Чужой идеал

      Поездка на автобусе началась вполне нормально, но очень быстро превратилась в ад. Салон уже был достаточно заполнен пассажирами, когда они в него попали, и сесть не представлялось возможным. Пришлось как-то размещаться вместе с картиной на задней площадке у окна, и все было терпимо примерно еще три остановки, но потом людей стало так много, что Сумин оказался зажат между стеклом, картиной и Джиншиком. Он пытался не шевелиться, что было невозможно в условиях движущегося автобуса, почти не дышать, потому что от Джиншика слишком вкусно пахло кофе и чем-то цветочным, и думать о всевозможных печальных вещах вроде мировых катастроф и линейных уравнений. Последнее давалось сложнее всего – мировые катастрофы представлялись очень плохо на фоне его собственной катастрофы по имени Джиншик, а кривые графиков неизбежно складывались в линии его тела.       Ещё через минут десять, когда Сумин всерьёз подумывал о том, что потеря сознания сейчас была бы кстати, Джиншик наклонился к его уху и сказал:       – Спаси меня.       "Меня бы кто, блядь, спас!"       – М-м?       – Кажется, у меня на заднице чья-то рука. Ладно бы твоя, но твои руки я вижу…       Сумин глянул на него, но лицо Джиншика было слишком напряжённым, так что на шутку было не похоже. Он завёл руку ему за спину и, опустив, действительно наткнулся на чью-то ладонь. Без раздумий ударил по ней – рука исчезла. Но были ли гарантии, что она не вернётся?       – Я, э-э-э, оставлю её там, – неуверенно предложил он. – На всякий случай.       – Хорошо, – прошептал Джиншик.       Сумин положил ладонь ему на поясницу и всерьез принялся молиться. По его подсчётам нужно продержаться ещё минут двадцать. Ну и потом час… Два в худшем случае. И обратный путь. Но вторая поездка на автобусе должна пройти спокойнее, Сумин надеялся, что к тому времени большая часть тех, кому нужно куда-то доехать, уже доедут.       Минуты тянулись так мучительно, что Сумину уже стало казаться, что он действительно не заметил, как умер и попал в ад. И это его наказание до конца времен – ехать в переполненном душном автобусе со стояком на чужого парня. Персональная, блядь, пытка за то, что такой отвратительный человек.       Но он все еще был жив, и пытка наконец закончилась. Выбравшись из автобуса на свободу, Сумин как бы невзначай повернулся к Джиншику спиной и попытался отдышаться и привести мысли в порядок. Свежий осенний воздух помогал. Осознание, что виновник его проблем все еще рядом и в ближайшие несколько часов никуда не денется, сводило эту помощь практически к нулю.       – Ладно, пора идти, – Сумин собрался с силами и повернулся к другу.       Джиншик смотрел куда-то в землю с выражением дичайшего ужаса на лице. Ну еще бы. Сумин покачал головой – он-то, на самом деле, еще легко отделался, его хотя бы никто за задницу не лапал.       – Да… – Джиншик опомнился и посмотрел на него. – Идем.       Мать и тётя встретили их с большой радостью и воодушевлением. Особенно много воодушевления было направлено на Джиншика. Сумину даже пришлось напомнить матери, что вообще-то он её сын, а Джиншика она впервые видит. Но когда он, при молчаливой поддержке друга, презентовал виновникам торжества картину, то пожалел о секундной жажде внимания. Тётя с дядей начали заваливать его комплиментами, мать с отцом гордо говорили всем, что вот он – их талантливый сын, будто никто из остальных родственников не был в курсе. Даже двоюродные брат с сестрой его похвалили, что вообще случалось очень редко. Такое количество восхищения было очень непривычно и, честно говоря, некомфортно. Сумин даже немного попятился, но наткнулся на Джиншика. Тот едва слышно шепнул “Потерпи” и на секунду сжал его ладонь. Секунды Сумину вполне хватило, чтобы переплести свои пальцы с его и не позволить убрать руку.       Семья наконец устала петь ему дифирамбы и парней отослали умыться и отдышаться с дороги.       – Я только надеюсь, что ты не слишком пожалеешь, – сказал Сумин, пока мыл руки. – Ну, о том, что согласился поехать со мной. Они иногда шумные, но в целом нормальные.       – Не беспокойся об этом, – Джиншик потрепал его по плечу и, войдя в ванную комнату полностью, закрыл за собой дверь. – Не пожалею.       Сумин повернулся к нему и подумал, что он и в самом деле не пожалеет. Но в другом смысле и не специально. Джиншик не жалел его прямо сейчас. И его даже не в чем было винить. Он не виноват, что Сумин, оказавшись с ним в узком пространстве, мог думать лишь о том, чтобы поцеловать его – и это была ещё самая приличная мысль. Он так хотел бы вернуться к тому времени – причем, еще совсем недавнему – когда такие идеи его вообще не посещали, но, кажется, стоило появиться только одной, как за ней тут же повалили остальные. Сумин уже даже не надеялся на совесть. Да, он пытался ее слушать и сам прекрасно понимал, что так нельзя, но эффекта не было. Он не станет меньше его хотеть, просто будет больше ненавидеть себя.       Он плеснул в лицо холодной воды и, опершись на край раковины, уставился на слив. Надо немного потерпеть и все. Сумин вернется домой, выспится, проведет некоторое время на расстоянии от Джиншика, потом очень постарается переключить все свое внимание на Хёну… Сумин выпрямился и повернулся к Джиншику. Потерпеть? Звучало так, будто он не хотел приезжать сюда с ним, что было неправдой. Он сам предложил и точно начал бы уговаривать, если бы Джиншик не согласился сразу. Так что он совершенно точно хочет быть здесь с ним.       Было бы лучше, если бы он приехал с Хёну или один? Совесть говорила, что, разумеется, да. Все остальное было с ней не согласно.       – Рубашку закапаешь, – вполголоса проговорил Джиншик и провел костяшками по его подбородку, стирая капли воды.       Сумин подался вперед, но сумел вовремя остановиться. Впрочем, положение все равно опасное: расстояние между ними было минимальное, воздуха, кажется, тоже не осталось. Поэтому Сумин старался не дышать, а Джиншик, напротив, дышал слишком часто.       “Пожалуйста, не делай ничего”, – взмолился Сумин мысленно.       “Нет, сделай”, – эта мысль была еще более отчаянной. Он обращался не только к себе, но и к Джиншику, хотя тот не мог слышать его мыслей. Сумин, правда, был более чем уверен, что у него все написано на лице, вопрос был только в том, захочет ли Джиншик читать.       Хватило бы любой мелочи – приоткрывшихся губ, наклона головы, более резкого выдоха, но Джиншик продолжал смотреть ему в глаза, не шевелясь и не моргая. И Сумин за это его одновременно и благословил, и проклял.       По коридору за дверью кто-то прошел, и Сумин отодвинулся, сжав челюсти до боли. Джиншик молча вымыл руки, они ведь ради этого вообще пришли в ванную, а не испытывать терпение и выдержку, и вышел первый.       Сумин сумел сдержаться – почти чудом, но ему удалось. Это хорошо. Плохо то, что это только начало. Но ничего, за праздничным столом он будет вести себя прилично, у него просто нет выбора. А потом домой. Главное больше нигде не оставаться с ним наедине.       Как и ожидалось, их посадили рядом в конце стола – Джиншик сел у стены, по другую сторону сидели брат с сестрой. Чандо не обращал никакого внимания на происходящее, а переписывался с кем-то, а вот Союн сразу же начала расспрашивать Джиншика о жизни, учебе и всём таком. Сумину пришлось дважды шикнуть на нее, а потом придвинуться к Джиншику как можно ближе, при этом скорчив сестре угрожающую рожу. Ему плевать, как это выглядело, Союн просто должна отстать. Наконец она фыркнула, закатила глаза и переключилась на сидящую рядом с ней бабушку.       Дальше все шло неплохо, еда была вкусной, их в конце стола не особенно дергали, и Сумин расслабился. Причем настолько, что не заподозрил ничего, когда к нему подсел дедушка с настойкой. Отказываться от хотя бы одного стаканчика было невежливо, к тому же, насколько помнил Сумин, настойку дед делал слабую, и они выпили. Когда жидкость обожгла рот и горло, Сумин закашлялся и догадался, что это просто ему дед раньше не давал крепкую. Джиншик рядом не издал ни звука, просто зажмурился и сильно сжал его руку под столом.       – Вы точно студенты? – насмешливо спросил Чандо, отсалютовал им стаканом и выпил свою порцию настойки, даже не моргнув.       – Чандо, не задирай младших, – рассмеялся дядя и подмигнул Сумину.       Младших? Сумин фыркнул – Чандо старше всего на год, но ведет себя так, будто между ними лет десять разницы.       – Дедуль, наливай, – Сумин подвинул к нему свой стакан. Дедушка довольно покивал, но не ограничился только стаканом Сумина, а указал еще и на Джиншика.       – Ты как?.. – шепотом спросил Сумин, повернувшись к нему. Джиншик сначала замотал головой, потом кивнул и наконец выдохнул.       – Жить буду, – так же тихо ответил он и тоже протянул свой стакан.       Во второй раз Сумин уже не закашлялся и даже не скривился. Не хотелось ударить в грязь лицом перед братом, а еще помог Джиншик, который продолжал держать его за руку. Сам он выпил лишь половину и спрятал свой стакан за высокий салатник. А вот Сумин сдаваться не собирался, потому что этого не собирался делать и Чандо. За вторым последовали еще три стакана, пока мать Сумина не положила конец этой алкогольной битве.       Сумин чувствовал себя нормально и даже решил, что алкоголь не настолько крепкий, как ему сначала показалось. А потом он перепутал свой стакан с соком со стаканом Джиншика, в котором было пиво, и все поплыло. Еще через какое-то время ему стало так хорошо, будто все проблемы испарились, и жизнь казалась просто прекрасной. Чандо даже начал смешно шутить. И вообще не важно, что голова Сумина лежит у Джиншика на плече, а рука – на бедре. Важно было лишь то, что они сейчас вместе, и он гладит Сумина по спине. Больше ничего не нужно.       Тут Джиншик легонько подтолкнул его, вынуждая сесть ровно, и прошептал на ухо, коснувшись кожи губами:       – Нам пора домой.       О нет, Сумин поспешил с выводами. Ему нужно много чего. Например, оказаться с ним где-нибудь наедине и чтоб также шептал что-то на ухо, да что угодно, хоть лекции. Было бы даже интересно проверить, на каком из периодов всемирной истории Сумин его заткнет. Сам он подозревал, что еще на первобытном обществе, потому что как бы ему ни хотелось слушать его низкий шепот, поцеловать его он хотел больше. Как минимум поцеловать. Вот что ему нужно. Даже, можно сказать, жизненно необходимо.       – Сумин? – Джиншик продолжал шептать, а к списку запрещенных мыслей добавилась еще одна – из его уст имя звучит слишком хорошо. Нужно, чтоб произносил почаще. И погромче. И чтоб кроме Сумина этого никто больше не слышал.       – Что ты такого ему рассказываешь, раз аж уши покраснели? – насмешливый голос Чандо вырвал Сумина из фантазий. Но пока он соображал, что ответить, Джиншик его опередил:       – Это от настойки, – сказал он. – Думаю, нам пора отправляться домой.       – Единственное место, куда вы отправитесь, это кухня, – строго сказала мать Сумина, но сразу же улыбнулась: – Свари ему кофе, а то уснет лицом в лапше, как обычно.       – Это было один раз! – возмутился Сумин. – И мне было шесть лет!       Потом он попытался встать, но перед глазами все завертелось. Джиншик снова оказался быстрее – он успел вскочить и удержать его за талию. Извинился пару десятков раз и под смешки родни отвел Сумина в кухню. Усадил на небольшой диванчик в углу, а сам присел перед ним на корточки и обнял за колени.       – Как ты себя чувствуешь? – спросил он.       – Ненавижу настойку деда, – Сумин вздохнул и, откинув голову назад, прикрыл глаза. – Мне нужен кофе. И на свежий воздух.       – Хорошо. Но не обещаю, что кофе будет вкусным, – Джиншик поднялся, но прежде чем он успел отойти, Сумин открыл глаза и поймал его за руку.       – Я тебя не заслуживаю.       Джиншик вытащил свою ладонь из его хватки, а потом потянулся и убрал волосы со лба Сумина.       – Не думай об этом.       – Лучше я буду думать об этом, чем о том, о чем обычно думаю.       – А о чем ты думаешь?       Сумин сжал губы, чтобы не проговориться. Ему не нужно знать.       Джиншик и не стал настаивать на ответе, улыбнулся и отошел варить кофе. Точнее, просто засыпать кофе в кофеварку, но он провозился там достаточно долго. Сумину нравилось за ним наблюдать, но не устраивало, что он так далеко. Конечно, всего в паре шагов, но если он не мог до него дотянуться, это считалось “далеко”. Но вот он наконец включил аппарат и оказался чуть ближе. Тут Сумин его и поймал за талию и усадил на колени. Обнял крепче и, прижавшись щекой к спине, пробормотал:       – Почему все так?..       – Потому что настойка оказалась слишком крепкой? – предположил Джиншик. Он повернулся боком и обнял Сумина за плечи, пряча лицо в изгибе его шеи. – Об этом тоже не думай. Все пройдет.       Сумин невесело усмехнулся.       – Как? Если ты…       – Я перестану, – быстро сказал Джиншик. – Обещаю.       Да, это будет лучшим выходом для обоих. И не только для них, ведь если бы ситуация касалась только их двоих, они бы сейчас об этом вообще не разговаривали.       Сумин кивнул, не найдя в себе сил ответить вслух. Он все это понимал и мог привести тысячу доводов в пользу его правоты. А единственным аргументом против был простой факт – мораль сейчас не имела над Сумином никакой власти. Он взял Джиншика за руку и, поднеся к губам, оставил легкий поцелуй в центре ладони.       – Можешь перестать не сегодня?       Вздох опалил шею Сумина, пока он, замерев, ждал ответа. Он до боли хотел услышать “да”, но боялся этого. Джиншик, скорее всего, потом сдержит обещание, но вот сможет ли он сам?       Сумин прекрасно понимает, что это необходимо; уверен, что правильнее будет прекратить прямо сейчас, не усложняя все еще сильнее, потому что чувство вины позже его уничтожит. Кто-то из них двоих должен остановиться, но, очевидно, это не Сумин. Для него уже слишком поздно. Поэтому он так же сильно хотел услышать “нет” – чтобы Джиншик отпустил его и больше не позволял приближаться.       Джиншик поднял голову и посмотрел на него. Сумин отдал бы все, чтобы знать, о чем он думает. В общих чертах он уже и так догадался, но очень интересовали детали. Впрочем, независимо от того, как Джиншик сейчас ответит, деталей Сумин все равно не узнает. Даже если согласится, то остаток сегодняшнего дня он хотел бы посвятить вещам поважнее расспросов. Если откажется… Ну, это будет уже не важно.       – Мы об этом пожалеем.       – Сожаления будут в обоих случаях.       – Ты прав, – Джиншик снова наклонился к его плечу, но в этот раз поцеловал его чуть выше воротника рубашки и добавил: – Значит, не сегодня.       Щелчок кофеварки прозвучал как-то слишком громко и неожиданно. Джиншик встал и снова отошел, оставив Сумина замерзать без своего тепла. Но ничего, он постарается, чтобы таких моментов стало меньше. Хотя бы на сегодня. А завтра… будет новый день, и ему придется разбираться со всем, что он успеет натворить. А он собирается натворить много всего, ну, то есть, все из того, что ему позволит Джиншик.       Может, тогда это наваждение закончится. Сумин не мог назвать по-другому то, что чувствовал к Джиншику. Это совсем не похоже на чувства к Хёну, а ведь он уверен, что его он любит. Как он всегда говорит – здоровые отношения, в которых уютно, спокойно и никому не сносит крышу. Именно это Сумина и останавливало от каких-то решительных действий. Что, если он разрушит стабильные отношения и дружбу с остальными ради неизвестно чего с Джиншиком, а потом это “что-то” окажется ничем? У него так бывало с конфетами. Неожиданно возникала мысль, что он очень хочет сладкого, и Сумин мог думать только об этом. Накупал кучу сладостей, потом съедал одну конфету и его отпускало. Здесь могло быть то же самое и Сумин верил, что и сейчас после одной конфеты желание пропадет.       Джиншик разлил кофе в две чашки и одну из них протянул Сумину, но он покачал головой и встал. В этот раз получилось лучше, комната даже почти не пошатнулась.       – Выйдем во двор, там есть беседка.       “Где не будет опасности, что нас кто-то увидит”, – добавил он мысленно.       Вечерняя прохлада помогла сразу с двумя проблемами: голова Сумина начала проясняться, а еще был повод обнять Джиншика почти сразу же, как они сели на скамейку в беседке.       – Пей кофе, – со смешком сказал Джиншик, но обнял его в ответ.       – Слишком горячий.       – Как раз согреешься.       Сумин посмотрел ему в лицо, чтобы попытаться понять, насколько все сказанное серьезно и что за этими словами стоит. Несмотря на его планы, он не станет пересекать черту, но эту черту должен провести Джиншик. Он улыбался, но улыбка исчезла, когда Сумин погладил его щеку и затем оставил ладонь на шее. На мгновение Сумин испугался, что он снова застынет, как тогда в ванной, но, видимо, и его выдержка не была железной.       – Ладно, я сам согласился, – пробормотал Джиншик, произнося последние слоги уже ему в губы. Прикосновение было осторожным, но Сумин, получив то, чего так хотел, не собирался осторожничать. Он запустил вторую руку в его волосы и углубил поцелуй.       Губы Джиншика оказались горьковатыми от кофе, пару глотков которого он уже успел сделать. Но Сумина все устраивало, единственное, что он хотел изменить – это их местоположение.       – Поедешь ко мне?       Джиншик резко отодвинулся и свел брови.       – Нет.       – Не будет ничего, чего ты не захочешь.       – Я не в тебе сомневаюсь, а в себе, – вздохнул он, потом выпустил Сумина из объятий и повернулся к столику. Потянулся к своей чашке, но пить не стал, просто вцепился в нее. – Не надо полагаться на меня, я соглашусь на все, что ты предложишь, и не остановлю.       – Ты меня уже остановил.       – Ты понял, о чем я.       Ну что ж, вот она – черта. Но Джиншик был прав, снова.       Впрочем, и до этой черты было много всего интересного.       – Тогда задержимся здесь еще ненадолго? – спросил Сумин, надеясь, что на это предложение он согласится, как и предупредил.       Джиншик усмехнулся:       – Хоть кофе выпей, я что, зря его варил?       Замечание было справедливым и Сумину действительно стоило выпить кофе, как минимум затем, чтоб Джиншик не зря его варил. Он отпил сразу большой глоток и закашлялся:       – Почему он такой крепкий? Что я буду делать всю ночь, если ты не хочешь ехать ко мне? Я же не усну…       – Я же не запрещаю обо мне думать, – Джиншик говорил серьезно, но все-таки не сдержался и рассмеялся. – Прости, я просто реально боялся, что ты уснешь в лапше.       Сумин тоже засмеялся и постарался побыстрее допить кофе, чтоб уже закрыть эту тему и не возвращаться к ней. Отодвинул пустую чашку подальше и повернулся к Джиншику.       – Ну, эм-м-м…       – Ты действительно хочешь сейчас разговаривать?       – Вообще не хочу, – Сумин сделал глубокий вдох и притянул его к себе. Он хотел только целовать Джиншика и чтобы это не заканчивалось.       И пусть Сумин потерял счет времени, оно все равно шло. В первый раз, когда тётя окликнула их с крыльца и спросила все ли нормально, он ответил ей, а потом шепотом заверил Джиншика, что с крыльца их не видно, и вернулся к его губам. Спустя еще какое-то время их окликнула уже мать и пригрозила, что если они сейчас не придут в дом, то торта им не достанется. Сумин не хотел никакого торта. Джиншика, судя по взгляду, он тоже не интересовал, но все равно стоило послушать.       – Если мы не вернемся, в третий раз они придут уже сюда, – проговорил он, застегивая верхние пуговицы своей рубашки на Джиншике, которые успел расстегнуть. Не сказать, что такой минимум его устроил, но пришлось довольствоваться и этим. Потом притянул его за воротник и снова поцеловал. Но этот поцелуй уже был другим, более горьким, чем даже кофе, и вероятнее всего – подумал Сумин – именно он не даст ему спать ночью. В самый раз для прощального поцелуя.       Но больше задерживаться уже было нельзя, так что пришлось оторваться от него. Джиншик вздохнул и, обхватив лицо Сумина ладонями, провел пальцами по скулам и едва слышно сказал:       – Вот сейчас в самом деле пора.       Сумин кивнул и отстранился. Ему еще надо было заправить рубашку обратно в брюки – тут уже Джиншик постарался, и воспоминание о его руках на коже точно добавит Сумину еще бессонницы.       За прошедшее время атмосфера в доме порядком сменилась, стало громче и хаотичнее, но пустой кувшин с дедовой настойкой это, в общем-то, объяснял. Сумин с Джиншиком, воспользовавшись тем, что все погружены в какой-то спор, пробрались на свои места, стараясь не привлекать слишком много внимания. Два куска торта уже были там. Сумин потянулся за кувшином с соком, но услышал, как Джиншик совсем тихо выругался.       – Что не так? – спросил он, обернувшись к нему.       – Только что понял… – пробормотал Джиншик, держа вилку в руке так, будто собирался кого-то пырнуть, – …что вообще не люблю апельсины.       Сумин поначалу не понял, но, опустив глаза, увидел на его куске торта дольку апельсина. А замешательство было вызвано тем, что на его собственном куске ничего такого не было, просто белый крем.       – Ясно, ты здесь несколько часов, а моя семья уже любит тебя больше, чем меня, – пошутил он, меняя их тарелки местами. – Фаворитизм, достойный порицания.       Джиншик посмотрел на него, разжал руку с вилкой и все-таки улыбнулся.       – Не хочешь, чтобы они меня любили? – продолжил он шутку.       “Не больше, чем я”.       – У тебя аллергия, или что не так с апельсинами? – Сумин ответил вопросом на вопрос просто потому, что на вопрос Джиншика нельзя было отвечать правдиво, врать он не хотел, а шутку придумать не смог.       – Нет, прости, что я так отреагировал. Личные тараканы, – он покачал головой и, взяв кувшин, который Сумин поставил возле себя, но так и не разлил сок, отвлекшись на апельсины, налил им обоим.       Сумин с облегчением отметил, что сок яблочный, а то вышло бы неловко, если б еще и сок оказался не тот. Хотя за Джиншиком он ничего подобного не замечал, но личные тараканы есть личные тараканы и они могут вылезти на свет в любой момент.       Торт ели через силу, но выбора не было, потому что тётя пекла его сама и, заметив, что они вернулись, зорко за ними следила. Но торт был вкусный, просто Сумин не хотел сладкого. Джиншика, наверное, все еще преследовал призрак апельсина. Сумин его тоже не стал есть, завернул в салфетку и убрал подальше, но он все равно знал, что апельсин где-то там.       После торта все стали готовиться к еще одному распитию чая и кофе, а Сумин с Джиншиком потихоньку начали пробираться к выходу. Сумин не хотел уходить не прощаясь, но больше ничего не смог бы ни съесть, ни выпить.       – Вы куда собрались? – голос матери заставил Сумина вздрогнуть и выпрямиться, так и не завязав шнурки на ботинках. Джиншик отошел в сторону, чтобы не стоять между ними.       – Домой пора, – Сумин сделал жалобное лицо и закивал, чтобы еще больше убедить ее в том, что не просто пора, а очень пора. – А то потом долго автобус ждать, ну, сама понимаешь. И вечером холодно, а он мерзляк…       Джиншик округлил глаза и попытался слиться со стеной. Сумин запоздало подумал, что да, наверное, не надо было приводить этот аргумент. Тут подошла еще и тётя, которая все это, очевидно, слышала, и уже на первых её словах до Сумина дошло, что стоило сбежать через окно.       – Какой еще автобус вы собрались ждать? – спросила она, затем подошла с Джиншику и, обхватив за плечи, слегка встряхнула. – И где тогда куртка, раз он у тебя мерзляк?       Сумин в ответ только промычал, мысленно цепляясь за слова “у тебя”. Не у него. Вообще не у него.       – Все ночуют тут, – сказала тётя тоном, который толсто намекал, что спорить с ней не стоит. – Ты не сбежишь от мытья посуды утром, племянничек.       – Ну, было очень приятно познако… – начал Джиншик, который не знал его тётю, чтобы сразу все понять.       – Тебя тем более никто не отпускает, – фыркнула она. – Но посуду мыть не будешь, конечно же.       – Ну точно фаворитизм, – пробурчал Сумин, скидывая ботинки. Взял ошарашенного Джиншика за руку и отвел обратно за стол. – Придётся остаться. Жаль, но ничего не поделаешь.       Джиншик смерил его взглядом.       – Тебе не жаль.       – Ни капли, – согласился Сумин с обвинениями. – Но я серьезно, до завтра мы отсюда не выберемся.       Вскоре в комнате стало потише и посвободнее – мужская половина, включая Чандо, ушли рассматривать дядину коллекцию блесен, Союн играла во что-то на телефоне, а мама с тетей и бабушкой обсуждали семейные дела в другом конце стола и не обращали на Сумина с Джиншиком никакого внимания. К этому моменту они успели немного подержаться за руки под столом, все-таки выпить чаю, а теперь просто сидели и тихо обсуждали комиксы. Еще они поменялись местами – Сумин сел у стены и прислонился к ней спиной. Джиншик сначала сидел к нему лицом, но после просьбы поменяться обратно, потому что он тоже хочет на что-то опереться, Сумин развернул его и притянул к себе.       – Опирайся на меня, – сказал он и обхватил его за талию, чтобы удержать на месте.       Джиншик не спорил, только вздохнул и откинул голову на его плечо. Переплел свои пальцы с пальцами Сумина и продолжил рассказ о последней прочитанной истории, поглаживая костяшки. Сумин его внимательно слушал, но не мог не подумать о том, что, наверное, воспоминания об этом моменте будут самыми печальными. Ему было так тепло и уютно, что не волновало вообще ничего – ни то, что мать с тётей, скорее всего, уже что-то заподозрили; ни ожидающий его разговор на эту тему со всеми вытекающими “а как же внуки”; ни даже тот факт, что он сейчас поступает как последний мудак. Мудак, у которого, вообще-то, есть парень, и обнимается он сейчас не с ним. Грустно было лишь от того, что завтра придётся возвращаться в реальную жизнь, где того, что есть у него сейчас, уже не будет.       Вдруг Джиншик громко зевнул, а потом резко выпрямился:       – Простите, – испуганно пробормотал он, а Сумин повернулся туда, куда смотрел он, и понял, почему.       Мать и тётя смотрели на них.       – А что такое, плохо спал? – поинтересовалась тётя, и по одному взгляду на неё Сумин понял, что на этот вопрос лучше не отвечать, но не успел остановить Джиншика.       – Да, Сумин полночи шумел феном.       Мать перевела глаза на Сумина и приподняла бровь. Он резко втянул воздух сквозь зубы и принялся быстро рассказывать историю про фен так, чтобы она звучала прилично.       – Боже, идите уже спать, – засмеялась тётя. – Вы ночуете в гостевой спальне на втором этаже.       Сумин встал и потянул Джиншика за собой, желая поскорее смыться, пока ещё кто-нибудь что-нибудь не спросил.       – Спокойной ночи, – опомнился Джиншик, когда они уже оказались в коридоре.       – Ага, и вам! – крикнула мать и они с тетей захихикали.       Ясно, Сумину не стоит приезжать домой ещё минимум пару месяцев.       “Гостевая спальня” было достаточно громким названием для этой комнаты. Когда-то здесь была то ли кладовка, то ли большой гардероб, но дядя ее переделал. В комнату поместились только кровать и небольшой комод, и то нижние ящики почти не выдвигались. Но зато кровать была достаточно широкой, чтобы две человека на ней свободно поместились. Сумин разыскал в комоде пару шорт и футболку и протянул Джиншику.       – Иди в душ, это соседняя дверь, – а сам повалился на кровать и уставился в потолок.       Хлопнула сначала одна дверь, потом другая, и вскоре Сумин услышал шум воды. Чтобы отвлечься, он достал телефон и просмотрел уведомления: один из преподавателей с кафедры написал большое сообщение с благодарностью за стенд; одногруппники в общем чате вяло обсуждали предстоящие праздники; Минджэ спрашивал, где он. Сумин ответил ему, но потом открыл чат, где были все шестеро, и едва не выругался. Сеын, Минджэ и Чонхун несколько часов назад пытались выяснить, где Джиншик. То есть Сеын спрашивал, но ни Минджэ, ни Чонхун этого не знали. А спустя минут пятнадцать Минджэ написал Сумину. Либо это просто совпадение.       Вскоре Джиншик вернулся, и Сумин сразу же задал вопрос.       – Что с твоим телефоном?       – М-м? А, сел, наверное, ещё в автобусе, я забыл его зарядить, – ответил он так, будто в этом не было ничего такого.       – А если бы ты кому-то понадобился?       Джиншик повернулся к нему, но не спешил отвечать. Он поджал губы и отвернулся, но потом спросил:       – Какой ответ тебе нужен?       – Правдивый.       – Я его заряжаю, если знаю, что мне можешь написать или позвонить ты. Но я с тобой вот уже почти сутки, так что забыл. А почему ты вообще спрашиваешь?       Сумин потянулся к комоду, вытащил еще одну пару шорт и футболку, но уже с длинным рукавом. Потом встал и, сделав всего шаг, оказался прямо перед Джиншиком.       – Потому что тебя твой парень искал.       Он не хотел, чтоб это прозвучало как обвинение, но судя по тому, что Джиншик напрягся, именно так он его воспринял.       – А тебя твой не искал? – спросил он, отодвигаясь и складывая руки на груди.       – Один-один.       – Это не соревнование, Сумин.       Что ж, если и был лучший способ прекратить то, что между ними происходит, то вот он. Достаточно просто продолжить и поругаться, проворочаться всю ночь почти без сна, а завтра попытаться сделать вид, что все хорошо, пока они не разъедутся в разные стороны. Для них все закончится, и будет проще вернуться к нормальной жизни. Но эта мысль ощущалась так неправильно и болезненно, что Сумин практически почувствовал, как холод заполняет дыру в груди. Он так не сделает.       – Тебе нужен правдивый ответ? – спросил он.       – Да.       – Я ревную. И я знаю, что не имею права ни на ревность, ни на подобные слова вообще, – он осторожно взял Джиншика за запястья и развел его руки. Очень не хотелось, чтобы он от него закрывался. – Прости. Больше всего на свете я не хочу ссориться. Мы можем сделать вид, что всего остального мира не существует? Хотя бы до завтра.       – Ты… – Джиншик замолчал и отвел глаза, но потом усмехнулся какой-то своей мысли и продолжил: – …не виноват, у меня точно так же нет права обижаться на правду. И завтра еще не наступило, а я уже пообещал, что сегодня остального мира для меня нет.       Сумин выдохнул и только тогда заметил, что слушал, затаив дыхание. Он провел ладонями вверх по его рукам, притянул за плечи и обнял. Сумин хотел сказать еще много всего, но не смог подобрать таких слов, которые не звучали бы обреченно. Хотелось бы и в самом деле оставить мир за порогом, но это было невозможно, и они оба это понимали. Но можно притвориться.       – Иди в душ, – Джиншик мягко оттолкнул его и, обогнув, лег на кровать. – Я постараюсь не уснуть.       Сумин застрял в ванной надолго. То есть ему самому казалось, что он не провел там много времени, но когда зубы застучали от холода, осознал, что стоит под холодным душем уже довольно давно. Переключил воду на горячую, но она оказалась слишком горячей, а нормально настроить температуру все никак не получалось. Вернувшись в спальню, увидел, что Джиншик лежит лицом к стене, и предположил, что он все-таки уснул. Сумин выключил светильник и лег рядом на спину, разглядывая потолок и углы, которые едва угадывались в тусклом свете из окна. Он сомневался, что скоро уснет, но, может, ровное дыхание Джиншика его усыпит. Но лежать было жарко и неудобно. Сумин повернулся сначала на один бок, потом на другой, опять на спину, но сон вообще не шел. Он сел и попытался найти хоть какой-то выход из положения. Придумал лишь способ немного справиться с жарой – можно было снять футболку. Он успел только ухватиться за края, как Джиншик зашевелился и тоже сел.       – Видимо, я реально переборщил с кофе, – проговорил он и повернулся к Сумину. – Ты чего?       – Жарко, – он потянул края футболки вверх, но Джиншик его остановил.       Сумин плохо различал его лицо в темноте, но, как оказалось, это не понадобилось, чтобы понять, в чем дело. Джиншик вытащил ткань из его пальцев и снял с него футболку сам. Затем толкнул в грудь, вынуждая лечь обратно на подушку, и навис над ним.       – Лучше бы я уснул, – хрипло сказал он.       – Но ты не спишь…       – Но я не сплю.       [ Понимаю Еву. Добро пожаловать в ад. ]