итэр поджал колени, задрожав, готовый взвыть от нахлынувших чувств: от обиды и от несправедливости. — Я не мог совладать с этим…я не мог и не могу. Все кругом твердили, что я убийца и я начал верить в это. Я верил, что я убил человека, я верил в то, чего никогда не было. Итэр обнял себя за плечи и затрясся, а Сяо боялся пошевелиться. Ему хотелось его обнять, сказать, что он уж точно ни в чем не виноват, что он имеет право на жизнь и что он не должен был бросать свою музыкальную мечту. И так же мгновенно Сяо осенило, что Итэр беспокоился по поводу согласия именно из-за этого триггера, именно из-за страха, что он способен на кого-то напасть. — Я уехал. Запоздало сдал внутренние экзамены в медицинский институт и влез в чужую личину. — продолжил свой монолог блондин, с дрожью выдыхая, — Так как Кадзухе нравились девушки, я тоже пытался с ними встречаться и, сказать честно, не было в группе той, с кем бы я не переспал. Скажем так…поматросил и бросил…они мне все быстро становились неинтересны, мне было скучно и тоскливо с ними. Совершенно не привлекали. И…– Итэр замолчал, медленно переводя взгляд на напряжённого Сяо, у которого загорелись глаза то ли от холодного ветра, то ли от истории, которую он слушает. — тебя я рассматривал так же… Пока Итэр был на таблетках, его либидо было на нуле. Его совершенно никто не интересовал и ходил он в овощном состоянии, когда период принятия таблеток приостанавливался, и он пытался жить без них, то, к его омерзению, весь стресс приходилось вымещать «в низменных потребностях». — Мне нравилось за тобой бегать, мне нравился этот неприступный, загадочный юноша, что смотря на меня, готов рассмеяться. Мне нужно было это. Мне нужно было на тебя отвлечься. — на их головы, с серого неба, начали медленно падать первые снежинки, тонким слоем ложась на промерзший песок, — и когда мне выпал шанс и с тобой переспать, я искренне надеялся, что мой интерес к тебе окончательно исчезнет, но … я и правда в тебя …влюбился? У Сяо брови стали домиком, а губы все сильнее прижимались друг другу. Было ощущение, что ему стало безумно больно говорить и даже дышать. — Но…смотря на тебя…я просто сходил с ума, Сяо, ты точная копия Кадзухи, и я боюсь назвать тебя его именем, — лишь нервно посмеялся блондин, уперевешись ладонью в лоб. — И я тебя так полюбил не из-за этого…нет…ты на него похож, но в тоже время, ты его идеальная версия… Но меня все равно скручивали триггеры прошлого, и я не знал куда себя деть. «… Тот самый шрам на руке, что теперь покрыт той змеёй, Итэр получил, когда был на практике в хирургическом отделении, когда в лаборатории, где принимали кровь, вскочил какой-то сумасшедший и, схватив первый попавшийся инструмент с хирургического стола, полетел на несчастных студентов. Итэр, не думая, закрыл за собой двух девушек и тот мужчина рассек хирургическим ножом ему руку. Больного тут же скрутили, а Итэр моментально загнулся. Ему было не так больно от горячей, кровенящей раны, что заставила практически парализовать на какое-то время его праву руку. Его тянуло тошнить от боли, но не от боли этой «царапины», а от осознания, что он только что спас двух ему противных людей, ценой своей руки. Осознание того, что он не смог никак помочь тому, кому бы желал, кого бы мечтал спасти и без конца грезил об этом, его уничтожало. Эта мысль, это гребное ублюдское осознание ложечкой выедало ему мозг, вынуждая корчиться от нестерпимой рези. И он тогда впервые ощутил как моральная боль может проецироваться на физическом уровне, и та рана была ему успокоением. …» — Итэр, ты не можешь вечно бегать от себя, своих переживаний и мыслей. — Сяо внимательно смотрел на Итэра, а голос его едва сдавал в нем нотки отчаянья, — ты же понимаешь, что ты опять найдешь кого-то на подобии меня и все снова повториться. Всё снова вернётся на круги своя. Итэр лишь инертно покачал головой: — Кадзуха без конца грезил о будущем. Болтал без умолку! Признаться честно, я любил его…той самой платонической, дружеской любовью…– с неким очарованием говорил Итэр, — У него были бесконечные цели и мечты, он стремился к жизни!.. По крайней мере, мне так казалось, — наконец проглотил этот ком он, — а в итоге, юноша, который стремился к будущему так и остался там, в том богами забытом городке — в прошлом. Наверное, не правильно так говорить о умерших, но пока Итэр это впервые в жизни озвучивал, наконец, словил себя на мысли, что смерть Кадзухи была: « я хочу, чтобы все плакали. Хочу, чтобы меня начали ценить после смерти» — и, да…так и произошло. Всем было грустно. Все рыдали. И ведь Кадзуха знал, что Итэр ради него променяет свое будущее, позабудет себя. — Не любопытно ли… — сломлено начал озвучивать свои мысли Итэр, — день ото дня всё кажется однообразным, серым и угнетающим, но взглянув на это из-за плеча, просто оглянувшись назад, начинаешь замечать насколько все было красочным и наполненным. Сяо, ты лучшее, что было в моей жизни. Ты меня понимаешь, не потому что я на тебя снизошёл, а потому что время пришло.…
И после этого Итэр замолчал. Он так и не посмотрел на Сяо, лишь что-то опять разглядывал за неясным горизонтом, пытаясь выстроить очертания тех больших кораблей, которые куда-то неспешно идут. Сяо и не мог предположить, что такой банальный вопрос:«Как у тебя дела?»
— для Итэра имеет такой огромный вес. Шум и гул буйных бурунов смешивался с криками белых чаек, что кружили под слабым первым снегом, ища добычу в море. И просидели они молча там ещё долго. Пока совсем не стемнело и не перестали они чувствовать кончиков пальцев, и пока совсем не онемели губы. Итэр положил свою голову ему на плечо, ещё долго-долго прося прощения, а брюнет не понимал за что. И только тогда Сяо перебивает океан: — Как прошёл твой день? Итэр скрестил их ледяные пальцы, все ещё не меняя положения. Его голос выдавала холодящая дрожь, но он все равно поспешил ответить: — Неплохо. Хороший был день.