Признания

Итак, Джон Франклин всегда был странным. Сейчас это было незаметно. В детстве – другое дело. В старые времена подобного ребёнка окрестили бы деревенским дурачком. В нынешние кто-то вздумал бы заподозрить у него расстройство аутистического спектра, кто-то назвал бы его социально неадаптированным. Пожалуй, что второе было ближе к истине. Джоном никто толком не занимался, и до определённого возраста он рос, как трава под забором. Каких-то вещей ему не объясняли, а своим умом он не ходил. Он и правда действовал от противного и тянулся к людям, желая и найти, и дать другим то, что сам недополучал в семье – вот только частенько это выходило ему боком. Например, когда в младшей школе Джон попытался утешить плачущего одноклассника, крепко обнял его и чмокнул в щёчку, а тот шарахнулся и скривился. Странно, ведь мама так успокаивала сестру Джона, и это работало... Когда Джон от души делал комплименты, на него косились с подозрением. Попытки слишком близко подойти или взять кого-то за руку тоже оканчивались неудачно – Джона называли прилипалой и сквозь зубы велели отстать. Один пацан презрительно сказанул ему в лицо: - Да ты педик какой-то. Что такое «педик», Джон не знал, но понял, что это нечто нехорошее и что его попытки подружиться и проявить симпатию у мальчишек не приветствуются. Оказалось, у них в цене совершенно другое поведение и другие качества: кто громче кричит и быстрее бегает, кто больней дерётся, кто крепче ругается и отмачивает самые отмороженные выходки. С девочками было вроде как попроще. Они казались в целом добрее, так что Джон как-то по умолчанию усвоил, что именно для них должны предназначаться самые прекрасные и искренние чувства в жизни – та самая любовь. Правда, его первая попытка тоже окончилась крахом. Её звали Гвендолин. Сказочное имя и внешность под стать: голубоглазая, вся тоненькая, воздушная, в облаке рыжевато-белокурых волос – настоящая фея. Да ещё и умная: она сидела с Джоном за одной партой и помогала ему с сочинениями. Он, в свою очередь, объяснял ей темы по географии и помогал разбираться в картах. Они так чудесно ладили, что в какой-то момент Джону показалось, что их дружба должна перерасти в нечто большее. Ему хотелось проводить с Гвендолин гораздо больше времени, чем просто во время уроков, делиться важными вещами. И вот как-то раз Джон договорился встретиться с ней до уроков, чтобы сказать что-то особенное. Гвендолин согласилась. Тогда он начистил, как мог, свои старенькие ботинки, прибежал раньше всех и стоял возле её шкафчика в раздевалке с букетом цветов. Он вручил его избраннице с торжественным заявлением: - Гвендолин, ты мне очень нравишься. Давай займёмся любовью! На это нежная фея покраснела до кончиков полупрозрачных ушек и вытаращила глаза. Она стояла в ступоре секунды три, затем изо всех сил швырнула букет Джону в лицо и убежала с криком: «Ненормальный!». К концу дня о происшествии знал весь класс. Все ржали и тыкали пальцами. Так что «ненормальный» - ещё одно словечко, что приклеилось к Джону не только среди родных. А он в свои одиннадцать думал, что «заниматься любовью» - значит гулять, вести задушевные беседы, держаться за ручку, обниматься, угощать друг друга вкусностями, слушать вместе музыку, обсуждать кино, завести котёнка или щенка, чтобы вместе о нём заботиться – всякое такое. - Значит, мы с тобой давно уже занимаемся любовью! – перебив и смешной, и грустный рассказ, констатировал Френсис. - Выходит, так, – с улыбкой развёл руками Джон. Когда он поделился своими злоключениями с братом Мэтью, который единственный более-менее нормально к нему относился из всей их семейки, с тем от хохота чуть истерика не случилась. Он растолковал непутёвому младшенькому, что на самом деле стоит за невинным выражением, во всех подробностях. Юный Джонни Франклин, мягко говоря, обалдел. Он тогда поверить не мог, что взрослые занимаются «подобными гадостями», да ещё и видят в этом огромную ценность. В общем, жить в мире людей и сближаться с ними оказалось весьма и весьма непростым делом. Френсис только головой покачал от таких откровений. Ему вдруг стало ужасно жаль Джона. С другой стороны, не могло не вызывать восхищения то, какую работу он проделал над собой за всю жизнь не то, что с нуля – с минусовой отметки. - Мда уж, - проговорил Крозье. – Мои-то меня хотя бы в общих чертах просветили, как дело обстоит. От меня даже не скрыли, что человек своего пола тоже может нравиться. Но что это, конечно, не в порядке вещей. Джон потёр переносицу: - В таком случае, тебе относительно повезло. Хорошо! – вдруг произнёс он. - Раз уж у нас марафон признаний, позволишь мне встречный вопрос? - Валяй. - А когда ты сообразил что-то... о своей натуре? – осторожно осведомился Джон. Френсис невозмутимо поднял бровь: - А чего проще, во флоте. Мне там быстро всё объяснили. Ну, и... даже не знаю, почему мне это так естественно воспринялось. Да я и научную литературу кой-какую почитывал из любопытства. И как-то... признал факт. Либидо, естественные потребности, позывы организма, всё такое. Но у меня тоже, как ни странно, само собой сложилось представление, что перепихон для снятия напряжения можно устроить и с мужиком, а любить полагается – женщин. Так что, знаешь ли, в каком-то смысле ты у меня тоже первый. Глаза у Франклина тепло засияли, и он не нашёл ничего лучше, чем задумчиво подытожить: - Вот так вот. - Ага. Я вообще не мастак копаться в мозгах, своих или чужих. Так что не могу объяснить, почему я так быстро многое понял и принял. Свои «двойные стандарты», скажем так. Равно как и то, что вроде бы вдвое большая выборка не равно «вдвое больше шансов», - невесело усмехнулся Крозье. - Ну, - мягко протянул Джон, - здесь остаётся вспомнить лишь прописные истины. Что судьбу нашу нам предугадать не дано, а твой человек рано или поздно тебя найдёт. - Как всё-таки здорово, что мы нашлись, Джонни. - Согласен. Они взялись за руки и сидели так с минуту – пока взгляды их синхронно не переползли с лиц друг друга на немытую посуду на столе. - Так, давай-ка уберём бардак, а лирика потом. - И то верно. Они встали из-за стола, сыто, довольно потягиваясь, собрали посуду и отнесли в раковину – Френсис на правах хозяина услал Джона из кухни и вымыл всё сам. Тем временем, Франклин устроился на диване с телефоном в руках и неспешно просматривал почту. - Так-с, пожалуй, всем отвечу завтра, - лениво проронил он. - Я свой ноут и доставать даже не буду, - буркнул Крозье. – А что там твои девчонки? Пишут что-нибудь? - Ну да, довольные, вон, кучу фоток наприсылали. В подтверждение он открыл мессенджер и продемонстрировал целый ворох красочных снимков из Барселоны: Джейн и София в парке Гуэля и во дворце Гуэля, Джейн и София в пёстрой толпе на улице Рамбла, в Старом порту и на холме Монжуик на фоне панорамы города, Джейн и София у расцвеченного всеми оттенками радуги Магического фонтана вечером – неразлучные и светящиеся от удовольствия. - Такое чувство, что я никому со всей дури кувалдой по психике не заехал на днях, - озадаченно пробормотал Джон. - Ну так хорошо же? - Не знаю, не знаю. Он действительно не знал, что за эмоции на самом деле скрываются за этими фотографиями – и чего именно ему ожидать по возвращении милых дам. - Да ладно, флаг им в руки, пускай балдеют, - добродушно сказал Френсис. И подумал, что они с Джоном тоже могли бы сделать парочку селфи, вот только сегодня им оказалось явно не до того. Прислушавшись к себе, Крозье понял, что ему в этот поздний час да после плотной трапезы уже вроде бы в принципе «ни до чего» - и всё-таки, присев рядом на диван, он неторопливо потянулся к воротнику Франклина и расстегнул ещё одну пуговку: - Я полагаю, переодеваться в домашнее уже смысла нет?.. - Разве что в пижамы, - невольно зевнул Джон. – Правда, и на вечеринку в таком случае я не настроен. - Куда уж там. Предлагаю перейти от разоблачений душевных к вполне себе конкретным и приземлённым... - Давно пора, - с готовностью проворковал Джон и придвинулся ближе, кладя ладонь Френсису на бедро и принимаясь легонько, неторопливо поглаживать. Ох. Как же это было хорошо и – правильно, что ли? В Институте у них не было возможности уединиться как следует и насладиться близким общением без опаски и без спешки. Иногда становилось даже неловко из-за того, что в более или менее совпадающем приливе телесной жажды они, два взрослых уважаемых человека, вынуждены забиваться в чёрт знает какие углы, зажиматься и лапать друг друга, как суетливые подростки. А потом – разбегаться и воровато нестись в уборную, чтобы там довести дело до разрядки. О том, чтобы заняться чем-то подобным у Джона дома, и речи не могло идти. Правда, он ведь и правда заезжал пару раз на квартиру к Френсису, но это было в то время, когда они ещё не осмелели. А сейчас Френсис ощущал – по крайней мере, пока – не возбуждение, но расслабленную негу и удовлетворение. Он слегка поёрзал, устраиваясь удобней, и разомкнул ноги – Джон переместил руку к внутренней поверхности его бедра и слегка сжал. Френсис прищурил глаза и усмехнулся. Джон скользнул пальцами к его промежности и тихонько погладил, вызвав еле ощутимые, но такие приятные мурашки по спине – впрочем, руку сейчас же убрал, словно был не уверен, хочет ли продолжать. - М-м, господин Франклин слукавил и на вечеринку всё-таки настроен, в пижаме или без?.. - Э-м, я пока не решил, - протянул Джон, игриво поведя головой. Он обнял Френсиса и, прикрыв глаза, потёрся острой скулой о его пшеничный висок. Затем он принялся покрывать его щёки чередой поцелуев, словно хотел пересчитать все оспинки. Крозье они когда-то изрядно раздражали, а Франклин находил их милыми. Когда Френсис попытался, было, отпустить бороду, как в давние времена во время зимовок, Джон возмутился и строго-настрого запретил ему это делать, заявив, что он выглядит, «как одичалый каблуна». Френсис посмеялся и с лёгкой душой вернулся к облику приличного британского джентльмена. Френсис прижался теснее и ласково ущипнул Джона за бок, тот приглушённо хихикнул. - М, мягонький... зефирка... - Ты сам как булочка, пшеничная... С этими словами Джон протянул руку и ласково взъерошил Френсису волосы. О да, к чертям все эти аполлоновские и кукольно-корейские стандарты! Они хороши такими, как есть. Обниматься очень уютно. Френсис и Джон прислушивались к ощущениям тепла и уже предвкушали, как здорово будет прижаться друг к другу в постели. Френсис вдруг понял, что на самом-то деле не имеет чёткого представления о том, как выглядит тело Джона, он мог только угадывать по очертаниям в одежде. Ведь они никогда вместе не купались и не ходили в сауну, а фоткаться на пляже Франклин явно был не великий охотник – да что там, и Крозье тоже. Но Френсису ужасно хотелось раздеть Джона, и он был уверен, что ему понравится всё, что он увидит. Он расстегнул ещё несколько пуговиц на рубашке Франклина и с мурлыканьем припал губами к его шее, выцеловывая мягкие складочки, скользя по ним языком – Джон порывисто вздохнул и блаженно замер. Как раз из-за этой обвисшей кожи Франклин тоже слегка огорчался, обзывая себя старой черепахой – вот это уже Крозье пресекал всякий раз: «Отставить комплексы! Ты нежнейший и прекраснейший!». Нехотя опомнившись, Джон решил не отставать и предложил: - Может, продолжим наши «разоблачения» в каком-нибудь более удобном положении? - Согласен. Они встали с дивана и перешли поближе к кровати – там Джон занялся рубашкой Френсиса. Он провёл тыльной стороной пальцев по светлым волосам на молочно-бледной груди Крозье и любовно заметил: - Да ты белый и пушистый, как котик. Ой! – вдруг воскликнул он. - У тебя на плечах веснушечки!.. Джон не утерпел и несколько раз поцеловал Френсиса в плечи, отчего тот смущённо проворчал: - Тебе правда нравится? - Очень. Просто очаровательно. Джон приник, положив Френсису голову на плечо и словно обнимая его шеей, как жираф, но тот усмехнулся: «Нетушки, нечестно!» - и мягко отстранился, чтобы расправиться наконец-то с пуговицами Франклина. Тот слегка замялся, когда Крозье плавно, но решительно снял его рубашку, отбросив на кресло, и занялся майкой – тогда Френсис ободряюще коснулся губами его щеки: мол, оставь стеснение. И когда Джон, наконец, предстал перед ним обнажённым до пояса, Френсис не выдержал, сам сбросил рубашку, тесно прижался и принялся страстно гладить Джона по спине и бокам, покрывая его лицо горячими поцелуями. Наконец, Френсис прошептал: - Джонни, я так и думал, у тебя самое роскошное и милое пузико в мире! Ах, боже, прости за несдержанность – но как же я всегда мечтал тебя потискать! Франклин смущённо кашлянул: - Ну, кхм... Френни... тут всё взаимно... - Я не знаю, как на самом деле, но чувство, что у нас для тисканья всё время в мире. - О да! - Я желаю тебя, Джон, - мечтательно проговорил Френсис, чуть откинув голову и прикрыв глаза. – И желал. Притом во всех смыслах, примерно так, как ты когда-то желал Гвендолин, даже не зная, что такое желание в полном смысле. - Я желаю тебя, Френсис, - прошептал Джон, - да, да, да, видеть рядом, трогать, говорить, кормить, гладить, помогать, слушать, делиться, просыпаться вместе, да, тискаться, как сейчас... и что посерьёзней... мы же можем попробовать? Вообще, если не сейчас... - Можем, конечно! Ты не против? - Я только за! - Ты разве не устал? - Очень устал, Френни. Да я выжат, как лимон. Но стремление... - У меня тоже к тебе стремление. - Мне любопытно. - И мне, Джонни. - Но я бы сейчас, знаешь, ну... сейчас я желаю только целовать тебя. - Ох, понимаю. Даже лучше, чем хотелось бы, может, понимаю? Давай помоемся и продолжим в постели, - предложил Френсис. Джон сжал его в объятиях. Они таки были сильными. - Как нарочно, я позавчера поменял бельё, - неловко, сдавленно пробормотал Френсис, - надеюсь, приятный запах ещё не выветрился. Ну, он банальный, «морская свежесть», что ещё я мог бы выбрать? А принт на белье был в виде снежинок. Крозье не расставался с этим комплектом даже летом, а растительные узоры игнорировал. Как-то само собой так сложилось. Что касается пижам, оказалось, у Джона в клеточку, а у Френсиса в полосочку, но похожего светло-голубого оттенка. Можно было только позабавиться совпадению. Впрочем, было и ещё кое-что занятное. - Ого, Френни, у нас тут питомец? – хохотнул Джон. - Да, знакомься, это Руаль. Короче, у нас тут получается скандинавская семейка, - проворчал Френсис. Он пихнул кулаком здоровенную игрушечную акулу из «Икеи», валявшуюся на постели. Действительно неожиданный аксессуар в доме мужика за полтинник. - Я в порыве ребячьей сентиментальности хотел задарить эту рыбину Софии, - признался Крозье, - а она не оценила. Скорчила серьёзное лицо, как степенный подросток от мультиков. Я хотел, было, продать или вообще оставить на лестничной клетке, но что-то жалко стало. А тут ещё и проблемы с отоплением, стенка вечно холодная. А как раз у стенки мне и было всегда приятнее спать, вот я и оставил как запасную подушку. - А что, умно! Значит, мне сегодня предстоит тройничок с двумя морскими чудищами? - А ты всё-таки к стене ляжешь? - Ну да. - Идёт. Мне, если что, вставать будет удобней, а то через тебя же хрен перелезешь... – пробурчал Френсис. И, мысленно усмехнувшись, констатировал, что привычное место у стенки у него тоже отжали. Угнездившись в кровати, они с Джоном долго целовались в темноте, неторопливо и с наслаждением, а потом уснули в обнимку, как и собирались.