(Не Вполне) Смертельная Битва. Том Первый

Только Джимми Фриз ступил за порог трактира «Дудка и трубник» и почувствовал остывший к вечеру ветер, приятно обдувающий лицо, как позади зазвенела посуда. Он машинально «сдал назад» и ткнулся во что-то мягкое. Это что-то ойкнуло и тоже попятилось, вызвав цепную реакцию, подобно костяшкам домино. Впрочем, чужое недовольство не очень-то интересовало Джимми — сразу же за звоном посуды последовал злобный мужицкий рык. Очень хотелось пустить ситуацию на самотек, но Фриз все же сделал над собой усилие и вернулся. Картина прояснилась сразу — в суматохе Крейн-младший разбил графин, пиво из которого теперь весело впитывалось в доски. Видимо, этот графин был очень дорог сердцу Барни Боба. — Криворукий щенок, — бухтел Боб, нависая над сидящим на корточках мальчиком, — ты не годен даже за скотиной навоз подбирать. И стоишь меньше что скотины, что, тьфу, навоза. Одни пидорские картинки малюешь день-деньской, а вот поработать руками — не-е-е-т уж, куда там! — Твоих портретов там нет, отец, так что они не пидорские, — процедил Крис сквозь зубы. К несчастью, как раз в этот момент посетители перестали гомонить, и шум их разговоров не укрыл смысл фразы от адресата. Глаза Барни Боба превратились в узкие щелочки, кадык мелко-мелко задрожал. — Что ты там вякнул, пиздюк? А ну, повтори! Крис Крейн побледнел как хорошо отбеленная писчая бумага. — Н-не буду. — Ах не будешь, значит, — масляно улыбнулся Барни Боб, — тогда я тебе скажу, что ты будешь делать. Резким движением он выдрал из рук Криса веник, которым тот заметал осколки. Один момент — и совок перекочевал в том же направлении. Крис скуксился. Барни Боб же торжествовал. Это ощущение, ощущение власти над ближним, нравилось ему пуще всех других и вызывало почти физическое удовольствие. С пакостной ухмылкой он высыпал осколки графина из совка на пол, в пузырящуюся пивную лужу. — Давай, сынок, убери за собой. Может, в процессе у тебя пропадет гадкая привычка дерзить. Крис потянулся за веником, но отец издевательски выдернул его из-под носа. — Руками, Кристофер. Если мать плевать хотела на твое воспитание, придется мне, сынок, уж не взыщи. Не видя другого выхода, Крис бухнулся на колени и принялся осторожно вылавливать осколки из пивной лужи. Он всеми силами старался не порезаться, но, конечно же, потерпел неудачу — и жирная алая полоса перечеркнула средний с безымянным пальцы на правой руке. Крис втянул воздух сквозь зубы и подул на изрезанные подушечки. Он старался не смотреть на отца, но знал, что тот наслаждается зрелищем, как и большинство завсегдатаев — людей слишком тупых, трусливых или согласных с Барни Бобом, чтоб заступиться за него. «Главное — не заплакать» — условился младший Крейн сам с собой, но провалил и эту «миссию», когда мысок отцовского ботинка пихнул его под ребра. Пришлось приложить немало усилий, чтоб не завалиться на останки разбитого графина. Крис скрючился на полу и жалобно застонал. — Хватит этой клоунады, Боб, — жестким голосом сказал Чап Бодески. — Барни Боб! Или у вас проблемы с памятью, шериф? — огрызнулся тот. — Я буду звать тебя хоть «хуем в лоб», если мне того захочется, — парировал Чап, — а теперь, если не желаешь провести следующие две недели в обезьяннике, отъебись от пацана и иди разливай бухло. Впалые щеки Крейна-старшего налились вишневым соком, и на мгновение показалось, что сейчас он ударит Чапа. Товарищи Бодески, видимо, сочли так же, потому что заняли позиции слева и справа от него. Всем своим видом они демонстрировали, что были б не прочь повыдергать Барни Бобу его жидкие усишки. Тем временем Сайори помогла Крису подняться на ноги и усадила его на один из немногих свободных табуретов. — Не мешай мне воспитывать моего сына, шериф, — заявил Барни Боб, — а то можешь не дожить до рождения собственного. Чап Бодески хохотнул. — Ебать, вот только трактирщик-то мне сегодня не угрожал! А Трикси в курсе, что ты яички отращиваешь? — А твой босс сильно обрадуется, если я позвоню ему и сообщу, что вы с дружками сняли несовершеннолетних блядей в костюмах школьниц? — ответил Барни Боб вопросом на вопрос. Чап открыл было рот, чтобы возразить, но осекся. Со стороны появление в тихом болоте провинциального городка новых людей, да еще и столь нехарактерно выглядящих, и правда казалось чем-то из ряда вон. Поэтому немудрено, что не отягощенные интеллектом выпивохи могут прийти к самому простому из всех возможных объяснений. Бодески оглядел галерею пропитых лиц со свороченными носами, щербатыми пастями и сальными волосами. Таким точно не стоит открывать информацию об иных мирах, богах и прочих эзотерических штуках. Тем более Чап до сих пор не был стопроцентно уверен в том, что весь сегодняшний день – не продукт нежданно нагрянувшего алкогольного делирия. Пока он собирался с мыслями, в поле зрения появилась розовая грива. — Кого ты блядями обозвал, хуеглотина усатая? — рявкнула Нацуки. Она уступала Барни Бобу в росте почти фут, поэтому их перепалка выглядела до крайности комично. Но участнице литературного клуба сейчас было не до шуток. Как, впрочем, и трактирщику. — Пшла прочь, пока поджопников не выдал, — рассвирепел Крейн-старший, — и вы тоже проваливайте на хуй. Полисмены! Драть вас надо лопатой каждое утро, ублюдки! Я не на помойке себя нашел и оскорблений ничьих не снесу, тем более от какой-то ссыкухи малолетней. Нацуки прищурилась. — Это я тебе щас снесу чего-нибудь, обещаю! Вена на лбу Барни Боба зажила собственной жизнью. Он надулся, глубоко вдохнул, словно собирался нырнуть, и заголосил: — ВООО-О-О-О-Н ОТСЮЮЮ-Ю-Ю-Ю-ДА! От его крика зазвенели стаканы и фужеры. Некоторые из более трусливых алкашей заторопились к дверям, теряя свои калоши и забывая куртки. Сайори и Крис синхронно вжали головы в плечи. После воцарилась необычайная тишина, нарушаемая лишь шкворчанием масла где-то на кухне. Заткнулся даже музыкальный автомат. — А плеваться-то зачем? — произнес Чап брезгливо, — теперь год не отмоюсь от твоей харкотины, Боб. Тот уставился на Чапа ненавидящим взором. — Я Барни Боб, Барни, черти тебя дери, троглодит ебаный! — Еще слово — и Барни поедет в мусарню, — пообещал Бодески. Руки Крейна-старшего сжались в кулаки. Очень некстати захотелось выпить, да по-хорошему. Полбутылки бурбона или даже целую за раз. Выпить, а тару расколотить о чью-нибудь голову. А потом получившуюся «розочку» вогнать под самую бляшку шерифскую… — Не смей больше появляться в моем трактире, — прошипел он, — даю тебе минуту. — Да ладно тебе, не кипятись, — прорезался чей-то поддатый голос, — зачем кого-то прогонять? Мы тут всем рады. Тем более, некоторым хочется и остаться. Чап повернул голову и увидел, что здоровый детина в расстегнутом до пупа жилете обхватил Юри за талию и усадил к себе на колени. Она попыталась вырваться, но бугай усилил хватку и рассмеялся, обнажая в улыбке полусгнившие пеньки зубов. — Не торопись-ка, милая. Уважь рабочего человека. У меня был трудный день. Бодески поймал ее умоляющий взгляд и уже было двинулся к столику, но его опередил Джимми. С обманчивой для его рыхлой конституции проворностью Фриз оказался напротив мужика. — Бенни, мы же вроде с тобой договаривались, что если ты снова примешься за старое, это возымеет последствия? Бенни хохотнул и, вытянув ручищу с грязными ногтями, ущипнул Юри за грудь. Девушка ахнула и снова безуспешно забилась в его хватке. — Мистер Фриз, — притворно сказал детина, — а жадничать нельзя, вас Исус накажет. Делиться надо, особенно с простыми людьми, ибо мы Царствие Небесное унаследуем. Этой кобылки хватит на нас с вами, еще и шерифу перепадет. Джимми Фриз повидал за день достаточно дерьма и больше терпеть не мог. — Руки убрал, — процедил он, — и держи их на виду, если не торопишься встретиться с боженькой раньше срока. Бенни с ненавистью посмотрел на Фриза, но руки все-таки убрал. Это позволило Юри наконец-то выбраться, и теперь она стояла чуть позади него, яростно отряхивая мятую одежду. — Правильное решение, — произнес Джимми, — надолго сегодня не засиж… Здоровенный кулак, поросший жестким черным волосом, мазнул его по скуле. Не ожидавший нападения Джимми пошатнулся, но на ногах устоял. Перед глазами появилось ощерившееся лицо Бенни. Его товарищи с угрожающим видом тоже поднялись из-за стола. Намерения у них были явно не самые христианские. Что ж, весьма подходящее окончание дня. Следующий удар пришелся аккурат под ключицу. Джимми попятился и едва не натолкнулся на стоящий позади стул. Воодушевившись, Бенни с довольным ревом рванулся вперед... и налетел прямиком на размашистый удар. Раздался влажный хруст. — Ты мне нос сломал, педрила, — загнусавил Бенни, — пизда тебе. Вместо ответа Фриз с силой пнул его в живот. Бугай растянулся на собственном столе. Нехитрые закуски полетели на пол. Закрепляя успех, Джимми врезал мужику ногой в бок. Бенни упал, надсадно хрипя. Падая, он зацепил плечом пивную кружку, и теперь ее содержимое пенной струйкой выливалось на доски. Фриз повернулся к Юри с намерением спросить, все ли в порядке, когда что-то садануло его в щеку. По лицу потекло горячее. Видимо, собутыльники Бенни наконец очухались и подоспели на выручку. Один из них навалился на Джимми, пытаясь сбить того с ног, но не преуспел. Зато весьма крепко приложил противника в челюсть. Джимми охнул и порадовался, что зубы вроде бы остались на месте. Еще один удар пришелся в левый висок. Перед глазами заплясали кавалькады светящихся мушек. Фриз уже начал прикидывать пути отхода, когда один из нападающих вскрикнул и закрыл лицо ладонями. Из-под них сочилась густая юшка. Джимми пригляделся и увидел Чапа, вооруженного пивной кружкой, чью поверхность теперь украшали кровянистые разводы. Нанесенным уроном Чап не удовлетворился и от души приложил соперника оной кружкой по маковке. Тот что-то буркнул и рухнул на пол как подкошенный. Зато поднялся Бенни. Заревев как раненый бородавочник, он налетел на Джимми. Оба завалились на столик позади, чем взбесили сидящего там мужика. Тот, рассвирепев от того, что блюдо с едва тронутыми жареными ребрышками оказалось на паркете, заорал «Да что за поебень здесь творится!». Свою злость он выместил на соседе, от всего сердца приложив того о столешницу. Сосед в долгу не остался и ткнул ему локтем под дых. Тем временем Фриз, подмявший под себя Бенни, методично вбивал его мордой в дощатый пол. Тот уже практически не сопротивлялся, а только хрипел и отплевывался кровью. — Я предупреждал тебя, гнида, я же предупреждал, — бормотал разъяренный Джимми. Моника продумывала пути отступления из этого богом забытого места, когда чьи-то руки ухватились за ее роскошный «конский хвост» и дернули. Она взвизгнула и не глядя лягнула нападавшего. Нога угодила во что-то мягкое. Послышался вопль животной боли. Когда Моника обернулась, то увидела, как плюгавый краснолицый мужичок в майке и «адидасах» оседает на паркет. — Ах ты, с-с-сука, — просипел он, держась за пах. Презрительно глянув на него, Моника с трудом подавила искушение топнуть по его причиндалам. С каждой минутой то, что начиналось, как обыкновенная стычка, потихоньку перерастало в побоище «все против всех». Только что кем-то высадили стекло и выкинули человека на улицу. Шериф Бодески вогнал толстого байкера в тулупе головой в барную стойку, не переставая при этом лупить его по почкам. В стакан мартини на столе рядом с Моникой приземлился окровавленный зуб. Теперь он плавал в напитке, безжизненный и грустный. Барни Боб, утратив всякую власть над происходящим в собственном заведении, скрючился рядом со шкафчиком для наливок. Его пшеничные усы обвисли, а цвет лица сравнялся с фартуком на груди. Губы Барни Боба шевелились — молился, наверное. — Да уж, не вовремя мы сюда заглянули, — заметила Нацуки. Моника кивнула и оглядела подругу. Та явно побывала в переделке. Губа распухла, жакет порван, блуза тоже не в лучшем состоянии — вся перепачкана чем-то… красным. Заметив вопросительный взгляд главы литературного клуба, Нацуки бросила: — Это не моя. — А чья? — глупо спросила Моника. — Как-то не было времени познакомиться, пока он пытался оторвать мне башку, — огрызнулась Нацуки, — давай к нашим. «Нашим» приходилось несладко. Если раньше Сайори пыталась успокоить Криса, которого шпынял мерзкий трактирщик, то сейчас они поменялись ролями. Из всех участниц литературного клуба она хуже остальных воспринимала насилие, поэтому начавшееся в «Дудке и трубнике» побоище ударило ей по нервам. Видя, в каком ужасе находится Сайори, младший Крейн расколотил об угол столика бутылку дешевого виски и теперь стоял с получившимся орудием, отслеживая возможные угрозы. — Не бойся, — сказал он, — если кто-нибудь из этих членососов сунется, я ему дам прикурить. Крис не был уверен, что сможет исполнить данную угрозу — по правде говоря, ему было бы спокойнее рядом с кем-нибудь из полицейских. Но, думал он, черт меня раздери, если я не попытаюсь. И случай предоставился уже через несколько секунд. Буквально из ниоткуда прямо перед Крисом вырос худосочный мужик с лохматой рыжей бороденкой. Вооружен он был собственным ремнем, обмотанным вокруг кулака так, чтоб пряжка ложилась аккурат на костяшки. Мужик взирал на Криса мутными, пьяными и безумными глазами. Глазами маньяка. Завтра-то он, конечно, проспится и даже не вспомнит ни о чем, что творилось прошлой ночью. Но сегодня — сегодня уж покуролесит вдоволь. Крис подобрался. Кровь застучала в ушах. — Иди отсюда, куда шел, — заворочался во рту липкий язык, — я проблем не хочу. Вместо ответа пьяница неаккуратно размахнулся и попытался ударить Криса по лицу. Зажмурившись, Крейн-младший выставил вперед остов бутылки. И выставил, судя по всему, удачно — раздался гнусавый вой. Сайори вскрикнула: «Господи, его рука!». Крис открыл глаза и увидел, что стекло пропороло пальцы худосочного мужика и вонзилось в ладонь. Теперь фаланги среднего и безымянного свисали на ниточках сухожилий. Ладонь обильно кровоточила, запачканный в красно-черной жиже ремень сполз с нее и, подобно мертвой змее, лежал теперь под ногами. Криса затошнило, но в то же время он возликовал. «Ну и кто теперь из нас мужчина, а, папаша? Ты в своих обосранных кальсонах прячешься за стойкой, пока я разбираюсь тут с завсегдатаями твоей рыгаловки!». Однако противника Крейн-младший недооценил — очухавшись, мужик не отступил, а напротив, сшиб его с ног. Крис попытался сориентироваться, но не успел он прийти в себя, как на грудную клетку встало колено, а горло сдавила влажная ладонь. Он засипел и забарахтался, силясь выбраться из тисков соперника, но все попытки оставались бесплодными. Узкое лицо нависало над ним, и Крис чувствовал амбре чеснока, пота и немытого тела. В глазах зарябило, словно кто-то нарочно сдвинул антенну старого телевизора. Сил оставалось все меньше, он уже мысленно попрощался с мамой, бабушкой и любимой собакой, когда хватка на шее вдруг ослабла. Легкие раскрылись, и Крейн-младший закашлялся, судорожно глотая воздух. Раздвоенные картинки в глазах упорно не желали складываться в одну, но когда все-таки сложились, Крис увидел, что его оппонент раздирает свободной ладонью горло, а еще через секунду понял, почему. Сайори навалилась на мужика и туго затянула на шее его же собственный ремень. Мужик храпел, выпучивал глаза и пытался ударить ее локтем, но ничего не получалось. Еще через несколько секунд глаза налились кровью, а вскоре он обмяк и окончательно затих. Крис отпихнул тело ногой и вновь зашелся в приступе кашля. Сайори опустилась рядом с ним на колени, погладила по спине. Мгновение спустя она увидела свои руки, перепачканные густеющей кровью с ремня. Это оказалось последней каплей, и ее вырвало. В таком состоянии, кашляющих, блюющих и жалких, их и обнаружили Нацуки с Моникой. Даже острая на язык любительница манги промолчала, глядя, как они помогают друг другу подняться. В ответ на немой вопрос Сайори ответила: — Кажется, кое-что я все-таки умею, ахах. Моника молча кивнула и сделала мысленную пометку «никогда не связываться с Сайори». Своего-то «визави» она просто вырубила. Пока что реальный мир казался полным дерьмом. Даже с трудом верилось, что все это время именно сюда так хотелось попасть. На мгновение Монику посетила малодушная мысль — свалить из этой забегаловки потихоньку, вернуться в участок и всеми правдами-неправдами упросить Рэйдена открыть портал обратно хоть на минутку. Ей этого времени за глаза хватит, чтоб переместиться, а что до остальных… да черт с ними! Пусть отправляются на свой невероятно опасный турнир и барахтаются там как хотят. Без них в школе будет даже лучше, привольнее как-то. И нервотрепки меньше… Неожиданно в сердце кольнуло знакомое чувство. Она — лидер, так еще родители говорили с детства. Она создала этот литературный клуб и потому отвечает за его участниц. Их благополучие, в том числе. И даже если они сейчас за пределами школы, что это меняет? «Ничего, это не меняет ничего» — ответила Моника самой себе. Она пристально оглядела подопечных. Увернулась от брошенной кем-то ножки стула. — Итак, всем внимание! — произнесла Моника. Недостаточно громко, чтоб привлечь всеобщее внимание, но достаточно для того, чтоб все, кому следует, ее услышали, — Наш план. Он очень короткий и ясный — находим Юри, вытаскиваем ее и продвигаемся к выходу. Стараемся не встревать в стычки, но если к вам проявляют агрессию, не стесняйтесь отвечать. Всем понятно? Есть вопросы? Крис закашлялся. — Один. Юри — это та высокая девочка с темными волосами? — Верно, — ответила Моника, — а что? — Да вроде ей сейчас не помешала бы помощь. Это было чистейшей правдой. Творящийся хаос загнал их с Джимми и Чапом в дальний угол зала к туалетам — туда, где вроде бы можно отсидеться, если превозмочь отвращение. К несчастью, некоторые из драчунов оказались весьма настырными и проследовали за троицей к «уголкам задумчивости». Противники разделились неравномерно — Бодески взял на себя сразу двоих; несмотря на усталость, он проворно двигался (пижама действительно не стесняла движений) и увлеченно лупил и байкера в кожаной куртке, и какого-то тощего прощелыгу. У Джимми дела шли похуже — его оппонент тоже умел хорошенько приложиться, и только чудом Фриз до сих пор умудрялся сохранить все собственные зубы. Как бы то ни было, свободным оставался еще один. Именно он сейчас надвигался на Юри с похотливой ухмылкой, раскинув руки. — Я злой и страшный серый волк, в доступных бабах знаю толк, — глумливо прогоготал он. Юри сунула левую руку за пазуху жакета. Достала оттуда небольшой, отливающий серым предмет. Нащупала кнопку. Один момент — и наружу появляется холодно блестящее лезвие. — Ууу, да ты с шипами, оказывается, — протянул выпивоха, — это даже хорошо. Так интереснее. Разворачивать свою мысль он не стал — рванулся вперед. Юри отшатнулась и ударила правой наотмашь. Попала сластолюбцу в подбородок, отчего его рот захлопнулся, как дверца хлебницы. Это несколько подпортило веселье, но не слишком сильно. — Я ив-ва тебя явык пвикуфил, гвебаная фука, — сказал Волк тем же глумливым тоном, — ну ничего. Ефли будефь дратьфя, я буду куфаться! Он снова прыгнул на нее, намереваясь прижать к стене и повалить. К стене действительно прижал, но Юри устояла и двинула его ногой в живот. Волк налетел задом на автомат для пинбола и повалился на пол. Шокированный неожиданным отпором, он посмотрел на нее с ненавистью. — У-у-у-уход-дите отсюда, — пролепетала Юри, едва справляясь с заиканием и подступающими к горлу слезами, — и-и-иначе я раню в-в-вас. Будучи реднеком из Трес-Кабронес, Волк не больно-то был склонен слушать всяких там женщин, а потому пропустил предостережение. Поднимаясь на ноги, он улучил момент и харкнул ей в лицо кровавой слюной. Это вывело Юри из строя всего на секунду, но и секунды оказалось достаточно — противник подскочил к ней и втолкнул в мужской туалет. Перелетев через порог, она больно шлепнулась на пол. В глазах полыхнули искры. «Еще б чуть-чуть, и лезвие вошло бы тебе в бок. Восхитительная была бы картинка — ты лежишь здесь, в этой вонючей дыре, и истекаешь кровью, пока тебя насилует какой-то мужлан. Прямо сценка из тех романов, которые тебе так нравятся, не находишь?» — прошептал внутренний голос. Юри с ним согласилась. Тем временем противник захлопнул дверь и довольно оскалился. — Чтоб не мефали, — спокойно, даже ласково сказал он, — а то, знаеф, ефли вбить нувный настрой, то ницего не полуцитфя. Юри отползла к противоположной от Волка стене и осмотрелась по сторонам. Пальцы сжали рукоять до посинения. Лезвие она выставила вперед. — Как мило! Ты не вдаефьфя, — проворковал он, — это похвально, но! Если будешь фокуфницять, — облизнул он губы, — этим самым новытьком я отвеву тебе фифьки. Так фто веди фебя ховофо, и мы фково концим. Я, во фяком флутяе. С этими словами мужик двинулся к Юри, но не успел сделать и трех шагов, когда дверь резко распахнулась, ударив Волка по спине. Он потерял равновесие и упал на соперницу, воздев руки к потолку. Лезвие с чавканьем погрузилось в выпирающий живот. Что произошло, понял оппонент не сразу. — Ты вавевала меня, фука! — неожиданно звонко вскрикнул он, — КАВАУЛ! Она меня пывнула, цефтного целовека! Мужик попытался встать, оперевшись на пол, но руки заскользили по поверхности, и в итоге Серый Волк просто рухнул навзничь. Лезвие полностью вошло в плоть да так там и осталось. Изо рта несостоявшегося насильника пошли багровые пузыри. Кровь потекла на пиджак, жакет и на юбку Юри. От ужаса и отвращения тело заколотило дрожью. Вдобавок ко всему примешались запахи — застарелой мочи и свежей крови, и от этого коктейля к горлу подкатило все съеденное ранее в «Дудке и трубнике». Она завозилась, скидывая с себя тяжелеющее тело Волка. Захотелось плакать. Но внутренний голос рассудил, что время сейчас для этого не самое подходящее. А этот ублюдок частенько оказывался прав. И сейчас тоже. Юри утерла глаза рукавом, не заляпанным кровью, и подняла взгляд на дверь. В проеме стоял Морт, и его дикие, взбудораженные глаза сверкали из-за стекол очков. Вернее, стекла — одно из них было разбито. Да и вообще очки держались на честном слове. Лоб блестел и кое-где уже покрылся багрово-черной коркой. Отложив вопросы на потом, Морт насколько мог, быстро подобрался к Юри и протянул ей ладонь. Снаружи уже ждали обеспокоенные девочки и Крис. Увидев, в каком состоянии она покидает место стычки с Волком, Нацуки сперва демонстративно зажала нос пальцами, но быстро перестала. Все-таки она знала, когда не следует переходить границы. Драка меж тем шла на спад. Вид неподвижных тел (трупов?) выбил хмель из голов местных алкашей, и теперь они вяло, как насосавшиеся крови июньские оводы, выползали из дверей трактира. Чем меньше их оставалось в общем зале, тем смелее становился Барни Боб Крейн, проведший все действо под барной стойкой. Наконец, когда в здании остались только полицейские и участницы литературного клуба, он вконец раздухарился, вышел из-за стойки и зарычал: — Как вы объясните этот пиздец, шериф Бодески? Чап горестно оглядывал пятна, усеявшие любимую пижаму. Бушующего Крейна он не замечал. — Блядь, это, наверное, уже никогда не отстирается, придется выкинуть… Барни Боб Крейн все еще чертовски не любил, когда им пренебрегали. Подбоченившись, он подскочил к Бодески и упер ему в грудь трясущийся указательный палец. — Немедленно отвечай на мой вопрос! — вскричал он. Чап отмахнулся. — Иди на хуй, Боб, не до тебя, — раздраженно ответил он. Что-то внутри Барни Боба заклокотало. Ненависть по отношению к этому молокососу затмила все остальные чувства… почти все. Несмотря на крайнюю степень взбешенности Крейн-старший не решился ударить Чапмана Бодески. Если бы его спросили, почему так, он бы непременно ответил что-нибудь в духе «да чего о говно руки марать?» или «это было бы несправедливо по отношению к шерифу». Но правда была иной. Он боялся Чапа Бодески, как, впрочем, и всех его людей. Потому что они могли дать сдачи. И обычно возвращали ее сторицей. Поэтому, как и всегда в таких случаях, Барни Боб Крейн устремился к тому, кто сдачи дать не мог. Засучив рукава, он встал перед Крисом, уже валившимся с ног от усталости. — Значит, так, сына, — заговорил трактирщик своим фирменным «сейчас-я-раздам-тебе-ценные-указания» голосом, — здесь надо прибрать до утра, и кому, как не тебе, позаботиться об этом? Все-таки, — в голосе Крейна-старшего появились обвиняющие нотки, — эта заварушка произошла из-за тебя. Так что давай, руки в ноги и за дело! Кристофер разлепил один глаз. Потом другой. Посмотрел на отца равнодушным взором. — Нет, что-то не хочется, — сказал он и снова закрыл глаза. — То есть как? — не понял тот. — Так, — ответил Крис, — ты прибирай, если хочешь, хоть до зари, а я устал. Спать хочу, — потом тихонько усмехнулся и добавил, — я сегодня все-таки много пережил, а не как некоторые ссался в укрытии, обняв бутылку рябиновой настойки. В правом глазу вспыхнул и погас костер малиновых вспышек. Крейн-младший думал, что найдет в себе силы хотя бы всхлипнуть. Не нашел. Зато их в избытке нашлось у Моники. Она подлетела к Барни Бобу и отвесила ему такую мощнейшую затрещину, что звук от удара эхом разнесся по залу. — Если сделаешь это еще раз, я выпущу тебе кишки, запихну их в твою грязную пасть и заставлю пить содержимое, как молочный коктейль. Барни Боб вознамерился вломить этой малолетке хорошенько, но что-то его остановило. Буквально из ниоткуда появилось то же чувство, что и во время споров с шерифом. Неприятное чувство. От него хотелось поскорее избавиться. Выгнать. Выгнать их отсюда. Барни Боб исподлобья поглядел на Монику и отступил. — Шериф Бодески, ну сделайте же с этим что-нибудь скорее! Форменное безобразие! — обратился он к Чапу. Тот оторвался от созерцания пижамы и посмотрел на Крейна. Внимательно и тяжело. Так продолжалось, наверное, минуты полторы, а потом взгляд сменился усталой улыбкой — Ты прав, Боб, — сказал Бодески, — это нужно было сделать давно. Крис! Тот открыл глаза и с хрустом потянулся. Спать сидя на стуле было непросто, но когда тебя так вырубает, выбирать обычно не приходится. — Д-да, шеф, — пробормотал он, — что такое? — Сегодня ночуешь в участке, а завтра поглядим, что и как. Не стоит тебе оставаться в этой помойке. Давай, — Бодески кивнул, — пойдем отсюда. В мозгу у Барни Боба наконец сложилась картинка, и он понял, что шериф воспринял его просьбу по-своему, весьма далеко от первоначального замысла. — Ты охуел? — взвизгнул он, дергая Бодески за рукав пижамы. Ткань с треском разошлась, и клок ее остался в руках трактирщика. — Если продолжишь бузить, — спокойно пояснил Чап, — завтра я вернусь сюда с пушкой, и тогда охуеешь ты. Тебе башню снесет, обещаю. Подумай об этом, Боб. Доброй ночи. Надежда Барни Боб Крейна сохранить семью таяла с каждой секундой, подобно мороженому в горячем кофе. Но последняя возможность еще оставалась. — Сынок, — заблеял мужик, — сынок, не уходи. Ты ведь ни за что не бросишь вот так своего старика, правда? У тебя же доброе сердце! — бубнил он в спину Крису, — не хочешь работать летом — и не работай! Пес с ним, с трактиром, я найму кого-нибудь, того же Фрэнка Лаверна, например! А мы с тобой через недельку-другую махнем в Атлантик-сити на машине, хочешь? Только ты, мама и я… Ответа Барни Боб не получал. Мальчик продолжал идти вперед, его плечи, поддерживаемые пухлой рукой Джимми Фриза, подрагивали. — …я тебе фотоаппарат куплю новый, пленочный! Сейчас денег, конечно, пока нет, но я займу, вот увидишь! И тут тишина взорвалась. Рассыпалась на тысячу маленьких колючих осколков. — В жопу себе засунь этот фотоаппарат, хоть по самые гланды! — завопил Крис, сбрасывая с себя руку Джимми и разворачиваясь, — Даже сейчас ты не можешь понять, что именно сделал неправильно, потому что тебе ВОТ НАСТОЛЬКО насрать на все, кроме этой забегаловки и себя самого! Оставим в стороне то, что я хочу быть художником, а не фотографом, это сейчас неважно! Я понимаю, что мы живем в таком месте, где у людей планка изначально очень низкая. От тебя, папа, требовалось только одно — не быть говном. И с этой задачей ты не справился, уж извини! Целыми днями ты только бухаешь, шпыняешь окружающих да высираешь тупые байки про древний и почтенный род Крейнов! Если бы тебе было не насрать на нас с мамой, ты бы уже давно продал этот чертов трактир или просто закрыл его, потому что вряд ли найдется еще хоть один придурок, готовый вести дела в этом занюханном городе… без обид, шериф… — Без обид, — ободряюще отозвался Бодески. — …но ты всего этого не делаешь, папа. И знаешь, почему? Потому что тебе нравится власть, которую бухло в бочках, бутылках и банках дает над всеми местными. Потому что благодаря ей ты можешь ссать людям в уши, а они взамен будут как бы тебя уважать. Не взаправду, конечно, потому что даже последняя псина в курсе, что всем обеспечением трактира ведает мама. Но они притворяются, как и ты. Крис вздохнул и утер взмокший, несмотря на прохладу, лоб ладонью. — И я притворялся до сегодняшнего дня. Но больше не буду. Он хотел сказать что-то еще, но в итоге просто с досадой махнул рукой и вновь побрел к полицейскому участку. Уязвленный Барни Боб стоял в дверях и смотрел сыну вслед. Потом он со свистом втянул воздух и завизжал: — Ну и пиздуй, хоть навсегда! Неблагодарный маленький ублюдок, вздумал меня отчитывать! Да я тебе глаз на жопу натяну, всем вам! Я сам от тебя отказываюсь, слышишь? И когда ты приползешь обратно на порог, весь в говне и харкотине, и попросишься за мой стол, я дам тебе от ворот поворот! Хочешь жить с мусорами и блядями — дело твое, Кристофер Харрис, понял? Ты теперь Кристофер Харрис, потому что от Крейна в тебе нет ничего! Он еще долго кричал в ночное небо, но кроме редких бродячих собак да беспокойных птиц, отчего-то решивших отыскать приют на бесплодном куске почвы, именуемом Трес-Кабронес, трактирщика Барни Боб Крейна уже никто не слышал.