А спроси меня,
Что же я умею,
Для чего расту
Вдоль дорог и троп?
Отвести беду
Силы не имею,
Но снимаю боль,
Унимаю кровь.
– Флетчер… – Памятник! – Флетчер, да не беги же ты так! – ПАМЯТНИК, АЛ! ТЫ СЛЫШАЛ?! – Флетчер!.. Флетчер, нёсшийся по улочкам Ксенотайма так, что рослый Ал еле за ним поспевал, резко притормозил у какого-то дерева возле дороги, спрятал лицо в ладонях и истерично расхохотался: – Похожи… похожи, говорит, братья же… сволочи… Подоспевший Альфонс сгрёб друга в охапку: – Флетчер, не забывай дышать! Прошло несколько минут, прежде чем дрожавший и давившийся смехом и слезами младший Трингам сумел отнять руки от лица и судорожно выдохнул: – Порядок, Ал… прости. Альфонс осторожно разжал руки, развернул Флетчера лицом к себе и встревоженно заглянул ему в глаза: – Флетчер, пойдём в гостиницу. Тебе надо отдохнуть после всего этого, – он нервно сглотнул. – У тебя и так вид нездоровый, доведёшь же себя окончательно… Тот отрицательно помотал головой и грустно улыбнулся: – Куда ж ещё с нездоровым видом идти, как не в больницу? – Флетчер, пожалуйста… – Я знаю, что делаю, Ал. Я же сказал – не хочу здесь задерживаться ни минутой дольше нужного. А ты предлагаешь потерять полдня. Я не могу. Понимаешь? Не могу, – он тронул себя в районе груди и, помрачнев, признался: – Больно, Ал. Я домой хочу. К Расселу и Винри, к Эду, – он сглотнул и опустил глаза, – к Расселу больше всего. Зачем я вообще сейчас ввязался? В детстве я, кажется, был умнее… Пауза. – Так это они? – тихо спросил Ал, кивнув на повязку надо лбом друга. – Они, – Флетчер понуро кивнул. – Я тебе рассказывал. Рудольф в тот раз меня сильно толкнул, и я ударился головой о металлический уголок парты… крови было море, они перепугались почище меня, но я всем говорил, что просто споткнулся. Расселу я долго врал, что просто решил сменить имидж… – младший Трингам горько хмыкнул. – Конечно, он в какой-то момент увидел. Скандал был жуткий, ты не представляешь. Они уже не стояли, а неторопливо брели по небольшому засыпанному снегом скверу. – Почему, представляю, – негромко ответил Ал, глядя куда-то в сторону. – Когда Эду было десять, я подрался с кем-то из соседских ребят. Получил фингал. Эд за малым не придушил меня, потому что я отказывался говорить, кто это сделал. Сработало – Флетчер слабо, но уже не так мрачно улыбнулся. – Вот и у меня так. Рассел ведь не дурак – как я мог споткнуться, если я на переменах не бегаю? Но я стоял на своём, и он отстал, – Флетчер досадливо махнул рукой. – Но так и не отпустил эту ситуацию. А я молчал. Я не хотел, чтобы он ещё больше нервничал, – он немного помолчал. – Ал, пожалуйста, не рассказывай ему об этом – ни о драке, ни о том, что было тогда. – Разве твой брат, – Альфонс сделал упор на последнем слове, – не имеет права знать? Со скрипкой было так же… Младший Трингам остановился. – Имеет, – строго ответил он. – Я сам ему расскажу, когда сочту нужным, – Флетчер чуть повернулся, снял перчатки и протянул руку Алу. – Договорились? Ал крепко сжал холодную ладонь Флетчера: – Договорились, Авиценна, – и, чтобы сменить тему, вопросительно наклонил голову. – А долго нам ещё идти? Флетчер сделал неопределённый жест рукой в сторону: – Да нет – считай, пришли, через дорогу только перейти… Оба как по команде повернули голову, чтобы взглянуть на невысокое серое здание за оградой. – … Флетчер! – вдруг ахнул Альфонс, указывая куда-то пальцем. – Да ведь там правда – вы! – Мы? – непонимающе переспросил Флетчер, привстав на носочки. – Кто – мы? – Вы с Расселом, кто же! – … что?! – Пойдём скорее! И они побежали.***
Флетчер застыл на месте, сжав кулаки и задрав голову. – И… и вовсе мы не такие! – проворчал он, заливаясь краской. – То есть, Рассел вполне да, а вот я даже близко нет… – Почему же? – Ал, старательно пряча улыбку, искоса поглядывал на друга. – Я не такой пафосно-героический! – Да ты просто себя не видел, когда операции проводишь! – … – … – Что, я правда так выгляжу?.. – Даже круче! – Кошмар какой… Они вдвоём стояли посреди двора поликлиники Ксенотайма, посреди которого высилась – не обманул бармен! – прижизненный памятник братьям Трингамам. Ал помнил ту неловкость, которую испытали они с Эдом, когда только приехавшие в Централ Рассел и Флетчер показали им памятник самим братьям Элрикам в парке 500-летия Аместриса. Так что теперь младший Элрик особенно не докапывался до своего лучшего друга. Но всё же не мог себе отказать в удовольствии изредка поглядывать то на Флетчера, то на статую – тем более что давным-давно считал, что Трингамы достойны памятника даже больше, чем они с Эдом. Эд был солидарен с братом, Рассел и Флетчер считали иначе, но теперь причина спора была устранена. Тем более что этот памятник – как и памятник в Централе – был действительно хорош. В Централе Эда и Ала изобразили за секунду до совершения трансмутации – у обоих сложенные ладони, серьёзно нахмуренные брови, развевающиеся плащи… В Ксенотайме Рассел и Флетчер выглядели не менее «пафосно», как выразился сам младший Трингам, но пафосно по-другому. Оба были в медицинских халатах и стояли – как и Элрики – спинами друг к другу. Рассел отвёл левую руку с зажатой в ней пробиркой в сторону, а правую поднял перед собой, словно пытаясь чего-то коснуться в воздухе. В порыве движения его длинная чёлка растрепалась, а по-лисьи хитроватые глаза с упрямо сведёнными над ними бровями воодушевлённо смотрели вперёд. Старший Трингам тонко улыбался самыми уголками губ. Близким это выражение лица было знакомо – именно так Рассел всегда выглядел за мгновение до оглашения очередной алхимической «эврики». Флетчер выглядел иначе. Обе руки у него были подняты перед лицом, словно он только что выпустил из них птицу. В самом деле, маленькая птичка, похожая на воробья, сидела на вихрастой макушке поднявшего голову младшего Трингама. Флетчер широко улыбался, его глаза смотрели радостно. Это тоже было правдой – именно так доктор Трингам всегда выглядел через мгновение после окончания успешной операции или трансмутации. Настоящий, здешний Флетчер – маленький прототип своей четырёхметровой копии – ни с того ни с сего шмыгнул носом. Ал испуганно покосился на него. – Что-то не так? – Нет, всё так, – проворчал младший Трингам, торопливо стирая заблестевшие на щеках дорожки слёз. По морозу это действительно было довольно опасно. – Просто знаешь… со стороны и правда кажется, что мы с братом похожи. Ал положил ладонь на плечо Флетчера и легонько сжал пальцы. – Это не кажется, Авиценна. Это так и есть. Тот ничего не ответил. Пресловутая «линия скул» даже с учётом едва заметных щёк Флетчера и впрямь совпадала – не говоря уже об одинаковом порыве и одинаковом веселье, которое неизвестному скульптору удалось передать в глазах обоих Трингамов. Это было не удивительно – в правом углу невысокого постамента была маленькими буквами выбита благодарность некой Элизе, приложившей руку к проектированию памятника.***
– Флетчер, ты правда уверен, что стоит делать это сегодня? – шёпотом спросил Ал, когда они с другом оказались в просторном холле перед входом в регистратуру. – Ты выглядишь не очень здоровым… Флетчер поднял голову. Альфонс во многом был прав – щёки у младшего Трингама подозрительно раскраснелись, глаза лихорадочно блестели. – Да, Ал, уверен, – так же шёпотом ответил он. – Но… – Это от нервов. Ты же знаешь, сколько и как я здесь работал. Мимо них в мятом халате, поверх которого было накинуто тонкое пальто, прошмыгнула испуганная медсестра. Из-за распахнувшейся на мгновение двери донеслись звуки отдалённой эмоциональной ругани – кто-то на кого-то кричал, кто-то оправдывался. Через дверной проём Ал и Флетчер успели заметить утомлённую длинную очередь, выстроившуюся вдоль стен. Младший Трингам горько усмехнулся и вновь взглянул на друга: – Ал, не подыграешь мне? Альфонс изумлённо заморгал: – Что ты задумал?***
– Простите, извините… – давясь слезами, пробивалась молодая девушка в халате между оживлённо галдевшими людьми. – Разрешите, я доктор… – Милочка, зачем тут ещё один доктор? – гаркнула на неё толстая женщина в цветастом платке. – … как – ещё один? – опешив, пробормотала та. – Так ваш же главный замену поставил! Вот это я понимаю – правильный подход! – прогудел старичок, сидевший на танкетке у самой двери. – Пришёл молодой, извинился, заскочил – и пошла душа в рай! Как орешки нас щёлкает! – Какой молодой?.. Куда, откуда?.. – беспомощно пробормотала девушка, едва не выронив из своих рук набитую под завязку папку. Тем временем из-за двери донёсся требовательный серьёзный окрик: – Следующий! Из кабинета на ватных ногах вышла ошалело моргающая девушка, держащая на руках сосредоточенно болтающего мальчугана лет двух. Странно – ведь, кажется, именно этот паренёк целых полчаса до этого не давал очереди покоя своими воплями… Девушка-врач, спохватившись, просочилась в кабинет вместе со следующим пациентом – дряхлой миниатюрной старушкой – и остановилась в шоке на пороге кабинета: – Простите – вы кто такие?! За её столом, где она обычно сидела одна, в силу нехватки кадров выполняя работу и доктора, и медсестры, сидели два молодых человека в белых халатах, масках и шапочках. Один из них, рослый, сидевший слева, сосредоточенно записывал что-то в протокол приёма. Второй, невысокий, менял перчатки на новые и уже тянулся за новой палочкой для взятия мазка, когда был застигнут этим ошарашенным окриком. Флетчер – разумеется, роль врача играл он – приспустил маску и дружелюбно улыбнулся девушке: – Не переживайте, доктор Морган. Я просто принял часть ваших пациентов, пока вы были на планёрке, чтобы люди не ждали и чтобы у вас планы не висли. Мой друг, – он кивнул в сторону Ала, и тот, не поднимая головы, помахал рукой в знак приветствия, – привёл в порядок вашу документацию. Не нервничайте, везде стоят правильные печати, а подписи вы поставите сами потом, – он встал, помог старушке дойти до стула, усадил её, шепнул что-то на ухо, отчего та вдруг захихикала, выпрямился и неожиданно подмигнул совсем растерявшейся девушке. – Всё будет хорошо. У вас всё получится. Вы молодец. А с вашим начальством по поводу нехватки помощника я поговорю, – он подошёл к находившейся на грани обморока медику ближе, снял с шеи фонендоскоп, мягко вложил ей прибор в руку и кивнул: – Вы сильная и умная. Вы всё делаете правильно. Не сдавайтесь. Товарищ медбрат – идёмте! – Иду, – с явным сожалением ответил Альфонс, ставя последнюю завитушку в пухлой карточке и откладывая её в сторону. Когда молодые люди уже были на пороге кабинета, девушка, к которой вернулся дар речи, круто обернулась и сипло переспросила: – Но всё же – кто вы? Флетчер молча махнул рукой на прощание – и оба скрылись за дверью.***
– Почему, почему, почему, мама, прости… – бормотал парень лет двадцати пяти в светлой, но перепачканной разными физиологическими жидкостями робе санитара, дрожащими руками обматывая какой-то шланг вокруг крюка над своей головой. Он стоял на табуретке посреди крохотной подсобки. – Прости, я не смог… Он зажмурился и дёрнул ногами. В глазах резко потемнело, горло сдавило… и вдруг всё закончилось. Парень сидел прямо на полу возле пустой каталки, в глухом полутёмном коридоре, и ошалело моргал. Прямо перед ним, на корточках, сидел такой же, как и он, молодой человек в светло-зелёных медицинских футболке и брюках. Лицо незнакомца было наполовину скрыто светлой маской, волос не видно из-за аккуратной шапочки. Большие синие глаза смотрели строго и серьёзно. За его спиной маячил ещё один парень в похожей одежде, разглядеть которого со спины не представлялось возможным. – … это что… после смерти… опять больница?.. – прохрипел, криво усмехнувшись, парень, пытавшийся повеситься. – Дурак, – буркнул Флетчер, держа его за плечи. – Клятву давал? – Да… давал… – Так чего ж вредишь? Парень растерянно заморгал. Взглянуть на ситуацию с этой точки зрения ему в голову не приходило. Флетчер, тяжело вздохнув, достал из-за спины бутылку с водой, напоил горе-суицидника и, сев перед ним по-турецки, тихо спросил: – Про доктора Трингама слышал? Парень шмыгнул носом, подняв глаза поверх головы Флетчера. – А кто не слышал… – Ты знаешь, как он работал и почему отсюда ушёл? – продолжал допытываться младший Трингам. После нескольких часов блуждания по коридорам родной больницы он уже понял, что его фотографии в этом заведении висят едва не на каждом шагу, чуть ли не чаще, чем плакаты с медицинской информацией о болезнях и профилактике заболеваний. Парень озадаченно приподнял брови, машинально потирая шею. – Ну… его здесь очень любили… а ушёл… потому что предложили должность главврача… – Чушь, – жёстко пресёк его Флетчер и ткнул пальцем в грудь санитара. – Работал, как ты. Дневал и ночевал в поликлинике. Спал на полу, жрал столовскую еду. Ею однажды траванулся, полдня валялся в этом самом углу, пока родной брат, – машинально прикусил язык. Не оговариваться же уже? – не забрал домой. Работал без зарплаты – за еду и возможность побывать в морге на вскрытиях. Работал с тринадцати лет. Шпыняли все, кому не лень. Не лень было всем. Пинали, орали, перекладывали ответственность. Пациенты проклинали, потому что лечил, иногда алхимией. За недотёртый пол после операции или закатившийся под стол кусок опухоли били. Когда подрос, давали самые сложные операции, чтобы свалить смертность на неопытного. Когда смертность уменьшалась, хвалили себя. Когда уезжал в Централ, проклинали и желали смерти за то, что захотел лёгкой жизни. Санитар ошарашенно молчал. – Это не значит, что ты должен так же, – Флетчер перешёл на шёпот. Сейчас он гладил совсем притихшего парня по голове. – Не должен. Никто не должен проходить через такое, никогда. Всё изменится, коллега. Всё изменится. И ты станешь врачом, – младший Трингам взял ладонь парня, которой тот всё тёр шею, и стиснул её, – но когда ты им станешь, прошу, помни – ты давал клятву. И теперь вредить нельзя никому – ни пациентам… ни тем, кто младше тебя по должности, – Флетчер наклонился и крепко обнял молодого человека. И совсем на ухо добавил: – И запомни ещё одно: помогать другим можно только тогда, когда сам в безопасности. Я в тебя верю. Через минуту синеглазого санитара и его друга уже здесь не было. Парень провёл ладонью по лицу и с удивлением понял, что плачет. В нагрудном кармане что-то звякнуло. Он на автомате полез туда пальцами и выудил тонкую металлическую пластинку – удостоверение, которое носили здесь все сотрудники поликлиники. Поднеся пластинку к глазам и с трудом сфокусировав взгляд в полумраке, санитар с присвистом выдохнул. На пластинке было выгравировано: «Санитар Ф. Трингам». Парень поднял глаза. На стене прямо напротив висел фотопортрет улыбчивого юного доктора со смелыми синими глазами. Отсюда не было видно подписи, но санитар и без того знал её наизусть: «Флетчер Трингам, главный врач Аместриса и государственный алхимик».***
– Ещё раз повторяю – кто это сделал?! – брызжа слюной, кричал грузный мужчина лет шестидесяти, тыча толстым пальцем в пустой стеллаж за своей спиной. – Может, ты, Кори? – он погрозил кулаком побелевшему под стать своему халату измотанному мужчине среднего возраста. – Или ты, Эшли?! – он зверски сверкнул глазами в адрес посеревшей от ужаса медсестры, которая в свои тридцать выглядела в лучшем случае на сорок, а то и на все пятьдесят. – А может… ты, Ким?! – рявкнул он, подскочив к задумчивому молодому санитару. – Что, с паршивой овцы хоть шерсти клок – решил, раз платят маловато, так хоть реликвию стащу?! Парень всё ещё пребывал в своих мыслях и испуганно дёрнулся только в тот момент, когда над ним вполне буквально нависла тяжёлая рука главного врача. От грядущей оплеухи можно было улететь на другой конец кабинета, но в этот момент произошло последнее чудо. – Это я взял карточку доктора Трингама, – спокойно, без тени страха и смущения сообщил голос из-за спины медика. Тот тяжело развернулся. Теперь все взгляды были прикованы к молодому человеку в белом халате, спокойно сидящему прямо на столе (!) главврача. – А ты… ты ещё кто такой? – просипел доведённый до белого каления медик. Молодой человек, не опуская маски и не снимая шапочки, скрестил руки на груди и насмешливо улыбнулся – это было видно по его большим выразительным глазам. – Мы с вами на брудершафт не пили. Так что тыкать мне не стоит. В звенящей тишине было слышно жужжание длинных ламп над головами в ужасе отпрянувших докторов, медсестёр и санитаров. Только три человека не двинулись с места – главный врач, нахальный санитар и долговязый медбрат за его спиной. – Ах ты… – хрипло процедил сквозь зубы главный врач, двигаясь к этому юному хаму. – Маленькая сволочь… кто тебя взял на работу?! – Да вы и взяли, – парень пожал плечами. – И не хамите – я могу и жалобу на вас подать в суд. – Ты, ты… – главный врач подавился слюной. – Ты по какому праву посмел трогать экспонаты?! – По праву личной собственности, – парень развёл руками. – А что, нельзя? – ДА Я ТЕБЯ СЕЙЧАС… – взвыл главный врач поликлиники и города, кидаясь на него с кулаками. Долговязый медбрат сделал предупредительный шаг вперёд, но санитар его жестом остановил. Совершенно не торопясь, он одной рукой медленно принялся снимать маску, второй – поднимать шапочку. В момент, когда толстые пальцы начальства должны были сомкнуться на его худых плечах, парень откинул в сторону маску и шапочку и насмешливо исподлобья уставился в лицо главврачу: – Что ж вы, доктор Хендрикс, на светило медицины с кулаками кидаетесь? Мужчина как замахнулся – так и замер. Только гримаса ярости на его лице сменилась гримасой ужаса. – Или как вы там меня называете, – задумчиво продолжил Флетчер, болтая ногами, – главврач всея страны? Гордость Ксенотайма и Аместриса? – он устало улыбнулся. – Больницу вон в мою честь переименовать хотите… а сами голос повышаете да тыкаете. Куда это годится? Или, – он нахмурился, – это вы старые добрые времена вспомнить решили? Поздновато – шесть лет прошло. Вы постарели, я повзрослел… Помимо голоса доктора Трингама в кабинете главврача не было слышно ни единого звука. А голос был зловещий – хоть и бархатный. – Мне очень жаль, доктор Хендрикс, но нам пора заканчивать, – Флетчер спрыгнул со стола, скинул халат и взял под мышку лежавшую на столе карточку в красном бархатном переплёте. – Карточку я, с вашего позволения, заберу, потому как пациент имеет право владеть всей медицинской информацией о себе. А что касается вас, – он внимательно обвёл обмякшего и отступившего мужчину взглядом с головы до ног, – то через полчаса здесь будет министерская проверка. Перечень ваших нарушений составлен в трёх экземплярах и передан на рассмотрение в областное ведомство, ревизору и вам на стол. Медбрат за спиной юного врача тоже снял с себя халат и шапочку и оказался серьёзным молодым человеком с длинными светлыми волосами, в бирюзовом пиджаке и чёрных брюках. Храня абсолютное молчание, он продемонстрировал документ, лежавший на столе, после чего снял со стоявшей в углу вешалки два пальто; одно вручил Флетчеру, другое накинул себе на плечи. Младший Трингам между тем вплотную подошёл к главврачу и, глядя на него строго снизу вверх (но таким взглядом, что Хендрикс себе казался карликом, оказавшимся перед великаном), тихо подвёл итог: – Главврач, который позволяет ребёнку работать полные смены без перерыва, от которого доктора и медсёстры приходят домой, старательно скрывая побои, и у которого санитаров приходится вытаскивать из петли, – так вот такой главврач не имеет права лечить людей, – Флетчер отступил на шаг и с достоинством кивнул. – Прощайте, Хендрикс. Я больше не могу вас называть доктором. И они с Альфонсом в молчании вышли из кабинета.***
– Ал, ты что такой подавленный? – Флетчер сел на край кровати рядом с другом и тронул его за плечо. Ал поднял голову и с тоской взглянул на друга исподлобья. – Лучше б ты меня с собой, как раньше, в онкологическое отделение позвал, – пробормотал он, отводя глаза и невидящим взглядом глядя теперь в темнеющий пейзаж за окном. – Неудивительно, что этот пацан решился свести счёты с жизнью. Я провёл там с тобой всего пять часов, а каково тем, кто сутками пашет?.. – Извини, – Флетчер опустил глаза на свою роскошную медкарточку, которую последний час держал в руках, но всё не решался открыть. – Зато… зато теперь ты понимаешь, почему я хотел отсюда сбежать. Альфонс молча повернулся и крепко, до хруста костей, обнял Флетчера. – Тебе не зря памятник поставили при жизни, – тихо добавил он, проглотив ком в горле. – Ты настоящий герой, Флетчер. И откуда в тебе столько сил? Флетчер прижался щекой к плечу друга и через боль, подступившую к горлу, растроганно усмехнулся: – У меня были и есть замечательные примеры для подражания, Ал.***
– Рассел! Рассел! РАССЕЛ, ПРИЁМ, КРЕВЕТКА ВЫЗЫВАЕТ! – Что? – старший Трингам, очнувшись от задумчивости, помотал головой. – Какая ещё креветка? – Здрасьте – у тебя что, есть другие креветки помимо меня? – Эд, плюхнувшийся рядом с ним на диван, обиженно насупился. – Я и обидеться могу! Рассел от души рассмеялся: – Слушай, Удивительный политик, тебе что – в отсутствие Ала хочется ревновать всех подряд? – Не напоминай, – Эдвард нахохлился, скрестив руки на груди. – Я вообще не понимаю, как так можно жить! – Не ревновать? – предложил Рассел. – Хрень! – отрезал Эд. – Я так не умею, так что терпи! – А почему я терпи? Ала и ревнуй… – Я ревную, но он этого не видит, а мне нужна сиюминутная реакция! Ну давай, психани на меня! – Я на тебя сейчас так психану, что Винри придётся тебе новый протез ставить, – пригрозил старший Трингам. На его удивление, Эд тут же расслабился, заулыбался и, откинувшись на спинку дивана, с довольным видом изрёк: – Так-то лучше! – … псих, – вздохнул Рассел, вытягивая перед собой больную ногу. И воровато скосил глаза на друга: – Ну как, вам удалось что-нибудь откопать? Эдвард неопределённо провёл по воздуху рукой. – И да, и нет. Откопали вход в эту треклятую лабораторию. Меня, конечно, поднакрыло воспоминаниями, но это-то ладно… нашли пару коробок с какими-то старыми записями и дневниками, только они залиты водой и чёрт знает, можно ли там что-то прочитать – слиплось, – Эд потянулся. – Мустанг пообещал завтра утром привезти коробки тебе. Мол, будет, с чем ебаться. – Так прям и сказал? – Рассел иронично приподнял бровь. – Ну почти, – Эд лениво пожал плечами. – Не придирайся к словам, – он помолчал и вдруг угрюмо бросил: – Я напросился на пару с нашим великим фюрером завтра побеседовать с этим ненормальным, который знал твоего отца. Вот. Рассел, потянувшийся было за бумажками на столе, обернулся и вытаращился на Эда как на восьмое чудо света. – А можно… – Нет, нельзя, – ещё угрюмее буркнул Эд. – Мы в психушку и поедем. Он там в одиночной камере. Говорят, орёт и на всех бросается, – он исподлобья взглянул на Рассела. – Нечего тебе там делать. По крайней мере сейчас. Старший Трингам недовольно поджал губы и отвернулся. Но спорить не стал. – Эй… не дуйся на меня, – уже куда мягче попросил Эдвард, тронув Рассела за плечо. – Ну правда, зачем оно тебе?.. Я понимаю, твой отец и бла-бла-бла, но… не рисковать же из-за этого здоровьем? – Я уже устал, что со мной как с цветочком носятся, – огрызнулся, нахохлившись, Рассел. Пауза. Эд тяжело вздохнул, запрокинув голову: – Я понимаю. Но рационально – скажи мне, на кой тебе туда тащиться? Во-первых, на территорию на машине не заедешь, во-вторых, на этажах лифтов нет, в-третьих, камеры там одиночные и с глухими дверьми… – В-четвёртых, ты отлично поговоришь и без нервного меня, знаю, – Рассел наклонился вперёд и оперся локтями о свои колени. – Знаю я всё, Эд. Просто… устал бездействовать. Особенно когда Флетчер… – он сглотнул. – … неизвестно где и неизвестно чем занят. А я тут штаны просиживаю. Тошно. Никакой пользы от меня, сплошные убытки. Эдвард хмыкнул, дружески толкнув Рассела локтем в бок: – Да ладно тебе. В штанах у Штаба дефицита нет. А польза от тебя большая – ты вот… – он кивнул на стол, весь заваленный пожелтевшими бумагами. – Порядок наводишь! – Горничная Рассел Трингам к вашим услугам, – снова тяжело вздохнул Рассел, не поднимая головы. – Эй, Блистательный товарищ, ну в самом деле, – Эд обеспокоенно похлопал его по плечу, – чего ты кислый такой? Что – ничего интересного за сегодня не было? – Да было, – старший Трингам подпёр щёку ладонью и тоскливо уставился прямо перед собой невидящим взглядом. – Были всякие занимательные исследования, были опыты на заключённых с неопределёнными выводами, была даже парочка упоминаний отца… – Да ты что? Каких? – у Эда неподдельно загорелись глаза. – … да так, ни о чём, – продолжил меланхоличным тоном Рассел, – журнал, в котором отец расписывался, его официальный отчёт, рекомендательное письмо с просьбой оформить пропуски… – он помолчал и криво усмехнулся, взяв со стола какую-то бумажку. – Анкета с прочерком в графе «семейное положение». Повисло тяжёлое молчание. Эдвард понимал, что надо было что-то сказать про то, что Нэш беспокоился о безопасности своей семьи, поэтому решил их даже не упоминать… но слова застревали где-то на полпути к горлу. – Это последнее, что я сегодня разобрал, – через силу буднично пояснил Рассел. – А потом что-то задумался… и вот. – О чём задумался? – тихо спросил Эд. – Да… – старший Трингам досадливо махнул рукой. – Неважно. Пауза. – Об отце? – Да. Эд поймал проходившего мимо Хеймерика и усадил недовольно мяукнувшего кота между собой и Расселом. Хейм закатил глаза, но покорно поджал лапы, лёг в позу батона и умиротворённо заурчал. Сработало – Рассел хотя бы слегка улыбнулся. Эдвард знал, что отец – самая больная тема для его лучшего друга. Не то чтобы для него самого воспоминания об отце были ахти какими счастливыми – Хоэнхайма он при всём уважении так и не простил… но Нэш Трингам – это была просто квинтэссенция семейных ошибок. И эти ошибки, усвоенные его старшим сыном на подсознательном уровне, аукались до сих пор – Рассел всё ещё не мог простить себя, а через себя и отца, за то, что случилось на севере в прошлом году. И в подземной лаборатории Такера, связанной, кстати, с пятой. И вообще – за то, как он раньше вёл себя с Флетчером. – Знаешь, Эд… чем больше я о нём узнаю, тем меньше уважаю, – Рассел потёр ладонями виски. – Флетчер сказал, что всё простил родителям. А я не могу. Но в детстве-то я их обожал… – старший Трингам измученно откинулся на спинку дивана, рядом с Эдом. Скулы у него совсем заострились, глаза были тёмными и грустными. – Флетчер их толком не помнил. Может быть, оно и к лучшему. А я помню… и от этого плохо. На кой чёрт он ушёл? Почему он бросил жену и двоих детей? Но ладно бросил, наука… – Рассел помолчал и вдруг зло процедил сквозь зубы: – А почему не вернулся? Что за благородная цель – защитить? Мы росли с матерью-истеричкой, которая понемногу сходила с ума… потом она умерла – и мы остались сиротами. Он не оставил нам ничего, кроме детских травм Флетчера и моей мании величия… Какого дьявола, Эд? Он немного повернул голову и с удивлением увидел, что Эдвард кривит губы в ухмылке. – Ага. Я знаю, – старший Элрик махнул рукой. – Я, знаешь ли, всю жизнь этими вопросами задаюсь. Почему ушёл, зачем бросил, отчего не вернулся, что за дурацкая благородная цель… Рассел запоздало вспомнил, что Эд рос почти в том же самом. В очередной раз его, Рассела, накрыла горячая волна признательности за то, что у него есть настолько понимающий друг – как бы это грустно ни было. – Знаешь… чем больше я думаю и читаю, – Рассел кивнул на стол, где лежала сухая анкета Нэша, – тем больше у меня вопросов. Но зато одну вещь я понял окончательно и бесповоротно. – Какую? – Эд всем своим видом показывал, что внимательно слушает. – Что я не хочу быть таким отцом, каким был мой отец, – Рассел зажмурился. – Я… очень хочу свою семью. Но я боюсь стать таким, как он. Я боюсь променять дорогих мне людей на работу и абстрактные ценности вроде безопасности, благородства… – он спрятал лицо в ладонях. – Как мне удержаться, Эд, как не повторить его путь? Мне с детства твердили, что я жутко на него похож и внешне, и поведением, и характером! А вдруг я стану таким же? А вдруг мои дети меня проклянут? Я ведь уже наломал столько дров – а вдруг я совсем испортил жизнь Флетчеру?!.. – Рассел, – Эд по-свойски перекинул руку через плечо друга. Его голос звучал чертовски мягко. Да и само обращение по имени к «заклятому другу», как их иногда называли за глаза, было свидетельством его чрезвычайно лирического настроения, – ты мне доверяешь? Рассел отнял ладони от лица и серьёзно кивнул. – Конечно. Только ты умеешь мне говорить в лицо объективные гадости. – Я не только гадости умею, – заметил Эд. – И раз уж ты мне доверяешь, то послушай: ты не можешь стать таким, как твой отец. Ты не можешь повторить его ошибки. Ты не наступишь на те же грабли. – Почему? – тихо спросил старший Трингам. – Потому что ты знаешь, что это ошибки и что он был не прав, – Эдвард покачал головой. – Ты уже не такой, как он, понимаешь? Ты другой. Совсем другой. А знаешь, откуда я это знаю? – Откуда? – почти шёпотом пробормотал Рассел. – Потому что ты старший брат Флетчера, будущий муж Винри и мой лучший друг, – тонко улыбнулся Эд. – Флетчеру ты как раз отца и заменил, он тебя обожает. Винри в тебе души не чает. Ал тебя уважает. А я… – Эд задумался, подбирая слово. – … а я с тобой разговариваю на такие идиотские темы и таскаю к тебе в лабораторию приторные шоколадки, которые терпеть не могу, вот! Рассел от неожиданности подавился смешком. Эд, воодушевлённый его реакцией, эмоционально подытожил свою речь: – Так вот все эти люди не стали бы любить человека, который может потенциально бросить семью! Мы, если хочешь, твоя лакмусовая бумажка на сволочизм – ты испытание прошёл, значит, не сволочь даже потенциально! – Ну спасибо, Эд, успокоил! – Рассел позволил себе растроганно хмыкнуть. – Я серьёзно, рассада, – Эдвард поднял руку и в шутку взъерошил другу волосы на затылке, чего раньше никогда себе не позволял. – Тебе правда не о чем тревожиться. Даже если тебя вдруг начнёт куда-то заносить, кто-нибудь из нас обязательно тебе хорошенько врежет – скорее всего, либо я, либо Винри, но и от Ала с Флетчером ты можешь огрести по самое не хочу! А кроме того, – Эд решительно рассёк ладонью воздух, – моя чуечка тоже подсказывает, что отцом своим близнецам ты будешь просто ахуенным! – Опять ты про этих близнецов! – Рассел закраснелся, безуспешно пытаясь прятать улыбку. – Я знаю, о чём говорю! Ты будешь папашей, который с детьми возится чуть ли не больше матери, – таким чокнутым, но классным! – Это ты с одобрением или осуждением? – поинтересовался Рассел, которого наконец-то снова пробило на истерические смешки. Эд посмотрел на него, как на идиота: – С одобрением, конечно, дебил! В это мгновение зазвонил телефон. Эд широким жестом указал в сторону стола: – Вот и твой первый удавшийся эксперимент в области семьи, отвечай давай! – Придурок, – проворчал Рассел, без всякой на то причины шмыгая носом, прежде чем взять трубку.***
– Я хорошо! – Флетчер, лёжа на животе, болтал ногами. – Мы сегодня утром сходили на кладбище, потом зашли погреться в кафе – представь, в комнате господина Бугмена сделали бар! – а потом пошли в поликлинику за моей карточкой! В поликлинике мы с Алом переоделись в медиков и весь вечер шастали туда-сюда, собирали компромат на Хендрикса, Ал передал всё в администрацию и теперь у них там большая проверка, а Хендрикса точно сместят! Ты рад, братец? Представь его лицо, когда он понял, что я – это я! А ещё перед поликлиникой стоит памятник нам с тобой, и Ал говорит, что мы очень похожи на себя, а все ещё говорят, что мы похожи друг на друга, и ты там ещё жутко красивый и важный, и вообще это Элиза выбирала макет, вот! А в карточке сохранилась выписка из роддома – я родился в деревне тут недалеко, и завтра мы с Алом поедем туда искать записи и документы! А когда мы всё выясним, мы сразу домой, ты рад, братец? Как ты вообще сам? – Стой-стой-стой, не тарахти, я ничего не понял! – Рассел ошалело моргал, держась за голову. Он, конечно, был счастлив слышать оживлённый голос Флетчера, но новостей было слишком много… причём странных. – Да, конечно, я рад, что вы скоро домой, завтра там поаккуратнее, не шляйтесь, где попало, Хендрикса давно надо было вышвырнуть куда подальше… – пауза. – СТОЙ, КАКОЙ ЕЩЁ ПАМЯТНИК?! Флетчер от души расхохотался. – Я знал, что тебе понравится эта новость! – Флетчер, какой, к чёрту, памятник?! – Ты тоже не знал? Мы, оказывается, герои города! Нас тут все знают! Алхимический колледж в твою честь переименовали, поликлинику собираются в честь меня переименовать, а ещё улицу, которая к особняку Магвара ведёт, назвали улицей братьев Трингамов! – … чего?! – у Рассела было такое ошарашенное лицо, что Эдвард, не выдержав, завалился на диван и взвыл со смеху. – Ладно тебе, ты медик… я там с какого перепугу?! – Так ты ж лаборант! Алхимик мирового уровня! Предотвратил экологическую катастрофу с красной водой! И вообще всем алхимикам алхимик и всем людям человек! Эдвард, икая, встал на пошатывающиеся ноги, отобрал у Рассела телефон и, шумно потянув носом воздух, ехидно поинтересовался: – Флетчер, миленький, а чем твоего братца отпаивать? Он, кажись, на грани обморока… – ЭД! – Флетчер не успел и слова сказать, а Альфонс, тоже за последние полчаса пришедший в себя, выхватил у него трубку. – ЭД, СЛУШАЙ, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ! – АЛ, БУЛКА! – Эд разом позабыл про смеяться. Теперь он напоминал вертикальную влюблённую лужу, вызывая сдавленный смех уже Рассела, которого отпихнул на диван. – Я ТЕБЯ ТОЖЕ ЛЮБЛЮ, СЛЫШИШЬ?! – СЛЫШУ! – Я СЕГОДНЯ СТРАДАЛ, ЧТО МНЕ РЕВНОВАТЬ НЕКОГО БЫЛО, АЖ НА РАССЕЛЕ СОРВАЛСЯ! – А МНЕ БЫЛО ГРУСТНО, ЧТО МЕНЯ НИКТО НЕ РЕВНУЕТ! – КОШМАР! – УЖАС! Флетчер, спрятав лицо в подушку, истерично хихикал. Чуть успокоившись, Ал строго поинтересовался: – Ну, так как у вас дела? – У нас? А, нормально! – Эд залихватски махнул рукой, вновь плюхнувшись на диван прямо в обнимку с телефоном. – Винри ещё тусуется где-то в своей мастерской, Расселу надоело сидеть в одиночку без дела, так что фюрер притащил ему документы из Центральной лаборатории… Рассел сделал большие глаза и сделал крест руками – мол, не болтай лишнего. Эд понимающе кивнул. – … а мы с фюрером в очередной раз вычищали архив! – выкрутился он. – Так что все при делах, но без вас дела скучные… А ты, Ал, что расскажешь? Давай, только честно! – Честно? Ну… – Ал задумался. – Утром я наорал на администратора, что в комнате холодно, в итоге нам притащили бесплатный горячий завтрак… потом мы сбегали на кладбище, у них тут жуткий гололёд, поэтому скорее даже скатались, чем сбегали… потом попили глинтвейна в этой кафешке… – он посмотрел в окно и скорее на автомате, чем обдуманно, произнёс: – Создали им рекламу, потому что Флетчер подрался со своими одноклассниками… – ФЛЕТЧЕР ЧТО?! – Эд поперхнулся воздухом. – АЛ, Я ЖЕ ПРОСИЛ! – взвыл Флетчер, вскакивая с кровати. – А НУ ДАЙ СЮДА ФЛЕТЧЕРА! – прогремел Рассел, выхватив телефон у ошарашенного Эда. – ФЛЕТЧЕР, КАКОГО УРОБОРОССА ТЫ МОЛЧИШЬ?! – Да я дома тебе хотел рассказать! – беспомощно схватился тот за голову, забрав трубку у Ала. – Честное слово!.. – К ДЬЯВОЛУ ЧЕСТНОЕ СЛОВО! КАКИЕ ЕЩЁ ОДНОКЛАССНИКИ?! – Рассел подорвался на ноги и метнулся к двери. Эд едва успел ухватить его за локоть и удержать на месте. – МЫ СЕЙЧАС ЖЕ ИДЁМ НА ВОКЗАЛ, И ЕСЛИ ЗАВТРА… – ДА ТЫ НЕ ПОНЯЛ, РАССЕЛ! – крикнул Ал, с виноватыми глазами отмахивавшийся от грозных потряхиваний кулаком, которыми ему грозил Флетчер. – НЕ ОНИ ЕГО ПОБИЛИ, А ОН ИХ! – ДА НУ АЛ, ТВОЮ МАТЬ! – … чего? – сипло переспросил Рассел, не веря своим ушам. Эд тем временем успел усадить его обратно на диван и с ворчанием заставлял вытянуть больную ногу. – Флетчер?.. Младший Трингам закатил глаза. – Да, побил, представь себе! – с вызовом ответил он. – У них, видите ли, была встреча выпускников, они нажрались, как свиньи, и начали вспоминать весь класс! Меня не вспомнили, вспомнили тебя как моего старшего брата и начали плохо шутить! Ну я и не сдержался, вмазал им хорошенько, чтоб неповадно было! – Это как… плохо шутить?.. – Рассел всё ещё пребывал в прострации. – Неважно! – Флетчер зачем-то топнул ногой. – Главное, что они меня выбесили! Я им сказал всё, что о них думаю, и дал в морду! Ещё они про моего брата не высказывались, мудаки! Повисла тишина. Эд тактично отобрал у Рассела трубку и тихонько попросил: – Дай телефон Алу, пожалуйста, – когда шуршание на том конце провода возвестило о том, что его просьбу выполнили, он деловито спросил: – И сколько их было? – Четверо парней и три девушки, – вполне чётко отрапортовал Ал. – Что, на вас двоих? – Почему на нас двоих? На одного Флетчера… Я даже вмешаться не успел – они уже все на полу валялись. Я потом только посуду обратно в целую трансмутировал, пока Флетчер их боевые ранения залечивал. Эдвард присвистнул, задумчиво потерев переносицу: – Нихуя себе черти в тихом омуте… – Слушай, хорош бухтеть, и Расселу о том же скажи, – с ноткой раздражения возразил Ал. – Я бы на месте Флетчера поступил бы ровно так же, – и в сторону сердито добавил: – Пиздаболы хуевы. Пусть за слова свои отвечают. Эдвард круглыми глазами уставился на Рассела. Тот в ответ – на Эда. На пару секунд стало тихо… после чего тишина взорвалась двойным истерическим хохотом. – Флетчер, как ты думаешь, они точно в порядке? – обеспокоенно спросил Альфонс, возвращая лучшему другу телефон, из которого доносился гомерический смех. Тот красноречиво развёл руками и проворчал со смущённой улыбкой, которую тщетно пытался скрыть: – Говорил я тебе не палить контору… а ты что? Сегодня засыпать было легче и не так страшно всем четверым (пятерым – считая Винри). У Ала и Флетчера в комнате наконец-то было настолько тепло, что Флетчер настоял на открытии форточки. Эд настолько устал за день, что вырубился в тот же момент, как его голова коснулась подушки. А Рассел, гладя Винри по голове, долго шёпотом рассказывал ей истории из их с Флетчером детства. И в голосе его было намного меньше надрыва – может быть, потому, что в этих историях сегодня почти не было родителей.