Чёрное сердце

Утром Никита чувствовал себя прекрасно. В ночи он еле добрался до квартиры, у него то кружилась голова, то сильно хотелось пить, но, отоспавшись, он проснулся удивительно лёгким. Гораздо легче обычного — будто сбросил груз, который неосознанно волок всю жизнь. Находясь у себя в квартире, Никита бил боксёрскую грушу, пил воду из-под крана, поднимал на пробу тяжёлые предметы, вроде кухонного стола, снова пил воду… Дивился тому, как организм неожиданно воспрянул духом после стольких лет успешного самоуничтожения. В момент, когда Никита замер в коридоре у зеркала и напряг мышцы рук — разве можно стать легче и одновременно сильнее? — раздался звонок в дверь. Он так и открыл — в белой майке, чёрных трениках, босиком. И сразу же почувствовал запах свежесмолотого кофе: на пороге стоял Вова, опустив голову и вяло скрестив руки. За ним виднелся тот самый мужчина в меховой шапке. Отец. — Здрасьте, здрасьте, — Никита на всякий случай выглянул на лестничную клетку — проверить, не шухерится ли там подмога. — Я вас оставлю, — кивнул отец Вовы, потрепав сына по плечу. — Буду ждать в машине внизу. Сколько потребуется, — и, бросив на Никиту предупреждающий, но преисполненной тоски взгляд, пошёл вниз. — Ну проходи, чё встал, как неродной, — Никита посторонился, пропуская Вову в квартиру. Вопрос о том, как эта ненормальная семейка его вычислила, ему даже в голову не пришёл - не до того было. Вова выглядел плохо — синяки под глазами, сгорбленная спина, потухший взгляд. Никита тронул его спину и, судя по тому, как омега вздрогнул и поморщился, понял — перебинтована. Вова рассматривал небольшую квартирку, запихнув руки в карманы ветровки и медленно бродя из комнаты в комнату. Почти нет мебели; выцветшие, местами отклеивающиеся обои. В деревянные поверхности воткнуты карманные и кухонные ножи, у кровати груша для битья и украденный манекен — тоже для битья. Никите не понравился этот осмотр, он приосанился и расправил плечи. — Что — всё увидел? — Достаточно, — еле слышно ответил Вова, садясь в коридоре на диван. — А то я могу ещё кое-что показать, — Никита демонстративно приспустил треники. Давно он не чувствовал себя таким живым! Взгляд, который Вова бросил на оголившуюся кожу, его удивил: в глазах омеги промелькнул интерес. Так, так, так! Никита вдохнул поглубже запах кофе и распробовал в нём жирные сливочные нотки. — Балдёж, — прокомментировал он и бухнулся рядом с Вовой на диван. При этом омега даже не отодвинулся! Подумать только — и суток не прошло, как они точно также сидели ночью на скамейке под мелким снего-дождём, Вова и глядеть на него не хотел, а сегодня, нате-приехали, сам явился! Или отец притащил? — Мне вчера вечером что-то хреново стало, еле до хаты добрёл, а утром проснулся помолодевшим лет лет на двадцать, — заговорил Никита. И правда — он впервые ощущал себя на свой возраст — молодым парнем, а не потрёпанным жизнью мужиком. Вова смотрел в пол, сцепив руки, и задумчиво кивал, будто слова Никиты его ничуть не удивили. Разглядывая его профиль, альфа заметил, что порез в уголке губ омеги всё-таки исчез. — Оп-па! Погоди, — он сел на диване на колени и пододвинулся к Вове. — Говорил же — я тя вылечить могу. Он послюнил палец и коснулся запёкшейся корки крови над бровью, потом провёл подушечкой по синяку на скуле. Вова закрыл глаза и подался на прикосновение. — Ну вот, смотри, — Никита широко раскрытыми глазами наблюдал за тем, как раны, ссадины и синяки постепенно исчезают. Наверное, единственное, что он знал о Вязке — что альфа способен лечить своего омегу. Никите всегда нравилось наблюдать за этим со стороны: какое, казалось ему тогда, наверное, всесилие ощущает в эти моменты альфа! И правда — пока Никита касался Вовы, тот сидел смирно и молчал, позволяя вертеть себя в разные стороны. Никита взял Вову за подбородок и повернул к себе, заглядывая на ту часть шеи, где воротник куртки скрывал метку. Вова открыл глаза и посмотрел на Никиту. Тот аж дыхание задержал от переполнившего его восхищения — до чего ладная омега! А во взгляде карих глаз — целый космос. Уверенно положив Вове ладонь на затылок, он притянул его к себе и поцеловал — властно, с нажимом. Так, как хотел поцеловать в клубе — показывая, кто тут хозяин и обещая наслаждение в обмен на полное подчинение. Когда Никита потянул Вову на себя, тот поморщился, инстинктивно поднимая руки к рёбрам. Точно, он же перебинтован! — Снимай, — кивнул на куртку Никита, вытирая губы тыльной стороной ладони. Омега послушно расстегнул куртку, медленно стянул футболку, стараясь не задевать бинты. Никита сам подался вперёд и начал разматывать плотную марлю. Покончив с ней, он увидел на худом теле следы таких пугающих цветов, каких ранее никогда на коже не видел. — Ну и отделали тебя, — Никита нахмурился и коснулся одного из тёмно-фиолетовых разводов. — Я так и не понял, чё ты там на дыбы вставал… Один в поле не воин, усёк? Особенно омега. Не делай так больше. Вова на мгновение свёл брови домиком и плотнее сжал губы, но ничего не ответил. Никита лечил его тело, но с каждым растаявшем под прикосновением кровоподтёком физическая боль освобождала место эмоциональной. Никита касался омеги везде, поднимал ему руки, повернул к себе спиной. — И здесь тоже! Неестественное тёмное и багровое под пальцами альфы теряло свой цвет, постепенно становилось естественным бледно-розовым. — Вот так, — Никита внимательно осмотрел спину Вовы и уверенно развернул его к себе лицом. — Порядок? Или ещё что? Вова кивнул, и глаза его заблестели. Он сам подался вперёд и поцеловал Никиту, будто только этого и ждал. Никита ухватил его за загривок, притягивая ближе. Как же это было правильно! Вот так удерживать Вову, выцеловывая дорожку от губ к скуле, и, дождавшись, когда он запрокинет голову, подставляясь, прикусить мочку уха. Вова в ответ рвано выдохнул, приоткрывая рот. Губы Никиты опустились к шее и мазнули по метке; Вова дёрнулся, но альфа удержал его, рыкнув. Чёрный отпечаток зубов на коже на секунду отвлёк Никиту: разве метка должна быть такого цвета? Но времени на размышления не было. Руки Никиты уверенно блуждали по чужому телу, оглаживая спину и плечи — касаться мягкой кожи омеги было одним удовольствием. А протолкнуть язык в его рот — другим. Никита целовал Вову со всем напором и чувствовал, как он откликается, тянется ближе, цепляется за разгоряченного альфу руками, трётся пахом. Оказавшись опрокинутым на диван, Вова испуганно приподнял брови — что, прямо здесь? — но Никита этого не заметил. Заставив омегу приподняться, он стаскивал с него джинсы. Избавившись сначала от майки - Вова жадно уставился широкую грудь, проступающие при частых вдохах рёбра и виднеющиеся кубики пресса, - а потом и от треников, Никита навис над омегой и снова втянул его в поцелуй, в то время как его рука уверенно обхватила член Вовы. — Будь котиком, постони для меня, а, — Никита больно прикусил Вове губу. Тот тихо застонал, выгибаясь навстречу руке, по-хозяйски двигающейся на его члене. — Так-то лучше, — рыкнул Никита, отстраняясь. Он рывком перевернул омегу и, подхватив под живот, потянул на себя, заставив встать на четвереньки. — Ты мой хороший, — одобрил вид он и шлёпнул Вову по ягодице. — Вот так бы сразу! Нормальные омеги не ломаются, а берут, когда предлагают по-хорошему. Усёк? Вова что-то неразборчиво промычал в ответ, опуская голову. Мысли вкручивались в солёно-сладкую вату, по ляжкам текло, а во рту чувствовался Никитин шоколадный привкус. Отдающий карамельными нотками, мускатным орехом, пряными специями и какао умопомрачительный запах шоколада затопил всю комнату, заполнил Вове лёгкие. В нём хотелось раствориться, исчезнуть навсегда. Два горячих пальца свободно прошли внутрь, заставив Вову невольно застонать от разочарования — он давно уже был готов к другому. — Ну тихо, тихо, мой хороший. Я ждал, и ты чутка подождёшь, — Никита вынул пальцы и обтёр их о спину омеги. — А? Подождёшь? — в хриплом голосе Никиты послышалась злость. — Или всё-таки скажешь мне что-нибудь уже? Вова зажмурился до цветных пятен под веками и попросил — сперва тихо, потом всё громче. — Так-то лучше! Можешь же, когда захочешь. Омега почувствовал, как Никита приставил член ему ко входу. Одной рукой альфа ухватил Вову за растрёпанные волосы, а другой за бедро и дёрнул на себя, заставляя насадиться до самого основания. Омега зашипел, но Никита сразу начал двигаться — размашисто, жёстко, удерживая Вову руками. Спустя какое-то время к методичным шлепкам прибавился ещё один звук — Вова еле разобрал, что это были его собственные стоны. Непроизвольные, тонкие, на выдохе — он никогда в жизни так не стонал. По-омежьи. И никогда в жизни его не брали на диване — грубо, впиваясь горячими пальцами в мягкую кожу, удерживая. Вова потянулся к своему члену и обхватил его. Никита что-то одобрительно произнёс, но омега его не слышал — он потерялся в толчках, посылающих по телу волны жара и удовольствия, в густом запахе шоколада, дурящим голову, в собственных прикосновениях. Выдернул Вову из сладостного небытия Никита, чьё лицо внезапно перед ним возникло. — А вот ты кончишь, в глаза мне глядя, понял? Вова обнаружил, что стоит на диване на коленях. Дождавшись слабого кивка, Никита впился поцелуем в припухшие губы омеги и перехватил его член в свою руку. Почувствовав, что уже на грани, Вова прервал поцелуй и хотел было отвернуться, по Никита ухватил его за подбородок. — Я тебе что сказал? В глаза мне смотри. Не в силах сопротивляться, Вова посмотрел в большие тёмные глаза, обрамлённые густыми ресницами. Во взгляде альфы читалась решительность и как будто даже издёвка. — Вчера ещё прокатить меня думал, — сильнее сжал подбородок. — А сегодня кончишь, произнося моё имя, — Никита облизнулся, всматриваясь в лицо омеги, запоминая каждое микродвижение. — Ну, давай! Не слышу. — Ка… щей, — выдохнул Вова одними губами. Без какого-либо смущения, наоборот — с чувством абсолютной правильности происходящего, он изливался в горячую ладонь, уверенно и прямо-как-надо двигавшуюся по стволу. Когда они повалились на диван, разгорячённые и растрёпанные, в дверь требовательно позвонили.