Безответно

Как причудливо порой изгибается линия судьбы! Новый театральный сезон начался для Максима с удивительного по своему открытия — Маракулин, чья болезнь к концу года буквально не давала Заусалину продохнуть, пошел на отчаянный шаг — сделал ход конем, вместо смерти выбрав посмертие. Теперь театр Оперетты воистину мог считаться передовым театром если не России, то Москвы у точно — два вампира на одной сцене! — даже для Европы это весьма редкий случай. Спрашивать, кто же тот зубастый спаситель, что имел наглость обратить человека и рисковал возможностью продолжить свои земные дни в виде охраняемого праха, Максим не стал. Меньше знаешь — крепче спишь. Да и спрашивать, в общем-то, смысла не имело. В таких делах важна определенного рода анонимность. Среди вампирской братии имелись свои альтруисты, кто еще не изжил в себе желание помогать ближнему своему. У них наверняка имелись влиятельные покровители с обеих сторон, иначе как объяснить тот факт, что, казалось бы, зафиксированная на определенной отметке популяция вампиров росла, а никто еще не бил по этому поводу тревогу. И если задавать правильные вопросы в правильных местах, то без сомнения где-нибудь на один из таких вопросов найдется соответствующий ответ. Только вот лезть в эти подпольные интриги было себе дороже, поэтому Заусалин заставил себя искренне порадоваться тому факту, что душок чужой неотвратимой смерти окончательно выветрился из стен Оперетты. Да и в целом даже можно было поздравить коллегу — костлявая перестала ходить за Маракулиным по пятам и вряд ли вообще теперь занесет над ним свою косу. Но у каждой медали есть и обратная сторона. Весь прошлый сезон Максим исподволь наблюдал за развитием чужих отношений — есть что-то забавное в том, чтобы примечать, как учащается сердцебиение одного в присутствии другого и наоборот, и при этом оба влюбленных совершенно не в курсе симпатий противоположной стороны — эдакий ромком в стенах отдельного театра. Но одно дело смотреть любовную драму с печальным финалом, а другое — едва ли не триллер. Конечно же, Маракулин сделал правильный выбор — всегда и везде нужно выбирать себя, — но теперь его шансы обрести свое счастье в лице Балалаева стали совсем уж мизерными. Игорь с его фобией ко всему клыкастому и прямоходящему был идеальным кандидатом для того, чтобы новообращенный вампир в лице Маракулина раз и навсегда уяснил для себя, что связь со смертным способна принести только боль. Первый блок Анны Карениной стал лишь очередным подтверждением этой прописной истины — Балалаев сторонился прежде так дорогого ему человека, боялся даже оставаться с ним наедине. Не то чтобы Заусалин специально обращал на это внимание — острый слух и зрение делали это за него. И если бы вампиры не были по своей сути одиночками, то у Максима наверняка бы нашлось зерно сострадания к новообращенному коллеге, вероятно, подобрались бы и правильные слова, холодные и размеренные как и биение вампирского сердца, но так или иначе облегчающие эту еще по-человечески острую боль неприятия и непонимания. Но Максим держал свои комментарии при себе, предпочитая политику невмешательства. Все же единожды стоит самостоятельно наступить на грабли и получить по лбу, чтобы впоследствии обходить любой разбросанный садовый инвентарь стороной или хотя бы глядеть себе под ноги. И это был бы действительно дельный совет, если бы Максим сам ему следовал. Но Заусалин настолько увяз в своем персональном болоте, что советчик в подобных вопросах из него был так себе. Да и современное медиа вместо того, чтобы рассказывать о реальном положении вещей, кормило доверчивую публику ванильными толерантными сказками о таком прекрасном совместном существовании вампиров и людей. Это создавало в сознании масс искаженное представление о том, что на самом деле представляет собой такой союз. Ничего хорошего. И Максим знал достаточно подобных примеров. Включая себя самого. февраль 2016 …нельзя сказать, что пять лет пролетели как один день. Но даже если и так, то это был очень долгий и очень тяжелый для Максима день. Несмотря на то, что вкус и удовольствие от потребления живой крови так и не вернулись, да и абстинентный синдром мог напомнить о себе внезапной судорогой или тремором, Заусалин тем не менее сократил число встреч с донорами до одного «свидания» раз в три месяца. Такая нерегулярность питания не могла не сказаться на вампире, привыкшем к более насыщенному рациону. Застывший во времени в свои тридцать, Максим с неким любопытством теперь отмечал, как годы все же берут свое. Наверняка когда организм действительно привыкнет к потреблению одних лишь заменителей, то процесс старения замедлится и остановится, но сколько для этого потребуется лет? Еще пять? А может десять? Станет ли это чрезмерно бросаться в глаза? Но пока коллеги не особо вглядывались в изменившиеся черты и в облике Максима отмечали лишь чрезмерную усталость, словно усталый вампир это нечто само собой разумеющееся. От кастинга в Анну Каренину Заусалин не ждал ничего особенного. Заполняя типичную анкету он лишь усмехался сам себе, вписывая аккуратным почерком трехзначную цифру в графу возраст. Роль, на которую он претендовал, была всего одна, поэтому задерживаться сверх меры в стенах театра он был не намерен. И все шло хорошо до тех пор, пока во время распевки ноздри не защекотала уже позабытая сладость дурманящего аромата. Голос дрогнул, концертмейстер остановилась, одним лишь взглядом интересуясь все ли у Максима в порядке. Тот поспешно кивнул, старательно игнорируя тот факт, что с появлением этого запаха все внутри него затрепетало и голод, усыпленный прошедшими годами, неуклюже заворочался в груди. И если бы не близящийся вызов на сцену, Заусалин несомненно бы ретировался, плюнув и на новый проект и на кастинг в него. Но самоуверенность опять сыграла с ним злую шутку — словно дьявол она шептала ему, что все обойдется, что ему хватит ума и сноровки, чтобы избежать встречи, а если нет, то ему хватит душевных сил проигнорировать чужое манящее присутствие. В целом Максим должен был и догадаться, что Рагулин, закрыв четыре сезона в Графе Орлове, придет пробовать свои силы в новом детище театра Оперетты. Но мысль об этом, если и появлялась в голове Заусалина, то неизменно с позором изгонялась прочь. Успешно уклонявшийся все эти годы от любого возможного столкновения с Александром, где-то глубоко внутри себя Максим тем не менее жаждал этой встречи. Ему было необходимо узнать, способно ли близкое присутствие персонального наркотика выбить его из колеи, хватит ли ему самоконтроля. В конце концов театральная Москва не такая уж и большая. Нельзя бегать друг от друга вечно. …и все же надо было трусливо сбежать, когда имелась такая возможность. То ли Максим переоценил свои силы, то ли он самоуверенно надеялся обмануть собственное чутье, но стоило ему увидеть среди участников сегодняшнего прослушивания Рагулина, как он замер, как замирает гончая, почуяв близкую добычу. Чудовище внутри, воспрянув ото сна, рванулось с поводка, но Максим из чистого упрямства не смел сделать и шага навстречу, при этом он и не находил сил, чтобы отступить. Он не посмел даже моргнуть, когда бледная синева чужого взгляда сначала слегка коснулась его, а позже ввинтилась как бур, не отпуская. Рагулин вынырнул из людского моря и хмуро двинулся на застывшего выше по лестнице Максима. Сердце Александра бешено колотилось, и, казалось, Максим не слышал ничего кроме этого приближающегося гневного стука. Еще был запах. Теперь такой близкий, такой насыщенный, он кружил голову, едва ли не сводил с ума. Заусалин стиснул челюсти, болезненно прикусывая щеку изнутри, в надежде, что хотя бы это примитивное действие выведет его из чувственного ступора. Но когда Рагулин поравнялся с ним, Максим кажется окончательно утратил здравый смысл, потому как позволил Александру ухватить себя за запястье и молча потащить в сторону служебных помещений. Чужое касание жгло каленым железом, но Максим не рвался прочь, словно сомнамбула он послушно следовал куда-то вглубь закулисья. И чем тише становились окружающие звуки, тем шире скалилась его внутренняя тьма, что сосредоточила все свое внимание на полоске белой кожи над воротником рубашки его персонального Вергилия. В том, что Рагулин ведет его в ад, которым обернется их встреча, Максим не сомневался. Нужен всего лишь легкий толчок, чтобы безропотно сорваться в бездну неизбежной зависимости. Маленькая провокация, крохотный намек и остатки контроля будут сметены вечным неутолимым голодом. — А теперь поговорим, — выпустив запястье Максима, Рагулин развернулся к нему лицом. Все в облике Александра, начиная от насупленных бровей и заканчивая скрещенными на груди руками, твердило о том, что он намерен получить от Заусалина объяснение событиям пятилетней давности. Но Максим молчал, дыхание его стало быстрым и поверхностным, и без того бледное лицо буквально побелело, превращая его в подобие гипсового изваяния, и лишь окрасившиеся в алый глаза были тем единственным, что продолжало жить во всей его застывшей фигуре. Рагулин если и обратил на эти перемены внимание, то не сразу. Постепенно хмурое выражение его лица сменилось легким замешательством, а после и вовсе обеспокоенностью. — Макс… — позвал он, и взгляд его заметался, отмечая все неестественное и болезненное в чужом облике. Александр осторожно тронул Максима за плечо, и тот вздрогнул едва ли не всем телом. Рагулин тут же отнял руку, — когда ты в последний раз ел? И снова Заусалин не проронил ни слова. Откровенно говоря, он не мог даже разобрать, о чем именно его спрашивал Александр. В голове все плыло, как при лихорадке, в ушах набатом звучало биение чужого сердца, а на языке словно предвкушение заворочался терпко-медный привкус. Рагулин нервно огляделся вокруг и, не заметив ничего подозрительного, тут же потянулся к вороту своей рубашки. — Давай только быстро, — несколько смущенно буркнул Александр и отвел ткань в сторону, открывая тем самым доступ к своей шее. Если Максим ждал намека, то это несомненно был он. Но Заусалин медлил. Где-то на краю его сознания еще теплилась мысль, что он сможет устоять, побороть дьявольский искус, а может попросту предать в очередной раз чужую христианскую добродетель. Неужели последние пять лет прожитые в лишениях были зря? Рагулин же истолковал чужое замешательство по-своему. — Прости, из головы вылетело… — Александр суетливо снял с шеи серебряную цепочку с крестом и убрал в карман пиджака. Но Максим вновь не предпринял попыток приблизиться и дрожь, вроде бы затихшая, вновь пробежала по его телу, оставляя в пальцах рук легкий тремор. Рагулин закатил глаза. — С каких пор тебе приглашение нужно? — фыркнул он ворчливо и, ухватив Максима за кардиган, потянул на себя. И все, что еще могло удержать Заусалина от попадания в расставленный его слабоволием капкан, окончательно исчезло. Он отпустил поводок контроля, и вечно голодное чудовище с превеликим удовольствием хищнически вонзило острые клыки в добровольно подставленную Александром шею. ... Восторг. Чистый, ничем незамутненный восторг. Словно белый огонь прокатился по телу и согрел каждую его клеточку. С блаженством Максим ощутил, как тиски, сжимавшие голову, разжались и в мыслях калейдоскопом замелькало что-то яркое, цветное, даря ощущение правильности и покоя, а после в голове стало восхитительно пусто. Под губами размеренный бился чужой пульс, и Максим с трепетом прижался теснее, чтобы в полной мере прочувствовать биение живого сердца, тут же ускорившееся в ответ на эту близость. Дурманящий запах окутывал с ног до головы, пьянил не хуже самой крови. Голод медленно стихал, вместо него приходило сытое удовлетворение. Тянулись с черепашьей медлительностью секунды. Как сквозь толщу воды, до слуха Максима долетали звуки фортепиано и голоса участников кастинга, но они казались столь далекими, что попросту ускользали от внимания. Все стало абсолютно неважным. Все, кроме запаха чужой кожи, тепла чужих объятий, тяжелого дыхания у самого уха… …тяжесть чужого дыхания сменилась низким стоном, когда Максим, не отдавая себе отчета в собственных действиях, принялся жадно зализывать оставленные его животной грубостью следы. Этот глухой утробный звук, вырвавшийся из чужого тела, к которому Заусалин по-прежнему прижимался всем собой, привел его в чувство. Он тут же отпрянул, ошалело разглядывая слегка сползшего по стене Рагулина. Грудь его тяжело вздымалась, след от укуса украшал шею, но уже не кровоточил, на щеках играл лихорадочный румянец, а серо-синяя радужка глаз практически скрылась за зрачком — Александр не менее ошарашенно смотрел на Максима в ответ. Тот шумно сглотнул и вытер перепачканные губы ладонью. Неприятный холодок тут же пробежал по спине, если сейчас кто-нибудь на них двоих наткнется, то даже показания Рагулина не спасут Максима от губительных последствий необдуманности совершенного поступка. Он прислушался — со сцены уходил очередной конкурсант. Если чуть-чуть переждать, что можно выйти обратно в фойе незамеченными и поднявшись на бельэтаж, воспользоваться дальней лестницей и оказаться уже у самых дверей. — Ты на метро? — невпопад спросил Заусалин и, кажется, впервые за их встречу моргнул. — На машине… — хрипло отозвался Александр и, откашлявшись, отвел взгляд. — За руль тебе нельзя, — резюмировал Максим и сократил расстояние между ними. Рагулин при этом весь как-то вытянулся, словно пытался сродниться со стенкой. К Максиму пришло запоздалое раскаяние за свою потерю контроля, но он тут же извинил себя мыслью о «ломке», что придет после. — Я… — выдохнул он и, будто спрашивая разрешения, застыл с руками у испачканного алым ворота чужой рубашки, — я провожу тебя на выход и сам отвезу. Александр кивнул, и Максим принялся застегивать мелкие пуговицы, тем самым пряча следы своей голодной несдержанности. — А еще ты мне должен много объяснений, — Рагулин перехватил чужое запястье, едва Максим закончил с его рубашкой. Заусалин безропотно встретил привычно хмурый взгляд. И было в тех серо-синих глазах что-то еще, что-то на самой поверхности. Стоит лишь самую малость прикоснуться к чужому сознанию, как тайна будет разгадана… — …и гематогенку, — вдруг добавил Рагулин с кривой улыбкой, чем сбил Максима с мысли, — а лучше здоровенный стейк и бокальчик красного… Он отлип от стены и, пошатнувшись, тут же оперся на Заусалина. — Ты хоть как-то считаешь, сколько ты выпил? Если да, то твой счетчик явно дал сбой… Максим закатил глаза, но глупые комментарии Рагулина несколько расслабили узел в его груди. Если хохмит — значит ничего серьезного. — Саш, силы побереги, — беззлобно огрызнулся он, и Александр действительно заткнулся. На вкус Максима, даже как-то неожиданно резко. — Знаешь, — тихо и чересчур серьезно протянул Рагулин, — ты впервые назвал меня по имени…

* * *

…метку на Игоре Максим заметил сразу. Символ принадлежности другому вампиру отзывался неприятным пусть и слабым зудением под кожей, стоило лишь оказаться достаточно близко. Сильного конкурента не отпугнет, а вот всякую новообращенную мелочь за милую душу. В целом будет даже забавно посмотреть на то, как теперь будут проходить у Балалаева служебки, а учитывая, что на поклон к нему не только люди ходят, это будет та еще пантомима. Максим усмехнулся, в красках представляя себе как какая-нибудь несчастная поклонница с мукой на лице убегает от ни черта непонимающего Игоря на другой конец Кузнецкого моста. Но смех смехом, а вопрос «зачем Маракулину потребовалось кусать человека» негласный повис в воздухе. Можно было бы задать его вслух, но обсуждать живые источники питания было сродни обсуждению тайных любовников — для одних пикантно, для других неприлично. В любом случае о таком не спрашивают в лоб, тем более у молодых вампиров, у которых от подобных вопросов в испуганных глазах возникает бегущая строка с выдержками из УК РФ. Однако факт оставался фактом, Маракулин попробовал человеческой крови и даже не с абы кого, а с коллеги, к которому в бытность человеком питал определенного рода чувства. Впрочем некоторый смысл в этом имелся, если принять за аргумент долгоиграющую фобию Балалаева. — Смотрю, договор-то с Сашей был на взаимовыгодных условиях, — хмыкнул Заусалин, едва Игорь подошел поздороваться. — Взаимовыгодных? — глупо переспросил тот. — Отметка, — Максим покрутил пальцем около шеи. Игорь было испуганно потянулся рукой к месту предполагаемого укуса, но Заусалин поспешил его успокоить, — это видят только вампиры. Даже не видят. Чувствуют. И понимают, что этого человека трогать не стоит. Наверное, ты рад, что получил подобную защиту. Лицо Балалаева с каждым словом становилось все удивленнее и удивленнее. — Разве Маракулин об этом не сказал? — Максим тут же нахмурился. Игорь в ответ растерянно мотнул головой, и Заусалин пустился в длинные монотонные объяснения. И чем больше он объяснял, тем муторнее становилось ему самому. Отметка. Вампирское клеймо. Как ни назови, но это прочная связь между донором и реципиентом. Доказательство небезразличности обеих сторон друг к другу. Чтобы установить подобную вампир действительно должен желать присвоить человека себе, а человек в ответ обязан всецело отдаться вампиру — и душой, и телом — как бы пафосно это не звучало. Метку нельзя снять, но она может истончиться со временем, как истончаются любые привязанности. А может и окрепнуть вместе с силой вампира ее поставившего. Эта отметка ни в коем разе не символ вечной любви, каким ее наверняка выставят, стань о ней известно широкой общественности. Это скорее договор, базирующийся на обоюдной глубокой симпатии. Клятва на крови — ты мне, я тебе — в основе которой лежит доверие. Максим криво усмехнулся. Вот кому не светит подобная связь так это ему. Как бы Заусалину ни хотелось присвоить Рагулина себе, все упиралось в вопросы доверия. А о каком доверии может идти речь, когда Максим своими многолетними выкрутасами зарубил его еще на корню. Стоит радоваться хотя бы тому факту, что Александр поступил куда благороднее, чем Максим десять лет назад, и не исчез, едва стало известно о чужой зависимости. Может, это было сострадание, может, чувство вины (лезть Саше в голову Заусалин зарекся, соблюдал собой же расставленные границы и попросту боялся узнать правду), но ни одно из этих чувств не могло поспособствовать установлению связи между вампиром и человеком. Одинокой и явно безответной привязанности Максима было недостаточно. Заусалин мотнул головой, прогоняя вдруг накативший липкий сплин, и заставил себя улыбнуться. — …и не перестаете же вы двое меня удивлять, — он хлопнул Игоря по плечу и поспешил ретироваться. Чужое счастье впервые причиняло ему боль.

* * *

Неделю спустя на репетиции «Преступления и наказания» Маракулин, необычайно чем-то взволнованный, отвел Максима в сторону. Александр долго мялся, подбирая нужные слова, но все же задал столь мучительный для него вопрос. — Не знаю можно ли такое обсуждать, но спросить мне больше не у кого, — Маракулин нервно переступил с ноги на ногу и вперил в Максима напряженный взгляд, — как работает вампирская метка? Заусалин в удивлении вскинул брови. Неожиданный вопрос, особенно от того, кто сам ее недавно поставил. — А у вас с Игорем какие-то проблемы из-за нее? — уточнил Макс с двусмысленной ухмылкой на губах. Не сразу уловив подтекст чужих слов, Маракулин едва ли не задохнулся от возмущения, когда тот до него дошел. Но, видимо, желание получить ответ было куда сильнее, потому что Александр быстро взял себя в руки. — Тут не в Игоре дело, — фыркнул он, — ты же знаешь Сашу Рагулина? Если вопрос и застал Максима в расплох, то виду он не подал, только взгляд его сделался более цепким, словно впившимся в собеседника. Но Маракулин казалось не заметил этой маленькой перемены. — Мне кажется на нем та самая отметка, — доверительным шепотом добавил он, — вчера начались репетиции к «Орлову», так я еле подойти к нему смог, а остальным хоть бы хны. Выходит, только я это чувствую. И честно, это так себе удовольствие. Заусалин насторожился. Последний раз он виделся с Рагулиным перед началом театрального сезона, и никаких меток на нем не было. Максим несомненно бы ощутил чужое клеймо, какой бы силы оно ни было. — Что именно ты чувствовал? — хмуро спросил он. — Сначала это как зуд под кожей, который усиливается, когда подходишь ближе. А потом к нему добавляется низкое гудение в ушах, словно стоишь у трансформаторной будки. У меня к концу репетиции чуть голова не опухла… это же оно, да? Заусалин медленно кивнул. Все, что описал Маракулин, действительно походило на ощущения испытываемые при приближении к человеку с отметиной более сильного вампира. Пару раз Макс и сам подобное испытывал, но это было чрезвычайно давно, в те времена, когда годы его посмертия можно было пересчитать по пальцам одной руки. — Ты, когда с Игорем пересекаешься, тоже самое происходит? — не унимался Александр, пытливо заглядывая в лицо собеседника. Максим тряхнул головой, пытаясь унять панически разбегающиеся мысли. Кто-то отметил Рагулина… кто-то посмел заявить на его, Максима, человека право… кто-то несомненно сильный… — Твое клеймо на Балалаеве на меня практически не влияет, — с показным безразличием ответил Заусалин, и это наигранное спокойствие далось ему с огромным трудом — чудовище внутри него желало сорваться с места, чтобы воочию убедиться в правдивости чужих слов. — То есть можно что-то сделать, да? С влиянием метки? А то мне трижды с ним спектакль в этом блоке играть… — Жрать людей пачками, — невесело и даже как-то зло усмехнулся Максим, чем явно добавил дискомфорта Маракулину, — или найти автора этой отметки, чтобы тот умерил свои собственнические порывы. Едва дождавшись окончания спектакля, Заусалин пулей выскочил через служебный вход, не позволяя никому остановить себя. Он знал, что у Рагулина сегодня был свободный вечер, а значит, тот дома. Максим прекрасно знал, где живет Александр. Но даже без этого знания, Макс банально бы нашел его по запаху. Карта Москвы для Заусалина уже давно была расцвечена сашиным присутствием. Саша был как навязчивая мысль, как застрявшая в мозгу мелодия. Не помня себя от первобытной ярости, что вела его всю дорогу, Максим оказался на чужом пороге. Заусалин втопил кнопку дверного звонка. Тишину разорвала глухая неприятная трель, и снова все смолкло. Ждать не было сил. — Саша! Открой, это я, — вырвалось утробным рычанием, и Максим трижды ударил в дверь кулаком. Сердце колотилось в груди как бешеное, глаза застилала кровавая пелена. И Заусалин был уверен, если ему не откроют, он просто вынесет эту дверь с петель. Спустя томительное мгновение ожидания, та все же отворилась. Недоумение Рагулина было едва ли не осязаемым, он явно не ожидал чьего бы то ни было визита, тем более визита Максима, да еще и в таком опасном настроении. — Макс? — Александр во все глаза смотрел на полуночного визитера, — что ты здесь делаешь? Что-то случилось? Его встревоженный последней мыслью взгляд словно бы ощупал Заусалина с ног до головы и замер на лице, там, где расширившийся зрачок почти скрыл зеленую радужку. Максим хищно потянуло носом воздух, пытаясь тем самым уловить присутствие конкурента, но ничего, кроме привычного сладкого дурмана, почувствовать ему не удалось. Он решительно шагнул ближе, впиваясь в Рагулина взглядом. — Кто он? — слетело с искривленных ревностью губ. — Скажи мне правду… Александр нахмурился, пытаясь сообразить, о чем и о ком идет речь: — Макс, я не понимаю… — Метка… — выплюнул Заусалин и сжал кулаки. Волны ярости накрывали его с головой и резче, чем рассчитывал, он добавил, — кто этот самоубийца, что поставил тебе метку? — Какая, черт ее дери, метка? — рефлекторно Рагулин тоже повысил голос. — Если скажешь правду, возможно, я буду милосерден, — глаза Максима опасно блеснули. Слова резкие, острые злым шипением рвались из него, — но я не могу допустить, чтобы кто-то задаром получил то, что принадлежит только мне… Если бы не алая пелена гнева перед глазами, Заусалин наверняка бы заметил, какой тревогой и непониманием отдается в Рагулине его ярость. — Макс, — растерянно выдохнул Александр, — я понятия не имею, что происходит. Это какие-то ваши вампирские штучки? Ты можешь спокойно объяснить? Максим попытался взять себя в руки, но исступленное бешенство, электрическим разрядом блуждавшее по телу, клекотавшее в горле, не давало возможности трезво взглянуть ситуацию. — Макс… — Саша с некоторой опаской коснулся чужого плеча, бережно, словно пытаясь нехитрой лаской успокоить дикое животное. И вместе с этим касанием Заусалина пронзило осознание. Он не чувствовал чужой метки. Все, что описывал ему Маракулин, и все, что вспоминалось самому, Максимом совершенно не ощущалось. Будь на Рагулине хотя бы слабое клеймо, оно бы отозвалось в Заусалине тем самым неприятным зудом под кожей. Но не было даже этого. Максим позволил беснующемуся внутри чудовищу взглянуть на мир его глазами, чтобы наверняка заметить чужой след… и метка на Александре действительно была, сильная, как и говорилось. Только вот по всему выходило, что никакого «конкурента» не существовало — это клеймо принадлежало самому Максиму. Заусалин опешил. Этого попросту не могло быть. Отметка может быть поставлена лишь при желании того обеих сторон. Понимание обрушилось на Максима обухом топора. Мог ли он в своем стремлении обладать неосознанно инициировать эту связь? Он одернул сам себя и тряхнул головой, отгоняя морок вероятного заблуждения и скребущееся внутри чувство вины за устроенную им мгновением ранее некрасивую сцену. Но в какой-то необъяснимой надежде Заусалину на ум приходили сказанные им самим же не далее как на прошлой неделе слова: «Человек обязательно должен тянуться к тебе в своем разуме, чтобы это сработало». Значит ли это, что Саша..? Не позволяя себе поверить в лежащую на поверхности истину, Максим закрыл лицо ладонью. Не мог же он быть настолько глуп, чтобы не заметить ни установленной связи, ни чужих чувств? — Макс… — тихо позвал Рагулин, и тьма внутри затрепетала лишь от звука этого низкого голоса. Нет, Максим не был глуп. Он попросту был одурманен собственной влюбленностью и ослеплен неверием в возможную взаимность. сентябрь 2016 Новый договор был похож на предыдущий: наличие лишь одного донора в лице Рагулина и встречи без свидетелей не реже раза в месяц. Александр настаивал на более частых «свиданиях», апеллируя к поведению Максима в феврале и к возможным последствиям подобного поведения для окружающих. Заусалин, желая сохранить остатки своей гордости, согласился сократить ставший привычным срок в три месяца лишь наполовину. Первая же ломка, многократно усилившаяся при рецидиве, вынудила Максима пересмотреть свое решение. Итого к началу очередного сезона у них выработалась определенного рода схема, куда вписывалась не только обоюдная театральная занятость, но и гастроли, и даже киносъемки. И все казалось идеальным ровно до тех пор, пока Максим не поймал себя на мысли, что считает часы до появления Рагулина в своей квартире. Мысль эта отозвалась внутри неясным трепетом, но Заусалин не придал этому значения, искренне полагая, что нетерпение это вызвано близящимся синдромом отмены, все же месяц с их последней встречи был практически на исходе. Александр несколько опаздывал, но едва в приоткрытое окно, перебивая сырость сентябрьского вечера, донесся знакомый терпкий аромат, волнение Максима тут же отступило, сменившись радостным предвкушением. — Представь себе, таксист заблудился, — хмельно улыбался Рагулин, неловко оттаптывая задники своих кроссовок. Он что-то говорил еще все с той же улыбкой на губах, а Макс потянул носом воздух темной прихожей — к привычному манящему запаху добавились тонкие винные нотки. — Ты пьян, — резюмировал Заусалин. — Едва ли, — обронил Саша, протискиваясь мимо него в освещенное пространство гостиной. — Стаканчик вина, не больше… Максим снова принюхался. — Ну ладно два, — сдался Рагулин под чужим пристальным взглядом и, плюхнувшись в кресло, чуть виновато улыбнулся. — Я не мог не выпить за свое же здоровье. Но если это принципиально, то можно перенести все на завтра… Саша вознамерился было подняться, но Максим остановил его и легким толчком в грудь вернул на место. — Не принципиально. Голова только может кружиться, — у кого конкретно Заусалин уточнять не стал. — Сядь ровнее. Алкоголь в чужой крови отличный способ для вампира быть пьяным без вина. В полной мере конечно не опьянит, но эффект получится весьма близкий. Запоздалая мелькнула мысль о том, что в их с Рагулиным случае лучше бы поостеречься всяких экспериментов, но она тут же отошла на второй план, стоило лишь Максиму вонзить зубы в до миллиметра изученный изгиб сашиной шеи. Привычная эйфория затопила сознание и секундой позже к ней примешалась пьяная легкость. «Два бокала… как же…» — скользнуло ироничное в мыслях и тут же утонуло в последующем глотке, дарящем иллюзию контроля над всем происходящим. Неуемный восторг наполнил тело, когда, скоропалительно оправдав себя неудобностью положения, Макс влез на сашины колени и, прижавшись к его груди, ощутил как резонирует в собственной биение чужого сердца. Так быстро, словно вот-вот выскочит. И сашины горячие ладони вдруг коснувшиеся спины, замыкающие объятие, показались такими правильными, такими нужными… Жар чужого тела вскружил Максиму голову, и было уже не разобрать от чего он сильнее пьян: от живой крови, от алкоголя в ней или же попросту от такой невыносимо желанной близости. — Макс… — горячим дыханием осело на коже, объятия стали теснее, вынуждая сводить в истоме лопатки. Мелькнула мысль, что если прекратить укус, провести носом по небритой щеке, то непременно наткнешься губами на приоткрытый в ожидании рот и… От этой мысли Макс мгновенно протрезвел и замер. Крепко прижатый к сашиной груди, он чувствовал, как тяжело вздымается она при каждом вдохе, как ошалело бьется в ней сердце и как в ответ на все это на него самого жаркими волнами накатывает неуместное в данной ситуации возбуждение. И, казалось бы, в чем проблема продолжить начатое, но сомнение раскаленной иглой кольнуло Максима изнутри. Рагулин пьян и все это может стать одной большой ошибкой для них обоих. Заусалин отстранился, заглядывая в сашино раскрасневшееся лицо. И по его ошалевшему полуиспуганному выражению было не понять, какие мысли бродят в той голове. И Макс сделал то, о чем пожалел уже через мгновение — нагло полез в чужие пьяные мысли. Его затянуло в водоворот пестрых образов словно в цыганский хоровод. И ему бы задержаться лишь на секунду в этой круговерти, найти опору в хмельном мареве чужого сознания, чтобы выцепить хоть что-нибудь значимое, но будто из ушата Максима окатило жгучей волной омерзения и тут же штормовым порывом пьяной карусели вытолкнуло наружу, заставляя ошарашенного хватать ртом воздух. Чужая эмоция неприятно липла к телу, и Макс тут же выпутался из не так уж и крепко удерживающих его рук. Кружилась голова. Он побледнел и, едва обретя землю под ногами, сделал пару нетвердых шагов прочь. Вот значит как. Великодушно. Добродетельно. По-христиански двулично. — Ты пьян, — повторил он, севшим голосом. Александр стыдливо отвел взгляд. — Вызови себе такси. И захлопни за собой дверь, как будешь уходить. С этими словами Максим вышел из гостиной. Впервые сашина кровь горчила на губах. От прежней эйфории не осталось и следа. Заусалин прислушался к себе и с удивлением ощутил, какой болью отзывается в нем сделанное в чужих мыслях открытие. Отвергнутая пьяная страсть не должна так ранить. Макс не слышал сашиных торопливых сборов, не слышал глухого хлопка входной двери, и лишь удаляющийся, истончающийся в воздухе такой мучительный для него сейчас аромат оповестил его о том, что он как и прежде остался один.

* * *

— Может, не будем стоять на пороге, и ты все-таки зайдешь? — Александр нахмурился и неловко переступил с ноги на ногу. — Приглашаешь? — сорвалось лукавое с пересохших губ. Рагулин растерянно заморгал, обрабатывая просьбу, и мгновение спустя посторонился, пропуская Заусалина в квартиру. Максим криво усмехнулся этому человеческому жесту. — Не так, — он покачал головой. — Пригласи меня правильно. — Прости, — смутившись собственной глупости, Рагулин прикрыл лицо ладонью, — совсем об этом забыл… Макс хмыкнул. Кто в здравом уме забудет, что вампир это вампир? — Входи. Одно простое слово и невидимая преграда, что удерживала Заусалина от перешагивания порога, растаяла. — Ты мог отказаться… — сказал Макс, поравнявшись с Сашей в дверном проеме. — Разве я когда-либо тебе отказывал? — по лицу Рагулина было сложно понять, что он имеет под этим ввиду. Максим замер, не отпуская чужой открытый взгляд, и жадно хватил ртом воздух, когда Александр потянулся мимо, чтобы закрыть за ними дверь. Запах. Этот чертов сводящий его с ума запах. Казалось в квартире все напиталось этим теплым душным ароматом. Все же зря Макс напросился в гости, стоило повременить с подобными визитами, потому как чудовище, разбуженное его человеческой ревностью, теперь не желало засыпать обратно. Заусалин отвел глаза и сглотнул. — Это голод? — по-своему истолковал чужое молчание Александр. «Голод», — мысленно согласился Максим и не сдержавшись жадно потянул носом воздух. Теперь он мог признаться себе в этом: голод по человеческому теплу, по ласке, по Саше… — …хотя чего я спрашиваю? У тебя всегда немного крышу рвет, когда сроки поджимают. Я же говорил, надо встречаться чаще… — бормотал себе под нос Рагулин, уводя гостя вглубь квартиры, и вдруг замолчал, замерев с рукой на выключателе. — Наверное, лучше в комнате… — пробасил Саша и мотнул головой в конец коридора, где уже горел свет, — или на кухне? После событий не такого уж и далекого сентября 2016 Максим пересмотрел сценарии их «встреч». Одно маленькое изменение в достаточной мере минимизировало вероятные неудобства обеих сторон. Александр теперь усаживался на стул или табурет, Макс подходил к нему со спины, склонялся над оголенной шеей и без лишних предисловий получал свое. Подобная схема привнесла в их встречи безликость, позволяя Максиму выдерживать дистанцию, даже находясь в эйфорическом забытьи. Минимум взаимодействия, минимум прикосновений и ничего личного. Но разве это так легко — задушить в себе невольно пробудившиеся чувства, причудливо вплетающиеся в зависимость от чужой крови? Находиться так близко и при этом не сметь касаться, не позволять себе даже думать об этом… — Макс? — сашин голос вывел Заусалина из транса. Он сжал виски, пытаясь унять головокружение. Рагулин подошел ближе, — ты не заболел? Вампиры вообще болеют? Чужая близость пьянила, сводила с ума… он ждал так долго, так отчаянно, так… — …невыносимо… — Максим произнес это вслух и, нарушая свои же запреты, потянулся всем телом, чтобы медленно провести носом вдоль бьющейся на сашиной шее жилке. Тьма внутри задрожала, ощерилась, почуяв движение крови под кожей, манящее биение живого сердца. А все, что оставалось в Максиме человеческого, замерло в томительном ожидании. — Коридор так коридор… — Александр не вздрогнул, лишь подался ближе и послушно склонил голову, облегчая доступ. — …это действительно жажда… — выдохнул Макс отстранившись, хищные было черты его смягчились. Смиряя своих демонов, он медленно провел ладонью по сашиной щеке. Не понимая происходящего, Рагулин нахмурился и тут же сделался растерянным, встретив непривычно мягкий взгляд Максима. В какой-то мере пользуясь этим замешательством, Макс опустил ладонь Саше на грудь — туда, где в клетке ребер встревоженной птицей заходилось сердце. — …жажда, — тихо повторил Заусалин, жадно слушая кончиками пальцев чужое сердцебиение, — но иного свойства… Максим подался ближе, смешивая их дыхание. — Тебе решать… Решение действительно должно было остаться за Рагулиным. Одно сашино слово и Максим найдет в себе силы в очередной раз исчезнуть из его жизни. Конечно, придется что-то делать с зависимостью, пережить мучительную ломку, искать доноров на замену… все лучше, чем утолять голод внутреннего чудовища и сводить при этом с ума человека… Горячая ладонь, опустившись на щеку, прервала его мысли, скользнула за ухо, обнимая лицо. Заусалин поднял глаза, встречая сашин немигающий взгляд. Александр тяжело сглотнул. Время замедлилось на мгновение, далекая щелкнула секундная стрелка… и следующее, что успел осознать Макс, это твердость стены, в которую его вжимали, и жаркий рот Рагулина на своем собственном. Не поцелуй в полной мере, а скорее попытка заклеймить или поглотить, животная жажда обладания, отчего-то названная людьми страстью. Максим едва успевал отвечать этому натиску, цеплялся за твердую спину пальцами, ощущая, как сжимается все внутри, когда жадные губы принялись чувственно метить линию челюсти, изгиб шеи… Александр вдруг замер, спрятав лицо на максимовом плече. Дышал он натужно, его объятия тисками удерживали Заусалина на месте, и тот покорный не шевелился. — …как давно? — рокочущий сашин шепот Макс скорее почувствовал, чем услышал. Слова раскаленными каплями осели на коже ровно в том месте, где больше века назад Максима наградили новым существованием. Макс судорожно вздохнул. Жар чужого дыхания отвлекал и путал мысли, а на заданный вопрос было слишком много ответов. Его руки, прежде неразмыкавшие объятий, пришли в движение, ладони огладили спину, взлетели на плечи, призывая Рагулина поднять голову. Их взгляды — обоюдно голодные и жаждущие — встретились. — Уже не имеет значения, — ответил Максим, и стало не до слов. Вряд ли он до конца отдавал себе отчет в происходящем. Его сознание дурманила желанная близость, и остатки самоконтроля были брошены на то, чтобы в животном угаре не навредить. Максим позволил затащить себя в спальню, опрокинуть на разобранную постель и целовать до головокружения. И у него действительно шла кругом голова: от запаха чужой кожи, от веса тела, настойчиво вжимающего в простыни, от обжигающих ласк. У Рагулина словно сорвало стоп-кран, и Макс не мог его в этом винить. Сашины руки казалось были везде. Он в нетерпении стаскивал с Заусалина рубашку, касался его то тут, то там, боясь пропустить хоть сантиметр… но замедлившись отстранился, едва ледяные пальцы Максима забрались ему под футболку. Раскрасневшийся, ошалелый, Александр тяжело дышал, его потемневший взгляд вторил его ладоням и шарил по раскинувшемуся на постели бледному телу. Макс, приняв эту заминку на свой счет, поспешил отнять руки, но те были быстро перехвачены. — Холодный… — выдохнул Рагулин, и в его голосе звучала такая печальная нежность, что и без того медленное вампирское сердце пропустило удар, — всегда такой холодный… И несмотря на исступленное бессилие Максим четко понимал, что речь идет отнюдь не о теплоте его кожи. Благоговейно Саша прижался губами к одной из ладоней — один раз, второй, третий… — Смогу ли я тебя отогреть..? — такая глупая, достойная бульварного романа фраза, но серьезность, с которой она была сказана, задела Максима за живое. Он медленно кивнул и Саша впервые за этот вечер улыбнулся. И снова по бледной коже исступленно заскользили широкие ладони, полетела прочь сашина футболка, но все это было не важно. Едва Рагулин вновь склонился над Максимом, тот притянул его к себе за голову для поцелуя — требовательного, жадного, едва ли неприличного. Хотя какие уже к чертям приличия, когда Саша всем своим телом вжимал в постель и метил губами кожу. Максу не оставалось ничего кроме как выгибаться навстречу, обжигаясь каждой лаской, да ловить ртом воздух, когда Рагулин, сам того не ведая, задевал какую-нибудь особо чувствительную точку. Сладко потянуло внизу живота, когда Саша, привлекая Макса за бедро ближе, по-животному потерся пахом о пах и прикусил кожу на шее, тут же широким мазком языка зализывая место укуса. Темное душное всколыхнулось, поднялось внутри волной, и Заусалин, оскалившись, запрокинул голову, сдерживая порыв ответить укусом на укус. — Макс… — протяжный лихорадочный шепот осел на бледной коже цепочкой мажущих поцелуев, — Макс… Сашина ладонь жадно огладила голый бок, скользнула под поясницу, надавила, вынуждая Максима в очередной раз выгнуться, но так и замерла у самой кромки джинсов. В любое другое время Заусалин бы посмеялся над подобной нерешительностью, но сейчас ему было не до смеха. Потянув Рагулина за волосы, Макс заставил того посмотреть себе в лицо. — …не говори, что тебе нужно особое приглашение… — горячечно выдохнул он, и Саша осклабился. — Я слышал только вампиры в нем нуждаются, — с этими словами он игриво царапнул нагретую кожу и бесцеремонно потянул прочь откровенно лишнюю по обоюдному мнению деталь гардероба. Максим проснулся, едва по потолку поползли длинные рассветные тени. С удивлением для себя, он обнаружил, что действительно спал и, более того, даже видел сны, чего с ним уже давно не случалось. Рядом спал Саша. Его грудь, покрытая темным волосом, мерно вздымалась в такт его дыханию. Максим, пригревшийся в его объятиях, попытался было отползти чуть в сторону, но Рагулин, предчувствуя потерю, заворочался, притягивая Макса ближе, стреноживая того руками и ногами. И Заусалину стоило огромного труда извернуться в этом коконе чужих конечностей так, чтобы принять удобное положение и при этом не разбудить Александра. Макс потянул носом спертый воздух спальни. Здесь абсолютно все, наверняка даже он сам, пахло Сашей. Его Сашей. И эта мысль сытой негой отозвалась в теле. Рагулин нахмурился во сне, и Макс в приступе необъяснимой нежности прижался к его лбу губами. Тревожная складка между сашиных бровей тут же разгладилась, он шумно выдохнул и словно о подушку потерся бородатой щекой о максимово плечо. Заусалин беззлобно фыркнул. Ночь едва сменялась утром, а значит у Максима достаточно времени, чтобы обдумать свой последующий разговор с Рагулиным: о том, что было, о том, что есть, и, Макс надеялся, тема будущего тоже всплывет. А еще стоило рассказать о вампирской метке и попытаться разобраться в том, когда именно она была поставлена. Да и в целом следовало несколько умерить ее влияние на окружающих, хотя бы для того, чтобы не доставлять неудобств коллегам. Но это все утром, а пока Саша спал у него на плече, щекоча теплым дыханием шею. Макс улыбнулся. Впервые за долгие годы дихотомия его существования находилась в полнейшей гармонии. Чудовище не требовало кровавой дани и с той же мягкостью, что и сам Максим, взирало на спящего рядом.