«Я буду к вашим услугам, когда вы пожелаете. — Лань Сичэнь»
– Зачем? – эти слова он почти что шипит, проговаривает сквозь зубы. Пожелает? О, нет. Цзян Чэн не пожелает. Он уже хотел этого однажды, и это оказалось очередной его ошибкой, которую он больше не повторит. Листочек комкается и оказывается втиснутым в передний карман его джинсов. Перманентно напряжённое лицо разрезает шрамом некого раздражения, и меж бровей залегает глубокая морщина. Раньше между ними были лишь недосказанность и злость. Теперь между ними была ещё более широкая пропасть. – Да отвали ты… Что ж тебе нужно? Что ему было нужно? Почему он давал обещания в больнице? Он врал? Собирая вещи с пола и складывая их на полки, Цзян Чэну думалось лишь о том, что он словно чувствовал, как слова, написанные на бумаге, источают присущий Сичэню добрый, мягкий голос. Они были пропитаны той простотой, которая Цзян Чэна была способна привести в отчаяние, и которую он боялся больше, чем огня, чем смерти. Казалось, было легче умереть, чем снова погрузиться в эти взгляды, в тембр речи и в тот запах сандала и спелой, но несладкой, а терпкой груши, который всегда витал вокруг Лань Хуаня. А ведь не поддаться было тяжело. Наверное, он почувствовал это даже не тогда, когда они оказались в опасной близости друг от друга, и когда обоюдно решили дальше не лезть, а ещё раньше. Целую вечность назад, когда Лань Сичэнь заведовал его практикой. Это время, по сравнению со всем произошедшим после, кажется единственной белой точкой на чернющем полотне. Тогда все были живы, все были относительно счастливы. Не было преследований Вэй Усяня, не было и в помине Вэнь Чао с его шайкой, не было грязных и неуместных ночей на его съёмной квартире, не было долгов и судов. Честно признаться, тогда и Цзян Чэн чувствовал себя лишь простым студентишкой рядом с этим состоявшимся молодым врачом. Но что же он тогда ощущал, что сейчас, думая о чёртовом номере, его корёжило?8 лет назад
С Цзинь Гуанъяо они познакомились почти что четыре года назад, когда Лань Хуань в рамках программы своего университета посещал научные конференции и встречи по узким направлениям в современной медицине. Несмотря на то, что его всегда интересовали исключительно неврология и нейрохирургия, внимание он привык уделять всему, а Яо оказался тем человеком, который действительно схож с ним в этих взглядах. Они разговорились уже после первой такой встречи, нашли много общего, и Гуанъяо показался Лань Сичэню таким славным, что он просто-напросто не мог пройти мимо. По нему было видно, что он чувствовал себя достаточно скованно во время выступления со своей научной сводкой, но это не мешало ему чётко докладывать информацию и профессионально отвечать на вопросы. Уже через пару месяцев дружбы Сичэнь повлиял на то, чтобы устроить Гуанъяо в их больницу, поскольку должность была свободна. Так он и стал практикующим психотерапевтом в лучшей больнице южного побережья Китая. Стоило заметить, что для многопрофильного государственного учреждения он был более, чем хорош. Возможно, так посчитал бы и Вэй Усянь. Но он смотрел куда-то совсем не на Цзинь Гуанъяо, на щеках которого от сдержанной и бескомпромиссной улыбки залегли ямочки. Он больше прислушивался. К тому, как его сердце быстро билось, как дыхание сбивчиво выдавало, насколько он разозлён, и как человек, сидевший на соседнем стуле, точно также пыхтел-негодовал. Ещё бы, его ведь обозвали павлином, придурком, сволочью, пупом земли, да и не только этими, казалось бы, безобидными фразочками. – Я понимаю, что у вас есть причины для разногласий. Каждый из вас наверняка считает их по-своему оправданными. Однако конфликт – не тот подход, который вы должны выбирать для удовлетворения ваших желаний. Есть много вариантов решения спора. Например, опора на изначальную причину, – Гуанъяо не дают договорить. И причиной тому становится вовсе не Вэй Усянь. Нет-нет, каким бы он не был, он знает, что именно сейчас ему стоит закрыть свой рот и сидеть смирно. Примирительную тираду доктора Цзинь перебивает другой Цзинь. Всем давно было известно, что Цзысюань и Гуанъяо братья по отцу, и это была чуть ли не вторая по обсуждаемости тема после братьев Лань. О, кто бы знал, что студенты меда окажутся такими охотниками за сплетнями. Хотя интересного в отношениях этих двоих было немало. – Обойдёмся без решений. Я потребую о переводе в другое отделение, – голос Цзинь Цзысюаня звучит категорично и, несмотря на то, что держаться он старается гордо, средь гордости проскальзывают стервозность и явная обида. Надо же, Вэй Усянь посмел задеть его дамскую честь тем, что отругал. – Хорошо, что его сунули практиковаться в морг – он на людей бросается, как собака. Лучше пусть копается в трупах. Безусловно, Вэй Усянь мог бы продолжать придержаться своей тактики благородного молчания. Но не мог. – Ну да. Удивительно, что тебя сунули в детское отделение, а не в хоспис. Тебе бы посмотреть, что такое настоящая жизнь за пределами твоих золотых клеток. Может, спустишься с облака на землю и поймешь, что несёшь. О, Вэй Ин редко был таким жестоким в своих выражениях, но за сестру он готов был любого порвать. Особенно того, кто на всю жизнь мог ввергнуть её в страдания из-за несносных решений Мадам Юй. Как бы ему не хотелось перестать считать её абсолютно бессердечной, и каких бы оправданий он не искал для неё… не выходило. Цзысюань был подонком. Он был горделивым, заносчивым, зажравшимся, типичной дрянью из многоизвестной золотой китайской молодёжи. У него было всё, кроме чёртовой души. И каждый раз он будто намеренно поддевал каждого из них для того, чтобы указать им на своё место. – Что ты сказал? – в его голосе слышится раздражённый надлом. Он стреляет в Вэй Усяня своим яростным взглядом. – Что ты кретин, и что язык у тебя длинный. Скажешь ещё что-нибудь про шицзе – на столе в моём морге поселишься. – Одно моё слово, и тебя сегодня же с этой практики взашей вышвырнут! – в интонации Цзысюаня появляется истеричность и рык. Гуанъяо видит их редко, но сейчас, несмотря на спокойное выражение лица, ему кажется, что, возможно, Цзысюаню бы действительно стоило перевестись. С таким-то характером, ему вообще было бы уместно проходить практику в отцовской пластической клинике. – Давай-давай! Сам же ты совсем ничего решать не умеешь. Папочка с мамочкой всё за тебя решат. И по учёбе, и в личной жизни. Ты только и можешь, что извергаться и строить из себя черт знает что! – Постойте, – Цзинь Гуанъяо кладёт ладонь на стол, этим жестом привлекая внимание обоих. Пусть Цзинь Цзысюаня на место ставили редко, и с тем же успехом это делала лишь мать, но эти двое оказались в кабинете Гуанъяо именно для того, чтобы он решил конфликт. И во имя уважения к Лань Сичэню он должен был хотя бы попытаться. – Доктор Лань привел вас сюда именно для того, чтобы поселить в ваши умы перспективу к решению проблемы. Профессор Лань Цижэнь о произошедшем пока не знает, и чтобы он вас не наказал, вы можете решить всё здесь. Вам необязательно друг перед другом извиняться. Для того, чтобы избежать наказания, вам лишь стоит прийти к тому, что сейчас и в дальнейшем ваши ссоры неплодотворны. Вэй Ин, ты ведь хотел защитить сестру, так? Однако ты начал с оскорблений. Цзысюань игнорирует всё, что было сказано, и встаёт из-за стола. Он просто-напросто поднимается со своего стула, бросая на Гуанъяо такой взгляд, будто пред ним не его старший брат, а мусор, и удаляется из кабинета, бросив вслед лишь короткое: – Пусть попробуют меня наказать, – на лице его помимо злости отображается то ли грусть, горькая и необузданная, то ли усталость. Цзинь Гуанъяо и Вэй Усяню только и остаётся, как наблюдать за тем, как тот решительно подходит к двери, открывает её и захлопывает за собой, да так, что, кажется, хлопок заставляет окна в просторном и светлом кабинете запружинить. За Цзысюанем остаётся лишь немая тишина, которую первым нарушает Вэй Ин. – Могу я идти? Теперь, безусловно, раз второй зачинщик ушел, то Гуанъяо впору отпустить и первого, но он этого не делает. Всё еще исключительно по двум причинам: Цзысюань неуправляем, и с ним он не сможет сделать ничего, и Сичэню будет проще, если его дядюшка не будет мучить ни себя, ни этих двоих дисциплинарными взысканиями. Цзинь Гуанъяо уж кого-кого, а его разочаровывать не хотел, несмотря на то, что это дело рассматривал под своим углом, немного склоняясь к тому, что избалованность, присущую Цзысюаню, порой, можно было лишь сломить – не слишком терапевтично, не слишком нежно и не слишком профессионально, но честно. – Сперва ответь на вопрос, который я тебе задал. – Какое наказание назначит профессор Лань? – это, скорее всего, означало, что да. Полез защищать сестру. Сичэнь был прав и утверждал, что застал их уже за ссорой, когда у пропускного пункта с самого утра был затеян громкий скандал, чуть не переросший в драку. Цзинь Цзысюань стоял перед Вэй Усянем и Цзян Чэном и пробормотал что-то про то, что опять ему придётся встретиться с очередным членом их никчёмной семейки. Исход у такого может быть только один – ссора. – Полы мыть буду? – Наверное, ты ещё не успел прочесть сводку регулировки дисциплины для студентов на практике. Она находится, кажется, в вашей ординаторской, – голос у Гуанъяо был такой, что к нему нельзя было придраться даже в порыве злости и даже понимая, что он – часть семьи Цзысюаня. Вэй Усянь лишь поджал губы, разгладив нахмуренные брови и сложив руки на груди. – Не успел. Только неделя прошла. – Придётся выучить все манипуляции, присущие специалистам того отделения, в котором ты практикуешься. Обычно профессор Лань Цижэнь выдаёт студентам около трёх сотен билетов и просит вытянуть три. Указанные в них манипуляции тебе будет необходимо детально описать и, возможно, продемонстрировать. Да, это казалось Вэй Усяню и вровень с «мыть полы» не стоящим. Откуда вообще в практике патологоанатома могли взяться три сотни манипуляций? Что такого вообще можно делать с мороженным трупом? – Ладно, я лучше попоказываю шоу нашему господину-профессору. Он, похоже, театральные представления любит, – на лице его почему-то появилась ухмылка. Вместе с ней он всё-таки встаёт с места тоже, но совсем не резко, как это сделал Цзысюань. Наоборот, он длинно и утомлённо вздыхает, поправляет на себе мятый халат, который с утра явно забыли погладить – как и хирургичку серого цвета, видневшуюся под ним – и разворачивается к двери. Как только он кладёт ладонь на дверную ручку, за его спиной тут же слышится голос. – Постой. Врач поднимается из-за стола и оказывается каким-то забавно низеньким. Уж точно поменьше Вэй Ина, который к двадцати годам уже успел махнуть за отметку ста восьмидесяти сантиметров. В примирительном жесте этот небольшой, добропорядочный Цзинь Гуанъяо с доброй улыбкой и ямочками на щеках, складывает руки перед собой в замок, встречаясь с Вэй Усянем каким-то очень пронзительным и понимающим взглядом. Взглядом человека, который уж точно умеет быть излишне убедительным и даже внушать. – Цзысюань может быть резким и угрожать, но так он старается защитить себя. Возможно, он чуть более ранимый, чем тебе кажется. И чуть более беспомощный. Он злится не на тебя и не на вашу Яньли, а именно на это. Цзян Яньли – отзывчивая девушка, которая вот уже неделю предлагает ему свою помощь в заполнении журналов и дневника практики, и он, хоть и отказывается, ни разу ей не нагрубил. – Откуда вам знать? – Я часто бывал в отделении педиатрии по работе. Мне приходится говорить с родителями и их детьми. Особенно с молодыми родителями. Вэй Усяню приходится прикусить язык. Нет. Цзысюань всё ещё кажется ему жалким и конченным идиотом, но слова Гуанъяо крепко селятся у него в голове. – До свидания. – Хорошего тебе дня. Передавай доктору Лань, чтобы не забывал пообедать, – в голосе Гуанъяо появляется теплота. То ли потому, что Вэй Усянь, наконец, уходит, то ли из-за того, что он уходит таким озадаченным. То ли она вообще направлена на упоминание Лань Сичэня – чёрт его знает. Но о Цзинь Цзысюане и о том, как ему помогает сестра, Вэй Ин думает всю дорогу до ординаторской. То ли он поддаётся всеобщему влиянию, то ли просто оказывается дурачком, но, как и у многих, из его головы не могут выйти два человека: Лань Ванцзи и Цзинь Цзысюань. И если со вторым всё было понятно, то каким взглядом на него смотрел Лань Ванцзи… это было что-то совсем удивительное. За всю эту неделю Лань Ванцзи, возможно, отпустил около десяти или пятнадцати дисциплинирующих, строгих комментариев в сторону Вэй Усяня, пара из которых точно повторялись. Например, проходя мимо он точно уже пару раз говорил слово «грязь», указывая на отсутствие у него сменной обуви, которую он старательно скрывал бахилами. Ещё дважды повторялась фраза «бестактность», когда они встречались в столовой больницы во время студенческого обеда. Скорее всего громкие разговоры Вэй Ина, Цзян Чэна и Не Хуайсана действительно были шумными, да и Вэй Ин в самом деле не слишком уж умел аккуратно трапезничать, но складывалось такое ощущение, будто из всей компании слова строгости предназначались именно ему. Как и холодный взгляд янтарных глаз, которым девушки из их группы не просто дивились, а восхищались – настолько они были необычными и красивыми. Вэй Усянь не слишком много понимал в красоте и мог посчитать себя весьма приземлённым человеком, но даже он, каждый раз наталкиваясь на этот взгляд, больше не мог оторваться. Мог нелепо и смешливо скривиться в ответ, мог начать глупо махать рукой в приветствии, мог улыбаться во все тридцать два зуба. Но не глядеть уже не мог. Мысли об этом человеке, о его загадочной, строгой, такой непохожей и чужеродной натуре заполонили его и пробыли в его голове ровно до того момента, пока перед ним не открылась дверь в ординаторскую. Нужно же было узнать, что вообще за наказания там придумал Лань Цижэнь для того, чтобы тиранично заведовать своими студентами-практикантами. Ко всему прочему, по дороге из одного корпуса в другой, Вэй Усянь успел написать смс Цзян Чэну, в котором коротко изложил основополагающие, на данный момент, результаты его поимки Лань Сичэнем: «Топаю в ординаторскую после Цзинь Гуанъяо. Приходи тоже, а? А то я так устал после этих Цзысюаневских выходок. Купишь чай в автомате? У меня энергос отобрали с утра на проходной.» Безусловно, получивший сообщение Цзян Чэн, который сегодня весь день терзал себя мыслями об этом несносном скандалисте, уже наматывал по ординаторской нервные круги. И прямо сейчас он садится, начиная барабанить ногой по полу в томительном ожидании. Не столь ужасным было то, что Цзысюань и Усянь сцепились – он мог наблюдать это раз в пару месяцев стабильно, когда их матери встречались, безусловно, подтянув и детей. Гораздо ужаснее было то, что Лань Сичэнь оказался тем, кто разнимал двоих дураков. Сплоховать перед ним казалось Цзян Ваньиню настоящей потерей чести. Безупречный, порядочный, при том добродушный и чуткий доктор – он всё это время показывал себя исключительно заботливым и участливым. Настолько, что его свет, казалось, мог обжечь, если оказаться чуть ближе положенного. С такими людьми Цзян Чэн считал правильным держать дистанцию. – Как вообще в практике патологоанатома может быть три сотни манипуляций? Ну ладно, если двести! Но триста? – дверь открывается, и в ординаторской оказывается Вэй Усянь, который почти что праздно рассуждает о своём наказании. Что-то Ваньиню подсказывает, что удача будет на стороне этого придурка во время сдачи. – Кто просил тебя начинать скандалить прямо на проходной? – он встаёт, рыкнув и стремительно подойдя к парню. Его руки в закатанном до локтя халате тут же ложатся на его плечи и трясут. Несильно, но ощутимо. – Ты вообще способен хоть раз задуматься о последствиях своей пустой головой? Чёрт с тобой. Даже если тебя выгонят, то отец… он найдёт, куда тебя сунуть, но сестра! Это было горькой, но правдой. И оскалившийся, хмурившийся Цзян Чэн через силу заставлял себя признавать, что уж кого, но Вэй Усяня Цзян Фэнмянь оправдает и не оставит без крепкого фундамента на будущее. Возможно, он не постарался бы так ни для кого, кроме него. Эта правда горчила, но была определяющей в их положении. – Не переживай, я просто буду наказан стариком Ланем. А за сестру всё равно заступлюсь, отвоюю, – Усянь отмахивается, расслабляя лицо и кладя ладони на руки Цзян Чэна, крепко его стискивавшие. Усянь понимал, почему Цзян Чэн был настолько на взводе, и почему уверенно говорил такие слова, и потому находит правильным в этой ситуации просто его успокоить. – И к Цзысюаню больше лезть не стану. Ни тебе проблем не принесу, ни ей. – Если, – Ваньинь густо, тяжело выдыхает, убирая руки и отводя в сторону напряжённый взгляд. В такие моменты он был копией своей матери, и уже к двадцати у него меж бровей была заметная морщинка. Руки сами собой сжимаются в кулаках. – Если плохо всё сложится, то ей придется выйти за человека, который будет и на неё, и на её семью в обиде. Ты этого хочешь? – Нет, не хочу. Я планирую сделать всё для того, чтобы этого глупого брака не случилось. – Так постарайся ещё и для того, чтобы, если всё окажется напрасным, то оно хотя бы не стало для неё мукой! – Ладно-ладно, – атмосферу приходится разбавить улыбкой. Усянь хлопает своего брата по плечу, замечая, как эта тактика всё же оказывается действенной. – Чай купил? – Да купил конечно. На столе стоит. Боги, ну чего ты такой помятый ходишь, а? Смотреть противно. Если Цзян Чэн нашёл другую тему для ругани, то это значит, что вспышку его волнения удалось побороть. Хорошо. Ему правда-правда больше не стоит об этом волноваться. Усянь подходит к столу и берёт свой стаканчик чая рядом с пустым чужим, зелёным. Видно, что, разволновавшись, Ваньинь вылакал весь стакан быстрее быстрого, а может и залпом бахнул кипятка, чтобы отрезвиться. Они уже собираются усесться на диванчике в небольшом, но светлом помещении с обилием шкафчиков и доской, но тут дверь открывается снова, и в ординаторской оказывается третий. Тот, кому в глаза сейчас было смотреть сложнее всего. Лань Сичэнь каждому из присутствующих дарит по доброму взгляду, держа в руках книгу средней толщины. – Вы решили выпить чаю перед работой? – его спокойный, сдержанный голос приводит в легкий мандраж обоих. Усянь понимает, что провинился, а Цзян Чэн просто… остерегается. – Приятного чаепития. – Снова здравствуйте, доктор, – Вэй Усянь бодро улыбается, несмотря на то, что знает наверняка – Сичэнь, конечно, уже был извещён Цзинь Гуанъяо о результатах его воспитательной работы. – Вы ищете кого-то? Лань Сичэнь убирает книжку за спину, не смея не ответить Вэй Усяню на улыбку. Цзян Чэн видит, как в мягком взгляде появляется толика ласки, как в улыбке растягиваются губы. Смотрит и молчит. Смотрит. – О, да. На самом деле, я искал вашего брата, Вэй Ин, – и именно в это мгновение их взгляды ожидаемо встречаются. Вэй Усянь пораженно ахает, совершенно не замечая того, как сконфуженно поджимает свои губы Цзян Чэн, пойманный на внимательном изучении улыбки Лань Сичэня. Он и сказать ничего не может, чтобы оправдаться, да и любые оправдания ему кажутся нелепее нелепого. Кажется, если он сейчас откроет рот, то сделает ещё хуже. – Надо же, – вместо этого рот открывает Вэй Усянь. – Похоже, тебя потеряли в отделении, Цзян Чэн. – Вовсе нет, – Лань Сичэнь звучит ни черта не успокаивающе, но переводит свой проницательный взгляд. Тут же у Ваньиня отпадают целые три причины для переживаний: Вэй Усяня не отругают за неплодотворную терапию у Цзинь Гуанъяо, его не потеряли в отделении, и Лань Сичэнь больше не глядит на него. Его глаза совсем не похожи на глаза брата. Они кажутся глубже, они чёрные и в них можно провалиться. – Но раз уж я встретил вас обоих здесь, то к вам у меня тоже будет дело. Я наверняка заставил вас потерять время в кабинете доктора Цзинь и встревожил, – эти слова не звучат из его уст как упрёк. Наоборот, Лань Сичэнь старается казаться предельно искренним. – Наказания вы не избежите, поскольку правила – есть правила, и вы их нарушили, однако всё же подверглись моему нежелательному вмешательству. – Ну что вы… Вэй Усянь не находится в ответе. – Как пойдёте в буфет, возьмите в нём что-нибудь себе и брату. Попросите записать на моё имя. – Доктор Лань, – тут уже голос подаёт Цзян Чэн, чувствуя себя так, будто его казнят прямо здесь и прямо сейчас. – Спасибо, – голос его звучит настолько серьёзно, будто перед ним вовсе не человек, всего лет на шесть его старше, а настоящий почтенный господин. В ответ раздаётся тихий смех, а Цзян Чэна бьёт волной раздражения от того, что он оказывается так взволнован. Какое к чёрту волнение? Лань Сичэнь был всего-то педантом и очередным важным, хоть и бесспорно безупречным в своём поведении, сыночком из богатой семьи врачей. Масок у таких людей было много, и чёрт бы знал, был ли он сейчас искренним. Что бы он потребовал взамен за своё великодушие? Он красиво улыбался. С этим спорить было бесполезно. Красивее некуда. Но что было за этой улыбкой? – Не стоит. Для вас у меня, кстати, есть кое-что весьма значимое. Уделите мне немного времени? – Уделю. – А я пойду! Три сотни манипуляций – это вам не хухры-мухры! – к завтрашнему дню придётся начинать учить прямо сейчас, – Вэй Усянь чувствует, что это мгновение является самым подходящим для того, чтобы покинуть ординаторскую. Он покрепче перехватывает свой стаканчик чая, суёт руки в рукава помятого халата и направляется в сторону выхода. – Не забывайте о своих обязанностях, – в мягком голосе доктора появляется нота серьёзности. – Не забуду! – дверь закрывается, и в ординаторской сгущаются тени. Сичэнь молчит. Вновь поднимает взгляд на такого же молчащего Цзян Чэна и, выглядя опасно-безобидно, протягивает к нему руку, свободную от книги. Ваньинь не дёргается, но в этой тишине определённо настораживается лишь сильнее – его природная привычка опасаться играет с ним очень злую шутку, а доктор Лань оказывается чуть ли не настоящим отображением всего того, что для Цзян Чэна является фактором опасности. Слишком спокойный, слишком простой, слишком порядочный, находящий компромиссы и не старающийся продавливать для того, чтобы получить желаемое. Неделя работы с ним в одном отделении лишь доказывала наблюдения. И теперь, до дикого напрягшийся, он терпел то, как руки Лань Сичэня невесомо тронули его предплечье, спуская закатанные рукава. Теперь и он выглядел слегка помятым и несносным.. Особенно перед этим человеком. Губы сами по себе сжимаются сильнее. – Не делайте так больше. Это выглядит неопрятно. – Это принципиально? – Ваньинь спрашивает это, придавая самому себе смелости. – Нет. Но вам в самом деле лучше не закатывать рукава. Я не стану на вас ругаться, но профессор Лань может пожурить, – Сичэнь становится напротив, протягивая книгу. – Это вам. Здесь описана методика неврологического осмотра. Я заметил, что это вызывает у вас интерес и решил поделиться автором, которого сам считаю вполне достоверным. Можете оставить себе, если понравится. Цзян Чэн забирает книгу из рук мужчины, мысленно поругивая себя за то, что сомневается в его порядочности. Он ведь оказывает ему помощь прямо сейчас. – Спасибо вам. Вы очень наблюдательны, – Сичэню кажется, что две благодарности за эти полчаса – слишком уж много. Цзян Чэн безусловно кажется очень воспитанным и дисциплинированным, но его сдержанность явно скрывает за собой эмоциональную наполненность. Интересно, какую? Пока Лань Хуань погружается в размышления, Ваньинь разворачивается к дивану, на котором стоит его рюкзак. Попутно он методично приглаживает рукава халата, будто тщетно надеется на то, что они возьмут и запросто выпрямятся. – Вы… рисуете? Кажется, эти слова звучат из уст доктора чуть более чутко, нежели все предыдущие. Что заставляет его это произнести? Как только Цзян Чэн открывает свой рюкзак, беглому взгляду Сичэня же открывается его содержимое: пара учебников, шарф и, прямо поверх всего этого, клетчатый и простой лист бумаги, на котором широкой ручкой были выведены… цветы. Очаровывающий цвет лотосов, распустившихся и являвших собой пик цветения, когда бутоны широко раскидывают бледные лепестки. Лань Сичэнь сперва просто всматривается в рисунок, пока Цзян Чэн убирает книгу, и только потом решает оставить комментарий. Конечно, после него Ваньинь бросает на него новый взгляд, и морщинка меж его бровей снова напрягается. Как же это оказывается красиво. Цветение лотосов, нарисованное шариковой ручкой. Человек, не ощущающий красоту тонко и чутко, не мог бы такого нарисовать. Рюкзак оказывается быстро закрыт. – Рисую. – У вас получается прекрасно, – Ваньинь поджимает губы, как бы боря в себе раздражение и желание высказаться. Лань Сичэнь сунул свой нос туда, куда его не просили. – И в комментариях не нуждаюсь. Вы пойдёте в отделение сейчас? – Да. И я был намерен проводить вас… у меня будет к вам пара задач, – доктору не нужно повторять дважды. Несмотря на то, что такая колючая реакция только подпитывает его интерес. – Тогда пойдёмте. Я не хочу, как Вэй Усянь, нарушать ваши правила и опаздывать.Настоящее время
Среди писем, которые получатель забирает не столь длительное время назад, находится одно особенное. Впрочем, и письмом его назвать тяжело. Это просто сложенный, кое-как всунутый в почтовый ящик листок бумаги, на котором не значилось ни отправителя, ни получателя. Внутри – текст, написанный не от руки, а печатный – он несёт в себе уже давно знакомый Цзян Чэну контекст. Он не впервые получает подобные записки. Они поступают ему вне зависимости от смены жилья и даже после множества жалоб в жилищно-домовые конторы, контролирующие доставку почты и допуск к парадным жилых комплексов. Спустя столько лет текст кажется уже давно предсказуемым и не пугает. Именно поэтому одного взгляда хватит для того, чтобы смириться написанным и перестать относиться всерьёз. Однажды все угрозы будут выполнены? Чёрт с ним. Однажды вместо листка бумаги придут люди? Пусть."Что для вас есть судьба? Позвольте мне догадаться. Ваша судьба состоит из цепи трагических случайностей, что сперва столь жестоко уронили вас на дно, а позже, смиловавшись, позволили вам — практически бездыханному телу, познавшему всю суть темноты глубинного страдания — всплыть на поверхность и увидеть свет. Что вы чувствовали в тот момент? Впрочем, это неважно. За ваш идиотизм вы поплатитесь, ваша судьба будет растоптана. Можете приступать к подсчёту дней до возмездия. Ваша беспомощность поразительно сладка. "
Какой пафос. Мерзость.