Робин и колдун: Возрождение

При его появлении тени балахонов по углам задвигались. Для Робина они были безликими и серыми, но он узнал среди них Лилит. Она, не моргая, словно змея смотрела на него в упор. Робин почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок. Рядом с ней на каменной стене он заметил черный занавес, прикрывающий что-то скрытое в нише. И тут его спокойствие и равнодушие мгновенно улетучились. Рыжий всполох кудрявых волос, родные черты, и его словно пронзила молния! В окружении темных слуг барона на полу со связанными руками, прислонившись спиной к каменному выступу, сидела Марион. Она повернула к нему своё лицо и их глаза встретились, с её губ сорвался крик, она резко вскочила на ноги, и бросилась к нему. Мгновенно он оказался возле неё, однако стражники набросились на него, заломив руки и навалившись на него сверху. Как он ни сопротивлялся, они держали его крепко и он не мог даже поднять головы. Прислужницы барона схватили Марион и попытались силой увести, зажимая ей рот. Она отчаянно сопротивлялась и упиралась, кусалась и расцарапала лицо одной из них. Даже со связанными руками она доставила массу хлопот, прежде чем помощницам барона удалось её усмирить. Ураган чувств, бушевавший в её душе, заглушал боль, она не могла смириться, что видит своего возлюбленного, но не может даже прикоснуться к нему. Неизвестно, чем бы это закончилось, но раздался грозный и властный голос барона. -Приказываю отпустить его! Испуганно озираясь, солдаты ослабили хватку, но окончательно не отпустили, опасаясь бегства лесного стрелка. -Охлади свой пыл, Локсли –обратился к нему Де Беллем — с твоей подругой не случится ничего плохого, если ты будешь вести себя разумно. Тебе придётся подчиниться. Робин понимал, что в одиночку без оружия он не одолеет своих врагов, и ему стоило неимоверных усилий усмирить свой гнев и не наброситься на барона после того, как стражники отпустили его. Тяжело дыша, он молча с ненавистью смотрел на колдуна и потирал кисти рук, занемевшие после схватки со стражниками. -Отпусти её сейчас же! — закричал на него Робин. Колдун стоял и смотрел на него. Ему явно были по вкусу плоды его трудов. Перед ним молодой, здоровый, опытный воин, который стоит десятерых, если не больше солдат шерифа или даже самого короля, в меру упрямый, умный, гордый и, к тому же очень преданный, если заслужить его доверие. А главное, этот парень не простой смертный, у него есть врожденный дар ясновидения и сила чародея. Барон это понял после их первой встречи, которая закончилась печально для самого колдуна. А теперь тёмному магу очень нужна была его сила и способности к магии. Обдумав всё это, колдун заговорил: -Приветствую тебя, Робин из Локсли! Сейчас ты выглядишь намного лучше, чем во время нашего последнего разговора. Я вижу, что силы вернулись к тебе. И сейчас ни за что не скажешь, что ещё пару дней назад на тебе живого места не было. -Отпусти Марион, колдун! — повторил Робин. -Всему своё время, Локсли! Не спеши. Да и куда я её отпущу одну? В холодный темный лес, под стрелы солдат шерифа? Чем она заслужила такой доли? Поверь мне, я отпущу вас обоих, даю слово, но сперва нам с тобой нужно кое-что обсудить — проговорил барон. Глаза Робина вспыхнули от ярости, желваки на скулах задвигались, над верхней губой выступила испарина. — Ты лжешь, колдун. Почему я должен верить твоим словам? Довериться тебе?! С какой стати? Барон спокойно сделал жест, приглашая Робина приблизиться. — Подойди сюда, сын Элрика. Тебе нужны ответы? Они здесь. Локсли помедлил мгновение, но решив, что терять ему нечего, сделал несколько шагов навстречу барону. Тот подвёл его к нише в стене, одернул в сторону чёрный занавес, прикрывающий нечто, и Робин вздрогнул от увиденного там. В нише был закреплен огромный, в человеческий рост, кусок обсидиана, идеально отполированный, так, что стрелок отчётливо видел в нём не только своё отражение, но и всё, что его окружало. Чёрное зеркало. Дьявольский оракул. Как гласили поверья, оно могло забрать душу того, кто в него смотрел. У Робина прежде не было возможности видеть себя со стороны, и он рассматривал своё отражение без тени страха, а, скорее, с любопытством. Куда подевался оборванец из Шервудского леса? На гладкой поверхности камня он видел молодого человека явно благородного происхождения, одетого с ног до головы в чёрное и серебро — цвета могущества и власти. Де Беллем бесшумно подошёл и встал от него по правую руку. Смотря на зеркальные отражения барона и на своё собственное, Робин вдруг осознал, как они сейчас похожи: оба словно сотканы из мрака и лунного света, ему это очень не понравилось. — Смотри, мой мальчик, — молвил барон, — Смотри внимательно. С этими словами колдун провёл рукой над поверхностью камня, и отражение внезапно помутнело, словно его заволокло туманом. Стрелок, как заворожённый, следил, как сквозь мистическую дымку постепенно проступает что-то иное, не имеющее отношения к окружающей действительности. Своды мрачного замка барона де Беллема вдруг расширились, превратившись в помпезные, наполненные светом королевские чертоги. Он, нищий лесной разбойник без роду и племени, шествует в своем роскошном одеянии по живому коридору, сплошь состоящему из знатных вельмож. Благородные господа, герцоги и графы, представители духовенства и прочая расфуфыренная публика с трепетом склоняет перед ним головы, а он, не обращая внимания на ропот восхищения за спиной, идёт вдоль их пёстрых рядов с гордо поднятой головой. Он видит средь толпы знакомые лица. Вот подобострастно ему кланяется братец шерифа — аббат Хьюго. А вот и сам шериф, трусливо пряча глаза, склоняет голову. Рядом с ним стоит Гисборн, не смея смотреть на Локсли. И куда только делась его спесь? Робин прекрасно помнит, как этот напыщенный индюк ударил его по лицу рукой в кольчужной перчатке во время их первой встречи в лесу лишь за то, что Робин посмел назвать себя свободным человеком. Видит Робин и своих друзей. Они все здесь, одетые как подобает важным гостям на торжественном приёме, радостно его приветствуют. В конце пути его ожидает сам король. Робин опускается перед ним на колено, и монарх лично посвящает Робина в рыцари, касаясь его плеч обнаженным клинком меча. — Это невозможно, — шепчет Робин, отрицательно качая головой. — Этого не может быть. Снова встать под королевские знамёна? Ну, уж нет. Мне ли не знать каким вероломным может быть тот, кто обличён властью, и как легко он может предать того, кто готов был служить ему верой и правдой. — Предать безродного бродягу и разбойника — возможно — отозвался барон — Но только не потомка древнего рода чародеев, которому покровительствуют силы гораздо более могущественные, чем власть монарха. — Потомка древнего рода? — недоверчиво переспросил Локсли. Вместо ответа колдун снова провел рукой над магическим зеркалом, и возникло новое видение. Робин стоит на крепостной стене высокого замка. Ветер развевает полы его черного плаща с серебристым подбоем и треплет его волосы. Подставив лицо ветру и, положив ладонь на рукоять пристёгнутого к поясу меча в богато украшенных ножнах, Робин осматривает окрестности. Замок стоит на вершине холма и с него местность просматривается на много миль вокруг. — Всё, что ты видишь, все эти земли до самого горизонта — всё это может стать твоим, мой мальчик. Голос барона звучит как будто издалека, но Локсли отчетливо слышит каждое слово. — Щедрость короля не имеет границ, когда ты знаешь к нему подход. Ты сможешь сам в этом убедиться, если захочешь. Обрести власть — значит обрести истинную свободу, навсегда избавившись от врагов и от всего, что тебе мешало в жизни. — А заодно и от того, что было мне дорого, — усмехнулся Робин. — Ради богатства и власти предать всё то, во что верил и стать одним из тех, против кого боролся? Да уж, воистину крутой поворот судьбы… Он едва не рассмеялся. — Не забыл ли ты, с кем имеешь дело, Саймон? Думаешь, нарядил лесного разбойника в роскошные тряпки, досыта его накормил, напоил, показал красивые картинки — и он смиренно падёт перед тобою ниц? Я знаю, что нужен тебе. Иначе, ты бы не отдал целое состояние, чтобы выкупить моё тело у шерифа. И тем более не стал бы воскрешать меня из мёртвых. Не знаю, что во мне такого ценного для тебя, но если это действительно так, то у меня есть одно условие. Ты отпускаешь Марион — и тогда будем разговаривать. Один на один. Локсли твердо смотрел в лицо чёрного мага, понимая, что играет в опасную игру. Он был совсем не в том положении, чтобы ставить условия, но ради спасения возлюбленной все средства хороши. Барон улыбнулся, хотя взгляд его при этом остался холодным и неподвижным. — Ты никогда не был глупцом, Локсли. Я не вернул бы тебя, если бы не был уверен, что ты этого заслуживаешь. Ты не обязан мне верить, но послушай своё сердце. Порой оно мудрее доводов разума. Прислушайся к нему. Возможно, именно оно скажет тебе правду, которую ты так упорно не желаешь видеть. Снова взмах руки чародея, и новое видение показалось в чёрном омуте зеркала. Комната. Пылает камин, языки пламени весело пляшут искрами по смолистым сухим поленьям. На каменном полу — мягкие овечьи шкуры. Напротив камина, стоит Марион, Робин видит её со спины, но у него нет сомнений в том, что это она. На ней тёмно-синее платье со шлейфом, богато расшитое жемчугом, распущенные рыжие кудри лежат на её плечах, укрывая, словно дорогим покрывалом, её гибкую спину. Он и забыл, когда в последний раз видел её одежде благородной леди. Он любил Марион в любом наряде, но сейчас он откровенно ею залюбовался. Впрочем, восхищение быстро уступило место лёгкой грусти и чему-то похожему на сожаление. Ведь именно из-за него она утратила возможность носить изысканные наряды. Из-за него оставила своё беззаботное существование в Лиффорде и выбрала жизнь, полную опасностей и лишений. — Она достойна большего, не так ли? — голос де Беллема прозвучал словно эхо, — Ей не место в глухом лесу, среди диких зверей, в голоде и холоде. Она разделила твою судьбу, стойко выносила все беды и тяготы, ни разу не упрекнув тебя в том, что её молодость проходит вдали от уюта богатства и роскоши, в которых она выросла. Барон будто читал его мысли. — Я никогда не удерживал её, — тихо сказал Робин, — Она была свободна уйти в любой момент, но предпочла остаться со мной, в Шервуде. Это был её выбор. Однако, прозвучало это как-то неуверенно, и Робин сам это понял. — Ты прав, — молвил барон. — Тот, кто любит — разделяет участь того, кого любит. Каждый сам делает выбор и несёт за это ответственность. Но ты не всё знаешь, Локсли. Кое-что изменилось. После этих слов образ Марион в черном зеркале повернулся к Робину лицом и Робин застыл. Его сердце замерло на мгновение, а затем заколотилось как бешенное. Похоже ему не больше года. Малышу, которого Марион держит на руках. У него тёмно-каштановые волосы, мягкие и нежные, как пух. Он сосредоточенно сосёт свой пальчик, пока Марион ласково над ним воркует. Ощущение времени оставило Робина, ему казалось, что он стоит так уже целую вечность и смотрит, не в силах отвести взгляд. Малыш поворачивает голову и глядит прямо на него. У него глаза цвета весенней листвы, сквозь которую светит яркое майское солнце. — Что… кто — только и смог прошептать Локсли. В горле у него пересохло. Он почувствовал, как ладонь барона опустилась ему на плечо. — Это твой сын, Робин. Он уже пришёл в этот мир, и только от тебя зависит, суждено ли ему появиться на свет. Смысл сказанного не сразу дошёл до стрелка. Он ошеломленно посмотрел на колдуна, а затем повернул голову и растерянно уставился туда, где в нише между двух колонн была та, другая Марион. Но отсюда он не мог её разглядеть, и сейчас бы он отдал всё, чтобы оказаться с ней рядом. — Она пока ничего не знает, — опережая его вопрос, ответил барон, — несчастная, она была слишком подавлена, тоскуя по тебе, чтобы почувствовать биение новой жизни в своём чреве. Робин снова медленно перевёл взгляд на глянцевую поверхность магического зеркала. Его мысли путались. Ребёнок… Он никогда всерьёз не думал об этом. Они были изгнанниками, изгоями, вынужденными бороться за выживание, ежедневно подвергая опасности свои жизни. Трудно представить себе более неподходящее место для маленького, беззащитного создания, чем Шервудский лес. Марион в зеркале отводит взгляд от малыша и поднимает голову. Глаза её лучатся счастьем и непередаваемой нежностью. Внезапно лицо её озаряет улыбка, она делает шаг навстречу, держа ребенка одной рукой, а другую, протягивая к нему. Локсли тоже неосознанно потянулся к ним, но его пальцы ощутили лишь холод каменной поверхности. Видение заволокло дымкой, и пропало. В глазах Робина предательски защипало, зрение затуманилось. Ощутив ком в горле, он судорожно сглотнул. «А что, если…» — мелькнула в его голове паническая мысль. — Оракул не лжёт — сказал барон, -так подсказывает тебе твоё сердце. Чёрный маг определённо читал его мысли, словно раскрытую книгу. — Будущее не предопределено, Робин. Оно зависит от того, какой путь мы выбираем. Зеркало показало тебе что будет, если ты сделаешь верный выбор. — А если нет? — промолвил Локсли задумчиво, — Что если я откажусь подчиниться твоей воле… Что тогда будет с Марион? Барон вздохнул. — Что ж, я отпущу её. Но последствия такого решения ты можешь увидеть прямо сейчас. Колдун снова провел рукой над тёмной поверхностью магического камня, и перед Робином возникло покрытое первым снегом Хоббово поле. Оно залито лунным светом, снег искрится и переливается, но нет, это не безмятежная лунная ночь. Люди, много людей, крестьяне, жители Ноттингема — многие несут в руках зажженные факелы, возбужденно что-то обсуждают, и показывают руками куда-то в центр толпы, Робин видит их горящие от возбуждения и любопытства глаза. Конные стражники распихивают и теснят их. Вот кто-то уже получил затрещину от закованного в броню солдата. Однако это не охладило пыл любопытных зевак, которые вытягивали свои шеи, пытаясь разглядеть что-то впереди и перешептывались. Робин различил слова: «Ведьма, ведьма, вот ведь нечистая сила…» Как будто по чьему-то приказу толпа расступилась, и Робин увидел на гладкой поверхности колдовского зеркала Марион. Потерянная, осунувшаяся с растрёпанными волосами, она стояла, прикованная цепями к столбу, посреди Хоббова поля. В свете факелов Робин хорошо видел её лицо. Оно было смертельно бледным, испуганным и несчастным, на щеках влажно блестели полоски от слёз. На ней был полушубок, который когда-то заботливо сшил для неё Тук из заячьих шкурок. Довольно длинный, но не скрывающий её округлившийся живот. Стрелок видел его так же ясно, как и вязанки хвороста у её ног. Глаза Локсли расширились. Он судорожно вцепился рукой в край чёрного камня. Он понимал что происходит, но не хотел в это верить. — Твою возлюбленную обвинят в сговоре с дьяволом. Голос де Беллема звучал ровно и спокойно. — Это случится спустя некоторое время после твоей гибели. Шериф объявит тебя безбожником, и врагом всего христианского мира. Марион, как твоя пособница, будет объявлена ведьмой и приговорена к смертной казни. То, что ты видишь — это последние минуты её жизни. Локсли молчал. Желваки ходили ходуном. Он отчаянно пытался собраться с мыслями. Могло ли это быть правдой? Такое развитие событий казалось ему немыслимым, однако, зная шерифа, он понимал, что тот способен ещё и не на такие злодеяния. — Никто не придёт ей на помощь, — продолжил барон тем же бесстрастным тоном, — Все твои друзья к этому моменту будут уже мертвы. Их повесят. Бедняжка обречена. Ей суждено принять мученическую смерть. Она будет кричать, и звать тебя. Но тебя не будет рядом, чтобы избавить её от жестокой участи. Сможешь ли ты жить дальше, зная, что не сделал ничего радии её спасения? Последнюю фразу барон произнёс почти шёпотом над самым ухом стрелка. Повисла пауза. Локсли по-прежнему молчал. Каждое слово колдуна он ощущал словно удар хлыста. Он без колебаний пожертвовал бы жизнью ради Марион. Но то, что предлагал ему барон ради её спасения, вполне вероятно было даже хуже смерти. — Люди не допустят этого, — наконец с трудом выдавил он из себя, — Они знают Марион. Она всегда была к ним добра, её великодушие и щедрость хорошо всем известны. — Люди?! — усмехнулся барон. Он резко развернулся, и полы его плаща взметнулись, словно крылья зловещей чёрной птицы. Сделав несколько шагов в сторону, он снова повернулся и уставился на Локсли. — Ты имеешь в виду тех нищих оборванцев, ради которых вы сражались, не щадя своих жизней? Тех убогих крестьян, все существование которых сводится к тому, как бы набить брюхо и пороптать на власть? О боги!.. Барон закатил глаза, затем вновь порывисто приблизился к стрелку, глядя на него в упор своим змеиным взглядом. — Это отрепье, которое ты называешь людьми, не стоит ни единого пенни из тех денег, что вы для них добывали, потроша кошельки богачей. Рождённым ползать на брюхе, неведома благодарность. Сегодня они примут хлеб и деньги из твоих рук, а завтра придут поглазеть на твою казнь. Или на казнь тех, кто тебе дорог. Для них это развлечение. В голосе колдуна звенел металл. От прежнего ледяного спокойствия не осталось и следа. — Убедись сам, если не веришь мне. Посмотри на тех зевак, что пришли полюбоваться на мучительную смерть твоей возлюбленной. Клянусь Азриэлем, ты увидишь много знакомых лиц. И Робин посмотрел. Лучше бы он этого не делал. Неровный, колеблющийся свет факелов создавал причудливые тени, которые падали на лица присутствующих, искажая их черты, однако Локсли их узнал. Эти лица запечатлелись в его памяти вместе с жестокими, обидными словами, когда-то с пренебрежением брошенными ему в лицо: «- Уходите. Это слишком опасно. Вы же вне закона. — Мы не раз приходили к вам на выручку. Неужели это ничего не значит? — Почему бы вам не убраться обратно в Шервуд? Уходите и оставьте нас с миром.» Крестьяне из Калвинтона. Именно они тогда прогнали Робина и его вольных стрелков из деревни, едва только те обратились к ним за помощью. Их поступок стал тяжёлым ударом для Локсли и оставил глубокую рану в его сердце. И вот теперь он снова видит этих людей, видит их совсем рядом с местом казни Марион. Стиснув зубы, Робин отчаянно вглядывался в их лица, пытаясь разглядеть в них хоть каплю сострадания, но тщетно. Взгляды их были пусты и равнодушны, совсем как тогда… Один из них даже деловито подобрал пару веток, вывалившихся из вязанки хвороста, и пристроил их обратно, поближе к ногам Марион. Издав глухой стон, Робин закрыл глаза, а когда открыл их, то увидел, как один из солдат подносит факел к хворосту, и пламя, постепенно разгорается, жадно пожирая сухие ветки. Никто из присутствующих даже не двинулся с места. Они стояли и смотрели. Толпа из одинаковых серых лиц и равнодушных глаз. Локсли протянул руку и провёл ею над поверхностью черного зеркала, как ранее это делал барон. Видение заволокло дымкой, и оно исчезла. Осталось лишь отражение самого Локсли. Отражение человека, на которого только что обрушились небеса и погребли его под тяжестью своих обломков.