Безумие

      Они встречают его случайно — тварь из разлома мира.       У твари — белоснежный плащ, у твари — лицо их Ким Докчи, у твари сила нездешняя, жуткая, хуже, чем у могущественных Созвездий, хуже, чем у Внешних Богов — открываются золотые глаза, переливаются письмена Историй — изломанных, истерзанных, нездешних. Тварь стоит, смотря в никуда — от ее силы тяжело даже дышать. От ее силы невозможно пошевелиться и даже окошки со сценариями бледнеют, меркнут, идут помехами.       Тварь смотрит. Смотрит на Ю Джунхъека — пристально, внимательно, и не разберешь выражение в залитых чернотой глазах.       Тварь улыбается — будто нашла, что хотела.       — Ты, — ласково говорит тварь, подходя к Ю Джунхъеку, — я нашел тебя, — голос ее урчит.       Бледная ладонь касается лица протагониста — бережно, ласково почти.       Тварь склоняет голову на бок.       — Это ведь ты его убил? — пальцы сжимаются стальной хваткой на подбородке, не давая двигаться, тварь подается вперед, вглядываясь.       Ю Джунхъек порывается что-то сказать — чужая сила давит на горло удавкой.       — Я не позволял тебе говорить, — все так же ласково произносит тварь, — впрочем, ты никогда меня не слушал… А теперь придется, не так ли, Джунхъек-а? Какой ты теперь послушный… — золотые глаза открываются и закрываются, отбрасывает сила отсветы, точно солнечные зайчики — и уже не понятно, держит ли тварь силой — или сам засмотрелся на игру золотого света, — нет. Это был не ты… Не ты его убил…       Жесткая хватка пальцев разжимается, и ладонь вновь ласково скользит по щеке.       — А я тобой когда-то восхищался, знаешь? Ты был моим любимым героем… Давно-давно, в детстве… Именно ты сохранил мне жизнь. Именно поэтому, он… Вот только, знаешь, Ю Джунхъек — дети вырастают. Дети вырастают из всего — из одежды, любимых игрушек и любимых Историй… Я тоже вырос. И ты стал не нужен. Ревновал? Ты ревновал меня к нему? Тебе он не нравился, никогда не нравился. И ты ему. Почему же он сохранил тебе жизнь — ценой своею?       Тварь заглядывает Джунхъеку в глаза — мог бы он — бежал бы без оглядки, да вот только даже зажмуриться не выходит. Только скользят по хребту ледяные мурашки.       — Почему это был не ты? Если бы это был ты, я бы тебя убил, — голос звучит почти капризно, а лицо не меняет своего выражения — застывшее, точно фарфоровая маска, — я бы убил тебя, и мне бы стало легче. А это — не ты… Ты не убивал его.       — Ты не убивал его, — повторяет тварь, и уходит, точно враз потеряв интерес.       Джунхъек может, наконец сделать вдох.       И, вместе с воздухом, в его тело вонзается клинок. Подло, со спины — и он даже не заметил угрозы.       — Это был ты, — шипит наполненный яростью голос, а к спине прижимается теплое тело, — это ты его убил!       Сила придавливает монолитом, живым и яростным, сила плюется от злости золотыми искрами, а горло Джунхъека обхватывают твердые пальцы.       — Это был ты, — выдыхает тварь ему меж лопаток, — узнаешь? Это же Его клинок… Он тогда тебя убить не посмел — а я посмею.       Вероятность искриться вокруг них — фарфоровая маска твари искажается гневом.       — Не позволю. Никаких, блядь, регрессов. Не в мою смену. Он сдохнет здесь. Я сильнее тебя. Я так хочу.       А после, почти отчаянно — «Пусть лучше бы он тогда умер!».       Он держит тело, пока из него уходит жизнь. Проворачивает в ране клинок — для надежности, все так же сжимая шею — будто сломать хочет.       А после отбрасывает тело, как какой-то мусор. Руки так по-человечески об штаны вытирает — и куда только исчез клинок.       Мир не рушится. Так, словно смерть регрессора не запускает новый цикл. Так, словно смерть Ю Джунхъека ни на что не влияет.       На тварь его смерть не влияет тоже. Тварь словно и забыла уже — мерцает перед тварью экран — точно от Звездного Потока, да не совсем. Смотрит тварь — и лицо у нее становится до невозможности нежным и рука тянется к окошку, бережно оглаживая.       А после она переводит взгляд на остальных. Под взглядом ее вновь точно рушится небосвод на плечи — ни вздохнуть, ни пошевелиться.       Взгляд твари останавливается на Ким Докче.       — Что это за выражение лица? — она скользит к нему, плавно, ненормально плавно для человека — словно воздух вокруг загустел и для нее.       — Ты не рад? — на щеку Докче ложится ладонь — цвет кожи у них до жути совпадает, — в твоем любимом романе все было не так? Но он же убил нашего Джинву-я, как можно было оставить его в живых?       Пальцы оглаживают щеку, сползают на губы — тварь проводит по ним ласково, нежно-нежно.       — Ах да, ты же не знал его, — тихий-тихий выдох, — тебе поэтому не больно? Почему тебе не больно? Мне вот очень…       Тварь вновь смотрит на свой экран — и Докча теперь может видеть, что на нем. Какой-то парень в окружении черно-фиолетовых монстров. Красивый, точно главный герой какой-то книжки.       Охренеть полезная информация, учитывая, что он до сих пор не может даже шевельнуться. Ранее идущие рябью окошки теперь исчезли окончательно — и вместе с ними исчезли и его силы. Вот так вот, просто.       Так же просто, как и до этого безумная тварь с его лицом убила главного героя.       Тварь касается своей груди — в золотистом сиянии чуть показывается фиолетовый кристалл — а после вжимает ладонь в свою грудь.       — Это не ты, — в голосе ее сквозит боль.       А после Докче достается странный взгляд. Странный, быстрый — тварь бросает такой же на экран — и вновь на него.       А после его обвивают прохладные руки.       — Береги его, — шепчет тварь, прижимая его к своей груди, — сильнее всего на свете береги, больше жизни береги, — шепот обжигает шею, вызывая мурашки.       А после тварь хватает его за рубашку на груди — откуда такая силища-то? — и швыряет в экран, оказавшийся порталом.       Прямо в грудь красавчику.       И, знаете ли, он, блядь, жесткий!       А тварь улыбается, смотря на экран. Нежно-нежно.       — Пусть хотя бы ты…       Она запрокидывает голову — прозрачные капли скользят к вискам. Она улыбается.       Сила ее отступает, закрываются золотые глаза, пропадают письмена историй.       — Что ты, блядь, такое? — шипит Хан Суен, создавая аватара.       Тварь, точно очнувшись, смотрит на нее — лицо вновь застывает фарфоровой маской, а за спиной вспыхивает золото.       Тварь улыбается — широко, показывая белоснежные зубы…       В руках ее появляются два клинка.