Чёрное сердце

Приложив титанические усилия, Вова свесился с кровати. — Э-эй? Ты ч… чего-о, — он задел кудрявые волосы кончиками пальцев. Альфа лежал лицом в пол и не шевелился. Вова выдохнул и попытался собраться с силами. Нужно было хотя бы перевернуть его на спину, посмотреть, что с лицом, но мышцы не слушались. Омегу знобило, и в то же время он чувствовал, будто медленно оттаивает. По всему телу попеременно шли волны тепла и холода, укачивая и отдавая в мозг. Глаза Вовы сами собой закрылись, а голова опустилась на одеяло. Непонятно, сколько омега так пролежал, пока окончательно не оттаял, но когда он открыл глаза, за окном было темно. Пришлось вставать и наощупь искать выключатель, чтобы зажечь люстру. Комнату залил неяркий желтоватый свет, выявляя на полу неподвижное тело. Вова отыскал свою одежду и не без труда натянул её, попутно вспоминая, как это делается и разминая одеревеневшие мышцы. Тело поднывало, но о чём — Вова не помнил. Альфа всё это время лежал на полу мордой в пол и не шевелился. Вова не без труда перевернул его на спину, придерживая голову. Альфа дышал. На лице у него виднелись следы смазанной запёкшейся крови, но никаких ран или синяков под ней не было. Регенерация. Повезло. Вова убрал ладонь от чужого носа и прислонился спиной к стене. Мысли постепенно прояснялись. Он помнил, как поспешно покинул клуб после того, как альфа к нему подошёл: так торопится, что выскочил на улицу, не застегнув куртку. Шёл и оглядывался — не преследует ли? Сосредоточился на том, что позади, не обращая внимание на то, что впереди. А впереди был Ржавый. Его перекошенная рожа выскочила из ниоткуда: «Эй, ты мне должен, не забыл?». Боли в памяти не отпечаталось, только трение ладоней о шершавый влажный асфальт. Повалили или сам упал? Вова осмотрел руки — в жёлтом свете они казались чересчур бледными и тонкими, как у мертвеца, но ни ссадин, ни царапин на них не было. Скорее всего, завязалась драка. Ржавый хотел вернуть долг. И потом из темноты появился он — тяжёлый, зловещий. Тёмный. Ступил в свет фонаря прямиком из Вовиных кошмаров. «Ты Кащея знаешь? Говори!» Кащей… «Не знаю и знать не желаю». Ложь. Вова закрыл глаза, вслушиваясь в размеренное дыхание Кащея. Ноздри дрогнули, уловив тонкий запах шоколада. Во мраке памяти чиркнула спичка, в лицо пахнул едкий дым. «Не люблю запах табака» — «Похуй». Ладони сжались в кулаки. Омега не помнил, как именно, но произошло неисправимое. То, чего он так боялся. От чего бежал со всех ног. Кащей засопел и шевельнул рукой. Метка на шее откликнулась, потянула к нему — знает, кто её хозяин. У альфы под ухом виднелась похожая. В какой момент она появилась? Вова несильно постучал затылком о стену: разве он себя не берёг, не избегал плохих компаний, тёмных дворов и запрещённых веществ? — А толку? — одними губами проговорил он, горько приподнимая уголки губ. По полу ощутимо потянуло сквозняком, заставив зябко поёжиться. Омега поднялся, стянул с кровати подушку и подложил Кащею под голову. Немного постоял над ним и накрыл колючим пледом. Старался делать это неощутимо, почти невесомо; лишь бы альфа не проснулся. Или не очнулся — не спит же он на полу, в самом деле? И не Вова ли, часом, ему втащил? В ответ на все вопросы голова выдавала пустоту, а сердце тревожно сжималось. Вова ненавидел потерю контроля, видимо, поэтому постоянно его терял. Рука потянулась коснуться кровавых разводов на умиротворённом лице альфы, оттереть их, но омега вовремя себя остановил. Как много Кашей узнал о Вовиных делах с Ржавым? Почему на теле нет ни царапинки? Омеги не обладают способностью к регенерации. Это делает их слабее, но одновременно выносливее альф: становишься терпимее к боли, если жизнь не даёт тебе от неё анестетика. Вова сел на кровать повёл носом — им в этой комнате тоже пахло. Запах был устойчивым, значит, он провёл здесь по меньшей мере добрую половину суток. Как он вообще оказался в чужой квартире в темноте и тишине один на один с этим, этим… Кащей снова зашевелился. Его лицо, спокойное и умиротворённое, не внушало никакой опасности. Будто мальчик играл на полу и нечаянно уснул, но Вова знал, насколько обманчивы эти детские черты лица. Какой за ними кроется зверь. Однажды он увидел. И то, что он увидел, преследовало его ночами. Когда он рассказал семье, все ахнули, но потом будто сговорились и начали искать оправдания, каждый на свой лад. Смягчали, уговаривали. Вова не слушал — в своей голове он раздул случившееся до масштабов вселенской катастрофы и раз за разом погибал в ней ночами. Запугивал себя, чтобы не забыть и не передумать. То, что отец безропотно отдал Вову Кащею, нисколько его не удивило, но вот Маратик! Где он? Обеспокоенное лицо брата маячило в обрывках воспоминаний нечётким отражением в мутной воде. Вот доберётся Вова до дома и устроит домашним взбучку за то, что отдали его без боя! Сотни раз обсуждали… «Сынок, если это судьба… может, там всё не так плохо? Разные же бывают обстоятельства. От судьбы всё равно не уйдёшь». Этой фразой заканчивались все разговоры, как бы Вова ни старался объяснить. Злился, кричал, уходил, хлопнув дверью. А из-под неё: «Такая у тебя судьба, сын, что уж тут поделать…». Легко говорить, когда твоя «судьба» другая! Вова обвёл взглядом комнату и увидел изломанный манекен: в жёлтом свете он казался ещё жутче — пророчески сломанным, разорванным на куски. Вот что тебя ждёт, Вова, если останешься в этой квартире с этим человеком. Кажется, Вова бродил здесь при свете дня: все комнаты выглядели так, будто здесь живёт скупая склочная бабка, а не молодой альфа — пусто, а где не пусто, там сломано, изуродовано. Где-то в потолке виднелась рукоятка ножа… Судьба, ёпта! Омега поднялся, взглянул напоследок на Кащея — имя никак не шло в голову — и вышел в тёмный коридор, до боли растягивая невидимую нить, навсегда связавшую его с оставшимся на полу альфой. Я помню, пап, что от судьбы и не уйти. Но никто ведь не запрещал пытаться?

***

Никита проснулся от солнечного луча, настойчиво целующего его лицо, как он ни отворачивался. Шкрябнул рукой по холодному полу под подушкой, нахмурился, не разлепляя глаз. — Да отъебись ты… За свою жизнь он где только не просыпался. И с кем. Была у Кащея суперспособность — даже если падал вусмерть пьяный, вставал через пару часов с ясной головой и готовый за себя постоять. Но не в этот раз. Голова потяжелела и во рту было сухо, будто с чудовищного похмелья. Только не пил он вчера нихрена — это Вова его укусил. Вцепился в шею, как бульдог, и терзал её, пока Никита глаза таращил от боли. Весь яд вернул, или оставил себе немного? Рука потянулась к метке, коснулась зазубренной кожи. Это произошло, хоть и не так, как можно было бы ожидать. Кащей слабо усмехнулся, с трудом открыл глаза, проморгался и сощурился на свету. Не так, как можно было бы ожидать, — вполне в его духе. Ему в принципе не должны были поставить метку, но раз поставили, значит, всё обязательно должно пойти вкривь и вкось. Делать нечего — надо вставать и разруливать сложившуюся ситуацию. Решать вопросики, так сказать. Ноги на то и даны, чтобы догонять, а руки — чтобы хватать и тащить. Пиздеть — не мешки ворочать, — спина не заболит, как любит говорить Портной про пацанов, которые только пиздеть и горазды. Кащей же старался, чтобы его слова с делом не расходились. Старался не разочаровывать Портного. Такую тушу, как он, не так-то просто поднять с пола и уложить на кровать, так что незатейливую заботу омеги в виде подушки и пледа Кащей отметил кивком: значит, не всё потеряно. Птичка клетку боится, но уважает. Неплохо для начала. Пошатываясь, Никита добрался до шкафа, распахнул дверцы и достал тонкий свитер с узорами и свободные брюки — ох и наполучала же от него скорлупа, прежде чем выучилась гладить одежду без складок! Ничё, вырастут — спасибо скажут. Дело полезное, в хозяйстве пригодится. Вдруг с кухни донёсся скрежет, будто стул отодвинули. Никита вздрогнул, одёрнул свитер, пригладил вихры на голове. Внутри затрепетала надежда — сейчас он выйдет на кухню, а там… Он столкнулся со взглядом чёрных узких глаз. На залитой солнцем кухне сидел Портной и не спеша вырезал фигурку из дерева.