Волшебники, звери и прочие неприятности

      Рон поменялся сменами в аврорате ради того, чтобы провести все воскресенье вместе — и у Гермионы, сраженной этим жестом наповал, язык не повернулся сказать, что ей неплохо было бы кое-куда заглянуть по работе. Он и так безропотно согласился сопровождать её вечером в Абердин, встречать пресловутых демимасок — просить о большем она не могла.       Они встретились у Фортескью, где отлично позавтракали, если не считать того, что Гермиона душераздирающе зевала: ночью ей отчего-то очень плохо спалось. Дальше по плану шло посещение матча по квиддичу — играла любимая команда Рона, «Пушки Педдл», — а затем обед в Норе. Не то чтобы Гермиону очень уж прельщал квиддич, да и встреча с родителями Рона вызывала в ней смутную тревогу, но собственных идей, как провести это время вдвоем, у неё не было, и она решила полностью довериться своему кавалеру.       Вид стадиона поначалу впечатлил: он был раза в два больше, чем поле для игры в Хогвартсе, и Гермиона уже предвкушала зрелище, хотя бы отчасти такое же захватывающее, как на Чемпионате мира. Однако, когда они прошли внутрь, к своим местам, в её голову начали закрадываться сомнения: зрителей было настораживающе мало. Конечно, «Пушки Педдл» — не самая популярная команда, да и «Уимбурнские Осы» тоже едва ли могли похвастать своим положением в турнирной таблице, но все-таки от профессионального матча по квиддичу она ожидала, признаться, большего. Может быть, они просто пришли слишком рано?..       — Рон! Гермиона!..       Их головы синхронно повернулись на зов — и глаза тут же ослепила вспышка фотоаппарата. Проморгавшись, они увидели Джинни, отчитывающую фотографа, который так бесцеремонно воспользовался моментом. Отделавшись от него, она с улыбкой повернулась к ним.       — Привет! Вы все-таки пришли?       — Как видишь, — пожал плечами Рон, а Гермиона смущенно улыбнулась.       — Но Гермиона ведь болела, — Джинни прищурилась и окинула её испытующим взглядом. — Еще в четверг так плохо чувствовала себя, бедняжка, что ей пришлось остаться с ночевкой на Гриммо. Теперь все в порядке?       — Да, вполне, — Гермиона кивнула, а её улыбка стала натянутой. Рону она об этом эпизоде рассказать забыла — не специально, просто так вышло, и теперь могло случиться недоразумение. — Я осталась на Гриммо, так как боялась заразить сестру, но оказалось, что ничего серьезного. Жаль, что ты была занята.       — Да, день рождения Гвеног Джонс, нашего капитана — сама понимаешь, пропустить никак нельзя, — ничуть не смутившись, отбила подачу Джинни. — А вот Рона могли бы позвать. Он бы составил тебе компанию ночью, — она многозначительно подмигнула, и Гермиону бросило в жар от одной мысли о том, что это могло бы означать.       — У меня было дежурство, — процедил Рон. — Ты потом домой?       — Нет, мы после матча собираемся с девочками из команды — обсудить игру. Ну, знаете — тактика, стратегия… — отмахнулась Джинни. — Счастливо вам повеселиться!       Она резко повернулась на месте — рыжие волосы взметнулись, жидким огнем полыхнув на солнце, и присоединилась к группе девушек очень спортивного вида.       — Рон, я… — неуверенно начала Гермиона и осторожно опустила руку на его предплечье.       — Все в порядке, — Рон выдавил улыбку, но на неё не взглянул. — Вы ведь друзья, верно? Ну, все мы?       — Конечно, друзья! То есть, мы с Гарри. По правде говоря, ничего серьезного со мной не было — просто небольшой жар, должно быть, от нервов. Но с Гарри сложно спорить…       — Понимаю, — кивнул Рон. — Мы с ним вообще каждый день видимся. Нет ничего такого, что вы с ним… Ну, поболтали. Хочешь сливочного пива?       — Нет, спасибо.       — Ну, я себе тогда возьму.       Стряхнув её руку, он побрел к торговцу с тележкой. Высокий, плечистый, но ссутулившийся, как будто хотел занимать как можно меньше места, в ярко-оранжевой майке любимой команды и таким же шарфом, резко диссонировавшими с его рыжими волосами, он вдруг показался Гермионе до ужаса нелепым — как человек, оказавшийся не на своем месте и, что еще хуже, не знавший, какое место — его. Но это почти сразу прошло.       К большой и тщательно скрываемой радости Гермионы игра надолго не затянулась: ловец «Ос» ухитрился поймать снитч на исходе первых двух часов, как будто искренне заботился о том, чтобы они уложились в свое расписание. Хоть Рон уверял, что никакого расписания и вовсе нет, обед накроют тогда, когда они придут, даже если он окажется ужином, Гермиона все же переживала на этот счет. Ей казалось невежливым опаздывать на свой первый обед в качестве официальной девушки.       При виде Норы её сердце болезненно сжалось. Внешне все осталось почти таким же, как она помнила — может быть, краска на крыше стала чуть более блеклой, сад — немного более буйным, а огород и вовсе зарос травой, но в остальном это была все та же Нора, с которой было связано так много еще детских, и потому — самых светлых, воспоминаний.       — Рон! Гермиона! Ну наконец-то! Молли, дети пришли!..       На пороге их встретил Артур — его залысины разрослись, одержав сокрушительную победу над жалкими остатками совсем седых волос, но в остальном он выглядел почти так же, как раньше. Вслед за ним вышла Молли — и Гермиона с трудом сдержала горький вздох. Миссис Уизли больше не каталась по дому жизнерадостным колобком; походка её стала грузной и тяжелой. Раньше в каждом её движении прорывалась бьющая ключом энергия — теперь же они стали мелкими, суетливыми; и вся она как будто уменьшилась, сжалась.       — Как хорошо, что вы пришли!.. — улыбка Молли тоже оказалась лишь тенью былого радушия. Она сказала это — и смолкла, словно позабыла, что следует говорить в таких случаях.       — Вы проходите, проходите, — пришел на выручку Артур. — Посидим в гостиной, поговорим. А Молли пока накроет на стол. Да, дорогая?..       Миссис Уизли растерянно кивнула и, больше ни слова не сказав, скрылась в кухне.       — Ну что, Гермиона, поздравляю с назначением! — бодро воскликнул мистер Уизли и с преувеличенным энтузиазмом пожал ей руку. — Большая, большая ответственность! Как ты справляешься? Как впечатления от первой недели?       — Все хорошо, — вежливо улыбнулась она. — Пока вхожу в курс дела.       — Я слышал о вашем совместном проекте с отделом охраны правопорядка, — подмигнул Артур. — Амбициозно, очень амбициозно! Ты уверена, что хорошо все обдумала?       Внутри Гермионы полыхнул гнев, и эта короткая вспышка прорвала пелену черной меланхолии, которая уже заползла во все уголки её души. Ей почти двадцать лет, она прошла войну, она давно уже не девочка, чтобы с ней говорили в таком снисходительно-заботливом тоне!.. Сделав над собой усилие, она ответила почти спокойно:       — Да, мистер Уизли. Я уверена. Кроме того, мне помогал мистер Диггори, я уверена, что его опыту я могу доверять.       — Амос… Да, разумеется… — лицо мистера Уизли разом осунулось и будто постарело. Он вспомнил о том, что роднило их с Диггори — об утрате, их общей утрате — и Гермиона устыдилась своей вспышки. — Я хотел… просто хотел сказать, что вся ответственность прежде всего на тебе — и это большая ответственность!.. Не подумай, я знаю, что ты очень умная девочка, но вы все еще дети…       — Нет, пап, — вдруг подал голос Рон. — Мы давно уже не дети.       В маленькой гостиной сгустился сумрак, солнечный свет потускнел, утратив всю свою летнюю радость. У Гермионы задрожали руки, в горле встал ком, грозящий вот-вот прорваться слезами; мистер Уизли бессильно уронил руки на колени, устремив взгляд в пустоту, как будто мог видеть там что-то — или кого-то; Рон угрюмо молчал. Надтреснутый голос миссис Уизли с сообщением о том, что обед готов, прозвучал как сигнал о спасении.       Стол ломился от блюд и тарелок с самой разнообразной едой — как всегда; как тогда, когда за этим столом собиралась вся большая семья Уизли и Орден. Сейчас же их было только четверо — слишком мало, чтобы соответствовать такому размаху; недостаточно, чтобы заполнить пустоту. Гермиона подошла к стулу рядом с Роном; лицо мистера Уизли болезненно дернулось, миссис Уизли уронила тарелку.       — Сядь лучше напротив, — поспешно попросил Рон. — Так я смогу все время тебя видеть.       Разговор за столом не клеился. Артур вместе с Роном старались, как могли, но Гермиона все больше молчала, боясь сказать что-нибудь не то, а миссис Уизли то и дело впадала в странное оцепенение, а над яблочным пирогом и вовсе расплакалась.       — Простите, — твердила она. — Простите меня, простите. Я все никак… никак не могу привыкнуть…       Мистер Уизли обнял её и, что-то нежно, убаюкивающе нашептывая, увел наверх.       — Может, пойдем ко мне?.. — нерешительно предложил Рон.       Гермионе хотелось сбежать отсюда на край света — так же, как она сбежала прошлым летом. Но сейчас все было иначе: теперь она знала, что есть вещи, от которых не убежать. Поэтому просто кивнула — и поднялась по скрипучей лестнице на самый верхний этаж вслед за Роном.       Здесь все оказалось иначе, чем она помнила: никаких плакатов, которые раньше сплошняком покрывали стены, ярко-оранжевое покрывало на кровати сменило другое, бордовое, и даже сама кровать была передвинута в другой угол комнаты, а на прежнее место втиснут маленький письменный стол, заваленный книгами и пергаментами. И эти перемены обстановки принесли ей внезапное облегчение: для Рона тоже была невыносима эта иллюзия прежней жизни, что царила в Норе повсюду; он тоже знал, что как раньше, больше не будет никогда; он чувствовал так же, как она.       — Ты на неё не обижайся, — он неловко потер шею. — Мама не всегда такая. Она… она справляется… по большей части.       — Не надо, Рон. Я все понимаю.       Он угрюмо кивнул и плюхнулся на кровать. Гермиона присела рядом — на самый краешек; больше сидеть здесь было не на чем: на единственном стуле горой возвышались его мундир и форменная мантия.       — Прости, — он вздохнул и виновато понурил голову. — Я так хотел устроить тебе хороший день, настоящий выходной, а вышло все как-то по-дурацки…       — Неправда! — запротестовала она. — Это хороший день! Потому что мы проводим его вместе!       — Ты же не любишь квиддич, — усмехнулся Рон. — И Пушки сегодня играли паршиво…       — Зато квиддич любишь ты, и это твоя любимая команда. Знаешь, было бы нечестно тратить свой единственный выходной только на то, что нравится мне. Тем более, что это было не так уж плохо. Помнишь, как тот загонщик отбил бладжер, а он отрикошетил от борта и прилетел ему же в живот? У него было такое удивленное лицо, как будто он ну никак не ожидал!..       Рон издал сдавленный смешок. Гермиона хихикнула. А потом она оба прыснули и покатились со смеху — постанывая, завывая, смахивая выступившие слезы, успокаиваясь, чтобы перевести дыхание — и вновь хохоча. В этом безумном, немного истеричном, капельку сумасшедшем смехе выходило все напряжение, скопившееся за день — а может, и за долгое время до него, и оба были готовы смеяться до бесконечности — да вот только не смогли.       — Мда уж, — хмыкнул Рон, когда хохот внезапно оборвался и ему на смену пришла звенящая, оглушающая тишина. — Что это было?       — Я не знаю, — пожала плечами Гермиона и тепло улыбнулась. — Но мне понравилось.       Он взял её за руку — тонкие пальчики почти утонули в его огромной ладони; осторожно сжал.       — Я так рад, что ты у меня есть.       — А я рада, что ты есть у меня.       После такого признания поцелуй казался неизбежным — и он произошел. Он притянул её к себе, опустил тяжелую руку на её плечи и впился губами в губы. Она ответила — и, почувствовав это движение, Рон осмелел и рискнул углубить поцелуй.       Это был не первый их поцелуй, они уже делали так, и все прошло довольно неплохо. Но сейчас, стоило Гермионе ощутить, как чужой язык хозяйничает у неё во рту, в памяти сразу же начали одна за другой всплывать строчки вчерашней книги — и картинки, господи, те картинки!.. Она вдруг сообразила, что они находятся наедине, в закрытой комнате, на кровати!.. — и запаниковала.       — Что?.. — осоловело моргая, спросил Рон, когда Гермиона внезапно оттолкнула его и отпрыгнула чуть ли не на фут. — Я сделал что-то не так?..       — Н-нет, все в порядке, — промямлила она, безуспешно пытаясь усмирить бешено колотившееся сердце. Головой Гермиона понимала, что Рон не станет ничего делать против её воли, и его притязания вполне обоснованны, вот только… сейчас она была не готова. Да, совсем не готова! — Я просто вспомнила о времени. Корабль уже скоро прибудет в порт Абердина, опаздывать никак нельзя…       — Да это только через два часа! — поняв, в чем дело, он расслабился и снова протянул к ней руки, намереваясь продолжить начатое — и даже не подозревая, что этим напугал её еще больше. — У нас еще полно времени.       Он был прав — она знала. И, если настоит на своем, то они явятся в этот чертов порт и будут вынуждены просто торчать там безо всякого дела, что выйдет еще более неловко. Рон её не поймет — и будет прав. В конце концов, ничего страшного ведь не происходит?.. Она просто целуется со своим парнем. Просто. Целуется. И неважно, что поцелуям в той проклятой книге была посвящена не одна страница, и она помнила их все — так же, как и те, что шли за ними.       Поначалу все шло неплохо — и Гермионе даже удалось немного расслабиться, убедить себя в том, что все страхи напрасны. Когда его рука соскользнула с её плеч и легла ниже — между лопаток, она вздрогнула, но заставила себя продолжать. Но стоило Рону развернуться к ней всем телом, закинуть согнутую в колене ногу на кровать и, обняв её другой рукой за талию, притянуть еще ближе, как все повторилось. Паника, толчок — и на этот раз она вскочила с кровати, как ужаленная.       — Нет, Рон, прости, я так не могу, — затараторила она, стараясь не смотреть на него и не замечать явно обозначившейся выпуклости в брюках. — Твой отец прав, это очень ответственное дело! А если корабль придет раньше? А если я опоздаю, и что-то пойдет не так?!       Он зарылся рукой в волосы, крепко сжал, оттянул у корней, чтобы почувствовать боль. Глубоко вдохнул, пытаясь думать о чем угодно, только не о том, что только что происходило в этой комнате, на этой кровати. Не то чтобы он на многое рассчитывал, но телу-то не прикажешь — а сейчас оно выдавало его тайные желания очень уж явно. Чтоб они провалились, эти демимаски!.. Сейчас Рон всей душой желал им много, много нехорошего, честил на все лады, не выбирая слов и отчасти радуясь тому, что Гермиона не может читать его мысли.       И очень пожалел об этом двумя часами позже, когда по прибытии корабля в порт выяснилось, что клетка с демимасками пуста, а волшебник, который должен был их сопровождать, бесследно исчез.