*москит, зажим типа москит – один из наиболее популярных хирургических инструментов, применяемый для пережатия сосудов во время операции для остановки кровотечения или же проведения операций непосредственно на сосудах.
Криков так много, что мозг не способен их фильтровать. Он перестаёт целиком воспринимать поступающую извне информацию, теперь выдавая лишь яркие блики красно-фиолетового цвета перед глазами, когда Ванцзи видит перед собой лицо умирающего пациента. Стук сердца в ушах глушит, оно бьётся так быстро и часто, словно не секунду назад упало в пятки – оно находится так близко, так рядом, что можно почувствовать жар трепещущей в агонии мышцы. И он наконец осознаёт происходящее. Вэй Усянь умирает у него на руках, потому что он не смог провести операцию, потому что должным образом не подготовился – дрожь в руках привела к фатальной ошибке, лезвие скользнуло не по подкожно-жировому слою, а прямо вглубь, рассекая жизненно важный сосуд. Сейчас реаниматологи всеми силами борются за жизнь Вэй Ина, тогда как он, известный в своих кругах сосудистый хирург, стоит в полнейшем оцепенении, не имея возможности даже вдохнуть. Лань Ванцзи хотел бы закричать. Хотел бы броситься вперёд, передавливая бьющий алыми струями сосуд руками, но он даже не может сдвинуться с места: мышцы становятся каменными, импульсы нервные не проходят ни к одной фибрилле, сокращений нет. По его щекам отчётливо льются солёные, такие обжигающе холодные слёзы, и скальпель со звоном падает на кафель операционной, когда ноги наконец получают возможность сделать шаг. Лань Ванцзи летит к столу, опускает руки вперёд, быстро-быстро начинает сшивать два конца артерии, но писк аппарата заставляет его отойти так же резко, как он и подошёл. Реаниматологи командуют качать, реаниматологи констатируют смерть через тридцать минут безуспешных действий. Лань Ванцзи вновь подходит, касается дрожащей рукой, запятнанной в свернувшейся крови, бледной щеки возлюбленного. — Вэй Ин, я... Я… Он не может ничего сказать. Слова застревают в горле, слова скребут по нутру острыми лезвиями, и ему остаётся лишь сплёвывать сгустки в сторону, пока взор всё быстрее и быстрее очерчивает лицо человека, что был жив ещё минуты назад. Холодная рука обхватывает его запястье, резко дёргает на себя, заставляя приблизиться к мертвенному телу. Ванцзи широко распахивает глаза, слёзы застывают льдинками близ ресниц, обрамляя следом белесоватыми узорами, пока на него смотрят два алых глаза, не имеющих зрачков. — Ты убил меня. Его голос подобно острому колу входит в грудную клетку, распространяя вдоль рёбер ледяные лучи. Ему кажется, что здесь очень холодно. Он чувствует этот холод на своей руке, не чувствует дыхания на своём лице, когда губы мертвеца приближаются так близко-близко к его собственным. — Ты не спас меня тогда. И убил сейчас. Я ненавижу тебя, Лань Чжань. Лань Ванцзи резко открывает глаза и откидывается назад, встречая затылком мягкий подголовник водительского сидения. Его дыхание сбивается, становясь столь частым, что, казалось бы, воздух вовсе не успевал поступать в лёгкие, вызывая следом закономерную одышку. Это всего лишь сон. Сон, что приходит к нему не первый раз за последнюю неделю. События, произошедшие совсем недавно, слишком сильно потрепали его, всколыхнули те струны души, что давно спрятаны были, заставляя теперь вибрацией и перезвонами играть медленную, тягучую и болезненную песнь. Ладонь неспешно отрывается от руля, за которым он и уснул, остановившись на парковке частного дома Ланей, и касается холодного и слегка влажного лба. Кончики пальцев смахивают испарину, а дыхание медленно возвращается к нормальному ритму, пока сердце всё ещё лёгкими отзвуками стучит где-то в левом ухе. Никто не винил его в том, что он не смог выполнить операцию – Сичэнь несколько раз замечал это, показывая, что подобное может случиться с каждым. Недаром бытует негласное правило среди врачей – не оперируй своих близких. Веками положенная традиция, передающаяся из уст в уста, не могла возникнуть на пустом месте. Лань Ванцзи верил, что сможет, потому что в тот момент, когда ночь охватывала город целиком, в клинике было слишком мало персонала, и малейшее промедление могло стоить многого. Всё обошлось. Но лёгкая дрожь, периодически охватывающая его длинные пальцы, по-прежнему возвращала мыслями к тому часу. Тихий щелчок ключа, чтобы погасить двигатель, и он наконец покидает личный автомобиль. Это был белоснежный BMW, купленный им самостоятельно на заработанные честным трудом деньги. Ванцзи никогда не брал в долг ни у брата, ни у дяди, предпочитая строить свою карьеру и жизнь сугубо личным трудом, добиваясь каждой из поставленных целей без помощи. И если бы пришлось жить в условной нищете, то выход из неё постарался бы найти сам – только через личный опыт приобретается навык и умение. Дверь тихо хлопает, негромкий писк сигнализации свидетельствует о том, что машина защищена надёжно, и Лань Чжань следует к дому, имеющему два этажа и раскинувшемуся на достаточной территории, чтобы иметь небольшую аккуратную лужайку вокруг. За последние трое суток он спал не более шести часов, и, кажется, подобный образ жизни значительно сказался на его здоровье и общем состоянии. Ни разу в жизни он не засыпал за рулём, даже если то была стоявшая машина. О подобном не должен узнать из семьи никто: иначе тревога и волнение могут поселиться в сердцах его родственников. Достаточно того, что эти же трое суток он провёл на работе, оказываясь дома только сейчас. Просторное помещение встречает его тишиной, а также лёгким ароматом сандала. Умиротворение здесь витало на постоянной основе, давая любой душе, проникшей внутрь, расслабиться и найти место для покоя. Светлые тона, минималистичность стиля и небольшое количество утвари, что создаёт большие площади свободного пространства. Ванцзи неспешно следует по светлым коридорам, оказываясь в собственной комнате, где, недолго думая, переодевается и опускается на постель. Всего несколько часов на сон, чтобы затем отправиться в то место, которое могло открыть множество закрытых ранее дверей прошлого. В этот раз ему не снится ничего плохого. Если быть честным, Ванцзи и вовсе не видит никакого сна, находя мирный покой в подсознании, пока тихий будильник первыми же звуками не будит его. Времени на сбор вещей уходит совсем немного, и вот уже через час он пребывает на место, указанное в его телефоне самим Вэй Ином. Найти на карте небольшое помещение оказывается сложно, отыскать его в реальности – ещё труднее. Своеобразное общежитие располагалось на окраине города в захудалом районе, куда лишний раз не ступает нога людей. Производственный район, некогда процветавший, теперь был частично заброшен, представляя собой множество технических и жилых помещений, в которых найти кого-либо живого – чудо. Однако этот дом стоял небольшим особняком: кирпичная кладка, что обрушилась в некоторых местах, благо, сквозных дыр не виднелось, выбитые стёкла, россыпью неаккуратной и поломанной разбросанные прямо под окнами, и всего одна дверь, ведущая внутрь. Разумеется, видеть здесь личностей, похожих на Лань Чжаня, было странным, поэтому он постарался выбрать наиболее невзрачные предметы одежды, чтобы не привлекать к себе внимания. Внутри пахло сыростью и гнилью. Весна в этом году была достаточно влажной, богатой на дожди, и неудивительно, что в помещении, где не было возможности ухаживать за гигиеной, плесень росла чёрными кустами по стенам, изредка приобретая зеленоватый замшелый оттенок. Ванцзи не морщит носа, проходя по скрипящим половицам, лишь слегка нагибается, дабы не задеть головой низкий проём – здесь явно жили люди меньшего роста. И пусть Вэй Ин был примерно одного с ним самим, похоже, изначально это жильё строилось совершенно для других целей. Быть может, оно и вовсе не принадлежало к категории жилых. Где-то в отдалении слышались разные голоса: мужские и женские, детские и пожилые, а также ослабленные и наоборот звонкие. Здесь жили разные люди, и говорить о том, что каждого привела сюда неправильно выбранная дорожка жизни, было нельзя. Обстоятельства могли складываться иначе, каждая судьба индивидуальна по сути своей, представляясь особенной книгой с открытым зачастую финалом. Справа по пути перед ним возникла приоткрытая дверь, из которой доносилась тихая песня. Она напоминала колыбельную, вот только пела её не молодая женщина, а пожилая, едва-едва произносящая слова, от чего некоторые из них казались совершенно неразборчивыми. Чуть погодя он всё же понимает, почему большая часть слов казалась ему незнакомой: то был вовсе не китайский, а японский язык. Получается, здесь жили мигранты? Его ладонь мягко касается двери, едва-едва отворяя её, чтобы сквозь небольшую щель разглядеть происходящее. — Почему же ты красна, летняя звезда? Сон печальный мне приснился ночью. Плача, говорила я: О, красные глаза. Летняя Звезда, куда пропала ты? Ищешь ты пропавших нас, Потому и сны мои столь грустны. Старушка, которой визуально было не менее восьмидесяти лет, неспешно качала старую детскую кровать, на которой лежал ребёнок. Ему было не более трёх лет, однако его тихий и мерный сон не могло потревожить ничто: колыбельная прекрасно способствовала тому, разливаясь приятной мелодией по воздуху. Наверняка эта женщина не слишком хорошо слышала, иначе обернулась бы на тихий скрип отворившейся двери. От открывшегося вида Ванцзи почувствовал тоску, охватившую сердце: почему эти люди, дети и пожилые, проживают в столь отвратительном месте, где для жизни нет абсолютно никаких условий? Что случилось с их жизнями, чтобы оказаться здесь? Брови изгибаются в сожалении, рисуясь настоящей маской скорби по привычно спокойному лицу, однако вскоре хмурятся, когда ему удаётся услышать более громкие голоса где-то в отдалении. Ванцзи покидает первую комнату, более не нарушая чужого покоя, и следует по длинному коридору далее, всё время разглядывая попадающиеся на глаза детали. Стены здесь были покрашены давным-давно, от чего вся краска либо потрескалась, либо и вовсе пошла уродливыми пузырями, в некоторых местах вскрывшихся подобно нарывам. Вниз от них стекали ржавые струйки, наверняка отражающие состояние здешних труб – по визуальной оценке, с канализацией в подобном месте тоже было всё крайне печально. Чуть выше располагалось окно без стёкол, затянутое местами порванной плёнкой – та колебалась при малейшем дуновении ветра на улице, впуская холодные потоки воздуха внутрь. Зимой тут наверняка было нестерпимо холодно, и чудо, что люди, проживающие здесь, до сих пор не замёрзли насмерть. В голове тут же проносится образ Вэй Усяня: Лань Чжань пытался вспомнить, видел ли на его теле хоть малейшие признаки обморожения, однако память не выдавала ему никаких картин, что могли бы помочь вспомнить что-либо. Только лишь рассказ брата о множестве ожогов, но здесь, в этом помещении, пожара не было – иначе копоть бы очевидными чёрными пятнами бросалась в глаза. Стоило ему лишь слегка выглянуть сквозь прорези в плёнке, как взору открылось нечто удивительное: грядки. Вспаханные столь аккуратно, что, казалось, ими занимался настоящий специалист. Земля была по цвету несколько песчаной, не тёмной, а значит о плодородности её мало что можно сказать. Наверняка эти люди выращивали здесь овощи в попытках найти себе хоть какое-то пропитание, однако… это было ужасным. Ужасным было всё то, что доводилось переживать им, и одна мысль о нахождении здесь Вэй Ина долгие годы, заставляла сердце обливаться кровью. Лань Ванцзи стискивает руки в кулаки всего на мгновение, а затем быстро берёт эмоции в узду – ни к чему поддаваться им, делу пользы они не принесут. Он двигается дальше, пока новая небольшая комната не открывается его взору. Дверь сюда была открыта, а на её лицевой поверхности висела табличка со смазанными буквами, понять значение которых сейчас было невозможно. Изнутри не слышалось никаких звуков, и потому Лань Чжань берёт на себя ответственность нарушить чужой покой, делая несколько шагов внутрь. Здесь было пусто. Не потому, что количество вещей было мало, нет, вовсе наоборот – здесь кучами лежала и одежда, и предметы гигиены, всё-всё, вот только хозяин этого помещения отсутствовал. Потому что находился он сейчас в реанимации, наверняка весело болтая с персоналом. Понять о принадлежности данного помещения Вэй Усяню ему помогла самая простая вещь – на стене висело несколько фотографий, надёжно заклеенных скотчем, чтобы ни время, ни сырость не могли их повредить. На двух из трёх была его семья, на третьей же то самое фото, сделанное в конце их практики много лет назад – на нём даже присутствовал сам Ванцзи. Эта же самая фотография хранилась и у него, она же и была с собой: пальцы коснулись кармана пальто, где лежал кошель с небольшим фото, изображавшим счастливых студентов и крайне серьёзного Лань Чжаня на фоне улыбающегося с теплом Сичэня. Тогда всё было так здорово, но он упустил – и песком улетели воспоминания вдаль. Он неспешно двигается внутрь помещения, протягивает руку, плавно стряхивая пыль с фотографий. На первой их было всего трое, три маленьких ребёнка: Цзян Чэн, Цзян Яньли и сам Вэй Усянь, счастливо улыбающийся и обнимающий своих самых близких людей. На второй семья полнилась, добавлялись родители, один из которых нежной улыбкой и теплом освещал правую половину снимка, тогда как строгое выражение лица женщины несколько омрачало левую. О Юй Цзыюань и Цзян Фэнмяне хирург знал не так много, лишь то, что они погибли некоторое время назад при несчастном случае – пожаре. Причину так и не удалось установить, а все новости, что освещали ту трагедию, утверждали о неисправности электрической проводки. Тогда он не вдавался в подробности, лишь внимательно изучая последствия – два трупа. Фонарик на телефоне включается быстро, позволяя оглядеть помещение более тщательно. По площади оно было не более шести квадратных метров – совершенно маленькое, узкое, почти что непригодное для жизни. У одной из стен стояла поломанная кровать с торчавшими сквозь грязный и древний матрас пружинами, у её же ножек валялась старая одежда, местами порванная и испачканная глиной. Наверняка Вэй Ин работал на тех грядках, помогая пожилым и детям, ведь среди вещей, когда Ванцзи принялся разбирать их, присев около на корточки, удалось найти небольшую лопатку и грабли – ржавые, местами поломанные, но всё же относительно рабочие. Тем временем запах, стоявший в помещении, уже давно перестал раздражать слизистую носа, и он предпочитал не обращать на него внимания, больше уделяя его находкам. Среди кучи одежды ему не удалось найти ничего, что можно было бы привезти в больницу, даже если отстирать собственными руками: дыры и тонкость ткани были такими, что делали каждую из вещей просто тряпками, непригодными для носки. Разве что, главной находкой стали полустёртые бирки – так он узнаёт размер одежды Вэй Усяня, желая купить ему перед возвращением в больницу новых вещей. Пальцы проскальзывают меж двух шерстяных кофт и натыкаются на что-то совершенное другое по материи – бумагу. Ванцзи вытягивает целую стопку, перевязанную алой нитью, и развязывает узелок, чтобы пробежаться по напечатанному тексту взглядом. Часть из них была совсем свежей, не более месяца назад выпущенной, другая же могла идти сроком более двух лет. Это было множество счетов, долгов, не оплаченных Усянем за долгий промежуток времени. Ванцзи складывает цифры в голове, понимая, что речь идёт о достаточно большой сумме, и хмурит брови – наверняка за ним приходили коллекторы, наверняка ему грозили судом, вот только раз за разом он успевал ускальзывать из цепких рук. Что за жизнь у тебя была здесь, Вэй Ин? Все найденные счета и чеки он тут же убирает, для себя строя весьма закономерный план дальнейших действий: оплатить каждый, покрыв и те проценты, что успели натечь за прошедшее время, а затем разобраться с новой одеждой для Вэй Ина и вернуться в больницу. Однако в душе играла тихая, совершенно неслышимая песнь, затрагивающая тонкие струны её: разве мог Ванцзи оставить всех этих людей, что проживали в столь отвратительных условиях, здесь и дальше? Как только получится поговорить с Усянем после его выздоровления, то они смогут вдвоём заняться происходящим – всё же тот долгое время находился среди них, зная истории и обстоятельства, которые привели каждого в это захолустное место. Неспешно поднимаясь с корточек, Ванцзи обходит комнату ещё раз в поисках того, что могло бы привлечь его внимание. Находит. Правда, совершенно неожиданно для себя. Этот хирургический костюм Вэй Ин носил ещё во времена практики, когда в последний её месяц произошло слишком много событий одновременно. Каждый из них был молод, по-своему горяч в словах, в действиях, вот только последствия этой пылкости сложились для них по-разному: Лань Чжань с трепетом и некоторым стыдом вспоминает о своём поступке, тогда как Усянь чуть не отправился за решётку, попав под горячую руку Вэней. Страшная история до сих пор в его голове оставалась явью, будто бы произошла совсем недавно, однако сейчас необходимо было решать другие, более насущные вопросы. Пальцы неспешно подхватывают глупую, такую совершенно детскую медицинскую маску: она была белого цвета – основной цвет в их клинике в одежде специалистов – и отличалась от всех остальных, которые можно было встретить, нарисованными от руки животными. Там были изображены два кролика: один белый, а второй чёрный, и вокруг ушей их оплеталась алая лента. Ванцзи не мог сказать, откуда вообще в голове Вэй Ина появилась такая идея, однако хорошо помнил слова его сестры, когда она впервые увидела подобное творение – Яньли достаточно часто посещала своих братьев в отделениях их практики, чтобы убедиться, что те не натворили дел никаких. И, важнее всего, не подрались из-за какой-то глупой мелочи.Восемь лет назад
— А-Сянь, ты же не в отделении педиатрии! Её мягкий голос и тёплая улыбка привычно вселяли добро во всех, кто присутствовал рядом. Они стояли на нулевом этаже основного корпуса клиники неподалёку от массивных железных дверей, что вели в патологоанатомическое отделение. Именно там Усянь проходил практику до сих пор, предпочитая, судя по всему, общению с живыми пациентами тихую компанию трупов. Их было не так много, однако данное отделение подразумевало под собой не только вскрытия, но и работу с материалами биопсий. Они стекались со всех операционных, поступали даже из других больниц, так как лаборатория и её оснащение были достаточно хороши для того, чтобы становиться центральным звеном общей системы диагностики. — Ну и что? Трупам тоже хочется, чтобы рядом с ними было весело и позитивно, — он смеётся звонко, но не слишком громко, словно бы его звуки могли разбудить хоть кого-то на этом этаже. Его длинные пальцы, обтянутые нитриловыми голубыми перчатками, поправляют маску на лице, натягивая теперь и на кончик острого носа. Большая часть оказывается скрыта, однако сверкающие так ярко и задорно серые глаза по-прежнему смотрели прямиком на старшую сестру, что стояла рядом с несколькими папками в руках. Там находились истории болезни её маленьких пациентов, которыми она занималась с особенным, крайне трепетным, отношением. — Ох, не забудь, что сегодня матушка велела вернуться строго к семи вечера, так как она накроет особый стол. — Не беспокойся, шицзе, я обязательно приду вовремя! Нет, стой-стой… Я приду даже раньше! И чтобы не опоздать, пойду поскорее разберусь со своими тихими и холодными друзьями. Вэй Ин подмигивает, улыбаясь лучезарно и ярко, что под маской оказывается совершенно незаметно, а затем разворачивается на пятках прямо в своих резиновых тапочках и, махнув рукой, уходит поскорее к железным дверям. В клинике каждый вход и выход был закрыт на электронный ключ, однако каждый из студентов уже достаточно долгое время находился здесь на практике, а потому по решению их куратора, Сичэня, им были выданы эти самые ключи под роспись – обязанность вернуть по окончании была прописана чётко в документах. Тихий щелчок, и дверь отворяется, пропуская внутрь холодного помещения. Первым коридором шёл своеобразный холодильник, следом за которым располагались секционные комнаты: в каждой из таких стоял по центру металлический стол с крупными весами, на цепях подвешенных прямо к потолку, и несколько тяжёлых грубых резиновых фартуков, располагающихся на крючках на стене. Здесь всё было оборудовано для наиболее комфортного проведения вскрытия, чтобы никто не мешал ни врачу, ни практиканту. Именно поэтому Вэй Ин действительно любил проводить здесь дни, тщательно изучая каждую отдельную часть некогда живого человека – он скрупулёзно разбирал по слоям головной мозг, детально изучал каждый из признаков смерти, а если удавалось найти то, что не поддавалось объяснениям с первых секунд, то досконально изучал, пока не находил ответ. Патологоанатомы действительно любили этого студента, даже несмотря на его довольно взбалмошное поведение и слишком неуправляемый поток мыслей. Он был по-настоящему одарённым, и никто не спорил – в большинстве случаев его посмертные диагнозы подтверждались коллегами с большим опытом, те же наставляли его, помогая в следующий раз избежать ошибок. Усянь учился, запоминал, и с каждым разом становился всё лучше и лучше, хоть и изначально планировал работать всё же с живыми людьми, а не трупами. Вэй Ин быстро переодевается во всю униформу: длинные рукава, тяжёлый фартук, но пока что не спешит надевать перчатки, обращая своё внимание в сторону двери. Оттуда слышались громкие голоса, и лучше бы он не знал, кому они принадлежат. То был Цзинь Цзысюнь, двоюродный брат того напыщенного павлина Цзысюаня, что некоторое время назад осмелился открыть свой клюв совершенно в неподобающей ситуации. Если бы не Гуанъяо с Сичэнем, то он бы обязательно поколотил его ещё несколько раз, показав, что обижать его шицзе, да и в целом касаться семьи – дело заведомо гиблое. Его же двоюродный брат, кажется, был ещё более мерзким и неприятным человеком. Напыщенный, абсолютно наглый и считающий, что в жизни всё будет доставаться ему тогда, когда он попросит, — таких Вэй Усянь не переносил на дух. И потому сейчас, стоило мерзкому голосу коснуться его ушей, он морщит нос, будто бы от трупов запахло ещё сильнее. — Хватит кричать, а то точно разбудишь моих друзей, и они придут за тобой ночью, — Вэй Ин выходит из секционной, скрещивая руки на груди. Он не спускает маску с лица, тем самым скрывая усмешку едкую – о, с этим человеком он мог говорить очень долго. — Ты! — тот тут же вскидывает пухлое лицо, скрещивая руки на груди. Цзысюнь частенько забегал сюда, в основном желая понаблюдать за тем, как обстоят дела у его брата. Однако любопытство так или иначе влияло на него, заставляя периодически заходить в другие доступные отделения. В патологоанатомическом он был впервые. И уверенности в том, что вид трупа не вызовет у него рвоты, не было – поэтому тот старался держаться подальше от них, своей позой и голосом всячески показывая полнейшую невозмутимость. — Что, только сюда и пустили? К живым людям нельзя тебе, да? — Да нет, я просто сам выбрал. Понимаешь, эти ребятки такие хорошие слушатели, — Вэй Ин подходит к одному из холодильников, ладонью похлопывая по его металлической поверхности, — и я никак не могу покинуть их. А ты что здесь забыл? Хочешь помочь? Так идём! Цзысюнь тут же хмурится, оглядывается по сторонам – рядом с ним часто ходили его прихвостни – и наконец принимает решение нападать. Это ведь лучшая защита, правда? — Пф, да что я там не видел. Зато ты наверняка не очень-то и хорош. Слабо определить причину смерти без глаз? Вон, напяль свою дурацкую маску себе на лицо. — И ничего она не дурацкая! Двадцать минут – и я поставлю диагноз. В случае, если я выиграю, то… — Эй, мы не договаривались на условия! — …то ты официально всем скажешь на видео, что твой брат – напыщенный павлин! Ярость и гнев спали быстро, стоило только странному шуму раздаться со стороны другой секционной. Цзысюнь был всё-таки трусом, и наличие мертвецов, пусть и не имеющих возможность ходить, напрягало его значительно. Он хмыкает, отворачивается в сторону, следом проходя к двери, но не заглядывая внутрь – смотреть на труп ему не хотелось совершенно. — Время пошло. Вэй Усянь негромко хихикает, разворачиваясь и тут же отправляясь обратно в свою уютную комнатку, где по-быстрому надевает перчатки. Следом же оставалось выполнить самое главное условие – не видеть. Пальцы подхватывают край маски, поднимая его на уровень глаз, и теперь ему не виделось ничего. Разве что, по источнику света он мог понять, что здесь не темно – маска была достаточно плотной, чтобы ограничивать обзор ему более чем. Однако стоит ему коснуться холодной кожи трупа, как слышится хлопок двери снаружи – неужели Цзысюнь сбежал? Вэй Ин прислушивается к звукам и в отдалении различает женские голоса, но понять, кому же принадлежат они, не представляется возможным – слишком уж далеко. Любопытство играет в его душе, руки чешутся поскорее разобраться, а затем отправиться на увлекательные беседы со всеми дамами, которых ему удастся встретить здесь. Осмотр трупа не является какой-то особенно сложной задачей, однако всё же для полноценного описания всегда необходимо зрение. Далеко не все элементы человеческого тела могут отличаться на ощупь – например, синяки на поверхности кожи зачастую не приподнимаются над её поверхностью, из-за чего попросту не представляется возможным определить их наличие, если ты не видишь их воочию. Но Вэй Ина это не смущало – ведь куда интереснее прощупывать каждый сантиметр, замечая особенности строения, патологии, что могли бы подсказать о причине смерти. Ну и остальных заболеваниях, которые присутствовали у трупа ещё до смерти. В какой-то момент он не замечает, что около него появляется кто-то. Вэй Ин не может сказать, был ли этот человек выше него, был ли он ниже – маска на глазах не позволяла видеть даже очертания силуэта, однако ощущать рядом кого-либо – вполне. Он пытался принюхаться, пытался понять, что же за парфюм у этого человека, однако даже это было невозможно определить: запах, витающий в помещении секционной, был весьма специфическим, чтобы перекрывать любые другие. — Эй, сюда посторонним нельзя, кстати, — Усянь оповещает сразу же, от дела своего не отвлекаясь. Его ладони скользили по ногам трупа, пока не наткнулись на что-то тёплое – то была ладонь человека, вошедшего к нему. Кажется, он только сейчас осознаёт, что слышал секунду назад тихий щелчок двери. Их закрыли здесь вдвоём. Может, это кто-то из тех девиц, чьи голоса он слышал там, в отдалении, решила с ним поразвлечься? Сомнительное место, крайне необычное. И от этой мысли его щёки слегка алеют. Вэй Усянь замирает в полусогнутом положении, на ощупь пытаясь понять, действительно ли это чужая рука, не показалось ли ему – вдруг, это вообще что-то другое? Но события развиваются иным путём. Широкие шаги неизвестного рассекают пространство меж ними, а довольно крепкие и властные руки цепляют Вэй Ина за запястья. Он удивлённо охает, понимая, что сейчас маска на глазах ему так мешает, так сильно: увидеть этого человека хотелось всей душой, всем трепещущим так быстро сердцем, что сейчас отбивало бешеный ритм. Он не может вспомнить, когда в последний раз волновался так сильно. Дыхание сбивается следом за сердцем, губы размыкаются, желая сказать хоть что-то, но и эту возможность у него забирают целиком. Усянь оказывается прижат спиной к холодной поверхности стен морга, тогда как незнакомец – или незнакомка! – придавливает его запястья прямо над головой. Это была невероятно сильная, но вместе с тем нежная девушка, раз способна была так быстро и резко действовать, не давая ему самому предпринять ничего. Эффект неожиданности работал против Вэй Ина, от чего ему оставалось лишь шумно выдохнуть. И задержать дыхание, когда невероятно мягкие и тёплые губы накрыли его собственные. Признаться честно, за все свои двадцать лет Усянь ни разу не целовался, от чего сейчас чувствовал себя так трепетно и странно, что не мог подобрать ни слов, ни мыслей, дабы описать состояние. Совершенно непонятный для него человек украл его первый поцелуй, а он даже не может взглянуть в его глаза! Ему остаётся лишь выдыхать через нос, трепетать всем телом и сосредоточивать внимание на тех губах, что сейчас целовали его страстно и одновременно нежно. Ему казалось, что с ним обращаются и грубо, и осторожно – словно бы человек пробовал, изучал, какой же подход может оказаться в данном случае верным, что нужно сделать, чтобы получить правильный ответ. Отклик. Отклик, которого Усянь не даёт в первые секунды по самой простой и очевидной причине – остолбенел. Шок охватил его настолько, что сковал мышцы, но в момент, когда наконец захотелось распробовать незнакомые губы, всё исчезло. Тепло ушло, хлопнула дверь, а жар, колющий мелкими иголками, остался по-прежнему на его губах. Вэй Ин рывком поднимает маску с глаз, но уже не видит никого – тот убежал так же стремительно, как и оказался здесь. Совершенно ошарашенным взглядом он проходится по трупу, лежащему перед ним, а затем стягивает перчатку и касается подушечками пальцев влаги на поверхности собственных губ. Кто бы то ни был – целовал он не слишком умело, однако так жадно, словно бы хотел распробовать Вэй Ина целиком и полностью, не давая ему ни секунды на вдох. Это одновременно вызывало подкашивание ног и смущение, кое довольно редко овладевало Усянем. Он негромко усмехается, оглаживает пальцами свои губы, стараясь запомнить сладковато-пресный вкус, а затем соскальзывает на запястья. Здесь тоже чувствовался контакт. О, он чувствовался так отчётливо, словно властные пальцы по-прежнему стягивали его кожу, прижимая с силой, но вместе с тем аккуратно к стене. Сердце не хотело возвращаться в прежний ритм, а руки вновь подхватывают маску, стягивая её с лица, пока расфокусированный взгляд поднимается выше. На труп. Ему кажется, или он поменял своё положение?.. Кончики пальцев оглаживают маску, проходясь вдоль двух кроликов.Почему-то их вид успокаивал.
Настоящее время
Почему-то их вид давал надежду на лучшее.
Ванцзи проскальзывает подушечками пальцев по слегка стёртому рисунку на маске, вид которой он запомнил так хорошо ещё в тот момент, когда приблизился к ничего не подозревающему Вэй Ину. Его поступок был вопиющим, однако никто так и не узнал – наверняка никто и не узнает, потому что он старался действовать быстро, аккуратно и незаметно. Его путь лежал вовсе не в морг в тот день, а в соседские помещения, однако голос Усяня привлёк, заставляя решиться на абсолютно невозможный поступок. Он не знал, что тот в маске. Не знал, что один. Но был уверен, что сможет сказать любое оправдание, и оно будет звучать невероятно правдоподобно. Но ситуация сложилась так, как сложилась – в его сторону. Выгодно. Он помнит дрожь, которая охватила его после этого. Как та проходилась вдоль всего его тела, крупными судорогами ещё долго-долго оставаясь под кожей. Однако сейчас те дни казались чем-то столь далёким, чего хотелось коснуться рукой. Прямо как этой маски. Он возвращает эту маску обратно на место, предполагая, что они смогут вернуться сюда ещё несколько раз, чтобы решить все возникшие вопросы. Ванцзи собирает все остатки вещей, располагает всё по тем же местам, на которых они находились изначально – не стоит, всё же это место Вэй Ин некоторое время считал домом. Хотел бы он, чтобы домом Усянь считал иное место. То, где будет тепло и аккуратно, где запах сандала витать в воздухе станет, раз за разом успокаивая дух и трепещущее сердце. Лань Чжань покидает помещение уже в темноте, не заметив совершенно, как же много времени потратил здесь. Дома наверняка станут волноваться, однако у него остались незаконченные дела. Путь до автомобиля пролегает в полной тишине и даже тогда, когда он оказывается в салоне, то не включает привычно тихую и приятную классическую музыку. Воспоминания возвращаются волнами, касаются тонких струн души, вызывая тихий отклик – ему не больно видеть эти картины прошлого. Ему лишь тоскливо. Тоскливо осознавать, что помочь Усяню он тогда был не в силах, зато мог бы сейчас. Конечной точкой сегодняшнего путешествия становится вновь больница. Он планирует вернуться туда же, однако перед этим посещает несколько магазинов с одеждой, взяв для Вэй Ина самых необходимых, базовых вещей гардероба: джинсы, несколько футболок, одна из которых могла бы использоваться им для нахождения в больнице, а также тёплый свитер и толстовку на молнии. Пусть вещей вышло не так много, но каждая из них отличалась качеством – иного предложить этому человеку он не мог. Вскоре реанимация открывает свои двери перед хирургом, однако привычная постель, около которой он провёл не один час, не один день, встречает его пустотой. Пакеты с одеждой опускаются на пол около его ног, пока взгляд, встревоженный и одновременно наполненный печалью, скользит по смятой простыне, на которой не осталось ничего. Ни одного следа. Вэй Ин пропал.