Золотая грёза

Первый выходной Миша посвятил часам. У него были и металл, и запчасти. Конечно его рабочий стол, машинки и инструменты не были так же хороши, как у дедушки, но зато этот набор он собирал под себя. Сначала он вовсе хотел позвонить и попросить выйти в вечернюю смену, но вспомнив, что сегодня за день быстро отказался от мысли. Если его рабочие дни выпадали на праздники, то Мишу часто ставили у зоны регистрации. Как пояснили ему девушки из кадров — за миловидность и улыбку, что нравится гостям. Вот только если обычно Миша совершенно не был против, даже если периодически приходилось аккуратно увиливать от приватных приглашений постояльцев, то сегодня он не чувствовал в себе сил не то, что общаться с гостями, даже улыбаться. И уж тем более Миша не хотел тоскливо провожать взглядом господина Воскресенье, что в первый день праздников обычно общался с гостями в главном холле. Да и уже через час после пробуждения Миша ощутил желание закинуться снотворным и проспать до завтрашнего утра, утопив в темноте память о беседке, лете, господине Воскресенье и собственной истерике, но сам же себе в этом и отказал. Может он и был слаб, падок на собственные фантазии и потакал внутренним слабостям, но в нем было достаточно сил, чтобы держаться за реальность и не сбегать хотя бы от нее. Поэтому он выпнул себя в душ, заставил позавтракать и несколько часов провел в кресле с альбомом, детально перерисовывая из памяти на бумагу часы, что носил господин Воскресенье. С небольшими правками собственной фантазии, все-таки создавать идентичную копию… не хотелось. Наконец удовлетворившись наброском, Миша провел оставшееся время до полуночи за работой, и просидел бы и дальше, но, едва не напортачив с первой линией гравировки, все-таки решил отдохнуть. Какое-то время гипнотизировал сонным взглядом ящик, в котором лежала аптечка, раздумывая, и все-таки вытянул флакончик снотворного. В эту ночь ему не снилось ничего, только темнота. Миша неплохо провел второй день праздника. Утром посетил храм, оставив на алтаре Шипе собственноручно вырезанную из металла подвеску со знаком гармонии, послушал песнопения — в широком алькове, укрытый завесями, пел гимны Шипе жрец. Несколько часов Миша провел в Колыбели, прочел еще с десяток глав книги одному из спящих, а отложив ее, напел один из самых простых гимнов. Миша не был из тех, кому некий медведь отдавил все уши, но и профессионалом не был, а замахиваться на что-то более сложное — не в праздник Шипе. К вечеру Миша выбрался в центральный парк. Съел стаканчик орехового суфле, отказался от предложенного одним из работников Семьи бесплатного чая, с прошлого сна прошло не больше суток — хватит с Миши стимуляторов. Каким-то образом оказался втянут в хоровод, из змеящейся почти по всему периметру парковой площади, ленты которого выбрался запыхавшимся, усталым, с заплетающимися ногами, но довольным. После, вернувшись в корпус сотрудников, засыпал в своей маленькой комнате Миша тоже легко, словно в колодец с теплой водой провалился. А со следующего дня вернулся в рутинный рабочий ритм. Дни побежали за днями, сменяя друг друга даже слишком быстро. Гости, багаж, беготня туда-сюда, ремонт… снотворное Миша больше не использовал, как, впрочем, и подаренный господином чай, но и надобности не было. Сны ему снились привычные — его детская, за дверью которой были темные коридоры отеля, иногда виделся дедушка — молчаливый, больше похожий на восковую фигуру. Господин Воскресенье Мише тоже снился, но больше не был таким тёплым и живым. Миша видел его не в их старой квартире, а в холле отеля, куда выбирался по темным коридорам из своей детской. Просто образ из памяти — идеальный до запонок на манжетах, но безжизненный, не имеющий ничего общего с тем господином Воскресенье из прошлых Мишиных снов. Миша даже рискнул подойти к нему поближе, заглянуть в лицо, улыбнуться, но не получил никакой реакции, а дотронувшись до чужой ладони — отдернулся, словно ошпарившись. Та была холодной. Больше в своих снах Миша из своей детской не выходил, просыпался утром отдохнувшим, но усталость, моральная все-таки копилась, собираясь тянущим чувством у висков, обхватывая к вечеру стальным обручем голову. Но от этого было никуда не деться. Да и привык Миша за годы, привык. Миша в свою комнату буквально ввалился. Прижался спиной к двери, судорожно хватая ртом воздух, чувствуя, как подкатывает к горлу желчный комок и, зажимая рот рукой, метнулся в ванную. Стоило наклониться над раковиной, его-таки стошнило. Желчью, потому что обед Миша сегодня пропустил. В висках стучал пульс, горло спастически сжималось. Миша обессиленно сполз на пол, утирая рот, прижался лбом к прохладному фарфору. Через какое-то время, отдышавшись, Миша нашел в себе силы встать, снять форму и залезть в душ. Под теплыми струями он провел в три раза больше времени, чем обычно. Запястья, бедра и шея покраснели и болели от того, как сильно Миша проходился по ним мочалкой, счищая фантомные ощущения чужих, нежеланных, грубых прикосновений. Иногда такое случалось. И не грозило Мише ничем кроме доли неприятного опыта, Гончие не зря стояли на своих постах, и были на месте через минуту, как получили сигнал, но все же… ужасно хотелось отмыться. До дрожи в пальцах и нажима по коже, стереть чужие, неприятные касания. Такое бывало. Что гости, особенно в подпитии, путали те услуги, что предоставлял отель Грёзы с иными заведениями. Вот и нынешний постоялец, перебрав, решил, что в трактовку «исполнение желаний» входит нечто, что не было прописано в договоре, который он, скорее всего, подписывая даже не прочел. Сейчас гость уже ожидал в уютных «гостиных» Клана Гончих рейсовый корабль обратно на Лофу Сянчжоу, но Мише не то, чтобы от этого было легче. Он зашипел сквозь зубы, проходясь полотенцем по рукам. Запястья уже налились синевой, которую он еще и усугубил. Кое-как нацепив домашнее, Миша и сам не понял, как оказался у кухоньки, опуская в чашку ситечко с подарочным чаем. Долго смотрел на получившийся напиток, вдыхая медовый аромат, и выпил его в три глотка, когда тот уже подостыл. Как добрался до кровати Миша потом не помнил. Детская в его сне была еще более темной, чем обычно. Но одеяло на кровати было плотным и тяжёлым, Миша забрался под него, даже если это означало поджать ноги, свернувшись клубком. Внутри кокона было безопасно и уютно, а внешнего мира словно и не существовало. Из дремы его вытянуло чувство не-одиночества. Кровать прогнулась под чужим весом, когда кто-то сел рядом переложив Мишины ноги себе на колени. Прошелся шершавыми подушечками пальцев, оглаживая выступающую косточку. — Почему ты прячешься? Миша под одеялом зажмурился. Ему так хотелось плакать, втиснуться в чужие объятия, но он не хотел, чтобы это становилось привычкой. В реальности у него не будет господина Воскресенье, чтобы утешить его. Поэтому он нашел в себе силы стянуть одеяло с головы и улыбнуться, встревоженному взгляду напротив. — Просто немного устал. — Миша потерся виском о чужое плечо, садясь. — Вы снова мне снитесь. Спасибо. — А ты снишься мне. — Господин Воскресенье еще какое-то время вглядывался в Мишино лицо, внимательный взгляд потемнел, когда коснулся покрасневшей шеи и запястий, а потом едва заметная морщинка на его переносице разгладилась. — Тогда… Лучшее средство от усталости — вода. Пойдем. Миша мысленно поблагодарил господина Воскресенье за то, что тот не стал акцентировать внимание на его травмах. Тот поднялся, аккуратно опустив ногу Миши на кровать. Протянул руку ладонью вверх, приглашая. Одежда его, официальная, сменилась, подернувшись мороком, на легкий домашний вариант, что Миша уже видел. Он вложил свою руку в чужую ладонь, поднимаясь. Пошел чуть позади господина Воскресенье, ведущего его к выходу из квартиры. За дверью ослепительно сияло Солнце, белел песок прямо у порога, а чуть ниже пологого берега плескалась вода озера, на другой стороне которого возвышались синие горы. На секунду мелькнула мысль о том, что это странно, так менять грёзу мемории было нормально для расы господина Воскресенье, но никак не для людей, к которым принадлежал сам Миша, иначе бы он не блуждал иногда целыми ночами в бесконечных темных коридорах отеля. Во власти самого Миши было лишь проснуться и то если искренне этого желать. Может Миша и сосредоточился бы на этой странности, но… ступни приятно обожгло теплом песка, когда господин Воскресенье вывел его из дверного проема, а слух уловил крики птиц и мягкий шум волн. Миша никогда не был там, где природно столько много воды. Пенакония не была планетой, это была огромная станция в большом астероиде. Да достаточно большом, чтобы разместить Полис и несколько городов поменьше, оборудование для создания атмосферы и терраформирования. В нем так же было достаточно залежей металлов, руды и воды в ледниках, но его дом не был полноценной планетой. Все в нем было создано руками разумных существ. Но озеро перед ним… Миша и сам не заметил, как дошагал до воды. Как та оказалась ему по колено, а господину Воскресенье, зашедшему глубже, по бедро. Вода была приятно теплой, и Миша не сопротивлялся, когда господин Воскресенье не жалея одежды сел на дно, утягивая Мишу за собой. Теперь вода доходила Мише до плеч, плещась едва заметно. Солнце припекало макушку, одежда липла к телу и одновременно пузырилась от легкого течения, и все казалось таким реальным. Особенно горячие ладони на плечах Миши, только прибавлявшие умиротворения грёзе. Наверное, будь это реальность, Миша бы попробовал попросить господина Воскресенье научить его плавать, но во сне… не было смысла. Зато плеск воды вокруг них, завернутых в объятия друг друга, действительно вымывал любые тревоги, подсознательные страхи и опасения. С ощущением чужого биения сердца пропадало и чувство ненужности и брошенности, сопровождавшее Мишу с юности. С того самого момента, как пропал дедушка, и Миша остался один. — Тебе лучше. Нравится здесь? — Да. — Миша кивнул, благодарно сжимая чужое запястье, и добавил еще вслух. — Спасибо. Вы были правы, вода… смывает тревоги. — Значит, будем бывать здесь чаще. — Довольно и с улыбкой в голосе подытожил господин Воскресенье. — В следующий раз, думаю, стоит взять с собой что-нибудь съестное. — Конечно. — Миша постарался не пропустить в свое согласие грустной ноты. Он был бы не против, если бы этот сон повторился. Он бы хотел, чтобы такие сны снились ему каждый день, но стимуляторы нельзя было применять так часто, к тому же он должен был научиться справляться с такими ситуациями сам. В конце концов, это не первый и не последний случай, когда гость предлагал ему… разве что на этот раз несколько более неприятный, чем обычно. И сколько еще их будет? Каждый раз прятаться в собственных фантазиях глупо? Успокаивает — да, делает реальность чуть проще — несомненно, но не решает проблему. Увы. Использовать костыли не то же самое, что ходить без них. Если бы Миша только мог отказаться? И все же, проснувшись утром, Миша еще раз перечитал состав чая, в котором не значилось ничего незнакомого или чего-то на грани разрешенных к применению составов. Лишь рукотворные грёзы могли предоставить людям реалистичные миры, которые те никогда не видели, обычная мемория даже под стимуляторами опиралась на опыт спящего, а Миша… Миша никогда не был за пределами Пенаконии, никогда не видел озер и гор, читал о них, да, но для подобной реалистичности сна, этого явно было не достаточно. Так почему? Почему они ему снились? Вопрос.