(Не Вполне) Смертельная Битва. Том Первый

В глаза ударил яркий, ласковый солнечный свет. Моника моргнула раз, потом другой, потихоньку привыкая к мягкому золотистому сиянию, заливавшему… аудиторию литературного клуба. Недоуменно оглядевшись по сторонам, она обнаружила себя за учительским столом у доски. На столешнице в художественном беспорядке лежали разные бланки, формуляры, отчеты и служебные записки — мерзкие белесые составляющие волокиты, которая сопровождает любого, кто по доброй воле окунулся в болото бюрократии. Одно достоинство у этих бумажонок, однако, имелось — их чрезвычайная мягкость послужила неплохой подушкой для головы с измученным разумом внутри. «До чего же идиотский сон мне приснился, конечно» — подумала Моника, — «как будто какой-то хрен отправил нас с девочками в другой мир для участия в спасении Вселенной. Пожалуй, когда в следующий раз Нацуки предложит поглядеть одно из ее любимых аниме, я откажусь — до добра это не доведет». Тем временем из кладовки доносилась брань и угрозы поменять местами голову с задницей тому, кто в очередной раз засунул ящик с мангой на верхнюю полку. Моника знала, что не очень-то вежливо подшучивать над низкорослой подругой, но ничего не могла с собой поделать. Надо же как-то развлекаться. Остальные тоже явились. Юри, как обычно, уткнулась в очередной толстый том. «Доктор Живаго» — значилось на обложке. Книга добротная, но утомительная, подумала Моника, как и большинство классики. Но Юри, по всей видимости, не скучала — взгляд бегал по мелким убористым строчкам. Сайори сидела за партой и смотрела тиктоки на телефоне, время от времени посмеиваясь в унисон с рослым худощавым шатеном. НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! Даже если бы сейчас в аудиторию въехал Барак Обама верхом на палочке с лошадиной головой, пускающий мыльные пузыри, Моника удивилась бы меньше. Но как? Она же стерла личность этого парня из реальности. Его больше попросту не существует. Не может существовать. Хотя… один вариант все же есть. Он подразумевает, что Игрок вернулся. Каким-то неведомым образом он сделал перезапуск мира, и все вернулось на круги своя. Но это было слишком хорошо, чтоб оказаться правдой. Несколько раз Моника даже ущипнула себя для верности. Боль была всамделишной, а значит, это, скорее всего, не сон. Но она же отчетливо помнила безучастное пустое лицо, мертвые бледные глаза и безвольное, как у куклы, тело. — Что-то не так, госпожа президент? — тон у ГП был насмешливый, но на физиономии застыло озабоченное выражение, — ты уже добрых пять минут очень странно смотришь на нас с Сайори. Все хорошо, Моника? «Да, за исключением того, что последние пару лет ты провел в пустом классе лежа на полу и глядя в потолок, а сейчас сидишь тут как ни в чем не бывало и угораешь над милыми видео с котиками, дорогой. Если не считать этого, то все просто чудесно» — пронеслось в голове. Конечно же, Моника промолчала. Иначе ГП счел бы, что она заработалась до помешательства. — Не проснулась до конца, ГП, все тип-топ, — ответ получился уверенным и бодрым, все как надо. Озабоченность стекла с лица ГП, как вода стекает в слив раковины. — Ну и здорово тогда! — Надо больше отдыхать, Мони, — посоветовала Сайори, — конечно, у тебя полным-полно обязанностей, но находить время для себя тоже важно! Из недр кладовой донесся негодующий голос. — А еще важно не трогать без спроса чужие вещи! Или, если уж пришлось их куда-то переставить, так хотя бы потрудиться известить об этом владельца! — кипятилась Нацуки, — где мои специальные выпуски «Девочек Парфе»? Нихуя не могу найти! — Н-не руг-г-гайся, — подала голос Юри, — они не могли пропасть. Ответом было неразборчивое ворчание, из которого удалось выловить только «…тебе дай волю, так выкинула бы весь ящик в ту же секунду». Юри закатила глаза и вновь погрузилась в чтение. Нет уж, сегодня обойдется без перепалок. Моника почти оклемалась после странного сна и решила наконец направить встречу в нужное русло. — Итак, всем внимание! Разбейтесь на пары, время делиться стихами! Нацуки, все еще пылающая праведным гневом, вышла из каморки и, грозно чеканя шаг, двинулась к Монике. Свое произведение она носила в кармане жакета. Кое-как разгладив нежно-розовый лист бумаги, она протянула его подруге. Глаз уцепился за название «Перелом в отношениях». В пяти небольших катренах Нацуки со свойственной ей прямотой описала, как пьяный озлобленный отец свернул некой девочке шею, когда узнал, что у той появился ухажер. — Ха-ха, Нацуки, очень остроумно, — сухо произнесла Моника, — а я-то думала, что мы с тобой уладили все наши разногласия. Разве нет? — Ты о чем вообще? — не поняла та, — какие разногласия? Нет, я, конечно, знаю, что ты аниме не жалуешь, но ссориться мы из-за этого вроде не ссорились. — Да брось. У тебя все смыслы на поверхности, отпираться нет нужды. Нацуки округлила глаза. — От чего отпираться? Мони, тебе правда стоит отдыхать побольше, — с некоторой долей сочувствия сказала она, но тут же добавила, — а если стихи не понравились, надо так и сказать, а не выдумывать всякую чушь! С этими словами Нацуки выдернула лист со стихотворением и, насупившись, приземлилась по соседству с Юри. Обычно в такой ситуации Моника бы навострила уши, потому что конфликты меж этими двумя цвели как турецкие апельсины в оранжереях, но уж слишком ее выбило из колеи стихотворение подруги. Подруги ли? Судя по всему, злиться она до сих пор не прекратила. Ну и похер, в общем-то. На обиженных, как говаривали в детстве, воду возят. Моника, конечно, совершила омерзительный поступок, но ведь Нацуки отплатила ей сполна. С легким шелестом на стол лег еще один листок бумаги. Он был белый, но чья-то рука усеяла его добродушными рожицами… с кровоточащими глазами. Моника в ужасе подняла взгляд. Перед ней стояла Сайори со смущенной улыбкой на лице. — Вот, прочти, пожалуйста. Моника взяла бумагу и прищурилась. Машинально отметила, как дрожат пальцы. Так, сосредоточиться на тексте. Не думай об остальном, просто сконцентрируйся. Стихотворение Сайори озаглавила «Дыши-не дыши». И когда Моника закончила читать описание лихорадочных мыслей человека, висящего в петле, но вдруг расхотевшего умирать, она сама дышала едва-едва. — Ну как тебе? Вопрос был совершенно невинным на первый взгляд. На второй и все последующие яда в нем нашлось столько, что хватило бы на целое кладбище слонов. — Это что, шутка? Уголки губ Сайори опустились. Сейчас она выглядела так, будто вопрос ее сильно обидел. — Я не вкладывала сюда ничего смешного, Мони. Да, не мой обычный стиль, может, тебя это смутило? Просто ГП сказал, что я могла бы попробовать что-нибудь новенькое и вот, попробовала. — Да, наверное, в этом все и дело, — просипела Моника, — хор… кхм… хорошая работа, Сайори. — Спасибо, подружка! — просияла та, но тут же эту радость разбавило волнение, — ты что-то выглядишь неважно. Хочешь, я сбегаю до автоматов, водички тебе куплю? Моника натянула на лицо профессиональную улыбку. — Не стоит, я в порядке. Просто жарко сегодня, вот и весь день сама не своя. Спасибо за заботу! Сайори забрала стихотворение и вприпрыжку помчалась делиться им с ГП. Моника осоловело потрясла головой, пытаясь прийти в себя и понять, что происходит. «Они все хотят проучить меня, но разве мы уже не прошли этот этап давным-давно? К чему сговариваться, да еще и выставлять меня дурой, как это пыталась сделать Нацуки?» — думала она. Раздражение и непонимание напали на нее и уже почти поглотили окончательно, когда на плечо легла бледная ладонь с длинными пальцами. — Х-хочешь п-прочесть м-мое с-с-стих-хотворение? — робко спросила Юри. Стихи Юри держала в элегантном толстом блокноте. Монике оказалось достаточно одного взгляда на название «Стальная кисть», чтобы этот блокнот полетел в окно. — ИЗДЕВАЕТЕСЬ? — вскричала она, резко вскакивая на ноги, — ЧТО ВЫ ВЫТВОРЯЕТЕ-ТО, ВАШУ МАТЬ? Юри вжала голову в плечи. Бледное лицо раскраснелось и, судя по всему, она была близка к тому, чтобы расплакаться. Впрочем, не сказать, чтоб и Моника была от этого далеко. — За… зач-чем ты… — вопроса Юри не закончила и неожиданно резко, практически бегом отошла на свое место. — Нет, я хочу узнать, зачем ВЫ это делаете? Или я не искупила своей вины за все, что устроила? Или я недостаточно поддерживала вас со всеми вашими тараканами? Или я не пыталась найти для нас путь в реальность? Пыталась, и даже нашла! — гордо вскинула голову Моника, — я исполняю свои обязанности главы литературного клуба, хорошего человека и подруги очень серьезно, и у вас нет никакого, НИКАКОГО гребаного права так себя вести! Даже после того, что случилось с ГП, я пыталась ему помочь. У меня не вышло, но ведь я старалась, старалась по-настоящему! Когда я выдала вам админки, каждая из вас, девочки, убила меня, и я не сказала ни слова против, хотя это было дьявольски больно, если честно! Так что уж простите, но сейчас я полагаю, что заслуживаю извинений! Ответом ей послужила тишина, нарушаемая только странным влажным чмоканьем. Оно разносилось по всей аудитории и звучало неожиданно громко в душном пространстве аудитории. Моника пригляделась и в очередной раз за это безумное утро не поверила своим глазам. Сайори обхватила ГП за шею и бесцеремонно проталкивала язык ему в глотку. Тот особо не сопротивлялся; одна его рука зарылась в ее рыжие волосы, а другая торопливо и неуклюже расстегивала пуговки на школьной форме. В горле у Моники разом пересохло. — Ребят, вы чего творите-то, а? Я понимаю, что вы в отношениях, но вот так вот публично, при девочках… Она перевела взгляд в сторону и едва не уронила челюсть на пол. Нацуки сидела на коленях Юри и вгрызалась в ее губы. Та в долгу не оставалась — ее ладонь исчезала где-то под юбкой подруги. То ли само зрелище, то ли вся абсурдность ситуации заворожили Монику, и она наблюдала, как ГП, расправившись с жакетом и блузкой, приподнял Сайори за бедра, устраивая ее на парте. Тетради, учебники и стаканчик с письменными принадлежностями полетели на пол. Тем временем Юри стянула с Нацуки бюстгальтер (Монике всегда было невдомек, зачем она, плоская, как шутки плохого стэнд-апера, их носит) и обхватила губами обнажившийся розовый сосок. К голове и щека прилила краска. Чувствовала Моника себя, как водитель-трезвенник, волею судеб занесенный на Октоберфест. Несколько раз она попыталась привлечь внимание каждой из сторон, но для них ее как будто не существовало. Действие разворачивалось с поразительной быстротой. ГП уже стянул с Сайори юбку и трусики, приспустил штаны и теперь методично трахал ее, прерываясь только для влажных, неприятно животных поцелуев. Нацуки и Юри тем временем перебрались на кокетливый бежевый ковер, устилавший пол под окном. Неожиданно взявшееся откуда-то чувство острого стыда не позволяло Монике уставиться на происходящее во все глаза, но боковым зрением она замечала, как розовая голова замирает между ляжек Юри. Теперь из дверей и окон аудитории вылетали громкие стоны, и предводительница литературного клуба, спонтанно ставшего клубом полового просвещения, мучительно ожидала какого-нибудь строгого преподавателя, решившего проверить, какой сорванец додумался врубить в школе кино для взрослых. Минуты тянулись и тянулись, причем каждая последующая казалась длиннее предыдущих. Скрип парты и голос Юри, практически перешедшей на крик, выводили Монику из себя, беспощадно въедались в мозг. Она зажала ладонями уши. Тут, как назло, еще и собственный организм начал включаться в происходящее. Если бы это продлилось еще хотя бы несколько секунд, Моника заорала бы сама, но тут, словно по мановению волшебной палочки, юные развратники замолкли. Дышали они тяжело и прерывисто. — Уф, — произнесла Нацуки, поднимаясь с ковра, — я тебе, Юри, на именины точно бритву подарю. Это было сложно. — Я-я как-то не п-п-подготовилась, не с-сердись, — виновато произнесла та, тоже вставая и потягиваясь. — Да ладно уж, — смягчилась Нацуки, — не переживай, к вечеру все выплюну. Так, — обратилась она к Сайори и ГП, — меняемся! В висках у Моники застучало. Нет, забарабанило. — Прекратите блядство! — гаркнула она прекрасно поставленным командным тоном, — вы в школе, в конце концов, черт возьми. Нацуки оживилась. — О, кстати, о концах. ГП, иди сюда. ГП вопросительно глянул на Сайори, будто бы ждал разрешения. Получил его и с энтузиазмом двинулся к Нацуки, только-только открывшей для себя все прелести бисексуальности. Сайори времени тоже не теряла — деликатными ладошками она сжимала и поглаживала внушительный бюст Юри. — Оу май, какие они у тебя большие… Та густо покраснела и ничего не ответила. — С ума сошли, что ли? Если кто-нибудь увидит — клубу крышка, а нас исключат! Вы этого хотите? — взмолилась Моника. Это хотя бы привело к реакции. Правда, не к такой, на которую она рассчитывала. Опустившаяся на колени перед ГП Нацуки повернулась к ней, злорадно ухмыльнулась и заявила: — Мы ебемся, а ты — нет! — Некрасиво-о-ох… такой быть, — голос ГП сорвался, когда Нацуки накрыла его член губами. — В-вообще это и-иронично, не б-б-буду скрывать, — отрывисто произнесла Юри. В промежутках между словами она жадно ставила засосы на шею Сайори. — Да, — подхватила та, — мы все при деле, а невостребованной осталась лишь ты. Лишь Моника. Монике одновременно захотелось плакать, кричать и убить их всех. Она вступила в неравный бой с желанием достать из ящика в учительском столе нож для писем и вогнать его кому-нибудь под лопатку, когда за спиной послышался голос — добродушный, бархатистый баритон. — Дерьмово себя чувствуешь, не правда ли? — спросил он. — Еще как, — мрачно ответила Моника, наблюдая, как Сайори усаживается на лицо Юри. — Понимаю, — ответил голос, — я точно так же себя чувствовал, когда после меня эти ослы выбрали какого-то тупорылого коммерса, который ничего умнее текста на освежителе в туалете не читал. Раздался сочный, звонкий шлепок. Кто-то взвизгнул в экстазе. Но Моника не разобрала, кто именно, потому что повернулась и увидела владельца голоса. — БАРАК ОБАМА! — ахнула она, прижимая кулачки к щекам. — Верно, юная мисс, — ответил сорок четвертый президент США, щелкая каблуками ковбойских сапог, — я прибыл сюда прямиком из Чикаго, чтоб сказать, что все твои страхи и печали, твои сомнения и метания — не пустой звук! Мы все боимся чего-то нового и неизведанного — меня вот, допустим, пугают броненосцы. Они такие непредсказуемые, непонятные, одним словом, хуже коммуняк. Но не суть. Ты, — он доверительно наклонился к Монике, — боишься того, что твои подруги все еще таят на тебя злобу. — А это не так? — с надеждой спросила Моника. — Да хуй знает, — ответил Барак Обама, — может, и так. Но важно то, что вы все вместе оставили прошлое в прошлом. К чему бередить прежние обиды? Не нужно этого делать. Они не загоняются из-за этого, и ты не загоняйся. Будь тем, кем они тебя считают — настоящим лидером. — Но…но я не смогла правильно оживить ГП, и нам пришлось его оставить, — сокрушенно проговорила Моника. — Это так, — кивнул Обама, — но ты сделала все, что было в твоих силах. Иногда обст…— неожиданно президент осекся и закричал, — Эй, пацан! Ты щас эту девочку насквозь пробуришь, сбавь обороты! ГП повернул голову, не отпуская при этом Нацуки. Его лицо озарилось счастливейшей улыбкой. — Как скажете, господин Обама, сэр! Президент поощрительно улыбнулся в ответ. — Вот хулиган! О чем я? А, порой обстоятельства становятся гораздо сильнее нас, и как бы мы ни пытались что-то изменить, наших возможностей недостаточно. Тогда не грузись! Прими ситуацию такой, какая она есть, и действуй с учетом этого. В конце концов, ты можешь привести лошадь к водопою, но пить ты ее не заставишь. Словно в подтверждение этих слов раздалось деликатное ржание. Моника опустила глаза и встретилась взглядом с лошадиной головой, надетой на палку. Голова храпела и умильно моргала. Обама улыбнулся. — Вижу, теперь ты познакомилась с Сахарком! Обычно он чужих не любит, дичится, но с тобой поладил! Моника абсолютно перестала понимать, что творится вокруг. Все это напоминало чей-то нездоровый, горячечный бред. Солнышко продолжало сиять и обогревать окрестности. В разбитом неподалеку от школы садике радостно щебетали птички. Какие-то незнакомые дети играли на улице в салочки, заразительно смеясь и вереща. И в это же самое время в паре метров от Моники, одной из лучших учениц школы, человека, на сто пятьдесят процентов уверенного в крепости собственного психического здоровья, творится настоящая групповуха, а она сама ведет беседу с сорок четвертым президентом Соединенных Штатов Америки, которого, к слову, еще пять минут назад в комнате не было. Последний факт особенно встревожил Монику. Она сглотнула и с нехарактерной для себя робостью спросила: — Господин президент, а вы настоящий? Обама рассмеялся раскатистым, душевным хохотом человека, полностью довольного жизнью. — Юная мисс, а настоящий — это, по-твоему, как? Прежде чем она успела ответить хоть что-то, президент извлек из кармана брюк ядовито-зеленую палочку с окружностью на конце, сложил губы трубочкой и дунул. Блестящие разноцветные пузыри полетели Монике в лицо. Они бешено кружились в воздухе и лопались на коже. Через мгновение закружилась и сама комната, а еще через секунду Моника открыла глаза.