За глазами Лары

Лара не думала о том, что все может зайти дальше поцелуя. Она даже не была уверена, что не получит еще один твердый отказ, который упрямо хотела проигнорировать, желая вновь испытать хоть бы эхо того короткого поцелуя, который обжег ее и заставил на миг забыть обо всем так, как не один поцелуй до этого. Яков застыл, и попытался отстранить, но в этот раз Лара не дала ему даже слово сказать, а вновь прильнула к его губам, жадно ловя ртом и глотая любые протесты до того, как те успели бы слететь с этих немного обветренных, но все еще мягких губ. Какая-то часть нее истерично смеялась от осознания, что Лара буквально как последняя грешница пыталась втянуть Бессмертного Пророка, почти святого, которого многие некогда считали чуть ли не вторым пришествием сына Божьего, в сессию грязных поцелуев в руинах места, некогда бывшего частью города, почти отдельной маленькой цивилизации его народа. Пророка, который ясно и не раз сказал, что ему это не интересно, по крайней мере точно не с такой безумной исследовательницей, как она, что так нагло ворвалась в его жизнь и жизнь его народа. А потом из его груди вырвался этот проклятый вибрирующий стон, подействовавший на нее как слабый разряд тока, пущенный ей по спине. Ее инициатива быстро из напористой превратилась в с трудом поспевающую за умелыми губами, вновь целующие ее так, будто их владелец умирал с голоду, а она была пиром, на который тот внезапно попал. Его язык скользнул по ее нижней губе, захватил ее и потянул, поддразнив и вызывая у нее жалкий просящий стон, а горячие ладони обожгли ее кожу даже через ее тунику, держащуюся всего на паре завязок. Лара поняла, что пропала. Что ей мало просто поцелуев, прикосновений и этого не долгого чувства забвения. Ей хотелось большего. Более глубоких поцелуев, чтобы даже забыть, как и зачем нужен кислород, больше соприкосновения ее кожи к этой пылающей плоти, которая могла ее обжечь, хотелось стать ближе настолько насколько это вообще возможно!.. И, кажется, не у нее было такое желание. Любое сопротивление, какой у Якова, если и было, то оно окончательно исчезло. Лара была приятно удивлена жаром и напором, который, оказывается, скрывался под этой изрубцованной кожей и пронзительными прозрачно-голубыми глазами. Ее разум плавился так же, как и кожа, ставшая вмиг воском в этих горячих руках. Лара не поняла, в какой момент лишилась обуви, а потом туники и брюк, она даже едва обратила внимание на грохот предметов, которые были сметены со стола, когда Яков легко подхватил ее и усадил на самый край. Ей почти нечем было дышать, едва хватало тех небольших промежутков, когда горячие губы покидали ее рот, чтобы оставить легкие укусы на ее шее, чтобы сделать вдох, но это было… потрясающе. Лара не хотела дышать. Она хотела кричать и быть поглощенной огнем, который еще никогда в жизни не пылал столь ярко в ее жилах. Ей хотелось ощутить себя живой. Сейчас, в это мгновение, после которого на жизнь у нее, может, и не останется времени. Впрочем, была ли там жизнь? Был бесконечный бег за внимание отца, всегда занятого своей работой, за призраком матери, все более исчезающей на краю ее сознания, за находками и целями, часть из которых даже не была ее собственной, и от людей, пытавшихся убить ее снова и снова. Лара вдруг осознала это так остро и сильно. Что до сего момента это была не жизнь, а вот сейчас… Именно в этот миг, где она застряла в каких-то старых шахтах, ощущая сильный запах серы и пыли и слушая шум воды. Сейчас, зарывшись в густые волосы пальцами, стискивая те настолько сильно, что это явно должно причинять боль, и крепко обвивая ногами бока, ощущая каждый шрам, нанесенный теми, кто безжалостно пытался отобрать жизнь у того, кто не мог умереть, но все еще ощущал каждую из ран, царапая кожу спины, так же исполосованную белесыми нитями, оставленными хлыстом и жестокостью того, кто им взмахнул, и чувствуя Якова на себе, вокруг себя и в себе… Вот сейчас Лара чувствовала себя как никогда живой и свободной, и это было так прекрасно. И будь ее воля, она бы застыла в этом моменте навечно, и плевать на Источник и всё то, что ее ждало за пределами этой комнаты и этих горячих рук. А потом Лара изогнулась дугой, ощутив прилив небывалого наслаждения, и закричала.

***

Она давно не спала так спокойно и глубоко. Ей ничего не снилось: ни кошмаров, ни воспоминаний. Лара в кой-то веке ощутила себя отдохнувшей, когда с неохотой выплыла из уютной темноты, чувствуя в теле боль исключительно приятную, а не от очередных синяков и сломанных костей. Честно говоря, ей понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить, почему было так хорошо и где она вообще была. А когда вспомнила, то… Впрочем, ничего. Лара не чувствовала стыд, или то, что поступила неправильно. Наоборот. Ей казалось, что это было самое лучшее, что случалось с ней за долгое время. Странно, но отчего-то не хотелось даже думать об этом, как о просто сексе, так как это было как-то пошло, а занятие любовь не очень подходило, ведь несмотря на притяжение и влечение, она же не была влюблена в Якова. Не была же?.. Лара попыталась отодвинуть все мысли на задворки сознания и медленно распахнула веки. Она поняла, что лежит, свернувшись калачиком и укутанная в шинель, а давно заброшенный мраморный очаг посреди комнаты был зажжен и источал тепло. Вероятно, именно поэтому Лара не околела, будучи прикрытой только плотной темно-синей тканью. Она неторопливо села на месте и огляделась, ища того, на чьи объятия с удовольствием бы выменяла шинель, под которой проснулась. Яков обнаружился около окна. К ее тайному сожалению, он был почти полностью одет, не считая отсутствия свитера и шинели, которая была на ней. Лара была уверена, что он знал, что она проснулась, но все еще продолжал смотреть в окно, а не на нее. Она закусила губу, убрала упавшие пряди распущенных волос с лица и ощутила, как в ее душе проросли первые ростки неуверенности и обеспокоенности. Ведь то, что Лара не сожалела, не значит, что Яков был такого же мнения. Особенно если учесть его предыдущие попытки отстраниться от нее и речь о том, что он слишком стар для интрижек или чего-то подобного. Она сунула ноги в сапоги, оказавшиеся рядом с тахтой, а потом и руки в рукава шинели, отмечая, что повязка с ее ребер исчезла, как и синяки под ней, а от раны на боку не осталось даже шрама. На плече и бедре тоже синяков не было, как и любых других, что у нее явно были после падения, и Лара почувствовала укол сожаления, что проспала то, как эти исцеляющие длани касались ее кожи, и не слышала, как с его уст подобно красивой завораживающей мелодии лились молитвы на древнегреческом языке. Лара встала с тахты и, решительно вскинув подбородок, готовая услышать все, что угодно, тихо подошла ближе к застывшей мужской фигуре около окна. И быстро поняла, что Яков не просто отвернулся, или не желает встречаться с ней взглядом. Он наблюдал. Лара увидела, что дождь закончился, хотя тот кусочек неба, который был ей виден, указывал на то, что рассвет еще не наступил, но явно до него осталось недолго, даже если сказать точно, сколько она спала, не смогла бы. А вот вода успела несколько схлынуть, освобождая из своего плена зал с бочками, и теперь закрывала лишь часть постамента со статуей Пророка… То есть со статуей Якова. Это было все еще так странно осознавать, что он был не просто мужчиной, к которому ее влекло, а легендарной, даже мифической библейской фигурой. «И ты с ним переспала. Трижды. И даже разок оседлала на той самой тахте, где проснулась. Плохая, плохая девочка», — игриво пробормотал ее внутренний голос, вновь, как часто бывало в эти дни, отчетливо похожий на Сэмми. Ее щеки немного потеплели, когда Лара вспомнила, что стол был не естественным местом, где они занимались сексом, и как к уже к третьему приливу удовольствия у нее немного снесло крышу. Впрочем, когда она вновь сосредоточилась на том, за чем наблюдал Яков, стало не до смущения. По помостам, больше не прикрытым водой, ходили люди. Но это были не наемники. Это были мужчины, облаченные в доспехи и шлемы с плюмажами, которые некогда носили легионеры. Они были словно статуи, сошедшие с постаментов в зале, где хранился Атлас. До ее ушей донеслись их голоса, неестественный и грубые, и ее невольно пробрала дрожь, когда она поняла, что они звучат так же, как тогда, когда покинула тот адский коридор с буквально зажаренными живьем наемниками. — Это бессмертные? — шепотом спросила Лара, завернувшись туже в шинель, застыв рядом с плечом Якова и вскинув на него взгляд. — Благодаря силе Источника, наполняющей нас, они могут меня чувствовать, как и я их, — тихо ответил он. — Поэтому они чуют, что я близко… — Но, в отличии от меня, тебя они не тронут, верно? — поделилась догадкой Лара. Яков наконец перевел взгляд на нее. — Я не знаю точно. Но знаю, что каждый смертный для них враг. Каждый жаждущий найти Источник угроза, — не стал отрицать он, и обхватил ее щеку ладонью, отчего Лара невольно расслабилась и почти бессознательно прижалась ближе, жадно впитывая его тепло. — Не бойся, я не дам им тебя тронуть. Она была рада видеть, что в его взгляде не было сожалений, скорее даже какой-то покой, будто он пришел к какому-то решению. А от нежности и даже искре голода на дне зрачков, Лара невольно ощутила, как внизу живота вновь начал тлеть жар, грозившись перерасти в пламя. — Ты же не сожалеешь, верно? — все равно выпалила она. — Почему? Ведь прежде ты… Вдруг Яков наклонился вперед и коснулся губами ее лба, нежно проведя большим пальцем по ее скуле, отчего Лара замолкла. — Время сожалений прошло, — тихо прошептал он. — Теперь я точно знаю, что ты сделаешь то, что должно было быть сделано давным-давно. Лара растерянно нахмурилась, но не успела спросить, что он имел в виду. Голоса бессмертных прозвучали так громко, как будто они были совсем близко. К счастью, они не приближались, а, кажется, наоборот уходили. — И все же, почему они такие… другие? — с любопытством спросила она, вновь бросив взгляд в окно. — Боюсь, это моя вина, — с печалью произнес Яков с глубоким раскаянием на лице проследив за ее взором. — Когда Китеж был в расцвете своего существования, я не был… хорошим лидером для своего народа. Сила Источника и власть меня, к сожалению, опьянили настолько, что я принял много плохих решений. Одним из них был воспитание в своих солдатах почти ревностное желание охранять Источник. А когда они стали такими, то ничего кроме этого желания не осталось в их сердцах. — Я была в шахтах, — рассеянно вспомнила Лара, наблюдая за тем, как двое воинов скрылись из виду. — Там заключенные добывали золото для Китежа… — Там была каторга, — неохотно подтвердил Яков. — Были пытки, суровые наказания и казни. Говорю же, я был не самым лучшим лидером в те времена. Кто-то бы даже назвал меня теократическим диктатором… Он сделал паузу. — И уже позже, после падения Китежа, я… Я убил своих соплеменников, чтобы сохранить тайну Источника, Лара, чтобы заставить следующие поколения верить в важность его охраны ото всех, не очень-то хороший лидер и Пророк, распространяющий слово Божье, а? — мрачно добавил Яков, кажется, решив, что пришло время честности. Или он пытался ее отпугнуть, несмотря на свое явно сломленное сопротивление ранее. Но Лара не была той, кого было легко напугать. И чье мнение можно было легко поменять. Она видела, что он был добрым, проницательным и сострадательным человеком. И не собиралась осуждать Якова за прошлое, когда сейчас, в настоящем, столь ясно видела его раскаяние за былое. Лара также видела, что он был ярким примером человека, несущего вину за свое выживание, вероятно, оттого Яков был почти одержим идеей защитить свой народ, который подвел прежде. И казнит себя больше, чем могла бы любые сторонние ненависть и отвращение. — Покаяние — это дверь к прощению, как я слышала, — спокойно произнесла Лара, обхватив рукой его запястье. — А в тебе этого явно столько, сколько я не в одном человеке не видела. Так что если это попытка меня отпугнуть, то ты не на ту напал, и не те слова и правду выбрал. Яков слабо улыбнулся. — Это я уже понял, — тихо произнес он, и вновь коснулся губами ее лба, заставляя тем самым ее глупое тело млеть, как кошку на солнце, а потом Лара преодолела оставшиеся расстояние между ними и прильнула к широкой груди, ощущая то редкое чувство защищенности, какое ей редко было доступно, когда теплые руки обняли за плечи и талию. Несколько минут они просто молчали. — Это Источник? Ты поэтому всегда такой теплый, и даже ныряние в ледяную воду тебе не страшно? И можешь исцелять одним прикосновением и молитвами? — все же не удержалась от вопросов Лара, чье неугомонно любопытство подняло голову в самый ненужный момент. Яков тихо засмеялся. — Да, поэтому, — с ноткой веселья ответил он и чуть отодвинулся, чтобы посмотреть на нее. — Твой пытливый ум не знает покоя, а? Знаешь, ты даже во сне бормочешь. Лара насупилась. — Именно поэтому ты оставил меня мерзнуть в полном одиночестве на этой сырой древней тахте? — дерзко спросила она, чем вызвала еще один хрипловатый смешок у Якова, который, впрочем, быстро посерьезнел. — Вода схлынула уже достаточно, чтобы мы могли добраться до лестницы, ведущей к выходу, — торжественно произнес он, заправив прядь волос ей за ухо. — Воины скоро уйдут, ибо рассвет близок. Солнце им не страшно, но они так долго жили подо льдом, что стали сторониться света. — Нас долго не было, — тихо согласилась Лара, ощущая странное нежелание покидать это место так скоро, хотя отнюдь не потому, что ей нравились запахи и пыль. — Слишком, — мрачно произнес Яков, явно переживая за дочь и свой народ, который был все еще где-то там, в окружение врагов, пока он был здесь. Лара тяжело вздохнула. — В конце концов, этот поход был бессмыслен, да? — уныло спросила она, покосившись на Атлас, невинно лежащий на одной из неперевернутых скамеек. — Ты же знаешь, где находиться Китеж и можешь указать мне вход без Атласа… — Зато Троица не знает, и без карты им будет труднее его найти, — спокойно произнес Яков, и положил руки ей на плечи. — И, Лара, входов в город, который скрыт под ледником, у подножья которого мы живем, есть только два: пробиться сквозь лед, или… Или Путь Бессмертных, которые трудно пройти смертному из-за ловушек и обрушений. Лара многозначительно вскинула бровь, переведя взгляд на Якова и ухмыльнулась. — Думаешь, это меня остановится? — дразняще спросила она, приподнимаясь на носочках и обвивая руками его шею. — Думаю, что если мы не хотим вступать в прямой бой с моими бывшими солдатами, то мы застряли здесь еще как минимум на час, или около того, — в тон ей ответил Яков, вскинув бровь. — И… — И я все еще мерзну. Так мерзну. Надо с этим что-то сделать, если ты, конечно, не хочешь, чтобы я, после всех твоих стараний по моему исцелению и спасению моей жизни, умерла от холода. А ты ведь не хочешь, верно, о великий Бессмертный Пророк? — кокетливо вздохнула Лара, и потянула закатившего глаза Якова прочь от окна, мысленно поражаясь тому, откуда это в ней вообще взялось, и отчего же именно все же его сопротивление вдруг так резко было сломлено и забыто. А потом поняла, что ей слишком плевать на это, и в данный момент она хотела урвать еще пару мгновений — отчего ее сердце болезненно сжималось в странной уверенности, что других уже не будет — перед тем, как вернется в гонку в поисках Источника и войну, откуда вероятность выйти живой была очень мала.