Хранительница Драконьего Логова

      Я знала, что момент прощания непременно наступит, но не думала, что это случится настолько скоро. Сегодняшнее утро показалось сном — мимолётным и неуловимым, словно туман, что рассеялся с восходом солнца. Всего несколько часов назад я держала на руках новорождённого детёныша, стараясь отцепить его от собственных волос, и тихо радовалось осознанию того, что у меня получилось пробудить его, спасти от неминуемой смерти… Но реальность настигла меня в тот же день, в очередной раз напомнив о том, как важно знать своё место. Бастард — всё равно, что дракон без крыльев. Всего лишь обыкновенная ящерица.       — Прошу вас, моя леди, — мягко сказал Дарио, глядя на крохотное белокурое создание в нежно-розовом платьице, застывшее на пороге подземелья.       Рейна Таргариен была прелестным ребёнком — беленькая, изящная и обещавшая в будущем стать небывалой красавицей. Её фиалковые глаза искрились в свете зажжённых факелов и горели в предвкушении даже здесь, во мраке драконьей обители. Я с некой иронией углядывала в лице маленькой принцессы и собственные черты — кровь не вода, родословную нельзя утаить. Возможно, если бы природа одарила меня истинно валирийскими глазами, Сейру Лаар бы с трудом смогли отличить от младших единокровных сестёр. Бейла пришла вместе со своей близняшкой, но держалась в отдалении, за отцовской спиной, наряженная в кричащие алые одеяния, которые удивительно шли девочке её возраста. Её строгое непримиримое лицо столь явно контрастировало с нежным и робким видом Рейны, что они казались зеркальными отражениями друг друга. Я заметила любопытствующий взгляд Бейлы на себе, но предпочла оставить это без внимания. Как и полную неясной насмешливости улыбку Деймона Таргариена, который в своей чёрной котте выглядел неотъемлемой частью тьмы подземелий. Лишь белое лицо, выточенное из острых мраморных граней, да серебряные волосы виднелись в этом полумраке.       — Это то, что вылупилось из яйца моего дражайшего племянника? — полюбопытствовал Деймон, когда мы вошли в единственную комнату, где стояли стол и стулья. Это место использовалось драконоблюстителями для отдыха и кратковременного приёма пищи, дальше же тянулись лишь драконьи пещеры. — Вы уверены, что он не болен?       Я почувствовала неожиданно нахлынувшее раздражение, которое царапало горло и грозилось вывалиться наружу вместе с колкими едкими словами. Детёныш в моих руках беспокойно зашевелился и зашипел, словно интуитивно чувствовал пренебрежение в голосе младшего брата короля. Я аккуратно скользнула пальцами вдоль пурпурного гребешка на голове, безмолвно прося успокоиться. Дракон притих, но всё ещё казался напряжённым, готовым либо к неожиданной атаке, либо к вынужденной защите. И я, признаться честно, не знала, что хуже… или лучше.       — Будьте уверены, мой принц, — подчёркнуто холодно отозвался дедушка и шаркнул посохом по каменному полу. — Сегодня утром он едва не откусил пальцы одному из моих подопечных. В будущем станет лютым и опасным зверем.       — Ни капли не сомневаюсь, — сказал Деймон, не скрывая сарказма. Но глаза его то и дело скользили по мне с неясным тёмным любопытством, от которого беспомощно холодело нутро. — Отпусти дракона, кроха. Вцепилась в него, словно продажная девка в мешок с монетами.       Сам ты продажная девка, с раздражением подумала я в тот же миг. Ревность голодала мои кости, сдирала с них мясо кусочек за кусочком, но я ничего не могла с этим поделать. Когда детёныш соскользнул с моих рук на деревянную поверхность одного из стульев, мне чудом удалось сдержать желание забрать его обратно к себе, укрыть в своих руках, чтобы больше никому не достался. Я заметила, как сверкнули янтарные глаза в отблеске настенных огней, крохотные, словно бусинки, и на мгновение в них привиделось непонимание, даже печаль — он думал, что его вновь бросали. Поджав дрогнувшие губы, я сделала шаг назад, затем ещё один, силой воли заставляя себя оказаться на должном расстоянии. На том расстоянии, которому полагалось быть между хранителем и драконом. Но от внезапной обиды заслезились глаза. Хотелось обругать себя за столь постыдное проявление слабости, но я смогла только отвести взгляд в сторону, чтобы не смотреть на эту растерянную мордочку.       — Подойдите, моя леди, — обратился Дарио к Рейне, что в нетерпении дёргала за полы одеяний своего отца. — Осторожнее, не тяните руки — дайте ему привыкнуть.       Она послушно кивнула и аккуратно подступилась к дракону, сопровождаемая его острым и напряжённым взглядом. Я с опаской заметила, как зашевелился гребешок на маленькой головке — явный признак угрозы и недоверия. Рейна украдкой глянула на отца, застывшего позади, и на Дарио, который стоял рядом, готовый в любой миг предотвратить возможную опасность.       — Rytsas, — ласково сказала маленькая леди на чистейшем валирийском. Казалось, она была рождена, чтобы говорить на нём — ни запинки, ни осечки. — Kostagon nyke iderēbagon ao bē?       От невинности вопроса умилилась даже я, сгорающая от ревности и огорчения. Светлый, очаровательный ребёнок, потерявший мать в столь раннем возрасте, вызывал у меня жалость и привкус горечи на языке. Возможно, какая-то сердобольная часть моей души была твёрдо убеждена в том, что дракон должен был достаться именно ей. По праву законнорожденности, по праву чистоты крови — по любому иному праву из всех существующих. Но другая половина, жадная и равнодушная к чужой беде, бунтовала и билась в агонии, потому что требовала справедливости. Именно я пробудила яйцо, от которого все отказались, именно я разрезала себе руку, пытаясь спасти то, что считали мертворождённым, именно я выхаживала его всю ночь, когда казалось, что никакой надежды на лучшее уже нет. Так почему в очередной раз всё доставалось кому-то другому?..       — Стойте, осторожно!       Испуганный детский визг и запах гари вывел меня из тяжёлых размышлений. Я вскинула голову и увидела, как крохотная Рейна, вцепившись в ногу отца, с ужасом разглядывала выдранный клочок розовой ткани в драконьих челюстях, который стремительно тлел, распадаясь на волокна. У самой принцессы был частично разодран рукав. Сапфировый малыш, который часом ранее не мог оторвать кусок от мяса, теперь выглядел так, словно намеревался испепелить всё это место дотла — и даже Дарио, стукнувший подле него посохом и велевший успокоиться, не вызывал в нём опасений. Он издал высокий рёв, писклявый, скрежещущий, словно соприкосновение стали со сталью, и угрожающе дёрнул шипастым хвостом. А после вдруг выдохнул пламя, озарившее багряным светом мрак подземелья. Пока что вверх, под потолок — в решительном предупреждении, не терпящем возражений. И пусть этот огонь был лишь маленьким заревом, а не смертоносным пожаром, он мог выжечь людскую кожу до кости, не оставив от неё ни следа.       — Keligon! — сказала я, закрыв собой Рейну, красивые глаза которой сверкали от непролитых слёз. Но дракон в ответ зашипел и оскалил иголочки белых зубов — меня он тоже не воспринимал как равную. Тогда я повторила строже: — Keligon. Vestan gīda ilagon.       Он пронзительно зашипел, вытянул длинную шею, на которой в свете пламени замерцала синяя чешуя, но послушно опустил мордочку, словно неохотно признавая моё превосходство. Признаться, подобной реакции я не ожидала. На моей памяти ни один дракон не позволял себе подобного поведения в присутствии Таргариена. Было ли дело в том, что он не был знаком с Рейной, как остальные драконы юных наследников, и оттого не воспринял её как свою потенциальную хозяйку или же правда крылась в ином…       — А он знает себе цену.       Я обернулась, исподлобья глянув на озарившееся мрачной улыбкой лицо Деймона Таргариена, который не сводил с меня глаз. Я видела, как пламя факелов сияло на дне растекающегося чёрнотой зрачка, и отчего-то чувствовала страх, сковывающий душу цепями. Когда змея смотрит на тебя — нельзя отводить взгляд первым, иначе она непременно бросится в атаку.       — Прошу прощения, мой принц. Полагаю, дракон просто не привык к леди Рейне, — осторожно произнёс Дарио, нарушая напряжённую тишину подземелья. — Можно попробовать ещё раз…       — О, не стоит, — со смешком отозвался Деймон Таргариен и задумчиво щёлкнул языком, глянув на прижавшуюся к нему Рейну. Он аккуратно поднял её на руки и вытер мокрые румяные щёки — но в каждом его движении было столько отчаянной неловкости, что мне стало даже смешно. Признаться честно, раньше я думала, что нежность была неведома этому человеку, жестокому и порочному по сути своей. Но, как оказалось, семья делала мягче любого. — Тише, qēlos, не стоит плакать. Мы найдём тебе другое яйцо — дракон принцессы Рейниры не так давно сделал кладку. Возьмёшь себе не одно яйцо, а сразу три.       Слова Деймона самую малость успокоили плачущую малышку. Она вытянулась в его руках и, поджав дрожащие губы, в последний раз глянула на сапфирового детёныша. Во взгляде Рейны мелькнула тоска — очередная неудача, очередная пустая попытка. Её судьба казалась мне ещё более печальной, чем судьба Эймонда, который похоронил своего дракона своей неуёмной яростью. Первый детёныш, вылупившийся из яйца леди Рейны, погиб в скором времени, а второй — отринул добровольно. Меня успокаивало лишь то, что жизнь маленькой принцессы не сложится столь же трагично, как жизнь многих её родичей. Она переживёт войну, оседлает прелестную розовую драконицу по имени Утро — и станет последней драконьей всадницей в истории Таргариенов. Осознание этого самую малость успокаивало мою ранимую совесть.       — Старейшина, отведите моих дочерей к их бабке, — сказал Деймон и аккуратно поставил всхлипывающую Рейну на пол — Бейла вмиг захватила её в объятия. А взгляд принца вновь пал на меня. — Я бы хотел навестить Караксеса.       Какая очевидная ложь. Синие глаза Дарио потемнели на пару тонов, а тонкие губы сжались в немом протесте. Я могла только представлять, каких усилий дедушке стоило поддерживать видимость вежливости рядом с человеком, который являлся одной из причин смерти его единственной горячо любимой дочери. Однако наше положение едва ли располагало к открытому неповиновению королевской семье.       — При всём уважении, мой принц, но…       — Старейшина, — повторил Порочный принц с ощутимой настойчивостью, в которой звучал скрежет стали и хруст человеческих костей. И пусть на его губах гуляла улыбка, она не касалась лавандовых глаз. — Отведите моих дочерей к леди Веларион. Обещаю, я ничего не сделаю вашей внучке — для этого я слишком уважаю и вас, и память о вашей дочери. К тому же, я ведь и сам доверяю вам свою главную драгоценность.       Последние слова почти повергли меня в ярость, потому что я ещё слишком отчётливо помнила о том, какими словами бросался Деймон Таргариен в адрес Эдды Лаар в нашу первую встречу. Видимо, вспомнил об этом и Дарио. Мы пересеклись взглядами, и я слабо улыбнулась, надеясь подбодрить и его, и себя. В конце концов, выбора у нас не было — перед принцем из королевского рода мы обязаны поддерживать хотя бы видимость послушания, предписанного этикетом. Но когда широкая спина дедушки скрылась за дверью, а лёгкий сквозняк тронул пламя в настенных факелах, я ощутила тревогу и запоздалый страх. Не буду отрицать — Деймон Таргариен пугал и раздражал меня до безумия. Мне казалось, что меня бросили в клетку к дикому и совершенно неуправляемому дракону, которого нельзя остановить простейшими командами и приказами вроде «стой» или же «успокойся». И от которого совершенно не знаешь, чего ожидать.       Я не подняла глаза, когда тишину комнаты разрезали по-хищному мягкие шаги. За спиной послышалось тихое шипение, предупреждающее и настороженное. Деймон в ответ лишь хмыкнул, не испытывая ни капли страха перед новорождённым драконом, и вдруг присел на корточки передо мной — теперь наши взгляды были на одном уровне. И это самую малость стирало грань между понятиями «принц» и «слуга», которые разделяли нас, словно бескрайняя пропасть.       — Оказывается, ты полна сюрпризов, кроха, — его губы скривились в насмешливой улыбке. — Это ведь ты пробудила яйцо, верно? Твой дед сказал, что оно проклюнулось самостоятельно… Но это весьма неблаговидное враньё, в которое может поверить разве что мой наивный lēkia.       — Не понимаю, о чём вы, мой принц, — невозмутимо соврала я, дёрнув подбородком. Страх, вопреки моему внешнему равнодушию, растекался под рёбрами холодом. — Вы ведь сами сказали, что во мне нет ни капли драконьей крови… Так как же я могу?       — А ты злопамятная. Мне это нравится, — рассмеялся Деймон — и смех на мгновение сгладил его острые черты. — Но учти, кроха, ещё одна ложь — и я перестану быть добрым папочкой.       Ты никогда не был мне отцом, с яростью думала я про себя, до крови кусая щёку изнутри. Ни добрым, ни плохим — никаким. Так к чему вся эта пустая видимость? Мне искренне хотелось плюнуть ему в лицо, и весьма неуважительным тоном высказать всё то, что уже долгое время вертелось на моём языке. Жестокие люди жестоки ко всем — и не имеет значения, кровная я ему дочь или же чужая девчонка с улицы. В моём лице эти образы для него слились, спаялись воедино.       — Яйцо проклюнулось — вот и вся правда. Что ещё вы хотите услышать, ваше высочество? — въедливо поинтересовалась я, сжимая пальцы до боли в костяшках.       За спиной вдруг послышался шелест крыльев и писк. Я поморщилась от боли, когда детёныш спикировал прямиком мне на голову и зарылся в волосах, устраивая из них весьма своеобразное, но всё же гнездо. Его коготь свесился мне на лоб, задел кожу и оставил очередную царапину, но я уже даже не стала пытаться снять его. Только глянула на ухмыляющееся лицо Деймона Таргариена, который рассматривал меня с мрачным взыскательным любопытством, озаряющим его глаза потусторонним огнём. Вся моя пустая бравада вместе с хлипким барьером из вымученной лжи рушилась на глазах. Я знала, к чему вёл Порочный принц, знала и понимала, но до ужаса боялась говорить об этом вслух.       — Значит, ты утверждаешь, что около десяти лет это яйцо находилось в неизменном состоянии, — проговорил Деймон, смакуя каждое своё слово. — А после просто взяло и проклюнулось? Окаменевшее яйцо?       Я промолчала, поджав губы, пока принц открыто веселился надо мной, сокрушая всю мою слабую оборону в пух и прах. Он вдруг схватил меня за раненную руку и слегка надавил на порез, сокрытый под чистой повязкой. Я тихо пискнула от боли, с ужасом рассматривая алые пятна, проявившиеся на белой ткани. И была в шаге от того, чтобы не выцарапать ему глаза.       — Свежая рана, и трёх дней нет, — изрёк младший брат короля так, словно констатировал всем известный факт. — Даже интересно, где ты так поранилась… Дай угадаю, кухонный нож?       — Да какое вам дело? — огрызнулась я, приняв очередное поражение в этой игре, которую затеял мой клятый отец. Если подобным изощрённым образом он мстил за дракона, который отверг его законнорождённую дочь, то она удавалась на славу. — Раз знаете ответ на все свои вопросы, к чему спрашивать?!       — Мне интересен твой ответ, кроха, — поразительно спокойно пояснил Деймон. Он оглядывал меня с той высокомерной снисходительностью, на которые были способны лишь те взрослые, которые свято верили в непоколебимость собственного авторитета. — Что ты знаешь про валирийскую магию крови?       — Практически ничего, — отозвалась я, устав от увиливаний. В них всё равно не было никакого смысла. — Право слово, вы меня переоцениваете, ваше высочество. Я — самая обыкновенная простолюдинка, повезло, что читать и писать научили. И я совершенно точно не учила историю Древней Валирии…       Порочный принц красноречиво хмыкнул, одним этим звуком упрекая меня в столь невежественном отношении к его наследию. Но не могла же я прямо сказать ему о том, что знаю наизусть не только историю Древней Валирии, но и поимённо каждого из королей, которые будут править после Визериса I. Это было бы весьма странно.       — Но, полагаю, девиз Таргариенов тебе знаком. Скажи его.       Я невольно напрягалась и поморщилась, когда сапфировый детёныш вновь задел волосы на моей голове. Девизы были частью родового наследия, очень личной и очень чтимой. Особенно в столь древних семьях с богатой родословной, как Таргариены. Но отступать было некуда — приказы принца не терпели пререкательств.       — Perzys ānogar. Пламя и кровь, — сказала я. Эти слова на вкус были как пепел и угли, горькие и горячие. — Таков девиз дома Таргариен.       — Умница, — хищно улыбнулся Деймон и чуть крепче сжал моё запястье, притягивая ближе к себе. Его кожа наощупь была прохладной, как у змеи. — Запомни эти слова, кроха. Если однажды рискнёшь пойти против моей семьи, они будут последним, что ты услышишь. А до тех пор — можешь наслаждаться своим новым питомцем, как твоя душа пожелает.       От неприкрытой угрозы в его голосе у меня позорно задрожали коленки, а сердце с грохотом ухнуло куда-то в пятки. Когда я взялась выхаживать яйцо принца Эймонда, то совершенно точно не рассчитывала на то, что ситуация может обернуться столь скверным образом. Я пробудила дракона с помощью крови и пламени, использовала древнюю магию, которая таилась внутри меня, сама того до конца не осознавая. Возможно, именно об этом старался предупредить Дарио, этого он всеми силами старался избежать. Драконьи отпрыски не имеют права на дракона — они не часть семьи. И пусть на Драконьем Камне, где Таргариенов испокон веков считали больше богами, нежели людьми, к подобным детям, рождённым от нечестивого незаконного союза, относились с почётом и уважением, им никогда не полагалось ничего кроме горстки червонного золота. И то — не всегда. Деймон же угрожал мне, указывал на моё происхождение ненавязчиво, но весьма открыто, однако не намеревался делать с этим осознанием ничего.       — С чего вдруг… подобное милосердие, ваше высочество? — спросила я, собирая всё своё мужество в кулак. Но язык прилипал к пересохшему нёбу от страха и волнения. — Я отобрала дракона у вашей дочери, пусть и случайно.       — Дракон не кобыла, которую можно отобрать или украсть, — поморщился Порочный принц так, словно я сказала несусветную глупость. Он выпустил мою руку из цепкой хватки, окинул задумчивым взглядом алые капли, проступившие сквозь повязку, и поднялся на ноги. Мы вновь оказались в позиции «господина и слуги». — Он выбрал тебя, а выбор дракона положено уважать. К тому же, можешь считать, что я делаю стратегический вклад в ближайшее будущее. Уверен, однажды ты вернёшь мне этот должок, не так ли, кроха?       Я нашла в себе силы кивнуть, однако страх перед грядущим будущим теперь казался мне смердящим и вязким, словно болотистая вода, в которой я утопала с головой. Самым отвратительным во всём этом было то, что он начинал приобретать зримую форму. Деймон Таргариен был бывалым воином, но никогда не был дураком — он чувствовал неотвратимо приближающуюся войну заранее, ещё до того, как центральные фигуры заняли свои позиции на доске, разделённой зелёными и чёрными клетками. На ум мне внезапно пришла ассоциация с одной игрой, перекочевавшей в Вестерос из Эссоса, в частности — из Вольного города Волантиса, где она пользовалась небывалой любовью местных жителей. Кайвасса — своеобразный аналог шахматам, но гораздо более интересный. У Дарио хранился один набор, оставшийся ещё со времён моего прадеда-пирата, и изредка, в перерывах между повседневными заботами, мы позволяли себе убить время за несколькими партиями. Я победила лишь два раза — и то, вероятнее всего, лишь потому, что дедушка согласился мне подыграть. Одной из мощнейших и важнейших фигур в Кайвассе был Дракон, утрата которого неминуемо вела к потере очевидного преимущества. Ровно как и в реальной жизни. На игровом поле, именуемом Вестеросом, Деймон представлялся мне «Драконом», ферзём Рейниры Таргариен, который мог гарантировать ей победу в грядущей войне. Однако один удачно поставленный требушет запросто лишит партию «чёрных» столь значимой фигуры. Эймонд Таргариен и Вхагар — были этим самым требушетом.       Предвидя подобный расклад, Порочный принц намеревался сделать меня своим «Драконом», запасным, надёжно припрятанным в гротах Драконьего Логова, под самым носом у вражеской стороны. Его милосердие — не дар, а заочное вложение в грядущую войну.       — Я не оседлаю дракона, — проговорила я по слогам, надеясь убедить саму себя в правдивости этих слов. — У меня на это нет никакого права.       — Да ну? Когда ты проклюнула это яйцо, у тебя тоже не было никакого права на обладание им, — невозмутимо заметил Деймон. — Ещё ни у одного драконорождённого не хватило силы воли противостоять этому соблазну.       — Вы хотите использовать меня в грядущей войне — я это прекрасно понимаю. Поэтому если я не оседлаю дракона, это спасёт его жизнь. И мою тоже.       Хоть в чём-то мне стоило быть честной. Страх перед будущим выжигал меня изнутри дотла, оставляя после себя лишь усеянную пеплом и дымом пустошь. Я не жалела о том, что спасла сапфировое яйцо от неминуемой гибели — ни капли не жалела. Однако моя неуклюжая самоотверженность в итоге поставила под угрозу наши жизни. Детёныш на голове зашевелился, чувствуя мою обеспокоенность, и издал утробный глухой рокот. На этот раз не угрожающий — успокаивающий. Мы встряли в дерьмо, из которого нужно было каким-то образом выбираться, и, кажется, понимали это оба.       — Война… Ты мыслишь слишком глобально для девятилетней девочки, — задумчиво проронил Порочный принц, явно не ожидавший услышать нечто подобное от ребёнка. Пламя в факелах качнулось, и дрогнувшие тени сделали его лицо чуточку мягче. Впрочем, наверное, мне это лишь привиделось. — Воспринимай моё молчание как подарок. На Драконьем Камне принято щедро одаривать женщин, родивших бастарда драконьей крови, однако для твоей матери я не смог сделать ничего.       — Вас это тревожит? — спросила я, удивляясь собственной дерзости и любопытству.       — Самую малость, — хмыкнул Деймон, снисходительно потакая моему интересу. Но мне почудилась горечь в его голосе — лёгкая, почти незаметная. — Эдда была дурной женщиной, отчаянной и храброй, но именно за это я и уважал её. Возможно, если бы у Караксеса не было всадника, а у Эдды — благоразумия, она бы оседлала его и улетела куда-нибудь за Узкое море. Эссос всегда нравился ей больше, чем скучный Вестерос.       — Оседлала… Караксеса? — с сомнением переспросила я, пытаясь переварить услышанное. Привычный образ матери, которую все считали доброй и милой девушкой, рушился буквально на глазах. — Разве это возможно? Она ведь не была…       Деймон Таргариен нарочито равнодушно передёрнул плечами, сохраняя крайне загадочное выражение лица, за которым крылась недосказанная правда, и вдруг направился в сторону двери, более во мне незаинтересованный. По всей видимости, на этом он намеревался поставить в нашем разговоре жирную точку. А я, впервые ощутившая в нём что-то, отдалённо напоминающее отцовское участие, не хотела прощаться так просто.       — Погодите! Можете, пожалуйста, рассказать мне о том, какой была Эдда Лаар?       Порочный принц обернулся ко мне с насмешливым и весёлым блеском в глазах. Я почувствовала себя обманутой — он точно знал, что мне хотелось бы знать больше о своей матери, но не говорил этого намеренно. Словно испытывал мою любопытство и мою волю на прочность.       — Расскажу, кроха, — со смешком отозвался Деймон. — Если ты сможешь хорошенько удивить меня.       Я разочарованно поджала губы, понимая, что последние его слова стоило воспринимать как своеобразную форму выражения «никогда». Надежда угасла во мне столь же быстро, как и появилась. Перед глазами вновь стоял уже привычный Деймон Таргариен, высокомерный и самодовольный, который плевать хотел и на меня, и на благополучие моей семьи. Я была для него увлекательной головоломкой, уникальным прецедентом, за которым он хотел понаблюдать издалека, словно за диковинной зверушкой. Выживет — или не выживет, отважится — или не отважится. Малейшая ошибка или неудача с моей стороны могла привести к тому, что Тёмная Сестра вонзится в мою грудь, а Караксес затем пожрёт останки.       — К слову, драконам положено давать имена. Придумай что-нибудь достойное, — сказал младший брат короля прежде, чем его серебряные волосы скрылись во мраке коридора.       На этом обеденная комната драконьих хранителей погрузилась в мрачную тишину, нарушаемую лишь частым дыханием дракона, сидящего на моей голове, и сдавленным рыком Солнечного Огня, чья пещера находилась ближе всех. Я опустилась на стул, заторможенная и усталая, пытающаяся уложить в голове события последних дней, которые перекрутили мою некогда размеренную жизнь и исказили её до неузнаваемости. Детёныш в волосах зашевелился и, цепляясь за ткань моей рубахи, сполз на стол, с любопытством поглядывая на меня глазами-бусинками, которые походили на крохотные кусочки сердолика.       — Ну и? Что мы будем с тобой делать? — обратилась я к нему. В ответ меня легонько цапнули за указательный палец. — Ты же недавно ел, маленький обжора. Хотя, признаться честно, я тоже немного проголодалась…       Я выпросила у старших драконоблюстителей ещё немного мяса, которое осталось после трапезы взрослых драконов, и взяла свою порцию еды. Которая, если честно, меня не обрадовала — от рыбы в последнее время невыносимо воротило. Но жаловаться не приходилось, поэтому я послушно хлебала рыбный суп, пустой и пресный, и уповала на то, что сегодняшний ужин будет более разнообразным и насыщенным. Впрочем, чего я ожидала от острова, который жил рыболовством и кораблестроением? И пока я жевала слегка подсохшую горбушку хлеба, сапфировый детёныш крутился вокруг куска с мясом, всеми силами пытаясь зажарить его огнём. Видимо, ему была по нраву горячая еда.       — И как же мне тебя назвать, маленький обжора?       Отклика я, конечно же, не дождалась, потому что всё внимание новорождённого дракона было отдано еде. Из его пасти вырвался дым, а за ним — крохотный яркий огонёк. Мелко порубленная грудка вмиг порозовела и покрылась аппетитной корочкой, а у меня невольно потекли слюнки, стоило представить вкус жаренной баранины. Для простонародья мясо в любых его проявлениях было небывалой роскошью. В подобной ситуации я даже самую чуточку завидовала драконам — ты просто живёшь и существуешь, а тебя кормят, поят, обхаживают и всячески удовлетворяют все твои желания. Жаль только цепи давят.       Я с воодушевлением заметила, что в этот раз моя помощь детёнышу не потребовалась — он сам растерзал отданный ему кусок, заглотив его чуть ли не целиком. Столь хороший аппетит меня несказанно радовал. Я придвинула к нему небольшой деревянный ковш с водой и уложила голову на стол. Былые тревоги и волнения вновь вернулись ко мне.       — Ты зря выбрал меня, малыш, — сказала я с горечью. — Если бы согласился подружиться с леди Рейной, она бы холила тебя и лелеяла. И ты смог бы летать с ней куда угодно… Но я себе подобного позволить не могу.       В ответ мне донеслось тихое рычание и писк — малыш отчаянно пытался подпалить второй кусок мяса. Вот же обжора. Однако его сил всё ещё было недостаточно, поэтому из пасти вырывался только слабый дымок. Видимо, весь запал ушёл на то, чтобы отогнать от себя четырёхгодовалую дочь принца Деймона. Я вновь принялась расщеплять баранину на мелкие частички, параллельно раздумывая над именем, которое подошло бы ему. Вот уж не думала, что однажды на меня падёт столь серьёзная ответственность — всё равно, что придумать имя собственному ребёнку. Подавляющее число Таргариенов называли драконов в честь древних божеств Валирии либо же какими-нибудь красивыми созвучными фразами вроде «Пламенной Мечты» или «Лунной Плясуньи». Но последние варианты казались мне уж слишком пафосными и вычурными… А в валирийских божествах я была не сведуща, эту информацию автор книги от читателей утаил. В мыслях всплыли имена, которые давала своим драконам принцесса Дейенерис Таргариен, — и внезапная идея пронзила голову стрелой. Она назвала своих новорождённых детёнышей в честь почивших братьев и мужа, почтив таким образом их память. Но я могу сделать иначе.       — В истории Таргариенов было множество выдающихся королей, — сказала я, разглядывая сапфирового малыша, который обнюхивал опустевшую тарелку. — Среди них были великие, как Эйгон Завоеватель, и безумные, как Эйрис II. Но личность одного до сих пор окутана мраком и тайнами… Мейгор Таргариен был единственным ребёнком королевы Висеньи, которую долгое время считали бесплодной. Но, появившись на свет, он прославился своей нечеловеческой силой и жестокостью. Свой меч принц получил в три года, а в двенадцать лет побеждал воинов, которые были в разы старше.       Я протянула руку к крохотной головке и аккуратно провела по тёплой чешуе, испытывая странную, несвойственную мне нежность. Малыш потянулся ко мне, удивительно покорный и тихий, принимающий мою ласку доверчиво, как ребёнок. Возможно, теперь я в какой-то степени разделяла чувства Дейенерис, которая считала драконов своими единственными детьми. Та хрупкая связь, которая зародилась между нами в ночь, когда он решил появиться на свет, определила многое в том, как мы воспринимали друг друга сейчас. И в этом крылось не только моё очевидное преимущество, но и опасность — нельзя допустить, чтобы кто-то иной прознал об этом.       — Ao ipradtis sȳrī se mazverdagon, — прошептала я тихо, чтобы слышали только мы вдвоём. Валирийские слова — сродни заклинаниям для драконов, поэтому я надеялась, что он покорно исполнит моё повеление. — Чтобы выжить, ты должен стать таким же сильным, как Мейгор Жестокий. А для этого нужно расти. Поэтому назовём тебя… Как насчёт Мейгон? «Maegrie» на валирийском имеет значение «властный». Что думаешь?       Вместо лишних слов детёныш вновь залез мне на голову, угнездившись на полюбившемся ему месте. Что ж, полагаю, ему всё же понравилось, иначе бы — мне дали понять об этом прямо.       — Значит, Мейгон. Пусть это имя будет нашим общим секретом.

***

      Оставшиеся дни нашего пребывания на Дрифтмарке прошли относительно спокойно и безболезненно. По крайней мере, для меня. Большую часть своего времени я проводила подле Мейгона, который ел столько, сколько, мне кажется, не ел ни один взрослый дракон. Но я бы соврала, сказав, что осознание этого меня не радовало — совсем наоборот, я в полном восторге подсовывала ему кусочек за кусочком, игнорируя язвительные комментарии Беллами. Который, к слову, воспринимал нового обитателя Драконьего Логова с долей скептицизма.       — Ему идеально подойдёт кличка «Живоглот», — едко цедил он каждый раз, когда сапфировый детёныш клацал зубами возле его руки. Видимо, Мейгон был серьёзно настроен оставить Беллами без пары пальцев. — Хуже Тираксеса, мать его… Не удивлён, что леди Рейна не пожелала брать его. Сам тоще плешивой кошки, а характер показывает — будь здоров.       Я тактично промолчала, не став упоминать о том, что не леди Рейна отказалась от Мейгона — а как раз-таки наоборот. Впрочем, всё произошедшее осталось между мной и Деймоном, даже Дарио мог лишь догадываться о том, о чём мы говорили во время последней встречи. На все его вопросы я отвечала дежурной улыбкой и лживыми фразами, придуманными на ходу. Дедушка чувствовал враньё за версту, но, потратив на попытки разговорить меня несколько дней, окончательно плюнул на это бессмысленное занятие. Что ж, оно и к лучшему.       Я изредка пересекалась с юным драконьим выводком, которые старательно избегали друг друга после той роковой ночи. Теперь и в стане детей случился явный раскол на «чёрных» и «зелёных». Люцерис ходил с опухшим и раскрасневшимся носом, с которого всё ещё никак не спадал отёк, а Эймонд практически не встречался мне на пути, в отличие от вездесущего Эйгона. После случая со свиньёй он глядел на меня волком — и явно задумывал что-то дурное. Осознание этого невольно вгоняло меня в тревогу. Впрочем, я часто видела Вхагар, пролетающую над нашей башней, и белые волосы, которые трепал ветер. Слуги поговаривали, что после потери глаза второй принц королевства провёл в постели несколько дней, сгорая от лихорадки. Алисента Хайтауэр сходила с ума от беспокойства и проводила дни и ночи подле своего сына, молясь Семерым о его благополучии. Мне отчего-то тоже было слегка тревожно, пусть я и знала — в скором времени Эймонд Таргариен оправится от своей раны. Но невольная вина, повисшая на мне тяжким грузом, иной раз ковыряла сердце иглой в наказание за то, что не успела. А ещё мне хотелось встретиться с ним, чтобы показать Мейгона — живого и вполне здорового. В конце концов, сапфировое яйцо с самого начала предназначалось ему, они вместе делили колыбель и вместе провели десять лет. Пока Эймонд не попытался убить его.       День отплытия в Королевскую Гавань я ждала с нетерпением и отвращением одновременно — по ряду причин. Мне поручили закрепить седло на Пламенной Мечте и помочь Хелейне Таргариен взобраться на дракона для дальнего перелёта. И пока я стояла, путаясь в ремнях и чертыхаясь себе под нос, потому что драконица не могла усидеть на месте, принцесса вдруг сказала, глядя на меня задумчивыми пурпурными глазами:       — У чёрной ящерки зелёные крылья. Когда она отбросит хвост, то станет драконом. Но что случится с хвостом?       Я замерла, рассматривая её непроницаемое лицо со смесью непонимания и волнения. Эйгон, стоявший рядом и поглаживающий разомлевшего после сна Солнечного Огня, окинул свою сестру и будущую супругу столь пренебрежительным взглядом, словно она была противным мелким жучком, которого ему приходилось терпеть подле себя — потому что прихлопнуть нельзя. Но поспешил свести всё в очередную шутку, жертвой которой, разумеется, стала я.       — Эта ящерка точно драконом не станет, сестрица, — хохотнул Эйгон, не сводя с меня ярких глаз. Какой же очевидной была его обида в мой адрес.       — Никогда бы и не посмела, мой принц, — невозмутимо откликнулась я, предпочитая игнорировать подобное поведения. Первый сын короля отчаянно желал внимания к его венценосной персоне — но я не намеревалась потакать его эгоистичным желаниям. — Прошу вас, принцесса, седло надёжно закреплено.       Хелейна качнула белокурой головой, словно стряхивала с себя наваждение, и мило улыбнулась мне. Из всех детей королевы Алисенты она импонировала мне более остальных своей кроткой простотой и непринуждённостью — с ней всегда было удивительно спокойно. Однако не в тех случаях, когда наружу прорывался её дар сновидицы. Её слова определённо были пророчеством, адресованным мне, но что именно крылось за ним… Пожалуй, стоило поразмыслить об этом на досуге. Кто знает, внимание к мелочам могло в будущем спасти мою никчёмную душонку.       Когда подошёл наш черёд подниматься на борт корабля, я едва смогла загнать Мейгона в клетку, подготовленную специально для него. Он, словно предчувствуя заточение, метался от меня по всему подземелью, карабкался на стены и вопил так, что уши сворачивались в трубочку. Но, спустя недолгое время, мне удалось воплотить задуманное в жизнь. Клетка в моих руках визжала и подпрыгивала, открыто демонстрируя своё яростное недовольство, однако я сохраняла непоколебимое спокойствие.       — Я выпущу тебя сразу, как только окажемся в каюте, — сказала я, рассматривая разъярённую синюю мордочку сквозь металлическую ограду. — Перестань капризничать. Я тоже не хочу на корабль, но при этом не веду себя так по-детски.       Ответом мне стал горячий воздух, выпущенный прямо в лицо. Что ж, весьма красноречиво. Когда мы спустились к причалу, я заметила когг, возле которого толпились остальные драконоблюстители — они складывали вещи на корабль, однако, по всей видимости, отплывать пока не торопились. Эту новость я восприняла с облегчением и уселась прямо на тёплый камень, подставляя лицо солнцу. Погода стояла невероятно пригожая — не жарко, но и не холодно, идеально. Однако моё спокойствие нарушил рёв, похожий на раскаты грома. Я вздрогнула и подняла голову, наблюдая, как внушительное тело Вхагар опускалось подле пристани. Мощные бронзовые крылья всколыхнули песок и до смерти перепугали слуг, снующих неподалёку. Её размеры просто поражали воображение — она была настолько гигантской и древней, что казалась ожившей скалой, кусочком горной гряды, отколовшимся и обратившимся драконом. Вхагар лениво встряхнула головой и широко зевнула, обнажая острые клыки — каждый размером с меня. Я невольно передёрнулась от мысли, что в этой пасти могла бы спокойно поместиться часть флота Веларионов — что уж говорить о нашем крохотном судёнышке, которое качнуло на волнах от ветра, поднятого драконьими крыльями.       — Впечатляет, да? — послышалось у меня за спиной.       Я, застигнутая врасплох, подпрыгнула на месте и оглянулась, сталкиваясь взглядом с принцем Эймондом Таргариеном. Одну половину его лица охватывала кипенно-белая повязка, а вторая казалась выточенной из мрамора. От мальчика, которого я встретила в Драконьем Логове несколько недель тому назад, практически не осталось ни следа. Единственный уцелевший пурпурный глаз теперь смотрел на этот мир с холодным цинизмом, несвойственным десятилетнему мальчишке. Кожа принца Эймонда казалась болезненно бледной, практически прозрачной, и я твёрдо знала — боль от столь жуткой раны всё ещё терзала его. Удивительно, что в эти дни он находил в себе силы садиться на дракона, чтобы облететь Высокий Прилив по несколько раз. И ещё более удивительно — что мать дозволяла ему это. Впрочем... едва ли кто-то мог его теперь остановить.       — Доброе утро, мой принц, — буднично отозвалась я, стараясь не показывать своего кратковременного замешательства. Мою жалость горделивый нрав Эймонда вряд ли оценил бы по достоинству. — Весьма впечатляет. От одного только вида сердце замирает.       — Полёты на ней пленили бы тебя больше вида, — со смешком отозвался принц. Что ж, наконец, и у него появилась стоящая причина для мальчишеского хвастовства. — А это…       Я поняла, что его внимание приковала клетка в моих руках. Мейгон казался удивительно притихшим, но я чувствовала его острое напряжение и злость даже сквозь прутья, что нас разделяли.       — Значит, это то, что вылупилось из того яйца, которое я тебе отдал?       — Да, мой принц, — робко проронила я, не зная, какая реакция могла последовать вслед за моими словами. — Он проклюнулся совсем недавно.       Лицо Эймонда оставалось непроницаемым — и это пугало меня. Пугал его неподвижным взгляд, пугало яростное злое молчание детёныша. Когда принц медленно поднял руку, желая коснуться решётки, Мейгон среагировал в мгновение ока. Его челюсти, усеянные острыми зубами, почти вонзились в мальчишеские пальцы, а рёв был до того свирепым, что даже у меня похолодело в груди. А когда из клетки запахло дымом и огнём, я поспешила убрать её подальше от принца, опасаясь, что мой подопечный мог навредить и без того калеченному ребёнку.       — Тише, успокойся, — ласково зашептала я, глядя на Мейгона. — Нельзя так себя вести…       Едва ли мои увещевания хоть как-то на него влияли. Со стороны Эймонда донёсся тихий смешок, в котором звучала издёвка и отвращение. Его взгляд мне не понравился — он был тёмным, как беззвёздные ночи Дрифтмарка, и полным ледяного презрения. Несмотря на взрывную импульсивность, второй сын короля был удивительно скрытным человеком, таящим в себе столько мрака, что делалось страшно от мысли, что случится, если однажды вся эта гниль вырвется наружу. Если Деймон Таргариен был всепоглощающим пожаром, то Эймонд Таргариен — спящим вулканом, способным пробудиться в любое мгновение.       — Меньше кошки, — задумчиво проговорил принц и поднял взгляд на меня. — Не думаю, что это стоило твоих стараний. Говорил же — неблагодарное дело.       — Любые старания непременно однажды принесут свои плоды, — прохладно откликнулась я, сглатывая своё негодование. — Этот малыш тоже достоин жизни, как и любой другой дракон.       — И что толку от него теперь? — передёрнул плечами Эймонд, скользнув взглядом в сторону Вхагар. — Мне он более без надобности, а моя кузина от него, кажется, отказалась… У всех остальных моих родичей драконы уже есть.       Я промолчала, скрывая в своём сердце тайну, которую разделила надвое вместе с Порочным принцем. И крепче прижала к себе клетку, словно надеялась передать капельку своего спокойствия Мейгону, что яростно метался в своём заточении, жаждущий мести и расплаты. Я понимала его чувства — он был предан собственным хозяином, брошен на произвол судьбы и едва не убит. Сколь бы тонкая нить не связывала их души когда-то давно, она порвалась в тот же миг, когда Эймонд осмелился в ярости замахнуться, сжимая драконье яйцо в руках.       — Возможно, когда-нибудь он найдёт своего всадника, — миролюбиво сказала я, надеясь замять возникшую напряжённость. — В конце концов, лишних драконов не бывает. Лучше скажите, как… ваше здоровье?       — Просто замечательно, — незамедлительно огрызнулся принц, которого явно утомили подобные вопросы за все дни лечения. Он вдруг отвернул от меня левую половину лица, которую украшала повязка, и поморщился, словно от досады и смущения. — Мой сильный племянник изуродовал мне лицо… Мейстеры говорят, что останется длинный шрам во всю щёку.       — Это не уродство. Мне кажется, шрамы украшают мужчину, — сконфуженно отозвалась я, пусть и понятия не имела, что требовалось сказать в подобной ситуации. Как можно поддержать мальчика, у которого вырезали глаз и обрекли на частичную слепоту? — По крайней мере, я думаю, что это довольно… мужественно. Вы получили эту рану в бою, пока на вас нападали сразу с двух сторон, и отстояли своё право на дракона. В будущем непременно станете великим воином — и шрам вам в этом никак не помешает.       Я несла всё, что вертелось на языке — и откровенную лесть, и откровенную чушь. Но лицо Эймонда немного посветлело, а губы дрогнули в слабой пародии на улыбку. Думаю, капелька похвалы в адрес мальчишки с хрупким самомнением всё же была правильным решением.       — К слову, спасибо вам. За то, что заступились за нас перед королём.       Если юный Таргариен и был удивлён, то не стал демонстрировать этого открыто. Но я испытывала потребность в том, чтобы сказать слова благодарности — без его вмешательства, пожалуй, весь орден драконоблюстителей и моего дедушку в особенности могли жестоко наказать за столь серьёзную оплошность. Пусть вся вина и лежала на безрассудном мальчишке, но кара пала бы лишь на наши головы.       — Теперь мы в расчёте, — нарочито равнодушно передёрнул плечами Эймонд. — За тот случай.       Я не успела спросить, что именно он подразумевал под своими словами, потому что со стороны пристани вдруг донёсся громкий голос Дарио.       — Сейра, пора садиться на корабль! — он махнул мне рукой, желая привлечь внимание. — Мы скоро отправляемся!       — Иду!       Я против воли поморщилась, оглядывая наше небольшое судёнышко, в котором моей тщедушной тушке предстояло провести несколько дней пути. Знали бы боги, как ненавистны и противны мне были морские путешествия. Видимо, моё отвращение вполне явно отобразилось на лице, потому что Эймонд вдруг поинтересовался:       — Ты не хочешь возвращаться в Королевскую Гавань?       — Я не хочу возвращаться на палубу корабля, мой принц, — кисло сообщила я, заранее чувствуя накатывающие волнами приступы тошноты. — У меня… ужасная морская болезнь.       Драконий принц глянул на меня с изумлением, точно впервые слышал о том, что некоторые люди страдали от подобного недуга. Ещё бы — природа, видимо, пощадила его высочество. Когда я намеревалась поспешно откланяться и покинуть его общество, он вдруг перехватил меня за локоть. Мейгон в клетке вновь зарычал и подпрыгнул так, что едва не разбил мне челюсть. Негодное создание.       — Если тебе плохо на корабле, то я мог бы… — он сжал губы так, что они сделались белыми, как снег, и беспомощно глянул в сторону Вхагар, которая нетерпеливо сгребала песок с берега своими мощными когтями. На лице второго сына короля отразился странный спектр эмоций, который в тот момент я так и не сумела распознать. — Нет, ничего. Можешь идти.       Я, преодолевая недоумение и ступор, вежливо попрощалась и поспешила в сторону корабля, всё ещё ощущая чужой взгляд в области лопаток. Хотелось верить в то, что я не успела ничем обидеть одноглазого принца, потому что последствия подобного могли быть невообразимыми. Когда моя нога ступила на палубу, я в миг посерела и едва не взвыла на словах «снимаемся с якоря!». Игнорируя смешки Беллами, я направилась в сторону трюма, надеясь провести какое-то время вместе с Мейгоном. Хотелось накормить его прежде, чем меня накроет волной морской болезни. Грузовое помещение нашего судёнышка было тесным и тёмным, заваленным всевозможными вещами, а в особенностями — цепями, крупными и тяжёлыми. Их взяли с запасом, на всякий случай, если вдруг драконов придётся сдерживать всерьёз. Но, к счастью, они нам не понадобились.       Я аккуратно открыла клетку, позволяя сапфировому негоднику вылететь наружу и слегка размять крылья. За эти дни он достаточно окреп, чтобы совершать кратковременные полёты. Возможно, я выдавала желаемое за действительное, но мне иной раз казалось, что Мейгон заметно подрос — вытянулся и стал чуточку плотнее. И уже не был таким лёгким, как прежде. Это не могло не радовать.       — Maegon, māzigon kesīr, — позвала я, доставая из сумки свежее мясо. — Я не буду ловить тебя по всему трюму…       Когда он забрался в тесное пространство между стеной и цепями, я была вынуждена полезть за ним следом. И вдруг увидела голубые глаза в дальнем конце крохотной комнаты — они смотрели на меня, не мигая и не двигаясь, прозрачные, словно стекло. Сперва мне захотелось закричать от ужаса, но когда на лице девочки, внезапно оказавшейся в нашем трюме, вдруг появилась сконфуженная улыбка, я узнала в ней свою недавнюю знакомую. Ту самую, что сшивала мою раскуроченную руку.       — Привет, молочная девочка. Красивый дракончик.