Любовник леди фон Дум

К ужину Ванда наконец-то разобрала посылку от брата, как раз приславшего свежие краски и холсты. И даже пастель с бумагой. Старые масляные краски, привезенные еще из Лондона, давним-давно засохли, так ни разу не тронутые кистью. Хотелось рисовать, потому что то, что Ванду окружало — снова радовало взор. Хотелось петь, хотелось танцевать. Хотелось быть красивой. К ужину Ванда надела одно из своих лучших платьев. — Сегодня какой-то особенный день, про который я забыл? — улыбнулся Виктор, когда Ванда заняла свое место. — Просто хорошее настроение! Как же меняется все в округе с наступлением весны! — Она учтиво кивнула служанке и вновь посмотрела на мужа: — Как дела на шахте? — Прекрасно! Не поверишь: уже к середине лета мы сможем кое-что автоматизировать, и примерно на треть сократить штат! Виктор сиял, а Ванда переспросила, не слишком понимая, как можно улыбаться: — Сократить? Ты уволишь треть сотрудников? И что же они будут делать?! У них же семьи! Виктор рассмеялся и, отпив вина и коснувшись ее ладони, сжимавшей нож для рыбы, мягко сказал: — Ты как миссис Вукович. Тони купил землю под новый завод милях в десяти от нас. А это работа на строительстве ветки железной дороги, затем на строительстве завода, а позже и на нем самом потребуются рабочие. Наверное, Виктор был прав, и Ванда начала переживать раньше времени. Когда они завершили ужин, Виктор предложил Ванде присоединиться к нему и миссис Вукович, с которой он собирался поиграть в карты, но настроение несколько испортилось и, извинившись, она отправилась к себе. Ночь была лунная, Латверия-Холл погрузился в тишину, но Ванде сон не шел. Накинув халат, она ходила по спальне, сжимая ключ от сторожки. Мысли сменяли одна другую. От того, как война изменила ее мужа, до картин того, как уволенные шахтеры придут домой и скажут своим супругам, что у них больше нет работы. Подойдя к окну, она посмотрела на темнеющий лес и то ли ей почудилась, то ли на самом деле между деревьев мелькнула высокая фигура Бартона. Вспомнились его слова, что он прогуливается и ночью. Правда, тогда был жив пес. Не опасно ли егерю одному искать браконьеров ночью? А если он их встретит? Раньше Ванде и в голову не приходило, что незнакомцы могут расхаживать рядом с усадьбой с неизвестными намерениями. Не думала она, что кому-то может понадобиться ловить кроликов. Все, что они с братом слышали в детстве, теперь обретало конкретные очертания и не казалось чем-то далеким. Вот они, эти самые рабочие, которых легко могут обвинить в трусости, чтобы безутешную вдову еще и с небольшими выплатами оставить. Заснуть вышло уже на рассвете, и то коротким беспокойным сном. За завтраком Виктор читал газету, а Ванду охватило какое-то непонятное волнение, которое, похоже, заметил и ее муж. — Что-то не так? — спросил он, отложив чтение. — Думаю, помнит ли егерь, что я просила его помочь отнести мольберт к сторожке, — честно ответила Ванда. — А то тяжело, да и уроню еще. — Ну для этого у нас и есть слуги, — пожав плечами, ответил Виктор и вновь углубился в чтение. Была суббота, а по субботам на шахту он не ездил. — Только ты сегодня не увлекайся живописью. Я позвал на обед барона Земо. Он заинтересован в железной дороге. Кстати, раз уж увидишь егеря, скажи, что к трем часам будет нужен: барон Земо любит стрелять по тарелочкам, а я даже не знаю, где это все отцовское барахло хранится. И ружья нужно привести в порядок. — Конечно, — вежливо улыбнулась Ванда. — Как только мне поможет — отправлю его обратно сюда. За четверть часа до назначенного времени Ванда заметила Бартона, идущего по подъездной дорожке. Когда она спустилась, он о чем-то оживленно беседовал с миссис Вукович, как со старой знакомой. — О, вот и леди фон Дум, — миссис Вукович широко улыбнулась и тут же спохватилась: — Пойду помогу все принести. — А мистер Бартон не может сам подняться ко мне за мольбертом? — удивилась Ванда, кротко тому кивнув. — Вот еще вздор! — всплеснула миссис Вукович руками. — К обеду гости, а он своими сапожищами все заляпает. Вы-то тут стойте, мы сейчас все принесем. — С ней бесполезно спорить, — Бартон поправил кепку и перевесил ружье на другое плечо, как только та скрылась в доме. — Да и правда — чего мне дома-то у вас следить. — Мне не очень удобно вас просить, но Виктор просил потом подготовить все, чтобы по тарелочкам с гостем пострелять, — не слишком уверенно произнесла Ванда, почти не смотря на собеседника. — А че ж неудобно-то? — с насмешкой спросил он. — Я ж слуга мужа вашего. Чего прикажут — то и выполню. Тарелочки — так тарелочки. Но немного времени у нас будет, чтобы... помочь вам все разложить. Прекрасно поняв, на что он намекает, Ванда почувствовала, как щеки начинают гореть. Неловкую тишину прервала миссис Вукович, вместе с горничной притащившая и мольберт, и все, что Ванда сложила для переноса в сторожку. Они шли молча, но тишина была совершенно другого рода. Не неловкая, а напряженная. Сердце у Ванды колотилось, разгоняя кровь и разливая по телу жар. Ей хотелось как можно скорее очутиться в сторожке и отдаться Бартону. Он широко шагал, но она поспевала за ним. Она не слышала кудахтанья куриц и писка подросших птенцов. Чуть не уронив ключ, Ванда отперла сторожку, и Бартон легко подтолкнул ее внутрь, как только замок отворился. Он запер дверь, поставил ружье и мольберт; хрипло прошептав, что у них мало времени, с силой развернул Ванду к себе спиной и, прижав ее грудь к столу, задрал юбку. Бартон был резок, но не груб. Было в этом что-то дикое, животное. В какой-то момент одновременно со звонким шлепком, Ванда ощутила, как ее ягодицу обжег не сильный, но хлесткий удар. Скорее от неожиданности она вскрикнула, и Бартон начал двигаться еще резче и глубже. Еще раз ее шлепнув, Бартон двумя руками притянул Ванду к себе за бедра и замедлился. Наверное, это все продолжалось не так уж и долго, но дышать было тяжело, и не без труда Ванда разогнулась, натягивая белье и поправляя юбку. Когда она повернулась, запыхавшийся Бартон уже взял ружье и потянулся к щеколде. — Похоже, что увидимся после обеда, когда вашему гостю угодно будет пострелять, — коснувшись козырька кепки, он кивнул и вышел из сторожки. Ванда все не могла восстановить дыхание, когда он уже скрылся за деревьями. Она достала небольшое зеркальце из упавшей сумочки. Было в этом всем что-то порочное. Порочнее самого факта измены мужу. Хотя... Муж вроде бы и не против, если Ванда попробует обзавестись наследником рода фон Думов на стороне. Но явно он не подразумевал, что ее будет вот так, по-дикому, брать его собственный слуга. Будто портовую девку, про которых Ванда лишь слышала. Убирая выбившиеся пряди, она размышляла над тем, что, к ее ужасу, ей даже понравилось. Хотя было и не привычно, и ни с Вижном, ни с Виктором ничего подобного не случалось. Так или иначе, ей стоило прийти в себя. Распаковав альбом и уголь, Ванда расположилась на поваленном дереве неподалеку от сторожки и сделала несколько набросков. Похоже, она совсем разучилась рисовать за эти годы. К обеду она умылась и сменила платье. Из окна спальни виднелась лужайка, на которой лакей в компании Бартона готовили все для стрельбы. Выросшая в Лондоне Ванда редко выезжала куда-то за город, где гостям предлагали бы такие развлечения. В их шотландском коттедже если гости и приезжали, то отец отправлялся на охоту, куда она обычно не ездила: ей было слишком жаль и птиц, и зверей. Барон Земо был приятен и учтив, и за обедом вел лишь светскую беседу. Муж одним взглядом дал понять, что Ванду не ждут на временном стрельбище на лужайке, где, вероятно, и будут говорить о делах. Она из окна наблюдала, как Бартон перезаряжает ружья, а ее муж с гостем мажут по тарелочкам раз за разом. Сквозь открытое окно до нее долетел недовольный возглас Виктора, что, дескать, что-то не то с тарелочками или с ружьями. Бартон занял позицию и дал команду. Тарелочка разлетелась на мелкие кусочки. Затем еще одна. Он перезарядил и передал ружье Земо. Гость уехал еще до ужина; по довольному виду Виктора, Ванда догадалась, что по деловым вопросам они все уладили. — Барон Земо довольно приятен. У него есть семья? — Да, я подумал пригласить его вместе с женой как-нибудь к нам на обед. Они пока присматриваются: есть несколько усадеб на продажу. Но Гельмут говорит, что хотелось бы жить подальше от производств. — Немец? — Да, его семья давно перебралась в Британию, и в войне он выступал на нашей стороне, если ты про это. — Все так перемешалось, — задумалась Ванда. — Мы с родителями часто бывали и в Пруссии, и в Австро-Венгрии, и там такие приятные люди... Виктор молча на нее посмотрел поверх бокала вина. — Я не хотела... — «говорить про войну» — лишь у себя в голове Ванда закончила фразу и, бросив виноватый взгляд, нежно погладила мужа по руке. — Ничего, — мягко ответил он, но руку убрал. — Ты права: все перемешалось, спуталась. Но война позади, и не думаю, что хоть кто-то настолько тронется умом, чтобы развязывать новую. — Только Старку не говори — расстроится. Виктор улыбнулся. Следующие дни Ванда приходила к сторожке до и после обеда. Бартона видно не было. При этом у птиц всегда было свежое зерно — они не казались брошенными. Высматривала она его и из окна своей спальни вечерами, но высокая фигура не появлялась. Сосредоточиться на рисунке не выходило, и что-то неприятно скреблось в груди, даже Виктор как-то за игрой в карты спросил, хорошо ли она себя чувствует. Она ответила, что, наверное, погода меняется. Спустя девять дней Ванда пошла к егерскому коттеджу. К ее негодованию, которое она пыталась сдержать, Бартон как ни в чем не бывало сидел на пне у двери и чистил ружье. — Вы меня игнорируете? — И вам добрый день, — улыбнулся он. — Кто-то, помнится, как-то про манеры заводил разговор. Нехотя поднявшись, он отложил ружье и уставился ей в глаза, явно ожидая, что именно Ванда будет говорить. — Вы пропали. Я вас давно не видела. — Куда ж я пропал? — спросил он с насмешкой. — Все тут да во владениях хозяйских. Работать, знаете ли, надо. Пришлось в город на суд с браконьерами ездить. Точнее — суды. Там несколько было. Мне аж проживание в гостинице сэр фон Дум оплатил. Ванде стало очень неудобно. Она пришла, словно обиженная девчонка, даже не поздоровалась. Совсем забыла, что Бартон прежде всего работает у них егерем и должен, в том числе, бороться с браконьерами. — Да что вы приуныли совсем? Давайте-ка я вам виски плесну немного. А то и не по погоде одеты. — Не по погоде? — переспросила Ванда. — Так ливень вот-вот начнется. Я б вам вообще плащ бы свой дал, чтобы вы до дома успели. — А если я не хочу домой? Она смотрела ему в лицо со всей серьезностью. Бартон улыбнулся уголком рта, взял ружье и, вздохнув, пригласил войти. — Вы прочитали книгу? — поинтересовалась Ванда, заметив знакомую обложку на столе. — Почти. И пока не понимаю, какого именно мнения вы от меня хотите, — он протянул ей стакан и поднял свой. Отпив, она поморщилась. Виски был очень уж крепкий. — Кстати, а вы очень неплохо стреляете. — Ванда решила прервать затянувшуюся тишину. — Угадаете, где отточил этот навык? — мрачно спросил Бартон и опрокинул разом двойной. — Простите… — Давайте лучше еще выпьем, с вашего позволения. Бартон, посмотрев, что Ванда лишь пригубила, налил только себе. Некоторое время он, словно бы задумавшись, невидящим взглядом смотрел перед собой, после чего снова молча выпил все разом. Как-то внезапно потемнело. Сначала дождь глухо разбивался по стеклам редкими крупными каплями, но буквально через считанные мгновения забарабанил, превращая вид за окном в смелую импрессионистскую работу. Говорить с ветеранами и правда оказывалось непросто. Это Ванда почувствовала давно, но поняла только после слов Бартона. Последовав его примеру, она тоже выпила до дна, решив, что это за всех тех, кто не вернулся. Виски обжег, обдав огнем все внутри. Разом засвербело в носу, заслезились глаза и горло зашлось сухим кашлем. Откашлявшись и утерев слезы и нос рукой, Ванда посмотрела на Бартона. Тот улыбался, протягивая ей кухонное полотенце: — От воды вам может только хуже стать. А от молока еще и проблюетесь. Протерев лицо и высморкавшись, она отложила полотенце и попыталась улыбнуться в ответ: — Где вы этот виски взяли? — Так до Шотландии рукой подать. Зачем вы это выпили разом — это вот вопрос. Ванда знала, как чувствуется опьянение. И именно сейчас чувствовала, как виски помогал ей стать легче, свободнее и... смелее. Ей давно хотелось увидеть Бартона полностью голым. Она, поддавшись порыву, сбросила пиджак на пол, стянула платье через голову, избавилась от белья, чулок и туфель так быстро, как только могла, почти не сводя взгляда с Бартона. — Потому что так теплее, — рассмеявшись, она распахнула дверь и выбежала на улицу. Капли падали на ее горящую кожу, а размокшая земля была до того мягкой! Ванда закрыла глаза и запрокинула голову, подставляя лицо дождю. От коттеджа послышались быстрые хлюпающие шаги. Сильные еще горячие руки Бартона обвили ее тело, губы обожгли шею. Вырвавшись из объятий, Ванда развернулась. Вот он, во всей красе. С этими прямыми волосами на груди, по которым скатываются капли, и этими кучерявыми там, внизу, где капли путались. Капли катились и по его коже. У него были загорелые руки и ноги, в цвет шеи и лица. И белое все остальное. Ванда было начала изучать шрамы вроде бы от пуль, когда Бартон притянул ее к себе и, проведя по волосам, поцеловал. Он подхватил ее под бедра, и она обвила его шею, не прекращая поцелуя. Пройдя куда-то, Бартон разорвал поцелуй. И они очутились у дуба, что рос недалеко от коттеджа. Опустив Ванду на мокрый, но мягкий мох, он аккуратно развернул ее , и она уперлась руками в холодный скользкий ствол. Бартон входил резко, и Ванда себя не сдерживала, считая, что ливень, долбящий по ее спине, избавит их от свидетелей. Она чувствовала хлесткие удары по ягодицам, после которых хотелось, чтобы в нее вошли еще глубже. И она подавалась навстречу. Бартон внезапно выскользнул и только после глухо простонал и тяжело задышал. Вскоре она почувствовала, как он нежно ее погладил по спине и проговорил: — Надо вернуться. Вас будут искать. Дошли они молча, обтерлись, и Ванда украдкой смотрела на Бартона. Шрамы, что покрывали тело, лишь делали его мужественнее. И она подумала, как бы хотела потрогать их. Виктор не разрешал трогать свои. — У меня есть зонт, — с этими словами Бартон указал на дверь. Шли они снова молча, но теперь под огромным зонтом. Ванда постоянно подскальзывалась, всякий раз хватаясь за сильную руку Бартона и чувствуя себя от него зависимой. Она смотрела только под ноги. Внезапно он остановился. — Так вот вы где! — сквозь шум дождя Ванда услышала голос миссис Вукович. Да как она посмела! Ванда бросилась было к ней, но Бартон ее удержал. — Как вы посмели следить за мной?! — прошипела Ванда. — Зайдите под зонт, — спокойно проговорила миссис Вукович и кивнула Бартону, что тот может уходить. — Что это значит?! — Ваш муж очень за вас переживал, — развернувшись в сторону Латверия-Холл, миссис Вукович подставила локоть, когда Ванда очутилась под ее зонтом, — и я бы не хотела, чтобы кто-то из слуг пошел вас искать и обнаружил бы в объятьях егеря! — С чего вы взяли?!.. — Бросьте! — рассмеялась миссис Вукович. — Это же очевидно. Для меня. Последнее она проговорила, понизив голос и словно бы давая понять, что этот секрет никому разбалтывать не собирается. Виктор нервно вышагивал в холле, когда они вошли. — Господи, Ванда! — всплеснул он руками. — Где же ты была? — В сторожке! — У тебя промокли волосы, — взволнованно сказал он. — Я просто решила побегать нагишом под дождем! — Зачем? А если бы тебя кто-то увидел?! — Чтобы хоть что-то коснулось моего тела, — ответила Ванда и рассмеялась. — Да и кто может меня там увидеть? — Даже наш этот егерь, Бартон, — голос Виктора сквозил недовольством. — Знаешь, — сказал он после непродолжительной паузы, — давай завтра сходим на службу. К дню святого Георгия у церкви должны установить небольшой монумент с именами всех местных, кто пал во Франции. Я с тобой не обсуждал, потому что... — А мог бы обсудить, я же люблю изящные искусства. — Это не про изящные искусства. Это про другое. Отправимся не на машине. И... я буду без маски. Последнее Виктор проговорил очень тихо и, стуча тростью, молча удалился в сторону своих спальни и кабинета. Ужинать он предпочел так же у себя и один, так что Ванда пригласила миссис Вукович к себе. — И давно вы?.. — Достаточно, — улыбнулась миссис Вукович и промокнула губы салфеткой. — И кто я такая, чтобы вас осуждать? Бартон видный мужчина, а вы мужским вниманием не обласканы. В глазах миссис Вукович горели какие-то шаловливые искорки, и Ванда тоже улыбнулась. — С ним очень сложно общаться, — тихо сказала Ванда, удостоверившись, что дверь в ее будуар, куда подали ужин, закрыта. И прыснула. — Господи, папины студенты-физики были проще. И за одного из них я и вышла... — Люди, вроде Бартона, имеют опыт жизни рабочего класса и опыт жизни класса высшего. Разумеется, с ним сложно. Он и в юности был непростым. И до войны. — Поэтому он развелся? — И поэтому. Нынешних мужчин сложно понять, особенно если они были там. После ужина они крепко обнялись, и миссис Вукович ушла, пожелав доброй ночи и удачного похода на службу. Утром Виктор надел парадный мундир. Они без проблем добрались до церкви, и абсолютно все глаза были обращены на них: Виктор, взяв трость, сам прошел до первого ряда. Его самоходная коляска была хороша. Они почти добрались до Латверия-Холл, когда она, закашляв, остановилась. — Твою мать, — выругался Виктор и тут же прокричал: — Бартон! — Что? Что случилось? — засуетилась Ванда, пытаясь толкать коляску мужа. — Остановись, — произнес муж. — Ты не поможешь... Прозвучало это до того обреченно, что Ванда перестала толкать. — Нужен мужчина. Починить, — пояснил Виктор и вновь прокричал: — Бартон! Тот появился крайне скоро, и Ванда отметила, что в парадном костюме. На службе и после она его не видела. — Сэр, — козырнул Бартон, — чем могу помочь? На Ванду он не смотрел. — Ты в автомобилях разбираешься? — Да не особо, сэр. — Тогда я тебе расскажу... Бартон снял пиджак и кепку и залез под коляску. — Так что смотреть-то? Виктор давал довольно четкие указания, и, недолго поковырявшись, Бартон поднялся и вытер перепачканные руки платком. Мотор вновь заработал. Так и не надевая пиджака, Бартон коротко попрощался с ними и направился в сторону своего коттеджа. — Я настолько хорошо могу объяснить устройство техники, что меня даже деревня понимает, — довольно заявил Виктор. — Может мне пойти в колледж преподавать? — А почему бы и нет? Снимем какую-нибудь симпатичную квартирку или даже домик с садиком, буду с другими женами преподавателей устраивать обеды. — Да ты уже все придумала! Но для начала тебе нужно вернуться из Венеции. Ты же обещаешь, что даже если там найдешь себе любовника, то ты вернешься ко мне? — Я не понимаю, откуда у тебя берутся такие мысли? — Ванда чувствовала, что начинает раздражаться. — Потому что вряд ли ты прыгнешь в койку к первому встречному. Значит, он тебя чем-то привлечет. Ну и Венеция — романтика, мосты, закаты, — спокойно ответил Виктор, когда они почти добрались до дома. — Я бы, конечно, попросил Пьетро за тобой приглядеть, но не могу сказать, что он от меня в восторге. Чем ближе был отъезд — тем больше времени Виктор проводил с Вандой, и тем реже она видела Бартона. Они условились не писать друг другу. И Ванда было возразила, но Бартон был крайне убедителен, объясняя, что вся округа узнает. А она была уверена, что уже носит его ребенка у себя под сердцем. Уезжать и не хотелось, и было необходимо. — То есть ты проведешь ночь с егерем? — недоумевал Пьетро, когда они только отъехали от Латверия-Холл. — Я его не увижу несколько месяцев! — По твоим письмам было ясно, что ты себе кого-то нашла, но не деревенщину же, работающую на твоего же мужа! — Когда ты с ним познакомишься — ты поменяешь свое мнение. Нехотя Пьетро согласился завезти Ванду к Бартону и забрать утром. Он же должен был по ее задумке переночевать в одной из гостиниц по дороге на Эдинбург. Бартон ждал их у своего коттеджа и довольно сдержанно поприветствовал Пьетро. От предложенного пива брат отказался. Как и от воды. Разговор тоже не заладился. — Вы хоть представляете, что будет, если про ваш роман узнают? — Не я был инициатором. — Да вы высокого о себе мнения, — усмехнулся Пьетро. — Прекрати, — попыталась одернуть его Ванда, взяв за руку. — Он хочет сказать, что это ты к нему в койку сама прыгнула?! — вырвался брат. Бартон молча смотрел на него, скрестив на груди руки, и Ванда видела, что его глаза нагловато смеются. Господи, зачем она это придумала?! Пьетро же может и в драку полезть! — Может быть, поедешь? А то скоро темнеть начнет... Пьетро, зло плюнув под ноги, кивнул и быстро зашагал к припаркованной машине. — Мне так неудобно, — виновато сказала Ванда, когда шум мотора стих. Ничего не произнеся в ответ, Бартон молча пригласил ее в дом. — Вы меня даже не спросите, когда я приеду? — Ну как приедете — так и приедете, — пожал он плечами. — Вы что, не будете по мне скучать? — Ваш брат приедет на рассвете. А ночи в это время года не так уж и длинны, и мне казалось, что разговоры со мной вас не так уж и интересуют. Ванда лишь чудом удержала себя от того, чтобы не наградить этого нахала пощечиной. В голове промелькнула мысль, что он специально говорит ей сегодня такие неприятные вещи, чтобы она по нему не скучала. Неопределенно качнув головой, она потупила взор. — Ну и отлично. Спальня у меня наверху. К своему удивлению, Ванда поняла, что ни разу в ней не была. Это оказалась небольшая светлая и сухая комнатка с окном, выходившим в сторону реки. Из мебели кроме кровати, над которой висел какой-то странноватый, вроде бы спортивный, лук, в углу ютился комод. — А?.. — не успела закончить вопрос про лук Ванда, когда Бартон ее поцеловал. Сегодня он был каким-то другим. Сдержанным, пока, не разрывая поцелуя, раздевал ее, и совершенно диким после. Ванда даже в самых смелых мыслях не могла себе представить, где может оказаться чужой язык. И что это может ей понравится. Она очутилась на четвереньках на его постели, и он брал ее сзади, когда она почувствовала палец совсем не там, где рассчитывала. Ванда не понимала, сколько это все длилось. То она оказывалась сверху, то он. Потная кожа мерцала во мраке. Кончив, Бартон протянул Ванде одеяло, давно упавшее с кровати, открыл окно и спустился на первый этаж. Наверное, она задремала, потому как он ее разбудил, сказав, что светает. Простились они как-то слишком формально. Он не стал провожать ее до машины и растворился в густом тумане вместе со своим коттеджем и лесом, принадлежавшим фон Думам. И либо брат тоже не выспался, либо все-таки ему хватило такта ни про что Ванду не спрашивать. В Лондон они не заезжали, и повеселел Пьетро, только когда они очутились на пароме в Дувре. — Надо было тебя раньше оттуда забирать, а то один другого не лучше, — улыбнулся он, смотря на удаляющиеся белые скалы. — Ну ничего. Солнце, море, отличная итальянская еда — то, что нужно. Они останавливались в небольших французских гостиницах и завтракали за столиками в тени бульваров. Ванда с интересом заглядывала в магазины: следить за модой в Латверия-Холл было непросто. Все казалось куда ярче и беззаботнее, чем на севере Англии. В отличие работников шахты, здесь лица мужчин были темны не от угольной пыли, а от солнца. Оставив машину и пересев в лодку, Ванда наконец-то почувствовала, что в Венеции. Вода до того знакомо пахла! Пьетро попросил пройти по Гранд-каналу, и до чего же это было здорово! Люди наслаждались теплым днем за столиками ресторанчиков или просто сидя на причалах. Гондолы сновали по бирюзовой воде, и Ванда чуть не расплакалась: так ей было хорошо. Ей хотелось поскорее разобрать вещи и отправиться бродить по лабиринту улочек. Профессора дома не оказалось. Его экономка передала письмо, в котором тот извинялся: срочно вызвали в Рим по работе, но Ванду это не расстроило совершенно. И с первого же дня они наняли себе лодочника, чтобы добираться до центра Венеции или же наоборот — до удаленных прекрасных пляжей. Профессор вернулся из Рима где-то через неделю, еще и с другим гостем. Ванда даже сначала вздрогнула, не разглядев его лица в лучах слепившего солнца. Капитан Стив Роджерс был с Бартоном мало того, что одного роста, но и так же сложен. Светловолосый и по-южному загорелый. Капитан был по-старомодному обходителен. Оказалось, что он тоже увлекается живописью, так что они часто выбирались в городские галереи или с мольбертами на природу. Пьетро это не слишком интересовало, и он частенько оставлял их вдвоем, еще в день знакомства заявив, что хуже Бартона вряд ли кого можно найти, а этот хотя бы воспитанный. При этом Роджерс не слишком привлекал Ванду как мужчина, да и он к ней относился скорее как к младшей сестре. Но разговоры их становились все более личными, давно выйдя за рамки просто светской беседы. Роджерс поделился с ней, что на войне потерял лучшего друга, и даже спустя годы не может с этим смириться. За пикниками, пленэрами и прогулками дни пролетали быстро. Теперь у Ванды не было ни малейшего сомнения в том, что она была беременна. Несколько недель она собиралась с духом, чтобы поговорить об этом с Роджерсом. В этот день Пьетро встречался со своими друзьями в городе и сказал, что скорее всего там же и заночует. Они с Роджерсом пили чай на веранде виллы профессора Ксавье. Роджерс слушал очень внимательно, не перебивая. И только когда Ванда закончила рассказ, серьезно произнес: — Могу ли я вам помочь? Я понимаю ваши опасения, если личность отца ребенка станет известна общественности. Если католик-ирландец в звании капитана — партия получше, то я к вашим услугам. — Я не смею вас просить о таком! Вы же еще не женаты, и как ваша будущая невеста отреагирует на наличие у вас ребенка от замужней женщины? — У меня пока даже нет невесты, чтобы переживать, а вот у вас, — он многозначительно кивнул на ее живот, — и так не слишком много времени. На следующий день она отправила Виктору письмо, в котором рассказала про капитана Роджерса. Ванда писала, что тот хоть и приятен собой и с хорошими манерами, но практически полностью лишен чувства юмора. Но не как часто бывает с солдафонами — так-то он любит изящные искусства и сам прекрасно рисует. При других обстоятельствах она бы вряд ли зашла с ним дальше светских бесед. В постскриптуме Ванда написала, что, как ей кажется, наследник у Латверия-Холл будет. И что, скорее всего, она вернется в конце сентября. И просила передать привет миссис Вукович. Ответа довольно долго не было, зато потом пришло сразу два письма. Одно, весьма короткое, от Виктора. Довольно сдержанная реакция на новость и совет следить за здоровьем. Второе письмо было от миссис Вукович и отчасти объясняло, почему Виктор так долго отвечал. Дорогая Ванда! Так радостно было получить от вас весточку. Надеюсь, вы в полной мере наслаждаетесь морем и солнцем! Мне крайне не хочется вас расстраивать в вашем прекрасном состоянии, но считаю своим долгом сообщить, что наш егерь уволился. Недавно на Латверия-Холл появилась какая-то девица, представившаяся Джессикой Дрю. Она заявила, что наш егерь — ее жених, сбежавший от нее несколько лет назад. Пока он был в лесу, она залезла в его коттедж и принесла сэру Виктору книгу, которая подписана вашем именем. Эта нахалка в лицо вашему мужу говорила, что Бартон вас совратил. Сэр Виктор выставил ее за дверь, не став слушать. Затем эта Дрю в деревенском пабе рассказала всем с шахты, как испорчен и извращен Бартон и что он творил с ней, когда они были вместе. Бартон пришел сам и попросил увольнения. Он сказал, что книгу вы оставили у сторожки, и он отнес к себе, чтобы та не испортилась от дождя или росы, а потом забыл. И что, учитывая россказни этой девицы, ему негоже работать на сэра Виктора, потому как его репутация уничтожена. Сэр Виктор пытался было уговорить его остаться. Но Бартон попросил его понять как офицер офицера. Он сам помог найти нового егеря и, передав тому дела, собрал скудный скарб и уехал, не сообщив куда. Повторюсь, что мне жаль сообщать вам об этом, но лучше узнать сейчас, чем когда вы вернетесь. Да хранит вас Господь! Искренне ваша, Зора.