* * *
Унылый, серый день стирал остатки вчерашнего дня непрерывным водопадом дождя с неба. Сухой асфальт с частичками давнишней пыли был смыт бегущими по дороге лужами. Тротуары вмиг потемнели от дождевых потоков с неба, воздух преисполнился высокой влажности и легкой, свежей прохлады. Под таким проливным дождем улицу словно накрыло туманом: конечно, это был не он, а лишь длинные струйки капелек, так часто падающих, что скрывали обзор на добрые несколько метров. В такую погоду на вряд ли куда-то сходишь или останешься подышать воздухом снаружи. Вот и очередная толпа попавших под дождь зевак с ругательствами и восклицаниями ввалилась в бар «The Nostalgia», не особо известный и популярный среди жителей Пентаграмм-сити, расположенный на окраине и обычно всегда тихий и пустоватый. Наверное, именно поэтому одному радио-демону так нравилось здесь бывать… Ужасная погода так разбушевалась, что Вокс был мокрым до ниточки, хотя успел дойти до бара, когда тот только набирал обороты. И спрашивается, ради чего он поперся в излюбленное место, зная, что тучи начали сильно сгущаться еще утром? Но у него было свое дело, и оно было гораздо важней погоды на улице или чистоты адского небосвода от туч. Оно было так важно, что он стремглав бежал по мокрым глубоким лужам, прикрыв голову от капель рукавом пиджака. Сейчас он был внутри бара, мокрый настолько, что, казалось, влажной была не только одежда, но и все его тело, словно капельки воды просочились в саму кожу, затекли в щели монитора, заполонили все слуховые аппараты. Но теле-демон сидел радостный. Такой радостный, словно судьба облила его не прохладным дождем, а самым настоящим благословением с небес, словно счастье на него какое свалилось. Хотя добраться сюда было трудно, и то, что даже погода мешала его планам, означало дурной знак, Вокс верил: дождь в его случае был вовсе не предупреждением или плохим знаком, он был началом чего-то нового, чего-то неизведанного, чистого, как белый лист. Это было ознаменованием новой жизни, нового этапа жизни, и сейчас этот сильный дождь безжалостно смывал остатки и следы пресловутого, надоедливого, застоявшегося «вчера», то, что уже давно должно быль исчезнуть и уйти, оставшись в прошлом. И все это легко смывалось, очищалось и омывалось чистой, прозрачной водичкой, оно купало загрязнившийся и загнивший город в своих лужах и водах, вдыхало жизнь в робкие, еще зеленые ростки будущего, благословляя на новые начинания и идеи. Вокс считал это хорошим знаком. В конце концов, что так сильно не освежает, как хороший поток бодрящей воды прямо в лицо? Этот застывший затхлый город и его жители давно должны были встряхнуться от древней спячки, убрав сухость и затхлость в воздухе. Еще около трех дней назад теле-демон наконец осмелился рассказать о своих гениальных планах на будущее Аластору. И не то, что бы они были «будущими», Вокс собирался претворить их в жизнь уже чуть ли не завтра, послезавтра или после-послезавтра! И сделать он это хотел не один. Он бы просто не осмелился даже мечтать о таком, будь демон совершенно один и не будь хоть кого-то, на кого он мог бы положиться. Из всех его знакомых и почти-друзей в Аду ближе всего ему был Аластор. Он сам не понял, как это случилось. Просто в один прекрасный жаркий день он зашел в этот прекрасный бар и увидел его. Сидящего в одной рубашке, с розовыми от выпитого виски щеками, болтающего с какой-то сворой любопытных детей-грешников, что робко расспрашивали его о чем-то вероятно глупом и незначительном, но Аластор отвечал им с самым что ни на есть серьезным видом. О, Вокс и сам не понял, как подошел к этой увлеченной кучке и невольно заслушался рассказом радио-демона о своих небывалых случаях в Новом Орлеане. Он сам не понял, почему осмелился подойти к другому совсем не слабому демону, хотя тогда пытался избегать каждого подозрительного грешника. Может быть, раслабленный и такой простой, улыбчивый мужчина в окружении маленьких детей показался ему по-настоящему безопасным и обычным. Совсем не таким опасным и непонятным, как весь этот адский мир. Он был так обычен и до смешного прост, просто сидя рядом с барной стойкой, убрав все свои сюртуки, перчатки и микрофоны, словно став таким же обычным грешником, каким и был тогда Вокс. И, честно сказать, теле-демона сначала привлекло именно это. И на следующий день он пришел туда снова. Потом пришел и на последующий. И на следующий после последующего. Он пришел и на 4 день, и на 5 день, зашел и на следующей неделе, и через месяц был там тоже. И все время это было «случайно», это было «совпадение»: то, что они оба приходили отдыхать в один и тот же бар. Вокс прилип к Аластору как маленький ребенок. Как маленький влюбленный парнишка изо дня в день бегал в это заведение, чтобы послушать еще один рассказ из жизни от демона, что был в аду уже добрые 20 лет. Вокс и сам не понял, когда Аластор позволил ему приблизиться настолько сильно. Может, он считал младшего грешника слишком безобидным, чтобы навредить ему? Может, ему действительно была приятна его компания? Сейчас уже навряд ли можно узнать ответ на этот вопрос. Прошло уже два года с того самого дня. Это одновременно и так много, и так мало. Но Воксу хотелось верить, что этого достаточно для того, чтобы Аластор согласился. Согласился работать с ним в его новой компании, разработка которой уже вот-вот начнется с помощью его набранных связей и накопленных денег. Все эти два года он не сидел сложа руки! О, нет. Он долго обдумывал, анализировал, наблюдал за этим загробным миром вместе с Аластором, подмечая все детали. Вокс понял, что этому миру не хватало технологий. Прогресса. Развития. Чего-то нового, что бы в миг привлекло массы. В мире людей течение развития технологий шло с иной скоростью. Они быстро развивались, разрастались, совершенствовались. Они были любопытны, нетерпимы, голодны до знаний об этом мире и его устройстве, до знаний о том, что еще можно сотворить на этой планете. Вокс попал во время особенно острого развития на Земле телефонов, телевизоров и прочего. Он был человеком нового поколения, в отличие от Аластора. Столько всего было изобретено, пока оленевидный грешник коротал время в аду! О, он и не знает о таких изобретениях и вещах. Многие не знают! И Вокс собирался стать просветителем. Оснащить этот адский мир новыми знаниями людей, их творением. И это был идеальный план. Стопроцентный. И он верил, что Аластор пойдет за ним. Конечно пойдет! А как еще? Они знакомы два года! Два чертовых года! Если подумать, то это так много! Благодаря нему Вокс стал умнее, хитрее, более расчетливым и осторожным. Он продумал все до мельчайших деталей, его проект был идеален и гениален без всяких осечек! Аластор такое любит, он обязательно одобрит его рвение! А если одобрит, то значит и его приглашение в команду с Альфредом примет. Только насчет последнего Вокс немного волновался. Противный червячок сомнения грыз его внутренности, медленно, но верно добираясь то гортани. Он ненавидел это чувство, оно неприятно жгло грудь и легкие, и от него невозможно было спрятаться. Еще раз выжав полностью мокрый пиджак, он напялил его на себя зачем-то снова, то ли пытаясь привести себя в порядок, то ли от волнения и чувства нетерпения не зная чем занять руки. С минуту на минуту должен был прийти Аластор. В тот день, когда Вокс представил ему свой проект, радио-демон отреагировал очень странно. Будто был немного… Ошеломлен и озадачен его действиями и приглашением в команду. На последнее его реакция и вовсе была резковатой и дерганой. Воксу даже показалось, что у того задергался один глаз. Что бы это не означало, Аластор учтиво ответил, что подумает несколько дней, а сегодня утром теле-демон получил весточку от него, сообщающую о встрече в баре. Он был так рад этой новости. Даже столь сильный, никогда доселе в Аду невиданный дождь не омрачил его предвкушающего настроения. Жаль, что это было зря. Вокс похлопал по карманам пиджака и вытащил согнутый несколько раз файл с бумагами. В нем лежали документы, которые необходимо было подписать Аластору, чтобы стать его коллегой в руководстве компанией. Было ли слишком самонадеянно быть таким уверенным в том, что эти бумаги понадобятся сегодня и здесь? «Нет, не было.» — наивно считал Вокс, вытаскивая и выравнивая смятые бумаги, успевая найти откуда-то и ручку с черными чернилами. Наконец, со стороны выхода послышался долгожданный звон колоколов над дверью. Вокс от нетерпения аж вскочил со стула, не удосужившись посмотреть, кто вообще пришел; вдруг очередной прохожий, попавший под нестерпимый ливень? К его разочарованию, рядом с дверью, отряхивая немного мокрое, маленькое платьице и смахивая капли дождя с коротких, ало-розовых волос, стояла крохотная грешница, оказавшаяся еще и одноглазой, с одним большим и прелестным глазиком. Она по-деловитому встряхнула ужасно мокрым и буквально обливающимся ручьями дождя зонтиком, приставив его к стене около входа. Вокс с раздраженным вздохом уселся обратно на место. Облокотившись о стол, кинул проверяющий взгляд на листы и ручку перед собой. Кивнул сам себе: да, все было на месте. Он сверился с часами — время уже было 15:03. Аластор никогда не опаздывал будучи слишком пунктуальным и перфекционистическим человеком. Он даже приходил пораньше, чтобы не заставлять другого ждать и быть заранее готовым к разговору. Так почему его все еще здесь нет? И стоит ли самому Воксу готовиться как-то к разговору? Хотя в беседе с Аластором никогда нельзя было быть готовым. Он всегда был на шаг быстрее и продуманнее, нежели Вокс, который был еще совсем простофиля, совсем молодой и неопытный грешник. Но он верил, что благодаря тому еще сможет как следует научиться этому мастерству. Но где же сам Аластор? Почему старший Оверлорд до сих пор еще не явился сюда? Могло ли с ним что-то случиться по дороге или.? — Извините, это же вы Вокс? — вдруг детский, тонкий голосок протараторил рядом с ним совсем низко, где-то ниже уровня стола. Вокс не успел ответить и как-то среагировать, когда большая кружка пенящегося пива с грохотом опустилась на его стол, а обладательница низкого роста и кукольного голоса уселась напротив него. — Да… Да-да, я, а как вы… Как вы узнали? — чуть прочистив горло неуверенно ответил теле-демон, от волнения даже ослабив бабочку на шее. — О-о-о, это было очень легко! — засмеявшись оскалилась девочка, тут же ближе наклонившись к столу и сделав свой голос по-странному вкратчивым и шепчущим. — Кое-кто сказал мне, что я должна найти телевизор на ножках, ха-ха, и вот я сижу напротив тебя. Найти тебя было невероя-я-ятно легко! Ха-ха-хи-хи, — она неожиданно захихикала в ладошку, водя глазом по сторонам и, по-видимому, ведя какую-то свою беседу в голове. Вокс вдруг вспомнил, что именно ее минуты три назад увидел у входа. Он кинул взгляд на полный пива стакан. Интересно, зачем она заказала его так много, неужто… Да, неужто. Эта маленькая грешница прямо на его глазах принялась буквально выдувать алкоголь из стакана, осушая его за один глоток почти полностью так, что аж стол затрясся от ее хлюпания. — Блять, что… — теле-демон от удивления чуть не вскочил с места, сведя брови в ошеломленном жесте и приподняв плечи с руками подальше от дрожащего стола. — Что за… Не зная как реагировать на это, он поберег все слова, что у него возникли в мыслях, удивленно проследив за тем, как она до конца осушила кружку. Грешница проглотила один большой глоток и с наслаждением выдохнула, с грохотом поставив посуду на стол. Она издала какие-то удовлетворенные и смешные звуки ртом, проведя ручкой по наполненному животу и несдержанно икнув. — О-о-о… Это было вкусно-о-о, — крохотная одноглазка расплылась по стульчику, немного пьяно щурясь перед собой. Вокс еще сильней впал в шок, не зная что и говорить, и спрашивать. С опаской положив руки на стол, он кашлянул, попытавшись привлечь чужое внимание. — Кхм… Так, зачем же вы меня искали? Собеседница приподняла голову, уставившись на него глазом, и снова расплывшись в безумной улыбке. Что-то ему это напоминает… — Я? Ну-у-у… Вообще-то меня послали передать вам письмо, сейчас, — посерьезнев на последних словах, она сунула тонкие руки в кармашки платья. Не найдя там ничего, обладательница кукольной внешности начала рыться в завязанном вокруг шеи платочке. Каким-то неведомым образом она выудила оттуда сравнительно немаленький конверт. — Вот. Вокс взял переданное письмо. На ней стояла красная, ничем особо непримечательная печать. — Я могу ее открыть? — Хы-хы-хм, думаю… Да! — посланница по-детски взмахнула ручонками и ножками вверх, а затем с любопытством залезла коленями на стол, внимательно смотря на то, как теле-демон аккуратно начал вскрывать конверт. В нем лежал желтоватый, согнутый пополам листок, который демон поспешно развернул. — Ну, ну? Что там? — девочка с нетерпением заглянула ему в руки, раскрывая один уголок в сторону для лучшего обзора. Видимо, она и сама не знала его содержания. А Вокс замер, увидев в большом желтоватом письме всего три слова:Извини: нет.
Аластор.
Что-то с хрустом разбилось об эти жалкие три словечка. Может быть, это были его мечты и надежды? Или хрупкое сердце, по которому письмо резануло сильнее, чем можно было ожидать? «Что..?»Что?..
Вокс растерянно моргнул.Извини: нет.
Мне жаль: нет.
«Нет?..» Аластор… Отказал ему?.. Это был отказ?.. Вокс пошатнулся. Что-то с силой сдавило ему горло. В голову ударило головокружение, и он осознал, что не дышал с момента, когда начал открывать конверт.Извини: нет.
Аластор отказал ему. И сделал это даже не удосужившись прийти самому. Он просто кинул ему в лицо чужой рукой жалкий листок бумаги. Листок бумаги, чье содержание имело в себе всего два сраных слова. От которых мир внутри Вокса словно рухнул. Распался на тысячи обломков и кусков. Что поперек горла встали ему, острыми концами ободрав гортань и внутренности. Чем он заслужил это?.. Неужели за все эти два года разговоров, времяпровождений, советов и совместного выпивания виски в особо теплые вечера он заслужил только одну гребаную записку с парочкой слов?.. Неужели?.. Вокс внезапно подавился рвотным позывом, что, пересекнув комок сердца, стучащего в горле, уже было хлынул в рот. — С-сука… — хрипло шепнул под нос и спотыкаясь помчался на улицу, чувствуя, что просто не в состоянии находится в этом шумном, тесном и душном помещении, когда что-то страшное, сильное и отчаянное волнами выходило из его тела, пытаясь выбраться за пределы «The Nostalgia», за пределы этого квартала, за пределы этой жалкой окраины. Возможно, стараясь дойти до ушей одного Оверлорда, что наверняка сидел у себя в доме, в тепле, и не подозревал о том, какой шторм и землетрясение ощутил теле-демон в себе. Он стремглав выбежал на улицу. Споткнулся и коленями плюхнулся в лужу на дороге. Кожу на ногах содрало вместе с одеждой. Голубоватая жидкость хлынула по асфальту, окрасив ручейки ливня своим цветом. Вокса резко вырвало прямо на дорогу. Тошнотворная масса смешалась вместе с его кровью и лужей, искажая чужое отражение до такой степени, что Вокс увидел в своем кривом выражении лица высшую степень боли и потрясения. Слезы, которых он до этого не заметил, струйками хлынули по экрану, в унисон плача вместе с промозглым дождем. Вместе с сердцем, что уже вовсю обливалось кровавыми ручейками. Он громко всхлипнул, вцепился в в свою голову с такой силой, что экран разошелся трещинами в углах. И закричал. Запрокинув голову навстречу струям ливня, завыл в голос. — Почему, Аластор?! Почему?! Что я сделал не так?!.. — слезы нескончаемо текли по его монитору, шее и одежде. Промозглый ливень, кажется, только сильней набирал обороты, и не думая прекращаться. Может быть, именно в этот раз плохая погода означала дурной знак и ничто иное… О, если бы Аластор просто пришел и объяснил ему все, если бы его отказ не был в виде обычного письма, переданного странной девочкой с маникальными наклонностями — одной из его множества подданых, — то это бы так не задело за живое Вокса. Больше всего доставляло боли и чувства непонимания то, что он не пришел. Какая бы не была погода на улице, каким бы сильным не был дождь, Вокс ведь дошел. И Аластор тоже должен был прийти… Ему эти струи ливня никоим образом помешать не могли бы, захоти он действительно прийти. Но он не пришел. И это полностью открывало глаза Воксу на отношение Аластора к его проекту, к его приглашению, к нему. Ему было плевать на Вокса. А он их считал чуть ли не друзьями. Чуть ли уже не коллегами. Теле-демон отпустил взгляд вниз, что-то хрустнуло под его коленями. В огромной луже воды, на которой он сидел, лежал наполовину мокрый кусок чужого письма. Слово «извини» расплылось неясными чернилами словно с насмешкой ему. Словно это слово, приписанное радио-демоном лишь из любезной формальности, насмехалось над ним, над его глупостью и доверчивостью. Злость прожгла Воксу грудь. — Ха-ха… Ха-ха-ха-ха! Сукин сын! ХА-ХА-ХА-ХА-ХА! — он сорванным голосом рассмеялся в небо, а потом со злобным рыком порвал когтями письмо на куски. Расквашенными желто-синими клочками оно разбрелось по воде. Стремительные ручейки тут же безжалостно унесли их с собой, оставляя Вокса опустошенно глядеть им вслед. Обрывки письма, завертевшись, начали уноситься под гром дождя все дальше и дальше. И ему на секунду показалось, что он только что порвал не обычное письмо, а все связи и хоть какие-то приятельские отношения с Аластором. Словно и сам сказал большое и крупное «НЕТ» их дружбе, их знакомству… Может быть, у него еще есть шансы? Может быть, еще ничего не потеряно и завтра Аластор будет все также хорошо к нему относится? Чувствуя, как в горле встал тяжелый комок, Вокс приподнялся. — Стой… Подожди, стой, нет… Блять, что я творю… — что-то щелкнуло в его голове, испуг и растерянность мигом пробежались по его лицу. Он попытался на четверенках доползти до остатков письма и собрать их снова. Но длинные пальцы выхватывали только грязную воду и лишь парочку маленьких кусочков бумаги из ручейков, что невозвратно утекала сквозь них. — Блять, блять, сука… Нет… Сам не зная почему, он принялся догонять части бумаги, некоторые ее крохотные кусочки прилипали к когтям, некоторые так и уплывали, а некоторые окончательно становились мокрой кашицей, больше ничем не напоминающей письмо со словами на ней. — Дерьмо… Блять… Пожалуйста, пожалуйста, почему это происходит со мной?.. — окончательно потеряв всю надежду и позволив отчаянию и горечи накрыть его, он снова плюхнулся на мокрый, затопленный асфальт, уткнувшись влажным экраном в ладони. Почему он так сильно был уверен в том, что Аластор согласится?.. Почему он так наивно мечтал об их совместном руководстве над его компанией? О новых вечерах, где бы они сидели в его офисе и попивали чай и кофе? О том, что такой Оверлорд как Аластор когда-нибудь вообще решится на близкую дружбу и сотрудничество с ним? С еще несостоявшимся демоном и горе-бизнесменом? Почему Вокс так сильно доверился ему?.. И почему был сейчас так разбит и расквашен, прямо как-то письмо, что наверняка уже утопилось в канализациях улиц?.. Письмо Аластора задело его намного глубже и сильнее, чем он когда-нибудь смог бы перенести в своей жизни. Чья-то маленькая ручонка вдруг осторожно легла ему на плечо. — Эм, извините, мистер Вокс? Вы бы хотели что-нибудь передать ему? — девчачий голосок прозвучал прямо над головой. — Я… — Вокс высвободил лицо от ладоней, взглянул на поплывшую водой дорогу с непрекращающимся дождем. — Нет… Мне… — он глубоко вдохнул, решаясь сказать то, что давило на кровоточащее сердце больнее, чем что-либо еще, -… Мне нечего ему передать… — Отлично, тогда я пойду! До свидания, мистер Вокс, — вежливо и легко попрощались за спиной. И маленькая, детская фигурка весело поскакала вперед, держа над собой такой же крохотный и кукольный алый зонтик. Вокс остался смотреть ей вслед, погрязший коленями в грязной луже, с треснутым экраном и пустой болью в области груди. Сегодняшняя погода полностью разделила его горе, выплакав столько же ведер капель, сколько и слез он — только внутри.* * *
С тех пор тихий и ничем не примечательный бар «The Nostalgia» больше не посещался демоном с головой телевизора и Оверлордом, имеющим черты оленя и не сходящую с лица улыбку. Они больше не сидели у барной стойки, заказав бутылку виски и принявшись негромко и уютно о чем-то беседовать. Хотя главным образом больше всего болтал именно красноволосый демон с тростью, а младший всегда затаившись слушал его, подперев голову ладонью и смотря на того таким искрящимся и светящимся взглядом, что, казалось, в них можно было увидеть звезды. Они больше не пересекались ни в этой части города, ни на той улице, ни на том перекрестке, куда однажды спроводил старшего демона теле-видный грешник. Их пути разошлись и не сошлись последующие 70 лет. 70 бесконечных и мучительных лет. О, если бы Вокс мог… Он бы не предложил сотрудничество Аластору. Он бы и вовсе не придумал свой проект, лишь бы радио-демон, узнав о его планах на будущее, не отдалился от него. Не охладел и не бросил его. А теле-демон был уверен, что в тот вечер, держа в руках кипу бумаг с подробным описанием будущей воксовой компании и документом с предложением сотрудничества, выглядя таким растерянным и отнюдь нерадостным от чужой идеи, Аластор обернулся на него у выхода из бара в последний раз. И вышел через эту же дверцу в последний раз. Потому что после того злополучного дождливого дня радиоведущий больше не приходил в Ностальгию. А Вокс ждал его. Он надеялся. Он надеялся, что понял чужое послание неправильно, и между ними все будет также хорошо… Он надеялся, что та хрупкая и безмолвная связь, установившаяся между ними совсем недавно, не была разорвана и отрезана острыми концами судьбоносной кипы бумаг… Как же он ошибался. Аластор не пришел ни в первый день, ни во второй, ни в третьий, ни в четвертый, ни в пятый, ни в шестой, седьмой, восьмой, девятый, десятый… Ни в сто десятый, сто одиннадцатый, сто двенадцатый… Ни в тысяча девятьсот тринадцатый, ни в десять тысяч сто четырнадцатый, ни в двадцать тысяч сто пятнадцатый… И в двадцать пять тысяч семьсот сорок первый тоже. Аластор ушел и больше не вернулся, сколько бы Вокс его не ждал. Сколько бы не лелеял в душе надежду, что еще не спугнул их искренность, их уют и атмосферу в каждодневных разговорах с привкусом виски и джазом… Сколько бы не хранил в душе несметные и бесконечные ожидания. Сколько бы не жалел о том, что в один день пришел и разрушил все сам же. И пусть будет проклят его технологичный проект, что он додумался создать! Если бы он знал все презрение и ненависть радио-демона к новым технологиям и современным гаджетам, он бы даже не заикнулся об этом! Потому что, очевидно, Аластор был ему намного дороже всего этого. Он был намного важнее будущей карьеры и жизни Вокса. Был намного нужнее всех тех денег и славы, что он собирался заработать. Он был тем, ради кого он решил создать эту компанию. Тогда человек, такой же изящный и грациозный как олень, такой же вежливый и воспитанный как истинный джентльмен, такой же одаренный и талантливый, как самые восхищающие люди, которых он когда либо встречал, более чем стоил того, чтобы отказаться от всего, чтобы отказаться от своих мечт и будущего, от своих адских друзей, от своей дозагробной жизни, и даже от того, что делало Вокса Воксом! Он просто стоил того. Но Вокс, видимо, не стоил. Иначе почему он ушел, бросил, оставил Вокса в этой темноте? Оставил в той самой грязной, дождливой луже, полной его рвоты, неоновой крови и слез? Полной сожалений, разочарований и глубокого непонимания, почему ему отказали, почему сказали нет, полной вопросов, на которые ответа он за эти 70 лет так и не услышал. Дни Вокса превратились в бесконечное и унылое веретено мыслей и бесцветной тьмы. Каждый его день был наполнен серостью, затхлостью, начиная с плотного слоя старой пыли на полках и заканчивая самим Адом, что напоминал фильм снятый в черно-серо-белых тонах. Каждый чертовый день жестоко указывал ему на то, что вместо созерцания потресканной бетонной стены его комнатушки, он мог бы созерцать золотистые пузыри в бокале вина или виски, мог созерцать кривые, острые и глубокими разломами, причудливой сетью ведущие по деревянной барной стойке трещины, мог созерцать блики и лучи ламп в красном, неумолимо притягивающем взгляд монокле, мог созерцать живые рубины в глубине ало-темных, родных глаз, таких эмоциональных и таких знакомых, знакомых до неотводящегося взгляда, до теплого, свернувшегося в сердце комочка, до огромного желания окунуться в них навсегда. Он мог бы любоваться острым кончиком вздернутого носика, мог бы видеть еле заметное колыхание красно-черных локонов и подергивание мягких ушек, ловить глазами чужой глубокий, немного пьяный и раслабленный одобряющий взгляд. Мог бы притянуть за белый воротник рубашки ближе, нуждающе глотая вздохи и выдохи с чужих губ, мог бы буквально испивать эти красивые и философские фразы, эти живой потокой льющиеся речи, мог бы хранить глубоко в душе еще больше искренних, греющих сердце слов. Он мог бы добровольно утонуть, погрузиться в нем, в таком прекрасном, в таком притягательном, таком… Родном. Он мог бы добровольно спрятаться на самой глубине этих красных зрачков, в самой низине души, в самом сокровенном месте сердца, мог бы утонуть, захлебнуться, погрязнуть в его алой крови, без возможности дышать, пить, жить, наполняя легкие болезненно необходимыми ручьями кровавой жидкости, живя этим. Вокс мог бы погрузиться в этого человека так глубоко, так сильно, страстно и стремительно. Невозвратно. Мог бы. Но этого не случилось. И каждый чертовый день он ощущал на сердце тяжелые гири и оковы, что были пострашней и серьезней оков Ада или райских копьев. Каждый чертовый день чувствовал невыносимую тоску и сожаление. Сожаление о тех временах, когда они могли говорить о чем угодно. Тоску по его взгляду, по его словам, тоску по… Нему. По тому, как он выглядит, как ходит, как пьет, глотает, дышит, моргает, хмыкает, улыбается, поднимает брови, поворачивает голову, движет ушами и постукивает длинными пальцами… Он так сильно скучал по нему. Господи, так сильно. Так желал увидеть его рядом с собой. Так скучал по его движениям, мимолетным взглядам, взмахам, привычкам, манере вести себя, даже просто по тому, что он существует рядом с ним. Стоит, ходит, сидит, смотрит. Неважно что делает, Вокс так сильно соскучился по его присутствию. Он так сильно хотел его увидеть. Просто увидеть. Просто увидеть однажды, на улице, на дорогах города, идущего по своим делам. Просто увидеть в свое окно, потому что на улицу он больше не выходил. Он так желал ощутить его присутствие снова. Так желал увидеть его лицо. Так желал снова… Снова услышать его голос. Живой, настоящий, близкий на расстоянии метра, а не через радиоприемник за несколько сотен километров. Так желал снова вглядеться в его глаза. Так желал просто узнать этот образ, силуэт на улицах Пентаграмм-сити. Лишь убедиться, увидеть, что он живой, в порядке, с ним все хорошо и за то время, что Вокса не было в его жизни, он не страдал так, как страдал он. Или же, лишь убедиться, что Вокс действительно все понял правильно, что Аластору абсолютно плевать на него, и увидеть, как все его внутренности и чувства разбиваются об это, несомненно, веселое и радостное без него лицо. Но теледемон так скучал по нему… Так невозможно скучал, что любые разочарования и новая боль не смогли бы его остановить от того, чтобы, встретив однажды радиодемона, не подойти и не попытаться поговорить с ним, возможно, даже лишившись жизни. Он был так беспомощен и бессилен перед своими чувствами. Буквально стоя связанный на коленях, истерзанный невозможно острыми как нож словами, в полной темноте, в полном заточении. Он словно внезапно ослеп, оглух и к тому же потерял всякое обоняние и осязание. Чувства и огромная тоска ослепили его, затопили собой до самой макушки, с каждым чертовым днем душа его все сильней. Вокс так сильно, невозможно сильно мучался. Даже не зная, почему это так сильно повлияло на него. Даже не понимая, что такого было в радиодемоне, что за каких-то два года знакомства он чувствовал себя намного более разбитым, чем вообще когда-либо за свое существование, за свою загробную и дозагробную жизнь. Ведь знал его Вокс по сути всего ничего… Но так почему в груди такая огромная, зияющая и кровоточащая рана? Такая болезненная, такая большая, такая, что хотелось разодрать себе грудь в кровь еще сильнее, лишь бы избавиться от этого ощущения. Лишь бы перестать тосковать по нему так сильно. Днями и ночами Вокс брал чистые и использованные листы А4, беспрерывно заполняя их одновременно и таким бездумным, бесмысленным, и одновременно таким значимым, громким и болезненным «скучаю». И… Их было так много, бесчисленное множество. Вся комната Вокса была забита этими исписанными листами. Они были на стенах, на полу, на диване и кровати, на стеклах окон и на столах, на тумбочках, и на всех горизонтальных поверхностях. Весь его дом был заполнен этим скучаю. Все его сердце было наполнено этим скучаю. А потом, он брал эти листы, бережно складывал их несколько раз и собирал в конверты, где неизменным адресатом был он. Это были его письма. И если бы та странная, маленькая демоница с одним глазом спросила у него еще раз, есть ли ему что передать радиоведущему… Он бы схватясь за сердце ответил, что да. И передал бы одно единственное слово — «Скучаю». «Я скучаю. Я так сильно скучаю, Аластор. Я правда скучаю, так… сильно. Я… Я хочу увидеть тебя снова. Я не знаю — почему…» У него было сотни писем, тысячи и миллионы конвертов, заполненных одним чувством. Но ни одна из них так и не была отправлена адресату. Ни одна из них не была прочтена тем, кто, возможно, прекратил бы все его страдания и изнывания. Ни одна из них не попала в длинные красно-черные пальцы радио-демона, но, возможно, именно она могла бы все изменить. И если бы Вокс все-таки отправлял по одному А4 листу, полностью исписанному бесконечным скучаю, то к тому времени, когда он бы оклемался от всего этого, у Аластора накопилось бы 7 300 конвертов одного адресанта и… Порядка 1 460 000 слов одного «скучаю». Вот насколько сильно было чувство тоски по Аластору. Вот — насколько сильно задел поступок радиоведущего сердце Вокса. Все эти годы безумных мучений были бесконечной и беспрерывной лентой листков, исписанных неровными, резкими или размытыми от выступивших слез черными словами, которые несли в себе смысла для Вокса гораздо больше, чем любой другой посторонний мог бы увидеть на первый взгляд. Миллион четыреста шестьдесять тысяч скучаю, миллион четыреста шестьдесять тысяч одного единственного слова и чувства, семь тысяч триста жалких, пустых в своем значении в глазах Аластора черных листков, семь тысяч триста улетевших проклятых дней траура для Вокса. Этого было так много… Так невыносимо много. Потому что чувства тоски в Воксе было много. Невозможно много. А слез было еще больше. И чувства раздражения и ненависти… То, во что превратилось все его уныние и разочарование, вся его боль, непонимание и горе. То, что пришло на замену чувству глубокого восхищения, симпатии и, может быть, даже глупой влюбленности. Но только не привязанности и тоски. Они остались где-то очень-очень глубоко в душе, далеко в подсознании, не ставшие очередным презрением или обидой. Они остались настоящими, такими, какими их не посмела тронуть ненависть, но превратившись в неясное чувство в неведанном пространстве сердца, они забылись Воксом, похороненные слишком давно и надежно. 20 лет проклятой полосы боли и слез закончились также быстро, как и появились в загробной жизни Вокса. Следующие 50 лет для теле-демона не существовало этих двадцати лет, погребенные за слишком старыми и сомнительными завалами и провалами в памяти, за слишком большим потрясением и горем, они забылись, будто их и не было в загробной жизни Вокса, будто не было того Вокса, с каждым днем увядавшим и тонувшим в грязной пучине дождливой лужи все больше и больше. Этот Вокс давно исчез, давно пропал в неясных закоулках прошлого и подсознания, так, что и не вспомнишь. И теле-демон не вспомнил. Сколько бы не старался вспомнить хоть что-либо об этих двух десятках лет — все было тщетно, все было безрезультатно, ни одного отголоска прошлого не шевельнулось в его душе. Его безупречная память сыграла с ним шутку: особо тяжелый период жизни был похоронен и заблокирован защитной реакцией психики, и, казалось бы, ничто не было способно разбудить эти воспоминания вновь, дав им возможность выплыть на поверхность, оставив темную и мертвенно-холодную муть дна. Но, как выяснилось, что-то или кто-то все-таки был способен пробудить воспоминания прошлого. И виновником этого был все тот же Аластор. Аластор воссоздал эти воспоминания, Аластор и разбудил их вновь. И чем же? Чем пробудил? Может быть, особым взглядом рубиновых, хитро блеснувших глаз? Или откровенным, сложным и искусным рядом слов в тот вечер на праздновании? Или даже своим необычайно терпеливым и благорасположенным поведением по отношению к падшему ангелу? Нет. Ни то, ни другое, ни третье. Пробуждение произошло гораздо раньше всего этого. Оно произошло именно в тот момент, когда Аластор заявился в башню VVV за Энджелом Дастом. И ключевым моментом стала рваная рана на груди того же красноволосого оленя. То странное ощущение того, что твой враг слаб и беспомощен… То странное ощущение, когда от него нет никакой опасности, лишь важная тайна, которую знают только они вдвоем, как знали только вдвоем они все, что говорилось в их беседах в баре, как знали они только вдвоем о тех длинных и уютных вечерах, когда были еще совсем молоды и пригреты лампой у барного стола… То странное ощущение, словно он никак не способен ему навредить, как в старые добрые времена… Когда есть проблема в виде чужой раны, и есть огромное, из ниоткуда появившееся желание помочь и сберечь. Спасти. Но никак не навредить, воспользовавшись затруднительным положением оленя. Вокс бы сам себе оторвал руки в тот момент, если бы сделал это. И это бросило его в замешательство, бросило то в холод, то в жар, то в полное отсутствие понимания своих чувств и желаний. Аластор был… Совершенно безобиден. И так слаб, что в груди невольно щемило от понимания, что ему могут запросто навредить, а тот даже отпора дать не сможет. И Вокс так сильно заволновался в этот момент, так застучало его сердце, так горячо хлынула кровь в голову и в грудь, так жарко стало в микросхемах, что захотелось запустить систему охлаждения на максимальную мощность. И глюки. В его голове вспыхнули обрывочные кадры, моменты из его жизни, которых, кажется, он никогда не помнил, но должен был. И все в тот момент так навалилось на него, что его монитор чуть не сгорел и не лопнул от перенапряжения. А потом, когда Олень с пауком-демоном ушли из башни, предварительно оставленные под присмотром воксовых людей, на улице хлынул нежданный ливень. Живой потокой он застучал по крышам, по окнам, по крыльцу. Капельки дождя быстро-быстро один за другим покапали с навеса, образуя лужи снаружи у ступенек входа в здание. Грешники на улице быстро попрятались в забегаловках и под крышами. Кто-то пооткрывал свои ало-бордовые или черные зонты, о которые струи дождя поразбивались с характерным звуком. Вся улица и здание VVV погрузилось в какофонию звуков промозглого ливня, небывалого уже очень давно. Причудливые звуки капания раздавались отовсюду, и это можно было назвать даже красивым и ритмичным звуком небесного оркестра. Но на Вокса это нагнало странное и гнетущее ощущение. Тошнота подкатила к горлу, задрожали руки, и похолодело тело. Капельки холодного пота скатились со лба по экрану. Синие когти посильней сжали телефон и бумаги в своей хватке. Ощущение, что что-то неумолимо рвется в его внутренностях, пробрало его мурашками, и он не смог сдвинуться с места ни на дюйм. Телеведущий в тот день просто стоял и смотрел сквозь стеклянный вход и панорамные окна на естественное и живое явление с неба, просто не смея отвести взгляда и не погрузиться в странную и депрессивную атмосферу. Он стоял, как завороженный, и глядел на стремительные дождливые струи сверху, капающих на все горизонтальные поверхности и разбивающихся об асфальт и крыльцо башни. Даже легкий и накрапывающий дождь всегда вызывал в нем негативные и плохие ассоциации, хотя он толком никогда не мог вспомнить основную причину этого. А теперь, когда за последние полвека в их окрестностях вновь пошел столь сильный ливень, что-то колыхнулось в его душе. Что-то, словно вулканическая магма, вырвалось со дна его болота души, разлившись горячими слезами по его щекам, разлившись безудержной горячей лавой по внутренностям, заставив вспомнить все, что было за те 20 лет, все, что заставило его так страдать и возненавидеть дождливую погоду, все, почему они перестали быть с Аластором хоть кеми-то. Почему ему пришлось возненавидеть его. Именно тогда он и вспомнил все. А дождливый ливень все смывал и смывал остатки грязи и сомнений за окнами башни VVV, прямо как и свободные потоки дождя в его душе. Наступала осень…