Мой свет неближний, тёплый, земной,
А всё ж не весь!
Кем это всё придумано? Мной!
Мне тесно здесь!
На этот раз Ал проснулся утром первым и уже в свою очередь долго лежал и смотрел в потолок. За окном было темно – всё-таки в сравнении с Централом Ксенотайм был южным городом, и светало здесь даже позже, чем в столице. Зато сегодня в комнате было тепло. Даже жарко – Ал откинул одеяло и на всякий случай скосил глаза на Флетчера. Тот свернулся в клубочек и размеренно сопел под одеялом. Что ж… пока этот чудик не нашёл новые приключения (вот где проявились родственные связи – как будто гены, общие с Расселом, если они только были, проснулись и решили устроить бунт, чтобы доказать нелепость происходящего) – можно было подумать о своём. Своё у Ала было одно – тоскливо тянувшее под сердцем. Он старался об этом не думать – проблемы Флетчера и его защита были в приоритете. Но бегать-то бесконечно от себя невозможно. Альфонс прикрыл глаза ладонью и изо всех сил зажмурился. Не помогало. В детстве, особенно после неудачной трансмутации души, Алу жутко тосковал по объятиям и просто прикосновениям. Тогда ему казалось, что по маминым – по чьим же ещё? Но когда они встретились с Эдом и пережили всё, что должны были… он, к своему на первое время стыду и смущению, был вынужден признаться, что мама тут была ни при чём. И ему очень повезло в том, что Эдвард оказался не менее тактильно голодным, чем он сам. Альфонс не видел брата всего два дня, но эти дни напоминали, как об этом пишут в дешёвых романах, целую вечность. Это была пошлость, но пошлость правдивая. Ал отвык жить без Эда – без его ворчания, без смешных привычек шмыгать носом по холоду и размахивать руками, без бессознательного мурлыканья популярных песен над ухом, без дурачеств и лукавого огонька в глазах… да просто – без всего Эда, которого Ал любил, со всеми загонами, недостатками-достоинствами и мелочами жизни. Голоса в голове и даже по телефону явно было недостаточно. Два дня? А сколько ещё потребуется, прежде чем они снова увидятся? Младший Элрик сейчас искренне раскаивался, что не обернулся тогда, когда они с Флетчером ранним утром ушли из дома. Голова понимала, что он всё сделал правильно. Но всё равно – увидел бы хоть ещё на долю секунды! Ал тихонько стащил с тумбочки свой блокнот и карандаш, забился в угол, поближе к окну, возле которого стояла его кровать, и осторожно щёлкнул выключателем. Над его головой загорелась тусклая лампочка, едва освещавшая руки Альфонса. Младший Элрик окинул комнату критическим взглядом, удовлетворённо кивнул сам себе, убедившись, что свет не помешает Флетчеру, раскрыл блокнот на чистом развороте, перелистнув сделанный вчера набросок памятника Расселу и Флетчеру, ссутулился и принялся шуршать карандашом. Штрихи легко ложились один к одному и складывались в знакомые черты лица. Ал даже не задумывался – рука выводила линии машинально, по памяти. Он улыбнулся, когда глаза Эда лукаво подмигнули ему. Да – с этим определённо уже можно жить… «Ал? Ты что, не спишь?» «Доброе утро, Эд. Не сплю – тебя рисую» «Дурень. Спал бы лучше» «Не могу. Соскучился» «… Я тоже, принцесса. Я тоже» Ал вновь шмыгнул носом и запоздало поднял голову. На него, сонно потирая глаза, внимательно смотрел Флетчер. По всей видимости, он окликнул друга уже как минимум дважды, но тот никак не отреагировал, и младший Трингам уже намеревался встать. Но не успел. – Доброе утро, Авиценна, – Ал виновато наклонил голову. – Извини, я разбудил? Флетчер отрицательно помотал головой. – Не… я сам проснулся. Доброе утро, Ал, – он сощурился, чтобы приглядеться к тому, что Ал рисует. Помолчал. И тихо спросил: – Эд, да? – А… ага, – Альфонс смущённо пожал плечами, заложил блокнот карандашом и отложил его на тумбочку. – Это я так, от нечего делать. Как твоё самочувствие? Флетчер, однако, не спешил отвечать. Он нахмурился. Поджал губы. Наклонился вперёд и обнял колени. Уставился перед собой. И так, напоминая взъерошенного сычика, пробормотал: – Прости. Короткое молчание. – Ты же тоже по Расселу скучаешь, – тихо заметил Ал. – Да. Но… – Флетчер прикусил губу. – Эд твой родной брат. Опять пауза. – По-моему, Флетчер, специфика наших с Эдом отношений по сравнению с вашими явно не в этом… Или ты считаешь, что у всех родных братьев такие отношения и это ещё один аргумент?.. Младший Трингам подавился смешком. – В принципе, справедливо… – Что справедливо-то? – Альфонс досадливо фыркнул, скрестив руки на груди. – Ты думаешь, инцест обязательное условие кровного родства?.. Ай, да за что? – Да потому что не смеши меня! – рассмеялся Флетчер, пригрозив Алу пальцем. Он только что запустил в лучшего друга подушкой и теперь сидел на кровати, свесив ноги на пол. – А ты не смешись! – воинственно ответил Ал, перекидывая подушку, прилетевшую ему по носу, обратно. Он с радостью про себя отметил, что глаза у Флетчера немножко заблестели, а его собственная тоска отступила. – Не получается! – Флетчер обнял подушку и вдруг серьёзно подытожил: – Хватит, Ал. Давай завтракать – и вперёд. До деревни километров тридцать будет, пока доберёмся – совсем день настанет… – А мы что, пешком что ли пойдём? – Ал, тут же перейдя на деловой тон, нахмурился. – А как иначе? Ты же слышал вчера от администратора – машины туда давно не ездят, и деревня вообще заброшена, попуток не поймаем… – Может, хотя бы велосипеды возьмём? – В пальто – на велосипедах? – А тебе что, хочется подольше туда плестись? Я-то думал, ты за скорость… У Флетчера странно сверкнули глаза. Ал был отличным дипломатом. – Ты прав, – коротко согласился младший Трингам. – Поедем на велосипедах. Ал молча кивнул, прикидывая, можно ли будет рассказать Эду и в особенности Расселу, что он склонил Флетчера на такую авантюру. Впрочем, само путешествие в заброшенную деревеньку в поисках больницы, где родился Флетчер, было той ещё авантюрой, о которой они вчера дружно умолчали в разговоре со старшими. Не вываливать же на них все шокирующие новости разом. «Ал, что вы там удумали?» «Да ничего, братик, просто планируем поскорее разобраться с делами» «Точно ничего опасного?» «Точно – это же мы с Флетчером!» «Ладно, убедил…» Альфонс хмыкнул своим мыслям. Вот уж действительно – гены взыграли. Флетчер, по всей видимости, подумал о том же, потому что прыснул со смеху и воровато попросил: – Давай только не по телефону им рассказывать? Их же точно удар хватит… – О да, – вздохнул Ал. – Они не выдержат известий, что приключения на причинные места ищем мы, а не они…***
– Эд, вы это… – Рассел замялся, не выпуская ладони Эда, которую тот протянул ему на прощание. – Что? – старший Элрик вопросительно приподнял брови. – … если что-то узнаете – сразу мне сообщите. Пожалуйста, – старший Трингам нервно передёрнул плечами. – Я очень хочу, чтобы всё это поскорее закончилось. Пауза. Эдвард дёрнул уголком губ. – Непременно, рассада, – он поколебался с секунду, но, поскольку Мустанг ждал его на улице в машине, а Винри гремела кастрюлями на кухне, решительно шагнул вперёд и, быстро обняв замершего Рассела, шёпотом добавил: – Я тоже хочу, чтобы они поскорее вернулись, – и тут же, хлопнув друга по плечу, выскочил за дверь. Старший Трингам смущённо усмехнулся, взъерошив себе чёлку. Да уж. Не Эдвард, а ходячая провокация. – Птиц, иди завтракать, подождут твои коробки из пятой лаборатории! – Иду, Птичка, – я твой яблочный пирог ни на какие коробки не променяю! – крикнул в ответ Рассел и, под польщённый смех Винри, заторопился на кухню.***
– Всё-таки заброшенная больница – одно из самых жутких мест, – признал Альфонс, переступая через груды хлама на полу. – Н-да? – усмехнулся Флетчер, рассматривая на тусклый свет из заклеенного малярным скотчем окна пробирку с пожелтевшей от времени жидкостью. – Почему же? Ал задумался и вздохнул, опасливо покосившись в угол: проход в крохотную каморку-процедурную был завешен грязноватой тряпкой, свисавшей до пола. – Не знаю. Навевает воспоминания о лабораториях, в которых проводились эксперименты над живыми существами, – нехотя пояснил он, всё-таки бочком приблизившись к этому дверному проёму и заглянув за тряпку. К счастью, там никого и ничего не было – кроме кушетки, обтянутой потрескавшейся кожей. Флетчер швырнул ампулу в пустое ведро под столом и, строго глянув на друга исподлобья, буркнул: – Врачи не живодёры. А больница не лаборатория. – Я знаю, – Ал присел на корточки и заглянул под большой шкаф, до отказа забитый какой-то ветошью. Как и ожидалось – ничего, кроме толстого, едва ли не сантиметрового слоя пыли. – Но… в конце концов, всё это очень тесно связано, – он покосился на Флетчера и между делом доверительно добавил: – В конце концов… ты-то медик, но вот твой брат – лаборант. И как ни крути, а всё же одно от другого отделить сложно. Младший Трингам молча отвернулся и с подчёркнутым интересом принялся изучать полки стеллажа у окна. Ал тихонько вздохнул. Он и так знал, что на больное, но не собирался останавливаться. Свою миссию он видел не только в том, чтобы оберегать Флетчера, но и в том, чтобы напоминать ему, что Рассел по-прежнему его брат – что бы ни говорили странные записи. Они уже с четверть часа крутились в больнице. Правда, Ал мысленно вынужден был признать, что он ожидал увидеть нечто другое. Здание было совсем маленьким, даже крохотным – одноэтажный продолговатый дом, в котором было всего две большие комнаты-приёмные, две маленькие процедурные да просторный холл с обшарпанными креслами. Как объяснил Флетчер, большего ожидать и не стоило – деревенька и впрямь была небольшая и оставленная жителями, а значит, «больница» была не столько больницей (и уж тем более не роддомом), сколько местным фельдшерско-акушерским пунктом. Впечатление изнутри она, как и вся деревня, производила гнетущее – скрипящие половицы, стены, выкрашенные в холодный белёсый цвет, с осыпающейся штукатуркой, битые окна, заклеенные скотчем и картоном… и на всём этом – печать запустения. Такая же, как на покосившихся домиках, мимо которых они вынуждены были пробираться по сугробам по пояс на своих двоих, оставив велосипеды у въезда. Создавалось ощущение, что люди здесь жить попросту не могли. Даже не верилось, что в тридцати километрах отсюда был большой оживлённый город. Альфонс выглянул на улицу через пошедшее трещинами стекло единственного более-менее уцелевшего окна. – Флетчер, неужели вы с Расселом могли родиться здесь? – Что тебя так удивляет? – Флетчер, запоздало вынырнув из грустных мыслей, вопросительно обернулся. – Ну… всё, – Ал поджал губы. За окном ветер кружил снежинки. Красота запустения – вот что это такое. – Ведь ваш отец был крупным учёным. Зачем же ему селиться… – В такой глуши? – хмыкнул Флетчер, отворачиваясь обратно. – Можно подумать, ваш отец очень уж рвался в город. Или Ризембург у нас с некоторых пор столица мира? – Авиценна, не ёрничай, – негромко попросил Ал. – Я просто… тоже пытаюсь понять. Пауза. – Мама очень не любила город, – тихо пояснил Флетчер, наугад вытаскивая первую попавшуюся папку с документами, оглядывая её и кидая на стол. – Ей нравилась природа. В городе она задыхалась. Пауза. – Но Ксенотайм… – Вот именно, Ал. Ксенотайм. Знаешь, сколько раз меня этим Ксенотаймом попрекали? – доктор Трингам с раздражением швырнул на стол ещё одну папку, подняв столб пыли. – А Централом? – ещё папка. Ещё облако. – Ведь мы недолго жили и в Централе, когда отец работал в лаборатории. Мама не выдержала, забрала нас и уехала хотя бы сюда, – сразу две папки. – Я ещё маленький был, не помню этого. Но она рассказывала. В подробностях рассказывала. Про скандалы! – сразу три папки. Флетчер повысил голос. – Отец тоже приехал! Они ссорились, потом мирились! Потом мама пообещала его ждать, и он уехал окончательно! И больше не вернулся! – папки, сваленные грудой, полетели на пол. Флетчер почти кричал. – А знаешь, кто, по мнению матери, был виноват в этом всём?! Я! Конечно же я! Кто ж ещё, кроме маленького ребёнка, который слово боится взрослым сказать и всё время прячется за старшего брата?!.. Эй, ты что, пусти!.. Когда младший Трингам только начал повышать голос, его лучший друг уже понял, к чему идёт дело, поэтому торопливо занялся преодолением завалов тряпок, бутыльков и прочих медицинских приблуд, которые в этой комнате были свалены единым ворохом. Когда Флетчер кричал, Ал был уже рядом – и потому, когда тот собирался с размаху заехать кулаком по стеклянным дверцам стеллажа, сгрёб друга в охапку. – Альфонс! – Не пущу! – сипло ответил тот, с трудом удерживая брыкающегося (!) Флетчера (!!!). Конечно, ему было не впервой, с Эдом он так поступал часто, но вот с миролюбивым лучшим другом… Уже второй раз за два дня. Нервы у младшего Трингама явно были ни к чёрту. – В медучреждении я главный! Пусти! – … во-первых, ты в любом учреждении младше меня по званию, майор Трингам. Во-вторых, не перечь подполковнику. В-третьих, – он стиснул зубы, – я не дам тебе покалечиться. Твои родители этого не стоят. Только последний аргумент возымел действие. Флетчер стал брыкаться менее активно и постепенно совсем притих. – Прости, – шумно выдохнул он, низко опустив голову. – Я… я просто… не знаю, что на меня нашло… – Всё нормально, Флетчер, – Ал осторожно опустил его на пол (до этого держал в приподнятом положении) и, помедлив, разжал руки. – Я… понимаю твои чувства. Флетчер обернулся. Ал кивнул. Доктор Трингам слабо улыбнулся. – Спасибо. – Да брось, – Альфонс неловко пожал плечами и перевёл взгляд на груду папок, раскиданных по столу и по полу. – Давай теперь разбирать, что ты тут… – он вдруг поперхнулся воздухом, круглыми глазами уставившись на ворох документов прямо у своих ног. – … Ал? Что там? – Флетчер застыл на месте, боясь пошевелиться. Ал осторожно, словно не веря своим глазам, наклонился, медленно поднял распухший от времени и влаги журнал, покрытый желтоватыми пятнами и молча протянул его Флетчеру. Тот от неожиданности попятился в ужасе назад, но быстро оказался прижат спиной к стеллажу. Отступать теперь было некуда. На обложке каллиграфическим почерком было выведено: «Акушерский журнал регистрации. 1900 – 1905 годы».***
– Может, просто его весь забрать? – несмело предложил Ал, наблюдая, как Флетчер рывком выдёргивает один из слипшихся блоков листов и, поспешно сложив, прячет его во внутренний карман пальто. – Мне нет дела до других людей, которые рождались в это время, – сухо отрезал младший Трингам. – Меня волнуют только Рассел – и я. Действительно – когда они вдвоём с Алом, сидя прямо на столе, откуда скинули ненужные бумажки, долистали папку до декабря 1900 года, Флетчер жадно впился глазами в страницу с поплывшими чернилами. Костяшки красных от холода пальцев побелели от напряжения. Ал мог поклясться, что заметил дёрнувшийся уголок губ друга. Никаких сомнений – Флетчер улыбнулся, читая запись от 6 декабря: «01:35. Мальчик. 3400, 51 см». И приписка раздражённого акушера сбоку: «Кричал так, что уши заложило!» Конечно, юный доктор не удержался, чтобы не забрать такую реликвию себе… ничего удивительного в этом не было. Будь у Ала возможность найти такое про Эда, он бы тоже взял. И не для того, чтобы шантажировать, а просто. Сознание того, что эти взрослые и серьёзные язвы когда-то были маленькими и беспомощными, почему-то умиляло. А Флетчер, вдобавок ко всему, ещё и врач, ему по долгу службы положено… Больше Ал не комментировал. Они осторожно разлепляли листы, стараясь их не порвать. Можно было перелистнуть в середину, но кто её угадает, где она в этом спрессованном блоке листов – середина. Наконец, Флетчер вздрогнул. Ал наклонился, сощурившись. Вверху страницы: «Ноябрь, 1903». Ниже на листе: «1 ноября», «13 ноября» и… – Два, – с присвистом выдохнул Флетчер. – Значит, правда… Напротив даты «27 ноября» было две записи. Педантичный акушер их даже пронумеровал. Но дальше молодых людей ждало разочарование. Кое-как можно было разобрать часы – 02:15 и 02:22. После этого чернила расплылись так, что прочесть нельзя было при всём желании, и вместо надписей на листе красовалась одна большая чёрная клякса. – Ну-ка дай. Мне доводилось работать в архивах с подобным. Я попробую, – младший Элрик мягко забрал тетрадь из подрагивавших рук Флетчера, оставил её раскрытой у себя на коленях, хлопнул в ладоши – и прижал пальцы к бумаге. Неестественный сиреневый свет на секунду озарил бледные лица, и оба поспешно наклонились над расчерченным листом. Медленно, очень медленно Флетчер поднял растерянные глаза. Так же медленно на него исподлобья озадаченно взглянул Ал. – Ал, это?.. – Без сомнения. Кто-то намеренно выскоблил записи. Но… – Ал сглотнул. – Зачем?.. Несколько секунд они играли в гляделки. Флетчер кусал губы. Казалось, он стал ещё бледнее, чем был. Альфонс прижал заиндевевшие пальцы к вискам. Да что за чертовщина? – Эй, кто тут?! – громогласный хриплый окрик, раздавшийся в тишине, заставил парней в ужасе подорваться с места. Младший Элрик метнулся к окну и, выбив плечом картон, крикнул: – Уходим! Флетчер машинально выдернул лист из тетради и метнулся к другу – но не успел: кто-то схватил его за шиворот. – Это ещё что за хулиганьё?! – прогремел закутанный в протёртый тулуп великан. – Отпустите!.. – побелевшими от недостатка кислорода губами просипел Флетчер… и в следующую секунду понял, что стоит на ногах, придерживаемый под локти Алом. А сторож – наверняка это был именно сторож – в изумлении смотрел на дымящуюся перчатку на своей руке. Альфонс мотнул головой, чтобы откинуть чёлку, лезшую в глаза, и сдержанно ответил, по-прежнему поддерживая плоховато стоявшего на ногах Флетчера: – Мы не хулиганьё. Нам просто… – он сделал паузу, чтобы подобрать правильные слова. – … нам просто нужно было здесь кое-что проверить.***
– Во как… – задумчиво протянул старик, когда они втроём стояли на полуразвалившихся ступенях «больницы». – Да вы не серчайте – я больше удивился, чем шугать пришёл… нас ведь тут осталось – три калеки. И вдруг – шум в бывшей больнице… – А почему вы сами отсюда не уедете? – спросил Альфонс. Флетчер диалог был вести не в состоянии – слишком много навалилось, и он просто молча рядом, уткнувшись носом в плечо Ала. Тот на автомате успокаивающе поглаживал друга по спине – но дипломатическая привычка его не отпускала. – Дак… – старик досадливо махнул рукой. – Куда уж нам. Хотим с женой помереть в родном домишке. – А почему вообще деревня опустела? – не сдавался Ал. – Она ведь совсем не далеко от Ксенотайма, живи – не хочу! Пожилой мужчина поморщился и вынул сигарету и спички. – Не курите? Тогда я сам… – он задымил, и Альфонс немного повернулся, чтобы заслонить Флетчера. – Недалеко. Да была у нас тут одна полоумная – всю деревню расшугала. Родни не было, сбагрить некуда… Бродила тут, выла между домами, – старик выпустил в небо облако дыма. – А потом, когда почти никого уже не осталось, вдруг исчезла. Говорят, переехала в город, поселилась в особняке у кладбища. Особняке! – он зло хохотнул и потряс седой головой, покрытой шапкой. – Расшугала всех, сволочь эдакая, и смылась! Приличной барыней стала, ну как! Сука! – старик сплюнул в снег. – То от могилы отойти не могла, а то бросила – у чужих поселилась! – Какой ещё могилы? – Флетчер вдруг вскинул голову и напряжённо уставился на собеседника покрасневшими глазами. – Ребёнковой, чьей же ещё! – мужчина бросил сигарету под ноги и с ожесточением принялся её топтать, словно пытаясь выместить на ней всю свою досаду. – Ребёнок у ней помер! Говорят, при родах – то-то она тут выла ходила! – К-когда? – дрожащими губами выдавил из себя Флетчер. – Чегось? – старик подозрительно покосился на него. Ал положил руку на плечо друга и твёрдо повторил, глядя в лицо сторожу: – Когда это случилось? – Когда? – тот задумчиво поднял голову в небо. – Дай бог памяти, тьфу… много воды утекло… лет эдак девятнадцать назад, уж не меньше, – и зачем-то доверительно добавил: – На исходе осени дело было, ночью. Тёмная там история – две девки рожали, и у ней, значит, помер ребёнок, а вторая со своим пропала. И вся семья её пропала – муж, сын старший… – он ещё раз зло плюнул на землю. – Вот тогда у нас все напасти начались! А сейчас городу уж плевать на нас – помрём мы со старухой, так снесут всю деревню, и бывай-копай! Альфонс чувствовал, что Флетчера крупно трясёт. Но всё, что мог сейчас сделать, – только крепче прижать его к себе.***
Рассел швырнул тетрадь в сторону и вскочил на ноги. Игнорируя резью отдавшуюся аж в висках боль в ноге, он кинулся в прихожую и только схватил свой плащ, намереваясь выскочить на улицу, как дверь вдруг распахнулась и внутрь влетел Эдвард. Да так влетел, что столкнулся лбом с Расселом. Старший Трингам был вынужден привалиться спиной к стене и схватиться за лоб. Старший Элрик вцепился в дверной косяк. Но ни один из них даже не ойкнул. Оба смотрели друг другу в глаза чуть ли не в ужасе. – Рассел, – у Эда горели щёки и уши. Губы у него были искусаны в кровь. – Рассел, ваш отец… – … занимался разработкой генетического теста на отцовство, – с присвистом закончил за него бледный, как сама смерть, Рассел. Эдвард застыл. – Откуда?.. – Записи, – тот мотнул головой в сторону гостиной, где с самого раннего утра возился с документами из Пятой лаборатории. – А ты?.. Эд выдохнул, зажмурившись: – … сослуживец твоего отца много чего рассказал.***
– Всё это время красная вода была только прикрытием, – Эдвард нервно мерил комнату шагами. – Только поводом, понимаешь?! Он потому и не хотел возвращаться к ней в Ксенотайме – ему плевать было на неё! Я так и знал, что страх перед экспериментами для такого учёного ничто! Рассел сидел, низко опустив голову и спрятав лицо в ладонях. Наконец, он отнял руки и горящими, как в лихорадке, глазами уставился на Эда: – П-правильно, – криво усмехнулся он. – Теперь всё складывается. Прежде, чем уйти из дома, он попросил маму подстричь нас с Флетчером… заросли, мол, – Рассел сжал кулаки. – Попрощался… странно – он уже тогда казался разбитым и растерянным, я его никогда таким не видел… Впервые – и единственный раз в жизни – он обнял Флетчера! – Рассел запрокинул голову и истерически хохотнул: – А здесь – здесь он изобретал генетический тест! Хотел, видать, посмотреть, кто ему из нас родной! – Рассел! – Эд кинулся к другу и, крепко сжав локти, присел на корточки, встревоженно пытаясь заглянуть в лицо. – Эд, какого чёрта, а? – Рассел наклонил голову и бездумно улыбнулся. Взгляд у него был отрешённый, отсутствующий. – Записи оборвались тем днём, когда он собирался поставить главный эксперимент… Что он такого узнал, что не смог вернуться домой? Что бросил семью? Что сломался? У Эда дрожали руки, и он никак не мог понять, трясёт его или Рассела. Скорее всего, Рассела… – Я… я не знаю, – Эд облизал пересохшие от волнения губы. – Этот псих сказал, что Нэш в тот день заперся в лаборатории и не выходил… долго… а когда выломали дверь, – пауза, – его там уже не было – он сбежал, и все данные об эксперименте, все пробирки и прочее… они пропали вместе с ним! Старший Трингам с тихим стоном откинулся на спинку дивана. – … но… Рой поехал в лабораторию, – глаза у Эда тоже горели странным, нервным блеском. – Он сказал, что ему нужно кое-что проверить и что он заедет сюда через пару часов, – пауза, с мольбой, – Рассел, я не знаю, что произошло… Но, кажется, мы близко. Не время опускать руки. Давай поищем ещё? Рассел сглотнул, искоса бросив взгляд на нераспечатанные коробки с материалами. Затем решительно взглянул на Эда: – Давай. Скорее.