Царит над миром тьма –
И рвётся душа
В эту тьму!
__________________
Моя чудная тюрьма –
Я восстаю!
– Флетчер, может, не надо?.. – Ал, я должен узнать немедленно! Я больше не могу, понимаешь, не могу! Альфонс мрачно смотрел на своего лучшего друга сверху вниз. Законы здравого смысла требовали немедленно отвести Флетчера в гостиницу, накормить и уложить спать. Если с утра вид у младшего Трингама был просто слегка болезненный, то теперь стал откровенно нездоровый – щёки полыхали, глаза лихорадочно блестели, его всего едва заметно трясло. С другой стороны, как ещё должен выглядеть человек, который последние несколько дней жил в расколотом надвое мире? – Ал, умоляю! – Флетчер, чуть не плача, молитвенно сложил ладони. – Пожалуйста, давай решим это здесь и сейчас! Потом я сделаю что угодно – хоть сутки буду в постели отлёживаться, честное слово Авиценны! Ал прикрыл глаза, едва заметно улыбнулся, поднял руку и нажал звонок. Дребезжащий звук эхом прокатился по огромному, роскошному каменному особняку, который стоял рядом с кладбищем. Ал даже засомневался, может ли это огромное роскошное здание принадлежать деревенской полоумной, но Флетчер его клятвенно заверил, что ошибиться здесь было невозможно. Это была единственная постройка, прилепившаяся к забору городского кладбища, на котором они вчера утром проведывали Элизу. Ответом на дребезг звонка стало шарканье чьих-то ног и глухое ворчание: – Иду, иду… Альфонс отступил назад. Теперь он не сводил глаз с Флетчера, который выглядел как человек, готовый в любой момент грохнуться в обморок. Дверь открылась. На пороге стояла женщина лет пятидесяти. А может, и сорока – по ней сложно было сказать точно. Лицо её было изрезано преждевременными морщинами, тёмные глаза запали, волосы были всклокочены. Одета она была в длинное бархатное платье в пол – слишком роскошное даже для города. Ал успел лишь подумать, что так могла бы выглядеть сошедшая с ума графиня из романов, но женщина вдруг отступила и тихо пригласила: – Войдите, – и, указав пальцем на небо, шёпотом добавила: – Будет гроза. Мальчики скорее по инерции, нежели сознательно, подняли головы. На город и впрямь наползала тёмная туча – слишком тёмная, чтобы нести в себе снег. Значит, в самом деле будет дождь… с одной стороны, это было плохо – после очередного обледенения ходить станет совершенно невозможно. И сейчас-то был риск переломать ноги, а после дождя… с другой стороны, это было хорошо – значит, скоро наступит весна, и всё закончится. Флетчер без дальнейших раздумий нырнул внутрь. Ал, мысленно выругавшись на «братские гены поиска приключений на одно место», – за ним.***
– Наверное, вам рассказали, что я местная сумасшедшая, – женщина тяжело опустилась в богато расшитое кресло и жестом пригласила молодых людей сесть на диванчике напротив, через точёный и золочёный стол. – Но вы всё же пришли… – она задумчиво нахмурилась. – Так… что же вы хотите узнать? Ал молча сел на краешек дивана. Теперь была его очередь молчать и наблюдать. Здешняя атмосфера ему не нравилась, как и подозрительное гостеприимство женщины, которая вела себя вполне нормально. В воздухе витал тяжёлый приторный запах благовоний. Шторы были плотно задёрнуты, и в гостиной царил полумрак, освещаемый лишь огнём, потрескивавшим в камине у стены. Было душно. Хотелось на свежий воздух. Но надо было терпеть – ради Флетчера. Флетчер же, усевшийся рядом с Алом, помялся пару секунд, затем решительно вытащил из кармана пальто (они прошли внутрь, не раздеваясь, только сняв шляпы) сложенный вчетверо лист, развернул и протянул женщине. – Вы… вы знаете, кто это сделал? – еле слышно с надеждой спросил он. Женщина взяла бумажку и склонилась над ней. На какое-то время стало тихо – только трещал огонь в камине. Затем она подняла голову и странно улыбнулась – глаза у неё были не грустные, а пустые. – Да. Альфонс нервно сжал кулаки. Теперь он видел это безумие. Женщина балансировала на тонкой грани. Флетчер наклонился вперёд и изменившим ему голосом хрипло попросил: – Расскажите, что тогда произошло. Она сощурилась: – А ты что – доктор? Пауза. – Доктор, – Флетчер кивнул. – Главный врач. И если вы мне расскажете… вам станет легче. Вы ведь никому не рассказывали раньше – правда? За окном начал накрапывать дождь. – Правда, – шёпотом согласилась женщина. Ал не вмешивался. Даже отодвинулся, чтобы видеть обоих. От внимательного взгляда молодого дипломата не утаились дрожавшие руки его друга. Но в остальном – Флетчер потрясающе держал себя в руках. Было похоже на его медицинскую отрешённость, которая овладевала главврачом страны во время операций. Он не чувствовал – он слушал. Странно – но женщина, похоже, делала примерно то же самое. Только не слушала, а говорила.***
– У меня не было родни, но я всегда была богатой. И всё же, когда мой жених узнал о беременности, он сбежал, и я решила уехать, – негромко начала она, глядя в одну точку поверх голов Ала и Флетчера. – Так и оказалась в деревне. Я хотела ребёнка. Я мечтала о том, как буду возиться с ним, нянчиться… Мне никто больше не был нужен. Всё шло хорошо. И вот… я… – 26 ноября 1903 года… – шёпотом подсказал Флетчер. – 26 ноября 1903 года, – эхом повторила женщина, – оказалась в нашей больнице. Флетчер напрягся. Ал тревожно сглотнул. – … я была рада. Очень рада, – голос звучал заворожённо, словно она погружалась в эти воспоминания. – Я была горда тем, что это мой ребёнок, что я его выносила, что я его рожу… я была на 42 неделе. А потом… к вечеру… в палату положили её. Дождь за окном усилился. – … да как в палату – мы с ней лежали в одном большом кабинете и ждали каждая своего, – бормотала женщина. – Она была моего возраста, и я удивлялась, что не видела её раньше. Впрочем, я гуляла лишь по саду своего дома… и других людей почти не знала, кроме хозяйки магазина да нашего фельдшера… она была… – Не надо. Продолжайте, – нервно попросил Флетчер. Женщина кивнула. – … помнится, я смотрела на неё и гордилась. У неё начались схватки на 37 неделе, и ребёнок должен был родиться недоношенным, – она говорила всё быстрее. – Мне казалось, что мои 42 недели делают меня выше, я почти презирала такую никчёмную мать… я жестоко поплатилась за своё высокомерие. За окном вдалеке грянул гром, но сидевшие в комнате даже не шевельнулись. – Мы обе родили ночью, 27 ноября, – женщина понизила голос до шёпота и говорила таким торопливым речитативом, что понимать было почти невозможно. Но для ловивших и угадывавших каждое слово прерывать её не было необходимости. – Сначала я, потом она. Мой ребёнок кричал громко и задорно. Её – тихо и слабо. Я родила быстро и легко – она рожала долго и мучительно, зажимала себе рот рукой, чтобы не пугать моего ребёнка и не будить заснувшую, как ей казалось, меня. Я гордилась так, что и представить себе невозможно. Мой был доношенный, сильный, её – хрупкий, недоношенный. Мысленно я смеялась над ней и торжествовала. У нас забрали детей, унесли в соседнюю комнату, чтобы мы могли выспаться. А в три часа ночи фельдшер разбудил меня и сказал… – она вдруг сделала паузу и изумлённо заморгала. – … сказал, что мой ребёнок умер. Ливень хлестал в окна, как сумасшедший. – … я не помню, что я делала, – тихо и растерянно, как будто глядя на эти события со стороны, продолжала женщина. – Мне потом сказали, что я кричала, плакала, угрожала… Фельдшер говорил, что я грозилась выкрасть второго новорождённого и растить его сама, сама… – она замолчала. Невдалеке раздался раскат грома. – … а наутро, когда я проснулась, фельдшер сказал, что они пропали – и женщина, и ребёнок. Пропали, словно их и не было. А записи в журнале, – она опустила глаза на лист, который держала в своих руках, – оказались выскоблены. Она и её семья пропали бесследно. Никто не знал их фамилии и куда они делись. Я пыталась наводить справки, но оказалось, что они тоже жили затворниками, – муж той женщины был какой-то большой учёный. Говорили ещё, что у них на тот момент был трёхлетний старший сын… – губы женщины дрогнули, и она скривилась. – Я проклинала её и себя. Я желала всех бед ей, её мужу, её детям. Я рыдала на могиле моего ребёнка, которого похоронила во дворе своего дома. Я кидалась на людей, я ненавидела мир, я пыталась убить себя, но всегда останавливалась в страхе за секунду до – жалела себя… – она зажмурилась, и по её морщинистым щекам покатились слёзы. – А потом… мне приснился мой ребёнок. Младенец… грозил мне пальцем. И тогда, спустя почти десять лет, я поняла, что я натворила… – она открыла глаза и влажными глубокими глазами взглянула на словно окаменевшего Флетчера. – Она была просто мать… Мать, которая хотела любить и растить своего ребёнка. А я кричала, что отниму его и заберу себе… что прокляну её семью… что же она тогда испытала после тяжёлых родов, когда ей и её ребёнку нужен был покой?.. Женщина откинулась на спинку кресла. Ал чувствовал, что у него бешено колотится сердце. Флетчер, на которого он то и дело поглядывал, больше походил на мертвеца, нежели на человека. – … тогда я и уехала. Бросила всё, – тихо и грустно закончила хозяйка дома. Взгляд у неё вновь был осмысленный – здешний. – Поселилась возле кладбища. Меня сюда тянуло. И однажды я вновь увидела её… из окна. В груде тел, которые сбрасывали в братскую могилу во время эпидемии, – пауза. Жёстко: – Я задёрнула шторы и больше никогда их не открывала. Я боялась увидеть на могиле свою совесть – её… её детей. Раскат грома раздался совсем рядом с домом. Женщина невольно вздрогнула, впервые за последние полчаса решившись вглядеться в лица своих гостей. Того, что повыше, она быстро оставила. А вот второй, маленький… – Скажите, – почти одними губами выдохнул Флетчер, – скажите – вы никогда не думали, что той ночью… умереть мог не ваш ребёнок… а ребёнок той женщины?.. Хозяйка грустно улыбнулась: – Я мечтала об этом. Но… это было исключено. – Почему?.. – Флетчер привстал. – Потому что неё родился мальчик. А у меня, – пауза, совсем тихо, – девочка. Только вот она об этом не знала – когда мне сказали пол моего ребёнка и унесли его пеленать, она ушла в уборную… Глаза у женщины внезапно расширились. Она вскочила и в ужасе указала дрожащим пальцем на Флетчера. – Ты… это ведь ты?.. Ты – ты и есть её сын – правда?!***
– Флетчер! Флетчер, постой! Не беги, прошу, остановись! – Ал срывал голос, пытаясь докричаться до друга через шум стихавшего дождя. Флетчер не оборачивался и не отвечал. В тот миг, когда женщина узнала его, он вскочил и со всех ног бросился к двери. Ал, пробормотав рухнувшей в кресло и обмякшей хозяйке слова извинения, кинулся за ним – но было поздно. Младший Трингам буквально летел вперёд, не разбирая дороги. Да ему и не нужно было её разбирать – знал, как свои пять пальцев. Легко перемахнув через кладбищенскую ограду, он нёсся, почти не касаясь скользкой от льда и дождя земли. Ал мог кричать сколько угодно – Флетчер ничего не видел и не слышал. Он задыхался от слёз, мешавшихся с дождём, и кома, стоявшего в горле. Ал, чертыхаясь и молясь всем известным ему высшим сущностям разом, пытался нагнать друга, но тщетно. Ноги проскальзывали по вздыбленному комьями катку, голые ветви деревьев лезли в глаза, фонари едва-едва выхватывали из густой темноты крохотные кусочки дороги. Периодически Альфонс ещё и спотыкался о надгробия и, бормоча извинения неизвестному мертвецу, едва ли не на четвереньках кидался дальше – наугад. Его захлёстывала настоящая паника. – ФЛЕТЧЕР, ПОЖАЛУЙСТА!!! Я НЕ МОГУ ТЕБЯ ПОТЕРЯТЬ! – споткнувшись об очередного мертвеца и растянувшись на льду во весь рост, Ал на секунду позволил себе судорожный всхлип: – … что я скажу Расселу?.. И, размазывая рукавом по лицу воду, снег и грязь, вновь кинулся вперёд.***
Флетчер стоял перед большой братской могилой в дальнем углу кладбища, под чёрной ивой. Какой-то шутник повесил на ветку красный новогодний фонарик из непромокаемой бумаги, и он всё ещё неярко горел, создавая ощущение ирреальности происходящего. Дождь до сих пор шёл, но слабо. За его косыми решётками в тусклом свете можно было разглядеть выбитые на камне надписи. Т, т… Вот она – «Э. Трингам». – Мама, – прошептал Флетчер сорванным голосом, – мама – за что же ты меня так не любила?.. Бледные руки матери, воспалённые глаза. И её слова, обращённые к потерянному маленькому, но всё-таки старшему брату, Расселу: «Береги Флетчера. Мы с папой очень перед ним виноваты». Отец не вернулся… почему не вернулся? Может быть, потому что узнал правду? – Мама… Я же не виноват... А мама – мама под конец жизни догадалась? – Мама… я же… – ноги у Флетчера подкосились, и он обессиленно рухнул на колени перед надгробием, спрятав лицо в ладонях. – Мама, я же правда был твой сын! В следующее мгновение его кто-то резко дёрнул за плечо. Флетчер кувыркнулся через спину – а в то место, где только что стоял он сам, со свистом опустилось – и раскололось о надгробие – увесистое бревно. – Говорил я тебе, целься лучше! – выругался до странности знакомый сердитый мужской голос. – Но его как будто выдернул кто-то… – плаксиво ответил другой – тоже знакомый. – Идиот, могли срубить лёгкие деньги… ЧТО ЗА-А-!!! – ПОШЛИ К ЧЁРТУ!!! – заорал Альфонс в тот самый миг, когда земля под ногами двух мужчин – высокого и низкого – заходила ходуном, и уже они кубарем полетели на землю, тут же придавившую их целым пластом тяжёлого слежавшегося снега и льда. – ФЛЕТЧЕР – ТЫ ЖИВ?! КАК ТЫ УВЕРНУЛСЯ?! ФЛЕТЧЕР, ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?! Флетчер сидел на земле, привалившись спиной к стволу ивы и, зажав рот рукой, молча плакал. Ал, так и не добившись от него ответа, сам подполз ближе прямо на четвереньках, стиснул друга в объятиях до хруста костей и, сам давясь рыданиями, прошептал: – Всё будет хорошо.***
– РАССЕЛ! – А, что?! – старший Трингам резко сел на диване и в панике заозирался. – Где, почему?! – он осёкся, увидев перепуганные глаза Эда и Винри, уставившихся на него. – … что произошло?.. – Ты-ы… ты кричал во сне… – Винри трясущимися руками убрала волосы, прилипшие ко лбу Рассела. По всей видимости, он заснул у неё на коленях, поскольку сейчас она сидела рядом на диване. – Звал Флетчера, – подтвердил Эд. – А потом так раз – вытянул вперёд руку, словно пытался схватить за шкирку… – Эдвард продемонстрировал. – … и потом рванул на себя! Рассел сел ровно и трясущимися руками сдавил виски. – Эд, – не своим, дрожащим голосом попросил он, – пожалуйста – срочно узнай у Ала, что с Флетчером… Эдвард часто заморгал, но послушно зажмурился, уповая на элриковскую телепатию. Винри между тем осторожно придвинулась к Расселу и положила ладонь на его колено. Тот дёрнулся. «Ал, быстро, – что с Флетчером?» «Откуда ты знаешь?» «Я ничего не знаю! Что с вами?!» «… Флетчера чуть не убили. Он стоял на могиле матери, и тут два каких-то бугая… я не успевал до него добежать, но его как будто что-то выдернуло из-под удара, Эд!» Эдвард в неподдельном ужасе вытаращился на Рассела. Тот молча открыл рот. – … ты… ты… – пробормотал старший Элрик. – Что – Эд? – Рассел был белее своей рубашки. – … Флетчера чуть не убили, Ал не успевал добежать до него, но в последний момент что-то выдернуло из-под удара, – почти машинально в прострации повторил Эд. – Ал сказал, что там были два каких-то бугая и… и что у Флетчера сейчас истерика, и он говорит, что знает их… – Эдвард, замолчи! – крикнула Рокбелл, до боли стиснув ладонь Рассела. Эд осёкся, выйдя из транса. Глаза у Рассела были стеклянные. – Господи… – пробормотал неверующий старший Трингам, и по его щекам тоже пролегли две мокрые дорожки.***
Девятью годами раньше
– РА-А-АССЕЛ!.. М-ф... – Заткнись, малявка, – прорычал бугай, зажавший Флетчеру рот. – Не хочешь по-хорошему – устроим по-плохому... – Правильно, – хмыкнул второй, длинный и тонкий (и почему в паре бандитов один всегда большой и сильный, а второй – вот такой... командующий и хлипкий?..), копаясь в багажнике машины. – А ты ему ещё нос зажми – он брыкаться перестанет... а сознание потеряет – с ним проще будет! – Как скажешь! – с готовностью отозвался первый – после чего лицо Флетчера почти полностью накрыла огромная тяжёлая и горячая ладонь. «Братик... – перед глазами уже плясали цветные огни. Дышать было нечем – лёгкие заполнил тошнотворный запах вчерашнего варёного лука, от которого начинало тошнить. Флетчер с рождения был очень чувствителен к запахам, и сейчас это сыграло с ним злую шутку. Длинный, наконец, нашёл, что искал, и повернулся с нехорошей улыбкой. Прежде, чем начало темнеть в глазах, Флетчер заметил в его руках верёвку и что-то вроде мешка. Это конец?.. но ведь Рассел не может его не вытащить... это ведь Рассел... – Братик...» От недостатка кислорода младший Трингам уже действительно почти потерял сознание, поэтому толком не понял, что именно произошло дальше. Какие-то звуки ударов, крик, тяжёлая рука вдруг пропала, лёгкие до боли прорезал обжигающий глоток кислорода, от которого зарябило в глазах и он чуть вновь не упал, после чего Флетчер очнулся, осознав, что судорожно вцепился в рубашку на плечах Рассела, а тот, похоже, со всех ног куда-то бежит, крепко держа его – Флетчера – на руках. Что это был именно Рассел, сомневаться не приходилось – брат не пользовался никаким парфюмом (откуда бы деньги?), но Флетчер с его потрясающим обонянием отлично знал, что от старшего всегда пахнет старыми книгами, конфетами, которые он периодически приносил младшему чуть не из-под полы, и ещё почему-то не лабораторией, нет, а свежим лимоном, который только что нарезали для чая... Флетчер очень любил этот запах, он действовал на него успокаивающе. Так и сейчас – младший Трингам почти расслабился, закрыл глаза и прижался лбом к плечу Рассела. Он же знал, что брат найдёт его. Конечно, всё ещё было очень страшно. Но раз Рассел рядом, то всё точно обойдётся. А у Рассела сердце было готово проломить рёбра, причём он не был уверен, от чего – то ли от быстрого бега, то ли от пережитого ужаса. Когда он вышел на улицу и понял, что Флетчера нет на месте, то сначала рассердился. Он же обещал дождаться! Опять убежал за какой-нибудь бабочкой... злость почти моментально сменила тревога. Нет, это не похоже на Флетчера. После того случая зимой пару лет назад он ходил за Расселом буквально хвостиком и не смел его ослушаться. Даже сейчас его пришлось уговаривать подождать на улице, потому что в магазине душно, да и Расселу там пять минут делов... в общем, очень странно. Но вот когда из-за угла, за которым был один из многочисленных тёмных и безлюдных переулков Ксенотайма, донёсся слабый крик Флетчера: «Рассел!..» (как он, старший, вообще расслышал за шумом города и щебетом птиц?..), Рассела охватила настоящая паника. Он выронил книги и молнией метнулся туда. То, что он увидел, завернув за угол, потом ещё очень долго снилось ему в кошмарах. Маленького Флетчера крепко держал под рёбрами, одновременно прижав руки младшего к телу, огромный детина, напоминающий габаритами какой-нибудь шкаф... мало того – второй рукой он зажимал Флетчеру рот, не давая кричать, а может, и дышать. Глаз младшего не было видно, но Расселу несложно было догадаться, что в них сейчас смешались ужас и надежда – это если брат ещё не лишился чувств. Перед ними на корточках сидел второй... взрослый. Худой, кажется, высокий, с какой-то нехорошей ухмылочкой. В руках у него видна была верёвка, рядом на земле лежит мешок. Нет, верёвка не просто в руках – он уже опутывал ей ноги слабо брыкающегося Флетчера. А за ними стоял один из редких пока ещё в Ксенотайме автомобиль. С открытой задней дверью... Не нужно было быть гением, чтобы сложить два и два. Рассел тоже не помнил, что именно он сделал. Кажется, буквально подлетел к людям, которые хотели похитить его младшего брата, кажется, коленом врезал худому в лицо и даже разбил ему нос – во всяком случае, тот взвыл и, схватившись за голову, упал на землю, – кажется, кулаком заехал по подбородку растерявшегося бугая, причём хорошо так врезал, спасибо за лето вымахал будь здоров и уже не скажешь, что ему тринадцать, – бугай разжал руки и тоже схватился за лицо... Кажется, он подхватил почти бесчувственного Флетчера – глаза у него были закрыты, кожа – бледно-сероватого оттенка, он чуть не падал, не держась на ногах, – на руки и бросился с ним подальше от этого чёртова переулка, подальше, вперёд, к особняку господина Магвара, где тот любезно позволил им жить, приняв за братьев Элриков... кажется, вслед ему неслись крики и ругань, хотя, может, это всё воображение, которое внушало ему ощущение погони. Очнулся Рассел в тот момент, когда Флетчер вцепился в его рубашку и, похоже, прижался щекой к плечу. Значит, очнулся... Рассел, прикусив губу, ещё крепче прижал к себе брата и кинулся прямиком через невысокий ельник, окружающий особняк. Погони-то вроде и нет, но так хочется оказаться в безопасности... нет, не самому оказаться, а чтобы не приходилось больше переживать за безопасность Флетчера. Старший Трингам не мог бы сказать, кого сейчас трясёт больше, его или брата. Не сказать, кстати, чтобы Флетчер был совсем лёгкий, ему ведь самому уже десять лет, и, хотя Рассел и вырос резко, а Флетчер пока оставался маленьким и хрупким, всё же... но всё же на адреналине Расселу казалось, что младший вообще ничего не весит. Только оказавшись внутри, в том, что можно было окрестить гостиной, Рассел бережно усадил Флетчера на диван, сам опустился перед ним на пол на колени и, судорожно, сбивчиво дыша, опустил голову. После довольно продолжительной тишины, Флетчер прошептал: – Братик... прости. Я... я правда с ними не заговаривал... и не шёл никуда... я говорил, что тебя жду... они слушать не стали, потащили меня за руки и громко говорили... а мне было страшно и больно, я даже закричать не мог сначала... – голос у Флетчера дрожал. – И-извини, пожалуйста, я правда пытался... прости! – он всхлипнул. Рассел поднял глаза, всё ещё стараясь отдышаться. Тащили?.. выходит, он не ошибся и Флетчер действительно не был виноват. Одно дело не заговаривать с незнакомцами и не вестись на их просьбы. Другое – когда на безлюдной окраинной улице эти самые незнакомцы решают применить силу. Что мог младший, совсем ещё ребёнок, противопоставить тем двоим взрослым? Флетчер сидел с опущенной головой, время от времени тихо всхлипывая. Его маленькие кулаки были болезненно, до побеления костяшек, сжаты. На колени периодически капали предательские слёзы, оставлявшие мокрый след на тонких брюках. Расселу остро хотелось обнять младшего брата, но с тяжёлым вздохом поборол это желание. Ну кто же знал, что он будет жалеть об этом спустя почти десять лет?.. – Я верю, Флетчер. Ты не виноват, – Рассел грустно улыбнулся. Кто бы знал, чего ему это стоило. И, тише: – Очень испугался? Сильно тащили, да?.. Флетчер недоверчиво поднял голову. У Рассела десять раз всё внутри перевернулось от отчаянного взгляда этих синих глаз, в которых стояли слёзы. Младший Трингам подавился всхлипом, торопливо стёр с щёк мокрые дорожки и протянул Расселу руки ладонями вверх. – Сильно... Старшему чуть плохо не стало. Как же надо сдавить руку ребёнка, чтобы до сих пор оставались вмятины на коже... и даже несколько синяков на запястьях?.. жаль, что он сам ещё ребёнок, не по комплекции, так по силам. Жаль, что нельзя вернуться, найти этих подонков и переломать им рёбра... Флетчер, видимо, испугался страшного взгляда брата и, торопливо обхватив себя руками, снова низко опустил голову и опасно зашмыгал носом. – Прости, прости... ты... ты из-за меня ещё и книжки оставил... Только в этот момент Рассел вспомнил, что действительно выронил книжки на пороге библиотеки да так и забыл про них. Он даже истерично хмыкнул. Ну Флетчер... – Балбес, – без малейшего осуждения в голосе, необычайно спокойно возразил Рассел, качая головой. – Твоя жизнь стоит намного дороже, чем все книжки. Книжки можно купить. А что бы было, если бы я потерял тебя? Сам подумай – с младшими братьями сейчас дефицит... Эффект это произвело неожиданный – Флетчер сжался в комок и затрясся от неконтролируемых рыданий. – Прости, прости, это... я просто... извини, я сейчас... – Флетчер давился слезами, но успокоиться у него никак не получалось. Рассел даже растерялся и испугался. Что делать в такой ситуации, он не имел понятия. Желание обнять младшего стало ещё более настойчивым, но он испуганно от него отмахнулся. А что бы сделали родители? Прикрикнули бы и сказали Флетчеру успокоиться... нет, тоже дурь какая-то. Расселу вообще всегда претили эти крики, потому что он никогда не видел вины Флетчера в том, за что на него кричат. Разве можно кричать за то, что человеку страшно или больно?.. но маму и отца он боготворил, поэтому не понимал, сам никогда так не поступал по отношению к брату, но и не встревал. Да и можно ли вот сейчас кричать на этого перепуганного ребёнка, с которым неизвестно что хотели сделать и который неизвестно что пережил, пока дожидался нерасторопного старшего брата?.. но и проигнорировать эту истерику... Рассел поднял руку и твёрдо опустил ладонь на макушку Флетчера. Тот замер, хотя всё ещё судорожно всхлипывал. – Ну что ты, братишка? Совсем расклеился, – не имея возможности обнять младшего, Рассел вложил весь пережитый ужас, всё волнение, всю заботу и переживание в этот сдержанный жест и в свои слова – и голос его звучал необычайно мягко и ласково. Флетчер, похоже, это почувствовал, поэтому так и застыл, стараясь даже не вздрагивать. – Всё хорошо. Не реви. Я же сказал, что всегда буду рядом, значит, правда буду. И про книжки не думай – я позже схожу и разберусь с ними. Можем вместе сходить, если захочешь, в библиотеку тоже зайдёшь. А нет, так дома подождёшь... – Я с тобой пойду! – судорожно выдохнул Флетчер, выглядывая исподлобья мокрыми покрасневшими глазами. – Хорошо, как скажешь, – Рассел ободряюще улыбнулся ему и потрепал Флетчера по волосам. – Вот, так лучше. Принести тебе воды? Тот молча кивнул. Рассел поднялся на ноги. – Никуда я от тебя не денусь и никто тебя больше и пальцем не тронет. Всех раскидаю. Так и запомни, – довольно грозно подытожил он, прежде чем направиться на кухню. Он не видел, какими глазами смотрел Флетчер ему вслед и как он улыбался, но ему с лихвой хватило тихого, еле слышного: «Спасибо, братик».