***
Не появилось оно ни посреди ночи, ни утром. Я решил, что после уроков зайду к соседу, но пока что мне предстояло идти в школу, как есть, без плана. Зато у одноклассников план на мой счёт созрел без проблем. Новость о том, что такого бездаря, как я, позвали в ряды огневцев, никого не оставила равнодушным. — Эй, Темников! А ты слышал, что в этом году последний набор огневцев? — улыбаясь во все свои кривые зубы, поинтересовался болтавшийся в коридоре Травкин. Гусев и Быков тут же заржали, и я ускорил шаг. — Говорят, если ты в нём поучаствуешь, всех настигнут пубертатные мысли… и… всё! — смеясь с остальными, крикнул он мне вслед. Лиля и Наташа при моём приближении закатили глаза и синхронно отвернулись к окну. А Равнинина с подружками, наоборот, смотрели так, как будто я у них, как минимум, что-то украл. — Да ладно тебе, Оль. Просто дуракам и неучам везёт! — участливо и громко заявила Настя. — А может, они вообще решили подстегнуть нормальных ребят вступать, чтобы таких вот не брали! — поддержала её Катя. В классе Томилин снова сел к Крысину, и оба сперва коротко глянули на меня, а затем сделали вид, что заняты сегодняшней домашкой. — … откажется? Да не! Когда на неудачников обрушивается внезапная слава, они зубами цепляются, чтобы за неё удержатся, даже, если это выглядит глупо. Левинский громко рассуждал, кивая в мою сторону своим спортсменам и, заодно, Велецкому с компанией. Я мысленно попытался сосчитать до трёх, чтобы выдохнуть, как учила бабушка. Но, вместо того, чтобы не обращать внимания, порывисто подошёл к его парте, встав ровно напротив его наглой физиономии. Он даже перестал раскачиваться на стуле, и вопросительно поднял брови. — Глупо выглядишь ты. Когда проиграл два раза, а поражение признать смелости не хватает! — выпалил я и резко замолчал. Класс накрыло тишиной. Томилин и Крысин сразу отвлеклись от задачи и обернулись, вошедшие Равнинина с компанией остановились у своих парт, не сводя глаз. А Левинский молчал секунду, другую, а затем вскочил из-за парты, оказавшись почти вплотную ко мне и не отводя взгляда. — Что ты сказал, ментасос? — Что слышал. Он, не применяя магии, стиснул в кулаке воротник моей рубашки: — Мало тебе ввалил вчера? Повторить? — Что тут происходит?! Левинский! Темников! И все вы! Немедленно займите свои места! — опередила меня вошедшая математичка, и всем пришлось вернуться за парты. Все уроки до большой перемены я прокручивал в голове, что скажу Мирону Павловичу при отказе. Сегодня-то он должен быть на месте! Ведь и бабушка, и одноклассники… они правы. А то, что я вчера наплёл при всех, что согласился, так это глупость и хвастовство. — Мирон Павлович!.. — я поймал его выходящим из кабинета. — Да, Темников? Если не совсем горит, подожди меня десять минут, и я в твоём распоряжении. Отрывать учителя от срочного дела я не стал: кивнул, и остался ждать в коридоре, подпирая собой стену. Интересно, что сказал бы папа, будь он жив? Стал бы тоже отговаривать меня, убеждая, что мои силы слишком убогие, или, наоборот, пристыдил бы, ведь сам носил значок огневца с гордостью? Я не заметил, что сминаю тонкую ткань галстука, сильно растирая её между пальцев, и что рядом со мной кто-то есть. — Уже сдаёшься, Темников? — этим «кем-то» оказался Велецкий. Он смотрел с прищуром, а цвет глаз у него — зелёный, как положено хитрецам. И чего он обратился ко мне? Мы ведь никогда особо не разговаривали. Точнее — он со мной, я ведь в глазах всякой «элиты» где-то на уровне пола. Я замер, так и комкая фиолетовую ткань в руке. Ответить можно было что угодно, но я выбрал самый глупый вариант: — Ты что тут делаешь? — Заношу бумажку, чтобы завтра не толпиться в очереди, — он помахал перед моим носом бланком с печатью огневцев. — А… тебе уже есть четырнадцать? То есть… Велецкий усмехнулся, за секунду окинув меня взглядом с головы до ног. — Сам как думаешь? Кстати, вот, держи, отдашь Павловичу, когда будешь отказываться, — он всунул бумажку мне в руку. — Пойду, надоело тут тереться. Он двинул прочь по коридору, а я невольно опустил взгляд на заполненную анкету:«Кандидат: Максим Александрович Велецкий. Родился: 13.06.1999. Ветвь магии: Стихийник. Энергия: предположительно смешанная (тест не проведён)»
— Кстати, Темников, — спустя пару метров он остановился и обернулся. — Когда даёшь заднюю, выглядишь ещё большим неудачником. И скрылся на лестнице. А я ещё раз пробежался взглядом по выведенным им острым буквам. — Так о чём ты хотел поговорить, Константин? — я быстро поднял голову от неожиданно раздавшегося рядом оклика. Рядом стоял Мирон Павлович. — А… вот, Велецкий вам передать просил, — я протянул ему бланк. — И это всё? — он не менталист, но блок на чтение мыслей я инстинктивно поставил. — Ещё… хотел спросить… — и стою, считаю взглядом плитку под его ногами. — Что спросить, Темников? Голову неприятно сдавило, подкидывая мне разрозненные воспоминания прошедших двух дней и заканчивая словами Велецкого. — Ммм... можно ли заранее заполнить анкету на вступление, чтобы не толпиться завтра в очереди?***
Посвящение в огневцы происходило в торжественном зале лицея. Оно проводилось два раза в учебный год: в сентябре и в мае. Первый раз для тех, кому уже есть четырнадцать, и кто уже отличился ранее, а второй для тех, кто показал себя в течение учебного года. Я мялся в дверях, пропуская вперед каждого желающего, хотя и заполнил анкету за день до. Ведь сейчас все будут смотреть, оценивать, говорить, что я лезу туда, где мне не место. А я сам так и не знаю, не будет ли правильнее развернуться и уйти. — Т–ты идешь? Д–давай я после тебя? — обратился ко мне украшенный прыщами очкарик из седьмого класса. — А… нет. Иди… — Т–ты же раньше тут стоишь. Ты… — Думал, верно ли энергию написал… тест же ещё не проводили, — бросил я первое, что пришло в голову. Но на самом деле «нейтральную» я обозначил чисто наугад. — Энергию лопуха ещё не придумали, — я обернулся одновременно с очкариком. Левинский. Я уже развернулся, приготовившись сказать ему… что-то. Но он скривил лицо и прошел в зал, как всегда, задрав нос. Очкарик приготовился двинуться следом, а я в этот момент снова вспомнил, как Велецкий усмехнулся, вручив мне свою анкету. — Голова закружилась, чуешь? Стой, — чуть слышно прошептал я, и, к моему удивлению, он тут же замер с затуманившимся на пару секунд взглядом, пропуская меня. Левинский как раз заканчивал записывать данные в бланк, склонившись над маленьким столиком посреди зала. Стоило поравняться с ним, в мою сторону прилетел колючий взгляд, и я поспешно двинулся дальше, ведь свою анкету отдал вчера Мирону Павловичу. — Лишь бы вперёд пролезть, Темников, — прошипел он мне вслед. На зрительских скамьях вальяжно расположилась половина нашего класса, кто не собирался становиться огневцем: Травкин и компания, Лиля с Наташей, наши тихони-девчонки, умники во главе с Лобановым, предпочитающие теорию практике, те, кому ещё рано проситься в организацию, ребята из других классов. А так же старшеклассники, которым предстояло стать наставниками новопосвящённых. Меня же ждало место среди тех, кто в ожидании стоял на всеобщем обозрении. На предыдущих посвящениях всегда оставались кандидаты, кого не приняли. Они до последнего ждали объявления своих имен, чтобы подняться на круглую сцену посреди зала и получить сверкающий значок огневца. И, когда этого не происходило, они опускали глаза и так и стояли, пока директор не заканчивал торжественную речь и не объявлял в самом конце, что они могут попытаться в следующий раз. Сейчас в огневцы вступали преимущественно ребята из нашего класса. Но пришли так же несколько из девятого, и даже парочка из седьмого. В центре стояла Равнинина с торжественно вплетёнными в косы белыми лентами, по бокам от неё, тоже в идеально выглаженной форме, подружки Катя и Настя. Чуть поодаль я с удивлением увидел Крысина и Томилина. Они выглядели напряжённо, но упорно не смотрели в мою сторону. Я на них тоже не задержался. Левинский встал в противоположной от меня стороне, рядом с компанией Велецкого, который больше смотрел в экран своего Светофона последней модели, чем по сторонам. А вот Ратников и Майоров выглядели так, как будто на их груди уже красуются значки огневцев. Напротив зрительских скамей расположились учителя. Они участвовали в посвящении ежегодно, ещё и дважды, но каждый раз выглядели взволнованными даже больше некоторых учеников. Дело в том, что именно они писали рекомендации и давали характеристику каждому кандидату, и далеко не всегда оценки разных предметников совпадали. Хотя, конечно, оценки преподавателей колдовских практик имели больший вес, чем тех, кто вёл литературу или музыку. Двойные двери в зал распахнулись, и вошёл директор, Борис Анатольевич. Он коротким кивком головы поприветствовал учителей и лишь на мгновение скользнул взглядом по всем нам. — Дорогие преподаватели и лицеисты! — громогласно объявил он и поднялся на возвышение в центре зала. — Рад видеть каждого из вас! Сегодня очень важный день: не только потому, что в рядах талантливой белоземской молодежи прибудет, но и потому вступление в организацию огневцев в этом году особенное. Нас всех ждет непростой год, а вы — те, кто в будущем поведет Белоземию дальше, именно сегодня станете её надеждой и опорой. Прежде, чем я назову имена принятых, традиционно напомню вам, кто такой настоящий огневец. Попрошу тишины! Директор поднял руку, и все шепотки, шорохи и даже прерывистое дыхание оказавшегося рядом со мной очкарика стали бесшумными. — Настоящий огневец является безусловным патриотом Белоземии. Он честен перед собой и другими. Он подает пример младшим, уважает и помогает старшим. Он постоянно совершенствуется в практиках, присущих его колдовской ветви, независимо от того материалист он, стихийник или менталист. Он знает и чтит историю и традиции нашей Родины. Он обязан участвовать во всех видах деятельности, предусмотренных для организации. Для него исключены дурные привычки, пагубные разговоры и помыслы, а так же неопрятный вид. Истинный огневец готов встать на защиту страны, если того потребуют обстоятельства. Выйти из организации нельзя, можно лишь стать исключённым. Итак, сейчас я назову имена тех, кто выйдет сюда, чтобы сменить значок «Белоземских искр» на огненный. Борис Анатольевич повёл раскрытой ладонью в нашу сторону ещё раз, и в зал вернулись заглушённые им звуки. Под щелчки пальцами с разных сторон к нему по воздуху устремились две коробки: одна простая, закрытая крышкой с прорезью сверху, куда кандидаты кидали бланки. А вторая позолоченная с нарисованными жар-птицами. Директор протянул ладонь, и из не вылетел маленький, но яркий огонёк. Он облетел сцену, задержался у коробки с именами и завис над ладонью Бориса Анатольевича, превращаясь в пылающие буквы. — Ольга Равнинина! — громко объявил директор, и наша отличница встрепенулась, приложив ладонь ко рту. Как будто это какая-то неожиданность. Не глядя ни на кого, она прошла через зал, поднялась на сцену, становясь рядом с директором. — Сегодня Жар-птица благоволит девушкам, — улыбнулся Борис Анатольевич. — Клянешься ли ты, Ольга, быть достойной своего звания? — Клянусь! — без запинки ответила Равнинина, и директор сомкнул пальцы. Сию же минуту парящие огненные буквы дёрнулись, сжались в яркий комок. Он метнулся к её груди, вспыхнул, и обратился в значок: два крошечных красно–оранжевых крыла. — Екатерина Лосева! — стоило Равнининой покинуть центр зала, продолжил Борис Анатольевич, и подружка Оли едва не побежала за своим значком. Произносились имена и клятвы, и постепенно ряд ожидающих становился всё меньше, а волнение нарастало всё сильнее. Левинский грыз свою губу, и я заметил, что у него синяки под глазами, как бывает от бессонной ночи. Крысин прерывисто дышал и вздрагивал каждый раз, когда из позолоченной коробки вылетал новый огонёк. Томилин едва держался на месте ровно, не находя применения рукам и бормоча себе под нос. Только Велецкий стоял спокойно, даже зевнул один раз. — Максим Велецкий! Почтите нас своим вниманием! Я заметил, как Левинский сжал губы в тонкую бледную полоску. А ещё, что сам, как вчера в коридоре, мусолю в пальцах ткань галстука. Кирилл взошёл на сцену следующим. При его приближении обе коробки задрожали и взвились в воздух. Но под жестом Бориса Анатольевича встали на свои места. Через десять минут среди ожидающих остались только Томилин, очкарик из седьмого класса, и я. Очкарик отправился за значком первым. — Если бы не ты, я бы не ввязался в это, — вдруг шепнул Андрей, и его голос вырвал меня из ступора, в котором я наблюдал за происходящим. — При чем здесь я? — Даже такого, как ты, позвали! Чем я хуже? Я пожал плечами, видя, как бегает его взгляд, а лицо то краснеет, то бледнеет. Со стороны зрительских скамей уже слышались перешептывания и смешки, и я упорно не смотрел туда. — Глянь, только эти два неудачника остались! — донесся до слуха смеющийся голос Гусева. — И на что они только надеются? — поправляя вьющиеся волосы, фыркнула Лиля. — Ага. На что? Вот ты на что надеешься? Тебе, вон, даже по физре рекомендацию не дадут! — прошипел Томилин. Надо бы что-то ответить, а не моргать с глупым видом. Но я не успел, раздался голос Бориса Анатольевича: — Константин Темников! Я перевёл взгляд с Андрея на сцену. Над раскрытой ладонью директора парили огненные буквы, складывающиеся в моё имя. Собственные ноги стали тяжёлыми и непослушными, пока я шёл вперёд. Всего несколько шагов, но за них у меня в голове пронеслась толпа воспоминаний: о приёмной комиссии в первом классе, когда мне при всех ребятах объявили: «ниже среднего», о первых издёвках от одноклассников, о том, как бабушка всегда говорила, что не нужно выделяться, и как я вчера зачем-то повёлся на слова Велецкого. — Клянешься ли ты, Константин, быть достойным звания огневца? Клятва — условность. Отказаться я уже не мог. А в голове при взгляде на всех вокруг отчаянно билась мысль: что же я творю?! Что я вообще о себе возомнил? — Константин? — повторил Борис Анатольевич, и с трудом овладел собственным голосом: — Да… да, клянусь… Тут же маленькая огненная вспышка отдалась в моей груди жаром, и на серой ткани пиджака засверкали крылья. — Добро пожаловать, — улыбнулся Борис Анатольевич и лёгким кивком указал мне на скамьи, где расположились новоиспеченные огневцы. Только Томилин остался одиноко стоять напротив сцены, а пауза затянулась. Жар-птицы на позолоченной коробке блеснули и погасли. — Дорогие друзья! Благодарю всех и каждого за то, что пришли сегодня! Этот день запомнится вам на всю жизнь, и станет началом нового, более взрослого пути. Вам многое предстоит, и мы, ваши учителя, всегда поможем и поддержим вас. Я уверен, вы не подведёте наше доверие, и мы сможем гордиться вами! Вас же, Андрей Томилин, я попрошу подтянуть успеваемость и доказать нам в следующий раз, что огненный значок вам по силам. Каждый год я отводил глаза от ребят, остававшихся непринятыми. Их и так будут дразнить минимум несколько месяцев. Но сейчас, проходя мимо, я бросил на Томилина короткий взгляд. Он стал как будто ниже ростом, смотрел в пол, и шмыгал носом. — А я вот не сомневался, что так и будет, — шепнул Крысин, когда я подошел ближе. — Что Андрея не примут? — Что примут тебя, Костик.