Irakusa

Капитан Леви никогда не дарил девушкам цветы. Это следовало бы знать тем отчаянным девицам, допускающим в свою голову мысль о том, чтобы построить отношения с этим мужчиной. Построить. Словно не было предельно ясно, что не хватит и тысячи колоссальных титанов чтобы возвести стену такого размера, которая смогла бы удержать за собой капитана одной из команд разведки. Он без колебаний выбил бы её с полуоборота — полу взмаха — гибкой ноги, как прошёлся однажды по лицу Эрена Йегера. По его лицу, плечам, рёбрам. Разбрызгал кровь по белому полу зала суда и с отвращением вытер таким же белоснежным платком каплю красной жидкости, ненароком попавшую на его впалую щеку, аккурат в тень под глазом, никогда оттуда не сходящую.        Хотя, если уж откровенно, то у тех нескольких юных особей, выпустившихся из кадетского корпуса и увидевших капитана в действии на поле битвы с громадинами, перед глазами отчётливо появилась лишь картинка того, каким жёстким он может быть в постели. И никого из них не смущал тот факт, что Леви ни разу не был замечен с женщиной. Никто не додумался отпустить гнилую шутку, что этот опытный боец начищает клинок какому-нибудь Эрвину Смиту. Или Эрвин Смит делает это с ним.        Девушки хихикали в столовой, без смущения оговаривая друг с другом, как именно представляют взаимодействие с капитаном: на себе, под собой, в душевой, в зале собраний, или даже на чëртовом столе, за которым они сидели в окружении столовых приборов, не давясь недосоленным супом с куском ржаного хлеба.        Они чуть ли не спорили друг с другом, кому из них удастся вызвать на лице темноволосого мужчины улыбку, вызванную неумелым флиртом, даже если эта улыбка и будет насмешливой. И они хихикали с удвоенным удовольствием, когда Леви смирял их недовольным взглядом вместо растягивания губ; вычисляли, на ком из них этот взгляд останавливался дольше. Форменное помешательство, подстëгиваемое тем, что никто не мог знать наверняка, выживет ли на следующей вылазке, а оттого и забивал голову последней радостью.        Микаса, которой не всегда удавалось избегать этих разговоров, лишь поджимала губы и хмурилась, недоумевая от их безалаберности и беспечности по отношению к собственной жизни.        Вместо того, чтобы лишний раз поупражняться в своевременном выхватывании меча, ловкий взмах которого задевал слабое место титана — интересно, у него большой? мне рассказывали, что от роста зависит этот фактор… ; вместо проверки УПМ перед запрыгиванием на лошадь под звук открываемых ворот — как думаете, он меня накажет, если я взлохмачу его волосы, испортив пробор? Вместо того, чтобы убедиться, что пушка с сигнальным огнëм заправлена краской под завязку — а может он возбуждается, когда убивает пятнадцатиметрового?        И всё это приправлялось всё тем же нелепым хихиканьем, от которого Микасе казалось, что вот-вот должно заложить уши, но она в который раз перехватывала несколько блаженный взгляд Ханджи, где таилось… понимание? Оттого та и не делала замечаний, прекрасно слыша ребяческие предположения. Чего можно было ожидать от женщины, исходившей слюной при виде того, как титан почти разумно шевелит глазами или издаёт звук, похожий на человеческую речь? Вот кто точно от них возбуждался. Уж никак не капитан Леви.        Но Микаса сдерживалась, мысленно прикусывала себе язык, чтобы не рявкнуть что-то жестокое и пресекающее, когда тема содержимого выглаженных брюк воина поднималась вновь. Она не смела запрещать другим радоваться, даже если это была откровенная пошлость.        Девушка отвлекалась на утихомиривание Эрена, когда тот вëлся на бессмысленные провокации ребят, завистливо комментирующих его способность становиться титаном. Не знающих, что это приносит только боль. Жгучую, отягощающую боль, в особенности тому, кто собственными глазами видел, как в пасти уродливого великана исчезает его мать.        Микаса сдерживалась, чтобы не огреть кого-то из девушек чем-то тяжёлым, да хотя бы ботинком, чтобы они заткнулись и прекратили делиться своими фантазиями, смущая парней — просто поразительно — не возникающих по поводу того, что сверстницы насочиняли о капитане, который был значительно старше их.        Микаса отказывалась верить, что в таких разговорах нет ничего зазорного. Да, они были воинами, но они также были девушками и юношами, вторые из которых занимались тем же — обсуждением прелестей, скрытых под тесной формой и курткой с нашивкой. И Микасе стоило радоваться, что парни вели склизкие беседы не об их капитане, а о женском поле, и о ней, в частности. О Микасе, способной таким же угрюмым выражением лица, как и у Леви, положить почитателей на лопатки, указав место; вырубить одним ударом сильной руки, прокачанной на обязательных тренировках и в свободные часы, которые другие проводили совершенно иначе.        Через время Микаса смогла выдохнуть с облегчением, заметив, что разговоры стихли: больше не было мерзких шуточек про связывание рук белым жабо или женскую грудь, сжатую маленьким пуговицами рубашки, составляющей форму разведчиков. Повзрослевшие под влиянием боевых задач дети испытывали наяву влажные фантазии, растворившиеся в щелях деревянных стульев большой столовой.        Микаса видела то, чем они занимались, прячась по углам общежития. Молодые солдаты касались друг друга руками и языками, вздыхали и стонали, порой, не стесняясь того, что их могли застукать. Казалось, будто бы в воздухе распылили невидимое неизведанное вещество, созданное Гришей Йегером в своём подозрительном подвале и превратившее ребят в изголодавшихся животных, нуждающихся в ласке; знающих, что числясь в рядах разведки, они всегда будут одной ногой в могиле — ногой, к которой потихоньку привязывают камень.        Микаса не понимала, почему к ней в лëгкие не попадала эта парящая кислота, превращающая мозг в зефир, а тело в сахарную вату, стремящуюся прилипнуть к другому телу. До одного вечера.        Тогда она потеряла свой красный шарф — тот самый, связывающий её и Эрена сквозь жестокие годы, перемолотившие их детство в кашу, состоящую из запаха крови, хруста костей и крика сквозь нескончаемые слëзы.        Она неслась по ступенькам на этаж в зал, где обычно собирались разведывательные группы для обсуждения мотивов очередной вылазки, хоть мотив и был всего один — разгадать тайну происхождения титанов. На каменные стены падали блики от зажжённых факелов, огонëк которых дëргался из-за взмахов растрепанных волос девушки.        Перепрыгивая через ступеньки, она наконец добралась до нужного пролëта и свернула в коридор, где слева располагалась дверь в нужное помещение — точнее, Микаса надеялась, что дорогая сердцу вещь покоилась именно там, сползшая по спинке стула, куда девушка её и вывесила, когда от горячих споров стало душно. Перед глазами на секунду даже вспыхнуло выражение лица Армина, проводившего её жест удивлённым взглядом. Видимо, светловолосый парень был уверен, что Микаса не прощается с поношенной тканью даже когда принимает душ. Но, естественно, до такой дурости она не доходила. Пока что.        Шаги гулко звучали в просторном холле, где выщербленные стены были украшены вдвое меньшим количеством осветительных приборов. Аккерман уже почти коснулась тяжёлого рычага на двери, но вовремя отдернула руку, увидев, как створка открывается в другую сторону и глаза сосредотачиваются на фигуре, появившейся в проёме. Леви.        Леви, поздним вечером находящийся не в своей личной комнате, походившей на маленькую квартиру благодаря высокому рангу; не в ночном заведении, где ему наливали крепкое пойло, от которого у обыкновенного человека косили глаза сразу после первого глотка, а ему хоть бы хны; и не в пропахшей сигаретами вместе с тошнотворным маслом для тела комнатушке элитной по меркам Троста проститутки, где он бы сбрасывал напряжение.        О том, почему её взволновало последнее предположение, Микаса решила подумать позже. Например, после того, как заберëт свой шарф, отдав честь капитану, и вëрнется к подготовке ко сну в своей комнате.        — Капитан, — ровно произнесла девушка, стукнув в отточенной манере кулаком по груди и взглянув немного выше и правее головы мужчины. Её спина была до такой степени ровной, будто она изо всех сил пыталась показать капитану свою значимость лишь за счëт роста. Будто она не была той, кто уступал в силе и ловкости среди всех разведчиков лишь как раз таки Леви.        — Забирай, — сказал он, вытянув вперёд руку, на предплечье которой была ровно сложена ткань, под блеклым освещением кажущаяся коричневой. Лицо капитана ничего не выражало, кроме как — возможно, Микасе показалось, — лёгкого раздражения, будто бы его вырядили в посыльного или… горничную, убирающую за нерадивымии хозяевами поместья разбросанные вещи, к тому же и скомканные как устарелая, пожелтевшая от сырости газета. — Нечего оставлять своё тряпьё где попало.        — Извините, — не понижая тона, деревянно проговорила девушка, разжав кулак и протянув руку к шарфу. Леви терпеливо ждал, глядя на солдата из-под прямых бровей и без намëка на поднятие головы. Он не чувствовал ни малейшего дискомфорта из-за разницы в росте. Он всегда был и будет на ступень выше неё и никакая фигуральная табуретка для этого не понадобится. — Благодарю.        Микаса сжала в руках шарф, не решаясь накинуть его на шею, боясь, что её сочтут за ненормальную. Зависимую. Хотя кто из них вообще мог считаться нормальным после всего пережитого?        Но всё же постоянно зарываться в ткань, постепенно начинающую дышать на ладан, было чудно. Тем более, для капитана Леви, желающего видеть всё чистым, буквально вылизанным до блеска и, если не в идеальном состоянии, то точно аккуратно заштопанным. Вышивкой крестиком, например.        Она замялась, не зная, следует ли пожелать главе отряда спокойной ночи. Каким бы глупым это не казалось, ребята ещё со времён полигона для учений заимели привычку говорить друг другу устаканенную фразу, вкладывая в неё по-детски наивную мечту действительно хорошенько отдохнуть и однажды, проснувшись утром, узнать, что титаны канули навсегда. До одури глупо прозвучало бы, особенно, когда видишь темнеющие под прищуренными глазами синяки. Явно поселившиеся там от хронического недосыпа.        — Не замечал за тобой раньше рассеянности, Акерман, — добавил мужчина и сделал шаг в сторону, откуда пришла Микаса. Промелькнул ближе, чем то позволяла субординация, окатив травяным запахом. Это что — крапива? — Иди отсыпайся.        Он уверенно пошёл к лестнице, не оборачиваясь, оставив девушку задумчиво смотреть ему вслед, чувствовать под подушечками пальцев потëртости на ткани, норовящие превратиться в дырки. Смотреть и думать о том, почему Леви выждал, пока она заберёт вещь, а не швырнул ей её в лицо от нетерпения, приговорив, что она тратит его время. Позволил ненарочно слегка мазнуть пальцами по своему рукаву. Или зачем в странной форме пожелал ей того, чего не сказала она сама? И что он вообще тут делал в одиночестве?       

***

       Микаса знала, для чего она здесь. Как и все остальные присутствовавшие, девушка выслушивала речь Смита, чеканящего фразы, что были похожи одна на другую. Если он думал, что поддержит таким образом командный дух, то он глубоко заблуждался.        Ханджи, Леви и несколько человек из его окрещенного элитным отряда усталым взглядом водили по развёрнутой на столе карте, где были отмечены точки наибольшего скопления титанов. Возникало чувство, словно они превращались в охотников, выслеживающих каких-нибудь диких кабанов или лосей, забивающихся в лесную чащу и смиренно ожидающих момента быть съеденными. Будто они сами, выходя за стены, автоматически не становились лакомством для бесполых великанов.        Микаса хотела бы знать, для чего она здесь, ведь она никогда не подавала голос на таких сборах, пока её не спрашивали. А её и не спрашивали, в отличие от Армина, с запинками объясняющего командующему Смиту некоторые трудности, что могут возникнуть, если они не проверят план в миллионный раз, кажется.        Леви, сидящий по правую руку от неё, внезапно поднялся, совсем немного отодвинув стул и уперев ладони в край стола. Девушка медленно скосила глаза в его сторону, пока он делал ёмкие замечания тому сумбуру, что развели его — он бы сплюнул от такого слова, — коллеги, противореча его собственному представлению возможной ситуации за Стенами. Мужчина стал водить указательным пальцем по пересекающимся линиям на изображённой местности, периодически ловя кивки Ханджи, на удивление, соглашавшейся с поправками.        Микаса обратила внимание на чашку недопитого кофе, которую капитан, по обыкновению, брал пальцами за края, игнорируя ручку. К ней в голову проникла мысль о том, как бы все удивились, если бы Леви вымочил кончик пальца в горьковатом напитке и стал проводить коричневую, полупрозрачную влажную полоску по широкой бумаге, практически рисуя замысловатые узоры, словно работая с холстом, а не со стратегией.        Она откашлялась, когда поймала себя на том, что слишком уж пристально смотрит на выступающие на ладони Леви от проделываемых движений косточки. О чëм он вообще сейчас говорил?        Видимо, её кашель был слишком громким, или раздражающим, так как, садясь на обратно на стул, капитан окинул её взглядом, хмурясь. А потом, закинув ногу на ногу, коснулся мыском ботинка голени девушки, и она замерла. Сложив руки на груди, Леви склонил голову, будто стараясь отгородиться от окружающей его обстановки, и не ощущал ничего необычного. Но прикосновения, даже такие мелочные, были редкостью с его стороны, если это не было спасением жизни на территории титанов, когда прижать к себе чужое раненое тело и переместиться на отдалённое от места сражения дерево с помощью УПМ — норма.        Микаса хотела было отодвинуть ногу, но Армин, сидящий слева, поднялся и вскинул руку, передавая через неё и капитана свëрнутый пергамент Ханджи, которая едва не легла на Леви, протягивая руку в ответ. Девушка перестала шевелиться вовсе, зарыв нос в складки шарфа и до конца собрания концентрировалась только на ощущении прикосновения к голени, которая бы онемела, если бы не тренированное тело с никогда не расслабляющимися мышцами. И всё это время Леви вёл себя как будто так и надо, периодически на несколько миллиметров сдвигая стопу, чтоб получалось поглаживание. Или Микасе это только мерещилось?        После того, как все покинули пропитавшийся разговорами на повышенных тонах и разящей в воздухе силы различных темпераментов кабинет, Микаса, оставшаяся последней, решила выйти на улицу, чтобы под шуршание листьев со свисающих ветвей лип подумать. Поперебрасывать обрывки мыслей по стенкам мозга, дабы те склеились в единую картину и дали ответ на вопрос: «Мне нравится капитан Леви?»        Нравился ли ей капитан Леви? Конечно, если говорить о его навыках в бою, умении быстро ориентироваться в сложных ситуациях и держать в железном кулаке дисциплину в своём отряде. Но нравились ли ей его грубость, замкнутость и нелюдимость? Нет, ведь все эти черты были присущи и ей, хотя она не собиралась думать, нравилась ли себе сама — в эти дебри нельзя было забираться ни при каких обстоятельствах. Нравился ли капитан Леви ей как мужчина? Она прикрыла глаза, выдохнув и ощутив покалывание на ладонь ниже колена, где-то на маленьком отрезке, которого касались каких-то десять минут назад, пока нога в тяжёлом ботинке не съехала, направляемая хозяином, поднявшимся со стула.        Микаса никогда не представляла себе, что значит, когда тебе кто-то нравится. Были Эрен и Армин, являющиеся её лучшими друзьями, разве что с Йегером была более крепкая связь, совсем чуть-чуть больше. И какое-то время девушка убеждала себя, что это и есть то самое «нравится», но глядя сейчас на то, что творят половозрелые ребята из корпуса, она разочаровывалась в своих догмах. Ей никогда никто не нравился. Ни к кому не хотелось прикасаться и ощущать ток, проходящий по венам. Тот самый, что окатил её, когда она забрала сложенный шарф с предплечья капитана.        Микаса прислонилась к каменной кладке стены, не обращая внимание на расшатанную лавку слева под закрытым ставнями окном — на кухне в такое время обычно никого не было, время ужина закончилось. Она не испугалась, когда отворилась дверь и, если бы открыла глаза, то увидела, что нарушить её мнимый покой вышел тот, про кого она думала.        Половицы веранды поскрипывали, когда Леви подходил к ступенькам и, спустившись на одну вниз, присел на поручень, на котором не упускали шанса вырезать ножом послания потомкам новобранцы. Он молчал и Микаса была уверена, что её просто не заметили, ведь будь то Жан или Саша, то они непременно бы решили начать бессмысленную беседу. Девушка медленно считала до ста, сосредотачиваясь на отдалённых голосах, шуме воды из душевой на втором этаже и запахом весенней травы, примятой к земле от часто ступающих по ней людей.        В какой-то момент она решила, что её вечерний компаньон ушёл, собрав, как и она мысли воедино, и, открыв глаза, почти сразу увидела направленный на неё взгляд. И тут же отвела свой, ощутив себя некомфортно в привычной форме.        — Чего прохлаждаешься, Аккерман? — бросил Леви, спрыгнув с перекладины и спустившись с двух других ступенек на землю.        — Жду, когда освободится душевая, — ответила первое, что пришло в голову, улавливая как скрипнул вентиль, останавливающий поток воды. С каких пор капитан заговаривает первым с подчинëнными, когда это не касается миссии? — Я вам мешаю?        — Тупыми вопросами, разве что, — ответил он и отвернулся. Стал глядеть куда-то на верхушки деревьев вдалеке, на часть которых попадал лунный свет. Он был без куртки и так было заметно, что его брюки скорее бежевые, в отличие от белой рубашки, обычно скрытой дополнительным слоем одежды. Микаса не брала во внимание такую мелочь, но кто угодно бы согласился, что капитана точно это неравенство тканей не устраивало. Или он, всё же, не такой дотошный, каким хочет казаться?        — Я пойду, — отчиталась Микаса, не зная, зачем ему эта информация. Мужчина определённо хотел побыть один, демонстрируя ей свою спину и затылок с идеально лежащими прямыми волосами.        — Стоять, — мрачный тон голоса вынудил девушку застыть, успев поставить ногу лишь на первую ступеньку. Она обернулась на Леви, стоящего в полоборота и хмуро смотрящего в её сторону, словно он обдумывал, как бы резче объявить ей выговор за... Да плевать за что, лишь бы нагрубить.        — Капитан? — вопросительно подняла брови Микаса, которые скрылись под свисающими волосами. Казалось, нерв на шее защемило, и она не сможет повернуть голову обратно.        — Почему ты смотришь на меня так виновато? — он развернулся полностью и сделал шаг вперёд, внимательно глядя девушке в лицо.        Виновато? Если Микаса и чувствовала перед ним вину, то только за то, что не доложила о тех пошлостях, направленных в его сторону, что слышала от бывших кадеток. И то только потому, что надеялась, что он предпримет меры, чтобы это прекратилось — ей нужно было поберечь уши и желудок, еда из которого не должна собираться комом в горле от нежелаемых картинок перед глазами. Он чëртов капитан отряда разведки, а не столичный бард в цветастых колготках, мать его за ногу! Да и как ей нужно было на него смотреть? Затравленно? Уважительно и с почëтом? Так же, как и на других ребят? Вообще не смотреть?        — Я так... — В горле неприятно запершило, будто бы предупреждая Микасу об опасности. Леви прищурился, выжидая ответа и приподняв подбородок, чтобы смотреть прямо в глаза. — Я на вас так не смотрю.        Девушка не успела охнуть, как капитан резко двинулся на неё, из-за чего та оступилась и грохнулась на вторую ступеньку, рефлекторно схватившись вытянутой рукой за поручень — крошечный скол впился в большой палец. Взгляд метался по лицу мужчины, поставившего ногу на первую ступеньку возле её слегка согнутого локтя и положившего предплечье на своё колено. Микаса должна была вскочить, встать в боевую стойку, как тело обычно и реагировало на опасность, но...        — Не нужно мне врать, — тихо произнёс он, на секунду взглянув на сжатые на перекладине пальцы Микасы. Побелевшие от напряжения. — Если есть что-то, в чëм ты сплоховала и я об этом не знаю, то лучше скажи сейчас, — его дыхание было глубоким, словно он готовился к прыжку. — Чтоб потом не было проблем.        Кончики пальцев покалывало, пока ладонь девушки лежала на деревянной ступеньке тыльной стороной вниз, и пальцы были еле согнуты, а над ними, хоть и на расстоянии, был пах капитана. Микаса приказывала себе не смотреть туда, не поддаваться на провокативные воспоминания, состоящие из сплетен даже тех девушек, которые числились в составе королевской полиции. Меня не должно это волновать.        — Мне не следовало забывать свой шарф, — выдала Микаса, вспомнив последний раз, когда они с капитаном контактировали наедине. Надо же, прошли одна вылазка, пьянка в столовой в честь её успешного завершения из-за обнаруженного излюбленного места пребывания титанов, и пара тренировок, где Конни едва не расшиб голову, отклоняясь от замаха Леви, любезно согласившегося на помощь в оттачивании хромающих аспектов подготовки некоторых солдат. И всё это за какие-то две недели. — Но я ведь извинилась, капитан.        Глаза Леви сузились и он склонился ещё ниже, так, что пряди тёмных волос коснулись скулы девушки. Ей спëрло дыхание от концентрации аромата крапивы в загустевающем воздухе между ними.        — Видимо, ты не до конца уверена в силе своих слов, солдат, — шепнул он на ухо, опалив дыханием. — Попробуй-ка ещё раз.        — Прошу меня простить... — Отчасти вопросительно начала девушка, но уловила, как Леви покачал головой.        — Слишком высокопарно, не находишь? — мужчина перевёл взгляд на лицо девушки и провëл им ото лба к подбородку, вернувшись к глазам. — Прояви изобретательность, Аккерман. Тебе же это свойственно на тренировках.        Микаса не знала, как ей реагировать. Допускать мысль, что капитан был пьян — глупо, ведь запаха спиртного не ощущалось и близко, да и слишком уж сосредоточенно он её разглядывал. Разглядывал. Что он намеревался делать? Дело было явно не в грёбанных извинениях за грëбанный шарф.        Пальцы отпустили деревянный брусок и девушка несколько раз их согнула и разогнула, возвращая кровоток, но не знала куда деть руку. Из возможных вариантов опоры было лишь... ничего, кроме ладони Леви, расположившейся возле бедра Микасы. Она ответно рассматривала его, почти что ныряя в тени под глазами, но пробравшись ниже, наткнулась на расслабленные тонкие губы, обрамлённые гладко выбритыми щеками, так, что можно было предположить, будто там никогда и не начинали расти волосы. И что-то толкнуло её на то, что она сделала дальше. Что-то, заставившее её прикрыть глаза и мягко коснуться сухими губами губ Леви. Невесомо, будто к куску айсберга, который она не видела ни разу за свою жизнь, но слышала о таком явлении от Армина. И не почувствовать никакой отдачи, кроме выдоха, даже хмыка, вынудившего отстраниться и распахнуть глаза. Сжать руку, лежащую на ступеньке в кулак, готовую врезать в любой момент. Почему ты не сделала этого раньше?        — Нежно, — прокомментировал Леви, и это должно было прозвучать ехидно, возможно, с весельем, но хмурый взгляд абсолютно не вязался с услышанным девушкой словом. — Оставь это для Йегера.        Слоги имени друга утонули в новом ощущении, пронзившем легкие, когда Микаса задохнулась о накрывших её рот губ. Капитан схватил её подбородок, потянув на себя и укусив за нижнюю губу — из маленьких трещинок тут же выступила кровь, таким сильным был напор. Его язык мазнул по нëбу и переплелся с её языком, отчего девушка дëрнулась, не привыкшая к подобным ощущениям, к подобному нарушению границ её тела. Она попыталась как-то ответить, но лишь давилась слюной, когда капитан повернул голову и сместил руку с её подбородка на шею, сдавливая и заставляя бьющуюся жилку упираться в его большой палец.        Микаса дышала носом, улавливая свежий травяной аромат, смешиваемый с хвоей от стоящих вдалеке сосен, и не знала, как оторваться. Как сбежать от придавившего её к ступенькам капитана, хотя на деле хотела сжать в руках его белую рубашку, смять её так, чтобы снова виновато глядеть на мужчину, который... что? Наказывал её сейчас? Если да, то очень отдалëнно, раз из груди Микасы невольно вырвался стон, когда ладонь Леви сжала её грудь.        Она чувствовала как горит лицо, а по подбородку стекает неравномерная мокрая дорожка слюны, смешанной с кровью из треснутой губы. В какой-то момент дышать стало совершенно невыносимо и девушка резко разорвала поцелуй — влажный отзвук резанул по ушам, а по груди прошёл холодок, когда оттуда исчезла мужская рука. Глаза забегали по всё такому же бледному лицу капитана, изо рта на котором вырывались порывистые вдохи и выдохи — единственное свидетельство того, что он правда делал с ней то, что делал, бесстыдно рассматривая пунцовые щëки и растрепавшиеся волосы, вылезшие из-под перекосившегося шарфа.        — Считай технику отработанной, — произнёс Леви и, зачесав волосы пятерней назад (они тут же вернулись в исходное положение), разогнулся и поднялся на веранду. Через три с половиной секунды входная дверь захлопнулась и вместе с этим Микаса приняла сидячее положение, прикрыв лицо руками.       

***

       Обработанная рана на бедре периодически открывалась снова и молила о том, чтобы на ней сменили повязку. Микаса смазала участок на внешней стороне смесью из трав — сильно пахнущую и оставляющую следы на одежде, если вовремя не отмыть от неё руки, и обмотала кожу светло-серым бинтом, повязывая не тугой, но замысловатый узел.        Она сидела на кровати в простой зелёной майке и белых трусах, которые выдавались комплектом к форме, и другие девушки избегали того, чтобы надевать эти вещи в свободное время. На кровати Саши напротив лежала короткая ночнушка, которую она где-то откопала, когда они были последний раз в городе. Микаса бы и не подумала обалдевать, если бы льняная вещь оказалась краденной. Какая разница — картошка с кухни или платье из магазина? Браус не смущали такие авантюры. Её хвостик каштановых волос как раз появился в дверях — она заходила спиной, держа в одной руке зубную щётку и полотенце, другой закрывала проëм.        — ... сама твою башку расшибу! — Послышалась обращëнная к кому-то угроза девушки прежде, чем створка захлопнулась, пустив поток воздуха по комнате. Микаса повернула голову в сторону соседки.        — Мне кажется, Конни даже не запомнит то, что ты ему сейчас сказала, — пробубнела Аккерман и подтянулась на кровати, упёрлась спиной в прохладную стену. — У него приличное сотрясение.        — Да знаю я! — воскликнула Саша, грозно взглянув на Микасу и отшвырнув полотенце на свою кровать. Она подошла к тумбе, выдвинула ящик и забросила туда щётку. Поберегите крылья свободы сердце Леви — он был бы в ужасе от таких действий. — Просто бесит, что он так... так...        — Беспорядочно? — подсказала Микаса.        — Да! Он как попало относится к тому, чтобы уберечь свою шкуру. Так приложиться о камень, когда тебя отшвыривает титан!..        — Его ведь не сожрали, чего ты? — Аккерман не горела желанием выслушивать причитания Саши, когда в их случае стоит быть благодарным судьбе, что все вернулись домой живыми и с целыми конечностями. — И в дебила он не превратился, выдохни.        — Конечно! Он и без того дебильный, — согласилась Саша, дернув бровью. И прыснув. Похоже, никто из них точно не вернёт себе как минимум одну здоровую составляющую — психику. — Надо спать ложиться, пока я не психанула и не надавала ему дополнительных лящей за...        — Спокойной ночи, Саша. — Прервала Аккерман, опуская голову на подушку и, немного кривясь, подоткнула между бёдрами одеяло, чтобы не раздражать повязкой здоровую ногу. К утру должно было стать легче.        Она слышала шорох одежды и отбрасываемые под кровать ботинки, пока Браус переодевалась в своё лёгкое одеяние, которое обязательно во сне задерëтся до самой шеи и девушка начнёт возмущаться, что снова чуть не удушилась тонкими лямками, а ко всему прочему ещё и замёрзла, так как скомкала одеяло в самих ногах, вместо того, чтобы нормально укутаться. И плевать, что за окном практически пришло лето и они не закрывали створки, чтобы не покрываться испариной и не задыхаться от отдушки потухшей свечи.        Глубоко вздохнув, Микаса водила глазами под веками, настраиваясь на сон, как вдруг:        — А ты заметила, какой у капитана живот? — Черт подери, только не это.        Пружины скрипнули, оповещая о том, что Саша повернулась лицом к соседке и уперла ладонь о голову, выжидая, пока та обернётся в ответ и поддержит разговор. Будто не знала, что Аккерман никогда не бывает настроена на задушевные беседы.        — Человеческий, полагаю, — вздохнула девушка, отбросив волосы с шеи, чтобы было не так жарко. Из-за погоды, конечно же.        — Не-е-ет, — заговорщицки протянула Саша и издала то глупое хихиканье, преследовавшее Аккерман ещё пару месяцев назад. — Я имею ввиду те полоски... ну, по бокам... — скорее всего, она говорила про косые мышцы, оголившиеся из-за того, что Леви разодрал рубашку торчащими из дерева сучьями, когда, ворча, затаскивал туда Спрингера, раззадорившего титана на то, чтобы тот едва не угробил его об камень. Микаса тем временем сменяла затупившееся лезвие, параллельно вычисляя, скольких секунд ей хватит, чтобы допрыгнуть до шеи двенадцатиметрового и поставить рекорд. Хотя, она ведь не вела подсчëт. — ... когда капитан пролетел между двумя выродками, разрез на его рубашке стал шире и...        — А разве вы с Конни не занимаетесь этим? — Не выдержав рассказа, прервала Микаса, приподнявшись на локте и взглянув на Сашу из-за плеча. — У него тоже есть... — она помедлила, осознавая как ребячески всё звучит. — ... живот.        Браус запнулась, округлив глаза и покраснев. Показалось, что на уголке её рта скопилась слюна, как обычно бывало, когда девушка чуяла запах какой-нибудь еды.        — Ну да, есть, — промямлила та, соскальзывая ладонью с лица и плюхаясь щекой на подушку. — Но это не твоё дело, чем мы там занимаемся.        — А тело капитана, значит, твоё? — Сыронизировала Аккерман и перевернулась на спину, положив ладонь на одеяло на уровне груди. Там, где сердце слегка ускорило ритм.        — А нём не написано, — парировала Саша и показала язык. — Эх, я бы его на качество проверила.        — Чего? — нахмурившись, повернула голову Микаса, чтобы увидеть мечтательный взгляд соседки. — В каком смысле?        — В прямом, Микаса, — улыбнулась шатенка, облизнувшись. — Я же люблю мясо, а люди тоже мясо. И капитан Леви тоже мясной... Жилистый такой и, наверное, ароматный, как бекон, — с каждым словом Микасе становилось всё хуже. — Вот бы запрыгнуть на тот кусочек, что он прячет в брюках. Про него уже давно толкуют, правда, я уверена, что никто пока не добрался...        — Это какое-то... — Аккерман сглотнула ком в горле. — Это какое-то мышление титанов Саша. Звучит так, будто ты его съесть собралась. Это... дико.        — Вот как раз и нет, — опять издала смешок Браус, словно знала какой-то секрет. — Может я его укушу, так, немножко, — она прикрыла на мгновение глаза. — Или лизну, — добавила, сжав одеяло в кулаки и подтянув к лицу. — Но ничего из того, что творят те уроды. И потом расскажу тебе, если захочешь. Даже не пожадничаю!        — Не нужно, — серьёзно проговорила Аккерман, на что Саша лишь хмыкнула и, пожав плечами, повернулась к стене. Но через минуту добавила: «Моё дело предложить».        Микаса закатила глаза в ответ и на этом их обсуждение завершилось. Дыхание в полутора метрах от девушки быстро стало размеренным и Аккерман прикрыла свои глаза, поняв, что больше приставучая соседка её сегодня не потревожит.        Под веками мелькали образы двухдневной вылазки, что завершилась утром, но все были так взбудоражены, что решили пойти отсыпаться вечером, после того, как вдоволь наматерятся, нормально пообедают и выстирают вещи, что было адекватным методом для выплеска адреналина. А, и то, на что намекала Саша, приплетая капитана Леви. То, что проносилось в мыслях девушки, хоть она до последнего делала вид, что ни в чëм таком совершенно не заинтересована. Ни в косых мышцах, которые заметила, когда мужчина, сложив зелёный плащ на поваленное дерево недалеко от штаба, отпивал воду из фляги, а мелкие капли попадали на его вспотевшую шею и уцелевшие части рубашки. Ни во всём его торсе, открывшемся взору отряда, когда мужчина злостно содрал ошмëтки и понëс их с собой в помещение, видимо, для того, чтобы пустить на растопку камина или на тряпки для протирания своих же ботинок, на которых не должна была оставаться грязь. Торсе с легко отслеживающимися выделяющимися мышцами на груди и том же животе, перекатывающимися на руках и переходящими в крепкие плечи.        Микаса впервые видела его полуголым, хотя другие парни не стеснялись раздеваться, чтобы легче переносить жару, да и многим было чем покрасоваться. Тот же Эрен или Жан не были обделены хорошей мускулатурой. Но кто же знал, что девушку огорошит такой вид их элитного капитана. И она отгоняла от себя его образ, подчеркнутый тёмными волосами, идеально разделёнными на пробор, и вечно хмурым взглядом до самого вечера. Как и четверо суток до этого, с момента, как поднялась со ступеньки на веранде и оправила одежду, вытерла уже высохшие губы и подбородок. На дрожащих ногах дошла до душевой и осела там на пол, обняв колени. Вообразила себе, что взяла на душу грех, хотя даже не знала такого слова. Как и не знала о том, что есть такое понятие, как «вера в Бога». Стояла под потоком воды, ощущая как волосы намокают и липнут к лицу, и по ним скатываются эфемерные остатки пахучей крапивы.        Думала. Думала. И думала, что ей со всем этим делать, но встретившись с ничего не выражающим взглядом капитана на следующий день, приказала себе затолкать размышления поглубже, на тот же подземный уровень, где прятались сведения о титанах, кажется.        Ночной ветер прошёлся по плечам, прикрытым широкими бретелями майки. Лицо Леви всплыло перед глазами и Микаса их открыла, утыкаясь в потолок, где проходила кривоватая трещина. Совсем не похожая на ровный пробор на голове капитана. Надо бы её замазать.        Зачем он её поцеловал? Не может быть, чтобы им руководили звериные инстинкты, когда ладонь сжималась на небольшой груди и сосок предательски затвердел, послав сигнал в мозг издать стон. Девушка просунула руку под тонкое одеяло и провела двумя пальцами по впервые тронутому мужчиной месту. Тихо выдохнула, когда тело отреагировало почти так же. Даже если Леви управляли проснувшиеся гормоны, то почему он набросился именно на неё, а не воспользовался одной из тех девушек, облизывающих его взглядом?        Другая рука медленно подняла майку за край, сворачивая и комкая где-то на ключицах. Обхватила правую грудь, сминая на тот манер, который использовал капитан. Бёдра потëрлись друг от друга, когда Микаса подумала, что... я ему нравлюсь? Неужели тогда он специально дожидался её у двери с шарфом наперевес, будто знал что она явится? Знал, как она оцепенеет, когда погладит её по ноге? Знал, что она обязательно выскочит на улицу, чтобы нагнать и... чуть ли не растерзать её губы, прижав к деревянным доскам.        Неужели он... он хочет меня?        Девушка зажмурилась и, прикусив только-только зажившую нижнюю губу, проникла рукой в трусы, огладила лобок и, раздвинув ноги, коснулась клитора. Пискнула, открыла глаза и пугливо посмотрела на Сашу, мирно спящую лицом к стене. Выдохнув и резко махнув головой, отгоняя стеснение и навязчивые мысли о своих — таких запретных — действиях, очертила пальцем ореол соска и огладила комок нервов круговым движением. Вжалась головой в подушку, вспомнив шёпот Леви над ухом, запустивший мурашки по затылку. Попробуй-ка ещё раз...        И она пробовала, проводя между повлажневших складок пальцами, воссоздавая в памяти скользящий по ней серо-синий агрессивно спокойный взгляд, в котором не читалось ничего хорошего, и то, как рука Леви порхала над расстеленной картой. Воображала, как эти сильные ладони коснутся её там же, где она пыталась довести себя до точки, на которой в мозгу начнут взрываться перемешанные между собой оттенки сигнальных огней, похожие на цветы, которые однажды собрал Армин и поставил в надколотую вазу на кухне, завуалировал свой дружеский подарок ей, дежурящей в тот день. И в момент накрывшего её чувства, когда она стиснула зубами зелёную ткань майки, мыча как можно тише, чтобы не разбудить соседку, к вспыхнувшему перед глазами лицу Леви добавилась и его протянутая к ней рука с несколькими полосками шрамов, держащая букет из красных маков и ранних, ещё жёлтых одуванчиков.       

***

       Грязь. Микаса тëрла руки хозяйственным мылом, запах которого неприятно впивался в ноздри и попадал в горло, отчего приходилось сдерживаться, чтобы не закашляться и не привлечь внимание Жана, складывающего тарелки на полку в шкафу. Он бы точно отпустил какую-нибудь шуточку на тему того, что у сильной и волевой Аккерман развилась аллергия на простое мытьё посуды. Это было бы невпопад, да и слушателей не наблюдалось, которые скорее засмеются над его самодовольством, а не над метким юмором. Да и чего Микаса понапридумывала себе это всё? Будто её беспокоит то, что о ней подумают. Будто кому-то есть дело до того, зачем она выскабливает кожу на ладонях так, что та почти начинает слезать, когда мыло растворяется в достаточно тёплой воде в большой миске.        И ей кажется, что есть. Что Саша точно услышала, краем глаза заметила, чем занимается та, с кем она делит комнату. Что с щёк Микасы не сошла краснота, а на губах всё ещё читается не произнесëнное вслух «Леви».        Она чувствовала себя грязной от того, что позволила своим желаниям взять над собой верх. Грязной от того, что её влечение не направилось на Эрена, который иногда снился ей по ночам, и в этих снах они мило держались за руки, бегали по полю, визжа как малые дети. По полю с чëртовыми одуванчиками, семена которых развевались по ветру, чтобы в следующем сне они снова могли лечь среди растений, вдыхали запах тонких стеблей травы и глядели друг другу в глаза, видя в их отражении совместное будущее.        Но догма разрушилась вместе с выступившей на губе кровью от прокола зубов капитана. Микасе мерещилось, что она в грязи. Но кто сказал, что грязь не может быть целебной?        Нога всё ещё побаливала, но ей удавалось избегать притворно сочувствующих расспросов от других членов отряда, которые сами были не в лучшей форме после вчерашнего: у Жана напрочь отсутствовал кусок кожи на шее, и нельзя было рассчитать, сколько времени потребуется для заживления; у Конни перед глазами всё ещё периодически пролетали жёлтые — исключительно жёлтые, — маленькие птицы, хоть он и просыпался только для того, чтобы поесть да справить нужду; Саша демонстрировала всем гематому на животе, утверждая, что та не сможет отбить у неё аппетит, хоть её и мутило.        Успокаивало всех одно — голова с плеч не слетела и ничья рука не захоронилась в желудке титана. Живи да радуйся!        Микаса вышла во двор, едва не цепляясь за длинную юбку, что не сковывала движений, и глубоко вдохнула — это стало привычкой каждый раз, когда она оказывалась на улице. Возможно, дело было в том, что запах мха на крупных камнях или отдалённые вскрики птиц дарили мнимое успокоение? Наблюдение за солнцем, что котилось за горизонт, отвлекало от сумбура в мыслях и оповещало о том, что враги на несколько часов прекратят свою активность, прямо до первых, несмелых утренних лучей, пробивающихся сквозь туман.        Девушка сцепила зубы и зажмурилась, приказывая себе быть готовой к худшему: нечего надеяться на позитивный исход в этой борьбе за существование для всех. Далеко не все из тех, кто пребывал в штабе за её спиной — выживет, пройдёт этот путь до конца, а даже если чудо и свершится, то поголовно каждый будет тащить за собой груз пройденных мучений, отпечатанный под веками остекленевшими взглядами собратьев.        Она прошла дальше, завернула за стену, приподнимая полы юбки, чтобы не изодрать их о щербатые камни на рыхлой земле, и остановилась в тени высокого клёна, напротив верхушки которого находилась комната капитана Леви. Он, как скрытный серый кардинал, закрывался там и — как всех подмывало пошутить, — драил книжные полки, сортировал по размеру бумаги на рабочем столе и отстирывал постельное бельё, которого не позволял касаться ничьим рукам, кроме собственных. Чистоплюй, чтоб его!        Одна створка была открыта, но с расстояния третьего этажа Микаса не могла увидеть, что происходило внутри, тем более, окно как раз относилось к спальне и капитан вполне мог быть там голым. Что? Откуда такие мысли, Микаса? Видимо оттуда же, откуда и фантазии о горячих руках, проходящихся по её рёбрам под призывно торчащей грудью, когда она извивалась ночью, скользя в складках одеяла.        Что-то ёкнуло в груди, когда она представила, как с помощью УПМ забирается в помещение и сваливается прямо на кровать, где Леви только-только закончил выравнивать простынь отточенными движениями. Стоящий в одних брюках и смотрящий на проделанную работу как боевой медик, выполнивший сложный шов. Склоняющий голову набок, отчего пряди прикрывают часть лица с тонкими чертами, которые хочется гладить, любуясь им как вылепленной из глины изящной статуэткой.        Микаса помотала головой, отводя взгляд от свисающего на створке тонкого крючка, помогающего замыкать проём. Интересно, оставляет ли он на ночь окно открытым из-за духоты? Или терпит неудобство, лишь бы к нему не забрался какой-нибудь сверчок или мотылëк? Да сколько можно?!        Она судорожно вздохнула и прислонилась затылком к стволу дерева, занесла руку и, не глядя, стала ковырять ногтем кору, считая про себя, чтобы утихомирить всполошившееся сердце и вернуться обратно на кухню для продолжения работы (Жан, пользуясь её отсутствием, точно умудрится что-нибудь разбить или налакаться припрятанным вином).        Серо-коричневые омертвевшие частички осыпались наземь, незаметно прилипали к юбке и эти действия почти смогли отвлечь, пока Микаса не услышала скрип. Вскинула голову, будто достоверно зная, откуда донëсся звук. В оконном проёме на верхнем этаже постройки появилась спина. Голая спина с выступающими позвонками на шее, переходящая ниже в узкий таз, которого не достигал мягкий оранжевый свет от солнца, оставляющий поцелуи лишь на навесе веранды.        Леви, изогнувшись, смазывал дëгтем створку, скрип которой всё ещё прокатывался эхом по ушам Микасы. Рука, привыкшая ловко управляться с клинками и раскладными ножами, провела старенькой кистью по простому механизму вверх-вниз и справа налево, задержавшись в щёлке, куда непременно забивался мелкий мусор, по типу древесной трухи. Девушка завороженно смотрела, как капитан сосредоточенно следит за своими действиями, довольно таки скоро завершившимися, но ей хватило и этой минуты, чтобы почувствовать уже знакомое покалывание.        Внутренний голос приказывал немедленно оказаться рядом с этим мужчиной, который уже слез с подоконника, развернулся и, оперев ладонь о стену, смотрел на Микасу в ответ, как бы спрашивая: «Что тебе нужно?» А её глаза бегали, метая дождевыми тучами на радужках искры, предвещающие бурю, очерчивали фигуру капитана по контуру, цеплялись за пояс брюк, скрывающий остальные части тела.        Леви будто понял, будто согласился на внезапно образовавшуюся авантюру, и медленно стал рассматривать своего лучшего солдата с головы до ног, вынуждая прикипеть ступнями к уже остывшему грунту. На секунду — на крошечную долю секунды — он изгибает бровь и отворачивается, уходит вглубь комнаты.        Микаса теряется, забывает, где она находится, пока ветер треплет её волосы и забирается под юбку, остужая жар, возникший от столкновения взглядами, отдалëнно похожими по цвету. Она перетирает между пальцев остатки отколупанной от дерева коры и делает шаг. Один, второй, третий шаги, приминая траву, которую менее чем через неделю уже нужно будет покосить, но это лишь вспомогательные ошмётки мыслей, врывающихся в сознание, когда она торопливо идёт в дом. Проходит мимо столовой, где отдохнувшие после тяжёлого приключения товарищи добрались до одной — нет, до нескольких — бутылок с вином, и веселились, бросая друг в друга низкосортные шутки и чмокая в раскрасневшиеся от хмеля щëки, наплевав на понятие субординации. В конце концов, в обязательном порядке они должны её придерживаться только в отношении своего капитана. И главнокомандующего, разумеется.        Микаса поднималась по шатким ступенькам, мучаемых постоянными подъемами и спусками людей, обутых в тяжёлые армейские ботинки. Скрещивала пальцы, ведомая детской привычкой, якобы оберегающей от злостных умыслов, которые сейчас заключались лишь в нежелании попасться кому-нибудь на глаза. Спалиться, направляясь к покоям Леви, который... приказал ей прийти? Или, скорее, незаинтересованно предложил, соизволив приподнять бровь, способную, оказывается, не только хмуро ползти к переносице.        Её счастье, что на третьем этаже, буквально в башне, обитал только Леви, противящийся соседствовать с кем бы то ни было. Занеся кулак над дверью, девушка замерла, не решаясь постучать — это несëт в себе официоз, а разве она мчалась сюда с нетерпящим промедления посланием или принесла важные документы? Нет. Поняла ли она его верно? «Возьмите меня, капитан!» — такими словами ей нужно ворваться к причине её первой эротической фантазии?        Кисть дрогнула и раздался стук по деревянной двери, за которой стояла тишина. По крайнее мере Микаса слышала только собственное сердце, ухающее в груди, как филин с подбитым крылом. И тихий шелест листьев, который мог ей мерещиться, а не доносится из открытого окна с больше-не-скрипящей-ставней. Она сглотнула и оправила воротник серой хлопковой блузы — верхние пуговицы были расстегнуты, заправленной в юбку; слегка наклонилась, повернув голову и насторожившись, стараясь услышать что-нибудь правым ухом.        Шаги. Равномерные, короткие, отбивающие ритм, равный пульсу под кожей запястий. Дверь распахнулась и перед девушкой возник Леви в чёрной рубашке. Незастегнутой, с гладкими на вид пуговицами, что подогнулись внутрь, близко к теплу тела мужчины.        — Аккерман, — произнёс он, смерив Микасу взглядом. — Дверь закрой за собой.        Девушка моргнула, почувствовав прошедший по спине холодок. Отступила на шаг, намереваясь нащупать ручку и сделать то, что, на этот раз точно, приказали.        — С этой стороны, — добавил Леви, заметив, как расширились глаза солдата. Это уже не походило на вину. Отлично.        Он отошёл к столу, сгрëб стопку исписанных листов бумаги и, постучав ими по поверхности, чтобы выровнять, отложил в ящик, аккуратно его задвинув. Справа от него, на расстоянии, рядом с металлическим шкафом, весьма напоминающем сейф, располагалась приоткрытая дверь, ведущая в спальню, куда Микаса и стрельнула взглядом, но тут же перевела его на капитана. Леви взялся за верхнюю перекладину спинки стула и посмотрел на девушку. Он ожидал, что она начнёт что-то говорить?        — У тебя что-то срочное? — выдал мужчина, немного склонившись. Полы рубашки свесились и коснулись боковых деталей стула, пряча их в тени.        — Нет, капитан, — честно призналась Микаса, следуя нерушимому правилу обращения к старшим по званию.        — В чем тогда причина того, что ты так быстро покинула двор и оказалась в моём кабинете? — он словно вëл допрос мало-мальски смышленого титана. Вкрадчивый тон, доверительный взгляд. Ханджи стоило бы у него поучиться. — Скажи мне честно: хочешь ещё?        Его пальцы сжались сильнее и Микасе привиделось, что материал треснул, но вероятнее, это половица скрипнула под её ногой, когда она вытянула руку за спину и наконец прикрыла дверь, потянув за металл ручки. Выиграла время на то, чтобы придумать ответ. Или сказать честно.        — Хочу чего? — лучшая защита в мире титанов — нападение; в мире, где тебя сканирует взглядом Леви — косить под дурочку, что непременно должно вызвать его гнев.        — Дополнительную тренировку, солдат, — произнёс капитан и откинул голову назад, хрустнув шеей и сделав движение по кругу, отчего шелковистые волосы в точности повторили траекторию и вернулись на место, не утратив пробор. Он поднял стул и перетащил его, поставив с другой стороны стола, перед Микасой, и, кивнув на него головой, добавил: — Садись.        Девушка вцепилась одной рукой за складки на юбке, сминая бледно-красную ткань, и осторожно присела на деревянное сидение, не прислоняясь ровной, словно кол, спиной к спинке, на которой всё ещё были пальцы капитана. По телу побежали мурашки, когда он, встав сбоку от неё, совсем немного склонился и проговорил над ухом:        — Ты же знаешь, что слабое место титанов это область на затылке? — девушка кивнула, не догадываясь о том, что задумал Леви. — А как насчёт твоего? — Он протянул руку и разгреб волосы Микасы, выставил указательный палец у корней и стал медленно проводить по шее, приминая тонкий воротник блузки. — Знаешь ли ты о его наличии на своём теле?        — Н-нет, капитан, — промямлила девушка и попыталась повернуть голову, но одеревенела, когда Леви резко потянул её за шею сзади и сам направил её взгляд на себя. Совсем близко, так, что она могла видеть своё отражение в его зрачках.        — На то мы и разведчики, Микаса, — проговорил он ей в губы и положил ладонь на колено. — Чтобы находить нужное, — ткань юбки стала комкаться, поднимаясь выше, оголяя голени и прижатые друг к другу колени, — ценное, — ладонь огладила женское бедро, — то, что пригодится в будущем.        Девушка, приоткрыв рот, выдохнула и закрыла глаза, пока серо-синие волны не начали её захлëстывать, затаскивать в воронку. Несмело высунула кончик языка, надеясь коснуться им говорящих губ Леви, но он мимолëтно мазнул ими по её подбородку и, открыв рот, вперился зубами в тонкую кожу на шее. Стал посасывать, опускаясь ниже, отпустив её шею и принявшись за пуговицы на блузке, пока другая рука уже достигла кромки белья Микасы, обогнув повязку на затягивающейся ране, отчего она дёрнулась и разжала пальцы на юбке.        — Можно мне?.. — начала она, распахнув глаза, и увидела как Леви оторвался от её шеи, посмотрел немного туманно. Тонкие губы были приоткрытые и влажные, к ним хотелось прикоснуться своими. — Поцелуйте меня, капитан.        Леви бросил взгляд на её губы вместе с глубоким вдохом и сжавшими её бедро крепче пальцами. На его шее выступали вены, когда он стал приближаться, уничтожая и без того смехотворное расстояние.        — Как? — шепнул он вопрос, оглаживая пальцем полоску её живота прямиком над трусами. То есть? Микаса со скоростью света долетела до мгновения в воспоминаниях, когда Леви почти прямым текстом сказал, что ему к чертям собачьим не сдалась её нежность.        — Грубо, — фраза выпорхнула, ни на секунду не задерживаясь между ними. Новый укус припал на ту же нижнюю губу, зазывая за собой язык, который капитан бесстыдно впихнул ей в рот, выполняя просьбу. Жёстко, напористо, кричаще вкусно. Так, что у Микасы едва хватало сил на то, чтобы шевелить губами в ответ, послушно поворачивая голову в противоположную сторону, чтобы позволить поцелую быть глубже.        Руки трясутся от желания коснуться и девушка протягивает правую, пропускает пальцы сквозь тёмные волосы, нарушая чëртов пробор, не дающий покоя перегревшимся девицам. И тут — невозможно — Леви издаёт стон. Приглушённый влажным звуком сладостных терзаний губ, но определённо стон. Вот чье слабое место нашлось.        Микаса тянет никогда не путающиеся между собой локоны назад, вынуждая мужчину оторваться от себя и поймать его яростный взгляд, полный вожделения. Гремучая смесь, от которой ей внезапно захотелось сжаться, сбежать, хотя уже было откровенно поздно.        Резко послышался треск ткани, бёдра непроизвольно приподнялись, объятые неизвестным страхом. Её трусы превратились в жалкие лоскутки одним отточенным движением капитана, скомкались на сидении стула, когда девушка бессознательно поелозила по нему ягодицами, ощущая мужскую ладонь на своём лобке. Но всего на мгновение, после которого рука исчезла и Леви выпрямился, отчего его пах оказался на уровне её лица.        Раскрасневшиеся щеки кажутся Микасе грузом, ей кажется, что она видит их, приподнимая голову, чтобы посмотреть на Леви. Он молчит, а выпуклость брюк говорит за него, утыкаясь ей в подбородок. Даёт ей крохи времени на размышления, в которых девушка собирает воедино обрывки разговоров, которые невозможно было не подслушивать. Я должна взять его?..        — Смелее Аккерман, — хрипло произносит капитан и расстегивает одной рукой первую пуговицу на брюках. Вторую. — Сегодня это твоё поле сражения.        Микаса переводит взгляд ниже и, до этого безвольно упавшие, руки скользнули по ногам Леви, мягко оцарапывая ладони жёстким наружным швом брючин, дошли пояса и потянули их вниз вместе с бельём. Налившийся член показался перед носом и девушка сглотнула подступившую слюну, фокусируясь на появившейся на головке смазке. Не спеша, она приблизилась и оставила маленький поцелуй, ощутив непривычный вкус.        — Открой рот шире, — выдохнул Леви, и на губах Микасы появилась пульсация. Она вобрала член в рот, ухватив основание рукой, словно рукоятку клинка, и стала посасывать, доходя примерно до середины, страшась, что делает что-то неверно. Но запрокинутая голова капитана и его дергающийся кадык говорили об обратном.        Он возвращает руку на не до конца расстегнутую пуговицу блузки солдата, которая под давлением выпяченной вперёд груди покинула петлю, открывая Леви вид на фрагмент светлой кожи на рёбрах. Ткань отодвинули в сторону, оголяя левое плечо, до которого едва достают чёрные волосы, колышущиеся от движений. Леви сгребает их в охапку и криво фиксирует на макушке девушки, толкается ей в рот, отчего та давится и с причмоком вытаскивает член. Кашляет, делает прерывистый вдох и смотрит на капитана с выступившими слезами. Виновато.        Смотрит и ждёт следующих указаний. Как верный. Верный и послушный солдат, который обязан завершить миссию.        И она возвращает свои губы на горячую кожу, заглатывает поглубже, чувствуя, как сосок на левой груди сжимают согнутыми пальцами, оттягивают. Леви играется с её телом, хрипло дыша и будто бы специально снова толкаясь к ней навстречу. Головка члена упирается ей в горло и мужчина резким рывком вытаскивает его, оставляя влажный мазок на подбородке Микасы, которая отчаянно цепляется за ткань брюк, чтобы не свалиться со стула, запутавшись в собственной юбке, скомкавшейся сейчас на талии.        Леви легко поднимает её, крепко схватив за кисть и разворачивает к себе спиной, движением, напоминающим неоднократно повторяемый на тренировках захват, на который следовало бы ответить броском через плечо, но Микаса совершенно потеряна, и эта безбашенная и одновременно светлая мысль не внедряется к ней голову. Потому она без капли сомнения ложится животом на стол и послушно приподнимает руки, когда капитан сдирает с неё блузку и отбрасывает ту в сторону, а после отпихивает стул с размазанными на сидении следами возбуждения девушки ногой, который валится с грохотом на пол.        Леви прижимается к девушке сзади, его всё ещё стоящий член упирается ей в ягодицу, а возле уха снова слышится пониженный голос:        — Хочешь уйти веселиться с товарищами? — он спрашивает так, словно не знает, какой она даст ответ. Словно не уверен в том, что Микаса никуда не собирается убегать. Брехня. Девушка ворочает головой из стороны в сторону, ощущая под щекой шершавый материал стола. — Верное решение, Аккерман.        Капитан аккуратно — нежно — проводит рукой по внутренней стороне её здорового бедра, другой поглаживая член, пока не доходит до влажных, истекающих от желания складок; издаёт довольный, едва слышный хмык и проникает между ними двумя пальцами, отчего Микаса стонет, трётся приоткрытыми губами о столешницу. Ей приятно до боли, когда фаланги внутри неё сгибаются, разводятся в стороны, выходят и толкаются обратно, а волос касается дыхание Леви, готовящего её к тому, о чëм она только грезила прошедшей ночью.        Мужчина мягко хлопает Микасу по бедру, чтобы та отставила ногу, раскрылась перед ним ещё больше, и направил член ко входу, провёл им вверх и вниз по половым губам, нагоняя на девушку ещё один поток дрожи. И толкнулся.        Микаса всхлипнула, согнув пальцы и оцарапав ногтями покоцанную столешницу. Сжала капитана тугими стенками, обволакивающими пульсацией, и он отбросил волосы девушки на одну сторону, ухватил её за горло, стиснул другой рукой талию под слоями юбки. Медленно вышел и толкнулся обратно, уже глубже, улавливая новый всхлип с примесью писка. Не могло ведь быть настолько больно? Чего ты плачешь, Микаса?        Леви чувствует пульс под пальцами, сжимающими шею, и смещает их выше, отклоняет голову девушки, отчего она прогибается в спине, отставляя назад плечи, по которым пляшут мурашки, упирается локтями о стол, нечаянно сгребая стопку бумаги к самому краю. По щеке девушки скатывается слеза и она не знает, какие чувства вызвали такую реакцию: Боль? Смущение? Вина? Наслаждение? Сбывшееся желание, о котором она догадалась совсем недавно?        Она всхлипывала и стонала, незаметно для себя став проговаривать имя:        — Ле... ви, — по слогу на каждый последующий толчок. — Ле-е... в-и-и...        Её глаза закатывались, а внизу живота с каждой миллисекундой становилось всё горячее. Капитан дёрнул девушку на себя, чтобы между её телом и столом появилось немного места, и просунул туда руку. Минуя складки юбки, он коснулся клитора, и ноги Микасы чуть не подкосились. Надавил, сделал круг двумя пальцами, и не переставал вдалбливаться, наращивая темп.        Сквозь пелену перед глазами, она стала замечать проплывающие в воздухе частички, чертовски сильно напоминающие семена одуванчиков, видимо, залетевшие сквозь открытое окно из спальни. И это было так удивительно — чистоплотный до одури Леви и свободные, не поддающиеся истреблению одуванчики. Достойно стихотворения.        Капитан был достоин поэзии. О героических свершениях, конечно же. Не о любви, и не о цветах. Ну, возможно, пара строчек и получилась бы. Так, легенькое четверостишье. И Микаса написала бы, если бы не была сейчас на грани. На грани поэтичного удовольствия.        Дыхание над её лопатками стало более прерывистым и через пару толчков, Леви вынул член и на бедро девушки брызнула тёплая жидкость. Он кончил с хрипом и его рука сместилась с талии, сжала предплечьем грудь, вынудив Микасу отклониться и прижаться спиной к влажной от пота груди мужчины, почувствовать сильный укус на плече, где непременно останется пятно на несколько дней. Соски вдавливались в лабиринты выступающих вен на крепкой руке, отчего невозможно было глубоко вдохнуть, и она хватала воздух ртом, будто только что вынырнула из глубокого озера.        Леви рывком повернул девушку к себе лицом, тут же раскладывая на столе и возвращая пальцы на прежнее место, надавливая на комок нервов и по хозяйки сжимая другой рукой бедро, под повязкой на котором уже не ощущалось боли. Он тянется к её губам, целует так, будто хочет забрать её язык себе, и Микаса лишь мельком замечает, что его щеки горят так же, как и её. Девушка неловко сжимает его плечи, стонет ему в рот от очередного проникающего движения внизу живота. Она снова зарывается в чёрные пряди, провоцируя ответный стон и, отрываясь от рта капитана, дотягивается до выемки ключицы, мягко втягивает кожу — снова слишком нежно. И его голос прокатывается над макушкой:        — Пора кончать, Микаса.        Он отклоняется, ускоряя движение пальцев, и спина Микасы едва не хрустит от сильного прогиба, когда она зажмуривается, наблюдает под веками рассыпающиеся лепестки макового цвета, сбивающие собой сверкающие звезды ночного неба. Пальцы исчезают из сходящей на нет пульсации и девушка обмякает, почти падает со стола, но её удерживает Леви, подтягивает выше за задницу и хватает за горящие щеки, выжидает, пока Микаса откроет глаза со слипшимися ресницами.        Мужчина смотрит пристально, но даже он не может скрыть искр прокатившегося по телу наслаждения, отблескивающих на водной глади серо-синих радужек.        — Поздравляю со сдачей норматива, — звучит охрипший голос и капитан жадно целует Микасу, наплевав на то, что её губы опухли до предела. Кусает, будто жаждет лишить её куска плоти, ведь у него нет иного способа показать свои чувства. Девушка пытается схватиться за его плечи, но ослабевшие руки просто гладят его от подтянутого живота и вверх по груди, останавливаясь у края коротко подстриженных на затылке волос, вяло смыкаются в замок.        — Леви, — проговаривает девушка, разрывая тонкую нить слюны между их приоткрытыми губами. Делит с ним загустевший воздух, окончательно позабыв о том, что опьяневшие ребята на первом этаже штаба могли их слышать. Чувствует себя пьяной до бесстыдства.        — Где ты оставила свой шарф? — выдаёт Леви, опуская взгляд на её шею в смазанных красных пятнах от засосов. Хмурится, возвращая привычный вид своему молодому лицу, по которому и не скажешь, что он старше её на добрых пятнадцать лет.        — Шарф? Он... в моей комнате, — отвечает Микаса, обращая внимание на поваленный стул с попавшими на него каплями спермы. — Под подушкой, — зачем-то добавляет.        Капитан поворачивает голову в ту же сторону, касаясь прилипшими к виску волосами щеки девушки.        — Жаль, — произносит серьезно. — Он бы отлично выполнил роль тряпки для того, чтобы убрать здесь.        Стопка исписанных бумаг падает с края стола, рассыпаясь по половым доскам.