О любви

      Время летит и безжалостно стирает память даже о самых страшных событиях. Говорят, что именно так время лечит людские души и сердца. Раньше я в это верила. Связав свою жизнь с Киркоровым, начав все сначала, я позабыла о своём прошлом. Тогда мне это показалось так легко!       А сейчас я должна забыть уже то, что произошло со мной и Филиппом. Кстати, медовая жизнь закончилась. Навсегда.       Мы стоим в большом холле отеля, и я только что попросила своего помощника снять для меня отдельный номер. - Аллочка, ты чего? - удивленно спрашивает меня Киркоров. - Будем жить в разных номерах, - произношу я металлическим голосом.       Его глаза, добрые, наполненные светом и теплом, не вызывают у меня никаких чувств. Мне не жалко ни его, ни себя. Внутри все умерло. Может быть, ещё и оживет, но когда, я не знаю.       Когда врач сказал мне, что произошло с моим ребёнком, я не смогла заплакать. Слез не было. Только молчание. Он испугался. Наверняка, доктор подумал, что я такая сильная женщина, какую всегда изображала на сцене. Но, будучи медиком, он понимал, что сердце у меня такое же, как у всех. - Алла Борисовна, нельзя же все держать в себе. Вам надо поплакать. - Мне надо покурить, - ответила я тогда.       Не знаю, что он услышал в моем хриплом голосе, но, наверняка, многое увидел в моих глазах. Я видела глаза своих зрителей в зале и сразу узнала взгляд, которым на меня посмотрел доктор. Сопереживание, жалость, влюбленность. Конечно же, мне сразу разрешили курить. - А ты поседел, мой мальчик, - говорю я, разглядывая Филины волосы - чёрные смоляные локоны пронзили белоснежные пряди.       Мысленно передо мной встаёт другая белизна. Операционный блок, стерильная чистота и пустота внутри. Хочется завыть, но я улыбаюсь. Как я выжила тогда? Не знаю. Просто сказала себе, что я - Алла Пугачёва, и поэтому должна продолжать жить дальше. Никто другой не смог бы так, а я смогу.       Конечно, мы не единственная пара, которая пережила такую трагедию. Но, пожалуй, никого больше так не обсуждали и не разглядывали под микроскопом. От этого ещё больнее, конечно. Люди умеют растравить, растревожить то, что едва стало заживать, постоянно задевать за живое. Слава богу, среди моих малочисленных друзей таких людей нет. А всем остальным я так заморочу голову, что они будут говорить, о чем угодно, только не о том, что было на самом деле. - Филипп, не надо на меня так смотреть. Я предупреждала, что жить с Пугачёвой не так легко, как может показаться на первый взгляд. - Не надо, Алла. Не объясняй мне ничего. Я все равно не пойму. Только знай, я буду любить тебя всегда.       Ничто не властно над любовью Киркорова. Смелое заявление. Что ж, время докажет правоту его слов или опровергнет. - Филипп, увидимся вечером, за ужином, - коротко бросаю я и, взяв ключи от номера, убегаю прочь.       Да, я бегу. Бегу от Киркорова. Мне нельзя оставаться с ним наедине. Я больше никогда не буду прежней. К той Алле нет возврата. Она умерла. Там, среди холодного кафеля и стерильной чистоты, истерзанная и разорванная на части. Теперь и на сцене, и в жизни будет блистать сильная женщина. Скорее всего, вам понравится. Я умею быть очень соблазнительной, заразительно весёлой, волнующей и трогательной. Все для вас. Даже иногда буду ничтожной, вызывающей жалость. Мне не жаль себя для этого. Потому что отныне все - большая игра.       Я умерла, но Алла Пугачёва живёт. ***       Вечером я ужинаю с Филиппом. Мы много и вкусно едим и ещё больше пьем. Алкоголь помогает мне расслабиться. Забыть все равно не получится, да я и не ставлю такую задачу. Просто стараюсь не думать ни о чем. Вот у Филиппа же очень хорошо это получается. - Алла, мы же завтра в Москву возвращаемся, а давай к себе Никиту возьмём на пару дней... - А давай, - соглашаюсь я.       Но тут же, едва успев сделать ещё один глоток из бокала, спохватываюсь: - Какой Никита? Кристина звонила и предупреждала, что они на День рождения идут к его подружке из садика. - Ну, не на весь же день, - тянет Филипп и усмехается моей надуманной причине для отказа.       Я тяну коктейль через соломинку, молча. - Уверен, Кристина с удовольствием приведёт его к нам. Тем более, после детского праздника. Там же такая суета: писк, визг, детские голоса кого угодно могут с ума свести. А она молодая женщина, ей же погулять надо, оторваться. О себе подумать. Настроиться на интимный лад. Вот для этого и нужны дедушки с бабушками. - Только не говори, что ты собираешься настраивать мою дочь на интимный лад, дедушка Филипп, - уныло произношу я.       Кажется, он даже не догадывается, что для меня сейчас значит слушать о детях, их криках, детском смехе. Филипп лукаво улыбается, и глаз становится масляным. - Зачем же мне дочка, когда я уже совратил её маму.       Поперхнувшись от смеха, я едва не задыхаюсь от попавшего в горло напитка. Совратил, слово-то какое. - Ещё кто кого совратил, Филиппчик, - отвечаю я.       Внешне я невозмутима, и Киркоров не подозревает, как я дергаюсь от каждого его слова. - Аллуся, пойдём ко мне, - зовёт меня Филипп.       Терять вроде нечего. Но я должна отказаться. Нам ещё рано оставаться наедине. - Нет, Филь. Я лучше пойду прогуляюсь. Пойдешь со мной?       Филипп тут же вскакивает на ноги и подает мне руку. От такого галантного приглашения не хочется отказываться. - Хорошо, пойдём, - отвечаю я и протягиваю руку ему в ответ.       Даю шанс. Мне или ему? Да какая разница. Мы до сих пор неразрывное целое, так что этот шанс нам. На людях мне легче общаться с Киркоровым. Это не так опасно.       Но все мои намерения разбиваются на мелкие осколки. Я даже не помню, как так получилось. Филипп дьявольски хитер. Заманив меня, в конце концов, в свой номер, он не оставил мне ни одного шанса на отступление. - Алла, родная моя, девочка моя.       Его тихий голос ласкает не хуже его нежных рук. Я дрожу всем телом, а он добавляет к своим рукам мягкие и сводящие меня с ума губы. Какие-то вспышки прошлого или это уже новая история? Я тону в его руках и отдаюсь его объятиям. Доверяюсь его желаниям, вновь позволяю завладеть собой без остатка.       Оргазм настигает меня, и я кричу, будто избавляясь от тяжёлого груза на моей душе. Этот крик помогает сбросить нервное напряжение, мне сразу становится легче. Я запрещаю себе думать о том, что такое же облегчение испытывает женщина при рождении своего ребёнка. У меня почти получается не думать об этом, надо только не смотреть в глаза своему мужу. Чёрные глаза с пушистыми ресницами, как у нашего маленького. Я уверена, что взгляд был бы папин. - Аллочка, маленькая моя, не надо плакать, - гладит меня по спине Филипп. - Прости меня, прости. Я загубила твою жизнь.       Я продолжаю всхлипывать. Филипп смотрит на меня с такой любовью. - Не надо меня успокаивать, я сама, сейчас... Только хуже будет, не надо, Филипп. - Аллочка, в горе и в радости, - вспоминает Киркоров слова, произнесенные при нашем венчании.       И добивает меня, произнося со своим серьёзным лицом и искренним взглядом то, что я всегда мечтаю услышать: - Не гони меня, я буду рядом всегда.       Слёзы льются, я впадаю в тихую истерику. Наконец, вспоминаю про сигарету и прикуриваю её от зажигалки Киркорова. Он мгновенно достал её и протянул мне, а затем закурил сам. Мы с Киркоровым любим посидеть и покурить. Ещё можно поиграть в нарды. Нам хорошо вдвоём. Жизнь продолжается, я знаю это. А главное, мне есть, для кого и для чего продолжать жить. *** - Филипп, хочешь поехать на "Евровидение"? - Что, опять? Алла, ты издеваешься? - Нет, Филипп, это не я издеваюсь. Это уже надо мной. И зачем я написала эту песню? - Аллочка, а что этот мальчик из Грузии? Разве не он должен был поехать в Ирландию? - Ох, Филя! Конечно, он! Его Валера зовут. Но он заболел. Понимаешь? Со здоровьем не шутят.       Я поставила мужа в трудное положение. Хвалить моё здоровье у него язык не повернется, а хаять он тоже не посмеет. - Да, остаётся Пугачёва, - глубокомысленно изрекает Киркоров. - Помнишь, ты обещала показать им, как надо петь?