Безумные

Этот сумасшедший просто смеялся. Ржал, держась за живот. Его ебучий смех разносился по крыше здания. Ненавистная Катсуки улыбка расцветала на таком же ненавистном ему лице. На светлых веснушках сохла кровь. Смех казался таким невинным, совсем как у наивного ребёнка. Казалось, что либо слух, либо зрение обманывало Бакуго. Звонкая мелодия, играющая у него в ушах, и жуткая картина перед глазами разнились, как рай и ад. По рукам этого грёбанного злодея всё ещё стекала кровь героев. Нет. Не только по рукам, но и по всему телу этого уёбка. Этот ублюдок убивал людей даже ногами, чёрт возьми. Просто-напросто отрывал им бошки пинком. Что уж говорить об ошметках плоти у рта и на шее этого конченого мудака? Бакуго был в ярости. Только нужда высчитывать секунды до прибытия подкрепления хоть как-то останавливала его от непоправимых действий. Но больше всего гнева у Катсуки вызывал его собственный голос где-то в глубине сознания. Раздражающе-нервный голос бормотал: «Это он... Это, блять, он…» «Нет. Он не мог... Этот тупой задрот погиб. Даже если нет, он не мог стать этим», — отвечал блондин, словно утешая самого себя. Молодой герой никогда не признает этого, но рёбра впивались в дрожащие лёгкие, пока орган, направляющий кровь, бился, будто в припадке. Хохот безумца перед ним стал затихать, и послышался слишком детский голос. — А ты сумел меня развеселить, герой, — слащаво протянул злодей. Бакуго стиснул зубы и проглотил вытекающую из дёсен кровь. Казалось, по венам бушевал кипяток, что лишь накалял его ярость. — Мудак... Весело тебе?! Ты, блять, только что поубивал десятки людей, как мошкару... Это же, сука, люди, мразь!.. Да как ты вообще смеешь ржать, — герой практически рычал. — А?! Отвечай, урод!.. — А я не отношусь к людям, да? Неужели злодеи — не люди? Почему? — смех скрылся в его голосе. Сквозь липкие от крови волосы поблескивали болотные глаза. Блондин замер. Венки на шее вздулись. По голове ударила необъятная злоба. — Ты серьёзно? Хах!.. — теперь смеялся герой. — Слушай сюда, тварь… Ты — не человек. Ты — конченая мразь. Чудовище. Хуев дьявол… А знаешь, почему? Да потому, что ты убил сотни невинных людей, сукин ты сын!.. Сумасшедший брюнет покачал головой и вновь натянул на себя улыбку. — Ну не надо так, — ухмыльнулся злодей. — Тебе ведь очень нравилась моя мама. Разве нет? Она готовила та-ак вкусно, — окровавленный мерзавец раскрыл руки, словно показывая свою искренность. Однако Катсуки его чувств не разделил. — Заткнись. Гнев закипал в нём. Ему хотелось плеваться ядом в это уёбище. «Это не он… Это, мать вашу, не может быть он!.. Деку, блять, мёртв!» — Когда ты ещё был ребёнком, она часто давала тебе шоколадные конфеты… — Закрой свой рот!.. — громко выкрикнул герой, и его руки зажглись от искр. Больше не корчась от открытых ран и переломанных рёбер, Бакуго понесся к конченному злодею. Каждый его взрыв заставлял мышцы рваться, а вены — чуть ли не лопаться. Он схватил ворот грязной и потрепанной рубашки без какого-либо сопротивления. — Ты… Даже не смей. Насрать, что вы, ублюдки, накопали на меня. Но не смей. Тот неудачник сдох, и даже если не так, он никогда бы… — ещё немного и Катсуки полностью отказался бы от человеческой речи и попытался бы перегрызть чужое горло. Но убившая сотню человек за сутки рука аккуратно потянулась вверх. Мокрые пряди откинулись назад, открывая лицо. Кровавая перчатка была снята. Чистая рука молочного цвета стёрла алые пятна. Под слоем жидкой ткани прятались десятки посветлевших веснушек. Красные зрачки дрогнули, а на веснушчатом грязном лице расползлась мягкая улыбка. Такая же, вашу ж мать, улыбка, как и пятнадцать лет назад. — Давно не виделись, Каччан. Долбанная ностальгия. В голове мелькнули более сотни картинок, где он точно так же держал одного идиота за воротник. Из его ладоней так же исходили вспышки. Катсуки так же был на голову выше. Но одно отличие было колоссальным: взгляды беспричудного Деку и маньяка отличались слишком сильно. Разнились и чувства, кипящие в самом герое. — Какого черта? — прошипел блондин. — Ты… Чёртов Деку… — Так получилось, Каччан, — ещё шире улыбнулся Изуку. — Понимаешь… Но договорить ему не дали. Бакуго тряс его со всей силы, из-за чего рубашка начала трещать. — Эй, я тебя спрашиваю, какого хуя, Деку?! Мидория взял Катсуки за руку и впился в неё ногтями. От былой улыбки не осталось и следа. — Каччан, я ведь тоже человек? Неожиданно боль пронзила всё тело героя. Пульсация распространилась по каждой частичке его тела. Ужасающая боль росла с невероятной скоростью, а мышцы совершенно не слушались. Тело будто окаменело. — Если да, то почему ты делал со мной такие нечеловечные вещи? Почему портил мои вещи? Почему сжигал мои волосы? Почему плавил кожу? Почему делал мне больно? Пальцы стали погружаться в плоть блондина. — Если нет, то почему мама готовила мне блинчики на завтрак? Почему так вкусно варила кацудон для меня? Почему целовала в лоб перед школой и плакала, когда видела на мне жалкий синяк или мелкую ссадину? Отвратительный ком в горле не давал выдавить из себя ничего, кроме рычания. Старая память. Времена их детства, когда Катсуки был будущим про-героем, а Изуку — беспричудным Деку. — Знаешь, я даже рад тебя видеть. Рад, что ты узнал меня. Мы ведь так давно не виделись. Ещё со средней школы… — тихо сказал злодей и отпустил руку Бакуго. Блондин отступил на шаг. Его налитые кровью глаза были широко открыты. По взбухшим венам шли сухие дорожки от пота и красные разводы. В его голове творилось чёрт знает что. Понятно одно: Катсуки был зол. Очень зол на прошлого себя. — Я… Зачем? — вздохнул он, проглатывая желчь. Теперь и у Изуку из-под кожи виднелись вены. Только что безразличное лицо приняло гримасу сдержанного гнева. — Зачем?.. Что, зачем?! — голос Мидории сорвался на негромкий крик. — Зачем я убиваю людей? Зачем разговариваю с тобой? Зачем стал таким? Зачем я вообще живу?! Да затем, что я, блять, потерял все!.. Катсуки закусил губу. — У тебя ещё есть мать, конченный! — рыкнул герой, но с места не сдвинулся. Тело не слушалось: он вряд-ли признается, было это из-за боли или из-за страха. Брюнет потянулся к груди и сорвал грязную рубашку, открывая вид на голую кожу. Каждый сантиметр был усеян как глубокими, так и не очень шрамами. На ключице был высечен кривой кандзи, такой, что и не разглядеть от засохшей на нем крови. Два уродливых ожога красовались на рёбрах и плече. Бакуго помнил тот день. День, о котором он жалел больше всего в своей жизни. Красные глаза раскрылись в шоке. — Я потерял силы, абсолютно все. В тот день… — пошатнувшись, сказал злодей, — когда ты перестарался в своём «преподавании». Лицо героя искривилось. Губы поджались, а между бровями появилась идеальная линия. Поступки прошлого. Он снова хотел что-то сказать. Возможно, извиниться… Но он не успел ничего сделать: Изуку опустил голову и начал смеяться, хотя на его лице не было улыбки. Смех был неестественным, как у искусственного интеллекта. Раньше, в средней школе, Катсуки никогда не слышал искреннего смеха Изуку и не видел его улыбки. Он слышал лишь жалкие подражающие смеху звуки и видел только дрожащие губы, что кривились, пытаясь изобразить улыбку. В те дни герой прекрасно слышал просьбы о прощении, мольбы о пощаде и взгляды больших, зелёных и испуганных, но в тоже время непоколебимых глаз. Тогда Деку был не только упертым ослом, но и терпилой. Он ничем не отвечал, терпел. Всегда говорил, что хочет стать героем, но ни черта не делал. Просто сидел своей тупой задницей на земле, продолжая мечтать. Беспричудный дохляк Деку. Да, мозги у него были, но воспользоваться ими он не додумался. Из-за этого Бакуго и терпеть не мог этого мечтающего идиота. Он не мог смириться с тем, что Деку вёл себя как герой, хотя сам даже не соизволил натренировать свое тело хоть немного. Мелкий блондин завидовал блеску в изумрудный глазах и злился на их владельца за то, что тот никак не решался завести тело им подстать. Зависть и злоба росла вместе с ним, из года в год. И, в конце концов, чувства смешались, превратившись в бурлящие в одном котле ненависть и презрение. Но сейчас… Не было того блеска. Не было мечтающего сияния. Были только две белые гребанные стекляшки с грязными пятнами. Мерзко… И печально… И ненавистно… Ненавистна мысль о том, что так кардинально изменило того идиота. — Что с тобой стало, Изуку? — тихо-тихо спросил Бакуго, нахмурившись. — Кто сделал с тобой это? Звуки, похожие на точение ножа, прекратились. Голова с осевшими кудрями поднялась. Два грязных стекла пристально смотрели в красные глаза. — Ты. Тихий, но пугающий голос. Детское, но такое пиздецки устрашающее лицо. «Я? Это был я? Но почему… Почему он сдался?! Я ведь был просто придурком. Он мог бы… Блять…» Опустив голову, Катсуки прошептал себе под нос: — Прости… Но его не услышали. Изуку вновь улыбнулся. Очень тепло, как ребёнок. Его улыбка опять была полной противоположностью окружения. — Извини, я ублюдок… — ещё тише сказал герой. — Это был ты… Но, знаешь, когда ты избил и наорал на меня, я подумал, что хочу умереть. Хотел закрыть глаза и больше их не открывать. Но пришёл он. Он говорил о том, как жалко я выгляжу, какой я урод. Он оскорблял меня, смеясь, а потом сказал: «Ты можешь стать... злодеем», — посмеиваясь, болтал Мидория. Блондин поднимает голову. Он смотрит на бывшего друга по песочнице. На такого же былого фаната Всемогущего. Хочется кричать. — Изуку… Мне жаль… — голос предательски дрогнул. Весёлый, если не безумный говор брюнета прекратился. Он молчал, и его молчание убивало Катсуки. Никогда ещё тишина не была герою так неприятна. — Я вёл себя ужасно. Отвратительно… — его губы сжались и с выдохом приоткрылись. — Прости… Злодей остолбенел, смотря в одну точку между глазами Бакуго. Его лицо приобрело самое естественное выражение за весь их диалог. Он хмурился с полным недоумением в глазах, тут же отшагнув назад. Изуку опасно придвинулся к ограждению. Герой хотел подбежать к нему, но ноги оказались словно прикручены к полу. Единственное, что блондин видел, это веснушчатое лицо. По светлым веснушкам текли прозрачные струйки. Единственным… Последним, что он услышал из уст бывшего друга, было: «Я ненавижу тебя, Каччан».