Натурщик

Альберт бодро шёл к даче Серпа Ивановича. Под мышкой он нëс чистые листы и листы с наиболее удачными набросками для будущей картины, а в ладони — безупречно наточенные, острые, как кинжалы, карандаши. Мальчик находился в радостном предвкушении: сейчас начнётся настоящая работа! Лицо Серпа Ивановича нравилось ему всё больше: оно было достаточно стандартным, при этом запоминалось. Это был тот тип внешности, уловить особенности которого художнику было нетрудно. «Вот даже этот мужчина... Постнов, кажется, сразу его узнал». Но глаза Серпа Ивановича одновременно пугали и манили юного художника. Альберт даже видел их во сне среди пламени Гражданской войны. Почему-то в том сне ещё летали филины и летучие мыши. Но то был всего лишь сон. А сейчас Альберт снова размышлял над тем, чтобы осенью, уже дома, использовать наброски для создания настоящей большой картины. «На настоящем холсте и масляными красками». Где он возьмёт холст и масляные краски, мальчик ещё не придумал. «У Марины Геннадьевны спрошу, может, она подскажет. Может, можно где-то в городе всё это купить? Или только в Москве холсты продаются?» Отец Альберта периодически ездил в командировки, правда, как правило, не в Москву, а в Сибирь, но чисто теоретически... «Или можно попросить папиных друзей привезти мне из Москвы... Только, согласится ли он просить их». Альберт вздохнул, но решил пока не расстраиваться. Вдруг отец всё же согласится или найдётся другой способ. Пока надо продумать сюжет картины. Идею со сценой из Гражданской войны Альберт развивал, как мог. «Надо будет в библиотеке набрать книг про Гражданскую и выписать из них самые подходящие для набросков моменты. И справочники взять про форму там и оружие». Кроме того требовалось решить: молодить ли Серпа Ивановича или изобразить его, к примеру, командармом. «Вроде он хотел как раз». Все эти размышления, хоть и требовали определённой концентрации внимания, были по-своему упоительны для мальчика. Сладостные творческие мечтания прервали голоса. Альберт замер и прислушался. Голоса доносились с дачи. Много голосов. Альберт приблизился к дому. На веранде собралось человек двенадцать: вожатые и активисты из пионеров. Собравшиеся смотрели телевизор. «Да, сегодня же открытие Олимпиады!» Альберт вспомнил, что его тоже приглашали на импровизирлванный сеанс, но он отказался. И даже не понял, что его приглашают на дачу к его натурщику. Серп Иванович сидел позади всех зрителей, Альберт хотел подойти к нему, но передумал. «Чего отвлекать человека?». В принципе, можно, конечно, было делать наброски, пока старик смотрит телевизор, но Альберту не понравилась эта идея: здесь терялась атмосфера серьёзного творчества. «Да и вообще будут все лезть со своими советами и комментариями. Нет уж, спасибо!». Мальчик разочарованно пошёл к корпусу своего отряда. К разочарованию от несбывшихся надежд на настоящее творчество примешивалось какое-то подобие ревности: натурщик предпочёл просмотр глупых соревнований! Алберт одëрнул себя. «Серп Иванович просто хотел сделать приятное другим людям. Это правильно. Нельзя быть эгоистом. Тем более, Олимпиада проходит редко и на ней выступают лучшие из лучших... Тем более, сейчас она проходит у нас!» Аргументы, хотя правильные и умные, успокоения не привносили. «Завтра приду к Серпу Ивановичу пораньше, чтобы до начала соревнований успеть». Эта мысль немного ободрила мальчика. На небе взошла практически полная луна, высыпали мерцающие звëзды. Небо манило. Спать совсем не хотелось. «Может, пойти в Дружинный дом? Над лошадями поработать...» Альберт свернул к Дружинному дому. Перспектива поработать в тишине казалась неплохой альтернативой написанию портрета с натуры. В окнах Дружинного дома горел свет. «И здесь Олимпиада!». Сквозь окно Альберт увидел руководство и сотрудников лагеря, внимательно наблюдавших за действом на экране чëрно-белого «Рассвета». Тяжко вдохнув, мальчик поплëлся в корпус. Снова накатили грустные мысли о зря потерянном лете. «Осенью школа начнётся, а по выходным мама, конечно же, найдёт мне занятия». Справедливости ради, мать не слишком нагружала Альберта домашней работой, но у мальчика каждая минута была на счету. Ещё столько всего нужно узнать, столькому научиться... — Алик! Погружённый в свои мысли Альберт вздрогнул и обернулся. Из окна ближайшего теремка на него смотрел Постнов. В синей клетчатой рубашке и без галстука мужчина утратил свой официоз, а какая-то книга в руках добавляла его образу прямо-таки домашний уют. — Не спится, молодой человек? — серьёзно спросил мужчина. — Я к Серпу Ивановичу ходил. У вожатых отпросился. — Олимпиаду смотреть? — Нет, — Альберт показал Постнову карандаши. — Портрет рисовать. Но Серп Иванович занят, у него гости... — Подожди секунду, — Юрий будто что-то вспомнил. — Сейчас выйду. Присядь пока на лавочку, хорошо? Мужчина мгновенно скрылся в окне. — Хорошо, — растерялся Альберт, садясь на освещëнную одиноким фонарём лавку. Теперь уже слегка помятые листы мальчик положил на колени, заботливо разгладив их ладонями. «Интересно, зачем я ему понадобился?» Откуда-то издалека донеслось уханье совы. «Или это филин. Как тот, который мне снился. Забавно». Альберт прислушался: ночь таила в себе множество звуков, стоило только их уловить. Треск сверчков, скрип старого дерева теремков, шум веток невидимых в темноте верхушек сосен. Шум маленьких крыльев. «Птицы? Какие-то маленькие совы? Или...» Прямо над головой Альберта пролетела летучая мышь: мальчику показалось даже, что перепончатое крыло задело его шевелюру. Альберт вскрикнул и замахал руками, отгоняя непрошенную гостью. «Хотя чего это я? Мышь не может сделать мне ничего плохого. Она же не ядовитая». Мальчик поспешно убрал в руки, устыдившись своего испуга. «Как маленький». Но позора никто не видел: вокруг стояла всë та же умиротворяющая тишина тёплой летней ночи. Лишь окна теремков смотрели на Альберта тёмными пустыми глазницами. Откуда-то слева, из-за кустов послышался шум. Мальчик невольно повернул голову на звук, прислушиваясь. «Будто шаги. Кто-нибудь возвращается с телесеанса? Шаги лёгкие. Какой-то пионер?» В принципе, Альберту было решительно наплевать, кто и откуда возвращается в свой корпус в столь поздний час: пионер ли с просмотра открытия Олимпиады, вожатый ли с романтического свидания... «Он же явно по земле идёт. Не летит, как Баба-яга в ступе». Разговор с Серпом Ивановичем пробудил фантазию мальчика. Но если днём воспоминания о сказках про Бабу-ягу забавляли Альберта, то сейчас они начинали казаться ему всё более реалистичными. Ведь кто знает, что скрывается во тьме, пусть это и тьма пионерского лагеря «Буревестник». За густо разросшимися кустами у другого, почти не освещённого теремка, раздался мягкий звук падения. Упало что-то лëгкое. «Собака? Да, может собака, здесь их много. Я видел нескольких около пищеблока... Да кому я вру?» Альберт понимал, что упал человек. Страх сковал ноги. «Но вдруг кому-то просто стало плохо. Такое бывает, я видел. Люди падают в обмороки, например. Надо проверить. Вдруг нужна помощь». Медленно положив на лавку листы с карандашами, мальчик поднялся с лавки и пошёл в сторону кустов. Ноги не слушались, мысли скакали галопом: от реально-фантастических ужасов про беглых зэков к абсолютно фантастическим легендам про упырей, вурдалаков и Бабу-ягу. Вот и кусты. Альберт прислушался, не зная даже, что хочет услышать. «А может, тут парочка упала? Ну, для любви там?» О любви парочек мальчик имел представление опять же из книг по искусству: он любил рассматривать репродукции картин, среди которых попадались весьма вольные сюжеты. Чувственность этих сюжетов Альберт ещё улавливал лишь отчасти, но поцелуй Демона и Тамары с картины Михая Зичи ему очень нравился. «Зичи не хуже Врубеля «Демона» иллюстрировал». Альберт мотнул головой, отгоняя неуместные профессиональные мысли. Снова прислушался. «Наверное, показалось. А это что?!» Из-за кустов раздалось какое-то омерзительное причмокивание. Первым желанием мальчика было убежать, он еле сдержал себя. «Хотя, может, это звук поцелуя? Или ну, чего-то такого... любовного». Альберт задумался. Окликать людей в кустах казалось невежливым. Тем более, возможно, у них там всё замечательно и никакой помощи им не требуется. Но тут мальчик вспомнил строки из недавно прочитанного «Упыря»: «Но вы спрашиваете, каким образом узнавать упырей? Заметьте только, как они, встречаясь друг с другом, щелкают языком. Это по-настоящему не щелканье, а звук, похожий на тот, который производят губами, когда сосут апельсин. Это их условный знак, и так они друг друга узнают и приветствуют». По спине побежали мурашки. И так слабо освещавший кусты фонарь начал мигать. «Может, там действительно упырь? Тогда надо помочь его жертве... Или хотя бы на помощь позвать». Мальчик решительно взялся за ветку, отодвигая её... — Алик! Крик Постнова напугал Альберта едва ли не больше, чем все мысли об упырях. Но в ту же секунду мальчика охватила радость. «Он мне поможет!» — Юрий Дмитриевич, — Альберт подбежал к крыльцу, на котором стоял Постнов. — Помогите, пожалуйста. — Что случилось? — Там в кустах, — мальчик понизил голос. — Мне кажется, там кому-то стало плохо. Можете, пожалуйста, проверить? Альберт успел подумать, что мужчина посмеётся над его трусостью, но Юрий быстро положил что-то на лавку и пошёл к кустам. — Алик, посиди здесь. На свету, хорошо? Никуда не уходи. Мальчик послушно сел под свет переставшего мигать фонаря. Пульс никак не хотел замедляться. «Если я ошибся, Юрий Дмитриевич может посмеяться надо мной. Ну и пусть. Он вряд ли расскажет другим об этом. За то я буду точно знать. А вдруг я не ошибся?» Да, вдруг в кустах засел упырь-вампир и сейчас он ужинает горячей кровью своей очередной жертвы? Альберт испугался за Постнова. Он ведь пошёл на встречу с упырëм безо всякого оружия. «А вдруг его укусят?! Бежать за ним?! Или сразу за помощью в Дружинный дом? Или я просто выдумываю». Каждая прошедшая минута казалась вечностью. Наконец, из кустов донёсся шум. Мальчик с ужасом взглянул на тёмные ветки. Ветки раздвинулись, и из темноты появился Постнов. — Алик, тут никого нет.