журнал.

— Дорогой Альберт. Речь Майкрофта заставляет утихнуть всех вокруг и как по команде обратить внимание на его возвышающуюся над столом в полный рост горделивую фигуру. Волнение выдают лишь слишком сильно сдавленный в руках бокал шампанского и бегающий по блюдам взгляд, не способный уцепиться за сидящего рядом Альберта — виновника торжества. — Наверное, тебя уже не растрогают как раньше мои речи. Они вошли в рутину, ты их слышишь постоянно и, диву даю, как они тебе ещё не наскучили. Ты слушаешь меня всегда: и тогда, когда я говорю то, что тебе до ужаса любопытно и когда то, что тебя никогда не интересовало. До появления тебя в моей жизни я думал, что нет решений вернее моих, а оказалось, что твои наставления направляют на нужный путь, помогая слушать не только разум и полагаться на логику, но и также доверять чувствам и сердцу. Кстати, насчёт последнего, всегда возникал вопрос его наличия. Но ты доказал, что оно есть и меня можно полюбить. Сердце, влюблённое в тебя, не остывающее пылом все те годы, в которых есть не «я», а «мы». Возможно, ты и есть моё сердце, Альберт. Ты ложишься со мной в постель, зная, что во сне я разбужу тебя своим храпом, ты приглашаешь меня на последний ряд в кино, чтобы я выспался, ты видишь меня только ближе к ночи и в выходные, но всё равно продолжаешь ждать с работы и никогда не предашь, не станешь искать любовника, а если соскучишься по любви, то через весь Лондон поедешь ко мне. Альберт, я не знаю никого, кто мог бы любить так же, как это делаешь ты. Я не знаю никого, кого я мог бы полюбить так же, как тебя. Ты моё солнце среди туч. Я поздравляю тебя с днём рождения и хочу сказать, что я тебя безум… Альберт? Майкрофт растерянно смотрел на Альберта. Его глаза влажные от льющихся на подставленную салфетку слёз, но блестят счастливо и с таким юношеским трепетом. А Майкрофт всё ещё мнётся, выглядит несуразно и так же глупо хватает мужа под локти, хочет поймать взгляд. Этот немой диалог, заставляет всех присутствующих тактично сделать вид, что их тут и вовсе нет. Каждый нашёл себе бестолковое занятие, но это не отменяло того факта, что витавшая в воздухе тишина означала полное сосредоточение народа на парочке. Наблюдать за ними было по-особенному приятно, но некоторые предстающие сцены казались чересчур интимными. В них заложено слишком много, явно не для посторонних глаз. Как и сейчас: Майкрофт целует в щёку, сцеловывает слезинки и шепчет что-то совсем-совсем тихо. Народ глаз оторвать не может, как бы ни старался. Уильям тоже смотрел, и улыбка его растягивалась до ушей. Казалось, он был так воодушевлен этой сценой, так проникся, что вот-вот мог взлететь. Шерлок тоже улыбался. Собственно, а почему это должно быть удивительно? У него в самом деле не было причин фыркать тут и закатывать глаза. Он искренне радовался за Альберта, потому что знал, что тот не постесняется сделать так же. Он хорошо относился к Шерлоку и безоговорочно жаловал его в качестве партнёра для Уильяма. Помнится, как он был счастлив, узнав, что мечтавший о среднем Мориарти, Шерли наконец дорвался до своей цели. Но и за брата он был безусловно рад. Без каких-либо логических заключений и вопросов «почему?». Он просто сердцем чувствовал, что желает Майкрофту любви и добра. Да, возможно, некоторые семейные обстоятельства отделили их друг от друга и сейчас разговор о братских чувствах становится затруднительной темой, но это не отменяет их. Они ценят друг друга, пускай и не могут подобрать слов, чтобы описать это. — Ой! — послышалось из начала стола то ли недовольное, то ли насмешливое, — Ну распустили тут сопли! В громкоголосом мужчине Шерлок узнал Морана — водителя Мориарти. Уильям рассказывал, что помимо работы, его с Альбертом связывают ещё и дружеские узы; наверное, поэтому он ведёт себя так непозволительно. Но, справедливости ради, появляется и защитница голубчиков. Хорошо Шерлоку известная, между прочим. — Завидуешь небось! Ирэн упёрла ладони в стол и вскинула одну бровь, словно делая словесный выпад. Здесь она сидела не случайно. Тоже Альберту приходилась подружкой, причём ещё и коллегой — она отучилась на дизайнера. — Это я-то завидую? — взъелся на неё Моран. Светлая прядь, словно придавая хозяйке более решительного вида, спрыгнула на лоб резво, как и сама Адлер выбралась из-за стола. И ей только перчатки не хватало, чтобы кинуть её Морану и пригласить того на дуэль. Победно задрав подбородок, она развернулась и походкой от бедра удалилась. Моран, очевидно принявший это за вызов, вскочил и направился следом. Наблюдавшие за этой сценой могли только проследить за мелькнувшими в окне светлой и тёмной макушками, а потом потерять их из виду. Альберт, пришедший в себя, шептал на ушко Майкрофту что-то любовное (было понятно по его глупой улыбке); гости, поняв, что ничего романтичного им не покажут, чокнулись за здоровье именинника и вновь принялись болтать кто о чём, упиваясь шампанским и закусывая всем, что под руку попадалось. — Хочу подышать свежим воздухом, — наклонившись к уху Уильяма, сообщил Шерлок. — Пойдёшь со мной? Мориарти кивнул и они вдвоём двинулись к выходу из ресторана. Улица ждала их уходящим за горизонт солнцем; ветер приятно дул прохладой после жаркого майского дня. Шерлок достал из кармана пачку сигарет, оттуда же и зажигалку, поджёг одну и закурил. — Шерлок! — недовольно сморщился Уильям. — Ты знал, что под понятием «свежего воздуха» подразумевается явно не дым сигарет! — Тогда «свежий воздух» — ненужное понятие, — пожал плечами Шерлок. — Будешь? Он протянул Уильяму открытую полупустую пачку Marlboro, но получил лишь угрюмый взгляд. Шерлок то ли тяжело вздохнул, то ли просто затянулся. Удивительно, как яро его вредная привычка раздражала абсолютно всех: проживая с Джоном, тот то и дело напоминал, что так можно и сдохнуть к таинственному «завтра», которое, как можно заметить, ещё не наступило; Майкрофт, сам курящий, но вечно недовольный из-за того, что это делает Шерлок (возможно потому, что этот оборванец воровал его сигареты); Ирэн говорила, что от Шерлока постоянно воняет; ну и Уильям на худой конец. Он как-то говорил, что сам курил длинные «дамские» сигареты, ужасно проклиная их. После он чувствовал себя неважно, казалось, что не может дышать полной грудью. Курил он потому, что обязывало общество. Для солидности и за компанию. Но теперь даже это не делает, выдвигая речь о вреде курения. Нет, конечно, заставить Шерлока бросить пока не получалось, но тот стал курить значительно меньше. И если лекции об опасности никотина не помогали, то Уильям находил более эффективный и проверенный способ, как и сейчас. Он положил ладонь на лицо Шерлока и посмотрел в его глаза с такой нежностью, что её хотелось поставить на паузу и наслаждаться вечно. Удивительно, как на Шерлока влияют поцелуи Уильяма. Затушенная сигарета нашла свою мусорку, а пальцы Холмса крепко держали талию. Они целовались с упоением, как и всегда. Казалось, что на эти мгновения весь мир из-под ног уходит и остаются лишь возможности сделать так, как хочется. Они борются за инициативу, то углубляя поцелуй, проникая языками, то наоборот робко, соприкасаясь губами. Когда отстранились, Уильям совсем осторожно чмокнул Шерлока в щёчку и тот счёл это за похвалу. Даже курить как-то расхотелось. — Они очень трогательные, — тихо-тихо, чтобы услышали только Шерлок и уходящее солнце, прошептал Уильям. — Ты про Альберта и Майка? Уильям кивнул, а Шерлок отчего-то глубоко задумался и как-то даже расстроился. — Мой тост был не таким проникновенным, — буркнул он совсем по-детски. 
 Уильям даже взгляд на него поднял. Перед ним стоял всё тот же двадцатилетний мужчина, но мерещился пятнадцатилетний подросток, которому мать дала конфетку меньше, чем старшему брату. Вообще, соперничество между Холмсами заметить можно было невооружённым взглядом, даже азы психологии не понадобятся. Их обоих было жалко. Наверняка мать постоянно ставила первого сына в пример другому и наоборот. Ну разве так можно? Вот что из этого вышло. Уильям снова целует Шерлока, но в этот раз в висок. — Шерли, не надо сравнивать такие вещи, — он старался не бессмысленно сочувствовать, а объяснять, — у наших братьев своя любовь, а у нас своя. Я тебя люблю, люблю всё, что ты мне говоришь. Помнишь, ты сказал, что любишь меня настоящего? Вот и я тоже. Мне бережны любые твои слова, сказанные от сердца. Если бы ты говорил речи Майкрофта, разве был бы ты собой? — Лиам… — Ты пьёшь кофе без молока и с одной ложкой сахара, по утрам ты любишь потягиваться, как кот, тебе нравятся сладкие парфюмы, но сам ты ими не пользуешься, тебя тянет на детективы и ты по-долгу можешь рассказывать свои догадки, тебе не нравится смотреть телевизор, но ты терпишь, когда я его включаю, ты любишь собак, но признаёшь, что тебе не хватает ответственности, чтобы завести её, — Уильям говорил так быстро, что практически забывал делать вдох. — Без всего этого ты не был бы тем, кем являешься. А ещё я знаю, что ты любишь меня, так зачем тебе быть похожим на Майкрофта? — Лиам… — И вообще, мистер Холмс, — Уильям увлечённо заправил непослушную прядь тёмных волос, — я Вас люблю. Шерлок даже забыл, что он хотел сказать. В любом случае, слова уже не требовались, они снова нашли друг друга в поцелуе. Уильям подмечал такие, кажется, незначительные детали, но сейчас говорил о них с пылом, что Шерлок сам начал придавать им вес. Вот, допустим, сейчас он мнёт рубашку Уильяма и, наверное, тот это запоминает. Нравится ли ему это? Думается, да. И Шерлоку тоже захотелось находить такие, на первый взгляд, мелочи. К примеру, Уильям всегда во время поцелуя слегка встаёт на носки, хотя это не требуется — они одного роста; от него пахнет шоколадом, и это удивительно — он ест его очень редко, а ощущается, как отломить плитку горького и запить кофе, аромат которого слышался от Шерлока за километр, словно под кожу въелся. А ещё Уильям любит руки. Он постоянно хочет дотронуться до ладоней Шерлока, незамысловато водит своим пальцем по линиям жизни, как гадалка, только предсказания не озвучивает, а лишь щекочет. Ему не холодно, а руки всё равно требует сжать. А ещё он пользуется мятной пастой и носит футболки Шерлока, на полке хранит фотографии со всеми близкими, любит рисовать и солнце на рассвете — только пропускает его постоянно, ибо спать он тоже любит, что аж за ужином может вздремнуть в ожидании еды или во время фотосессии, где из декораций есть что-то, где можно оказаться в горизонтальном положении. Вообще про Уильяма сказать можно вроде много, а вроде и мало. Удивительно, что Шерлок совсем теряется, пытаясь углубиться в личность Уильяма, когда тот уже выяснил все детские травмы Шерлока, выстроил его психологический портрет и чуть не заставил рыдать, когда объяснял, почему Холмс иногда себя так резво ведёт и что это не просто энергичность. Шерлок же в подобном вопросе тушевался. Не находил поведению Уильяма никаких объяснений, просто принимал по существу и думал не над истоком, а над решением. Но он учится, причём самостоятельно — Уильям не поможет открыть душу самому себе. Мориарти его бурный поток мыслей прерывает и как-то совершенно не романтично: — После праздника поедем на машине? Моран нас отвез… В его поле зрения как раз попался знакомый чёрный бентли. Хотя, тут же в память ударило, что Моран не особо трезвенник и везти скорее придётся его, а следующая картина, где из машины на дрожащих ногах выбирается растрёпанная мисс Адлер, а за ней не менее взъерошенный Себастьян, вовсе отбивает эту идиотскую идею. — Я передумал. Лучше прогуляемся. И Шерлок решил лишних вопросов не задавать, лишь понял, что снова ничего не понял, а его Лиам по-прежнему загадка.

***

Рассвет растекается по небу лениво, прохлада и запах росы доносятся с тихих улиц выходного Лондона в открытое окно их недавно приобретённой маленькой квартиры. Поразительно, что Уильям не ушёл восстанавливать пропущенные часы сна. Они вернулись минут двадцать назад, а у него даже не заплетался в дрёме язык. Сидел в широкой рубашке Шерлока, вдыхал запах будущего завтрака и боготворил утро. На языке всё ещё чувствовался привкус шампанского. Были ли они пьяны? По сравнению с остальными — трезвые, но, возможно, голова немного кружилась, но уже не так сильно, как когда они танцевали посреди тротуара. Пришли домой и захотели есть. Просто под конец праздника (под их конец праздника, некоторые ещё справляли подошедший пять часов назад день рождения Альберта (возможно уже даже без самого Альберта)) еды практически не осталось. Шерлок, невзирая на усталость, переодел свой редкий костюм на привычную толстовку и штаны и встал у плиты, проявляя все свои кулинарные способности, которыми его наделил Майкрофт в детстве. Панкейки получались румяными, розовело небо и щёки Шерлока, когда Лиам хвалил завтрак. А потом всё это завертелось, растворилась в идиллии и, возможно, они всё-таки были ужасно пьяны, потому что проснулись от бьющего пульсирующей болью в виски звонка в дверь. Холмс оторвал голову от подлокотника дивана и попытался сфокусировать взгляд хоть на чём-нибудь. Часы показывали двенадцать, пустые тарелки и немытая сковорода, что завтрак на рассвете не приснился. Шаркая ногами, Шерлок оказывается в прихожей. Щёлкает замок и на пороге неожиданно образуется совершенно противная морда — наглая такая и смутно знакомая. У Шерлока в памяти тут же всплывает мужчина с волосами, как у Медузы Горгоны с белыми розами. Это не просто на одно лицо, это и есть одно лицо! Шерлок вскидывает брови, но из-за падающих век сообразить удивлённую гримасу не получается. Скорее рожа повидавшего в жизни всё уставшего мужчины, которого пытаются поразить самолётом в небе. — Мне нужен Уильям Джеймс Мориарти, — голос его был всё таким же ядовитым и неприятным. — А вы кто? — всё ещё неспособный на возмущения, лениво спрашивает Шерлок. — Вам достаточно знать, что очень уважаемая личность. Шерлок не особо разобрал, что незнакомец сказал — он за эти пару секунд попытался собрать мысли в кучу, но, видимо, гость счёл иначе и всё же, потоптавшись, добавил: — Чарльз Огастес Милвертон. Шерлок, пускай и соображал медленно, но это дошло до него быстро и он почти поверил, что у него галлюцинации с похмелья, если бы не процедил со стороны проснувшийся Уильям: — Какого чёрта ты тут забыл? — Выглядишь плохо, — заявил Чарльз бесстрастно и, Шерлок почти кинулся на него с кулаками, но Уильям среагировал быстро и удержал занесённую руку. — Уходи, — отчеканил Мориарти. — Ну уж нет! — рявкнул Чарльз и, толкнув Шерлока вглубь прихожей, сделал шаг вперёд. — Ты — шлюха подзаборная! Как ты только посмел всадить мне эту мерзость? Уильям удивлённо похлопал глазами и, кажется, даже не оскорбился. Часто ли он слышал такое от бывшего?
 — Какую мерзость? — ВИЧ! — выплюнул Милвертон и сам сморщился от, видимо, осознания, что это вообще может как-то к нему относиться. Уильям молчал мучительно долго. То ли пытался осознать, то ли подобрать слова, но неожиданно для всех рассмеялся, да ещё так дружелюбно и мягко, что стало страшно. — Чарльз, я чист. Причём совсем недавно проверялся. Ты поменьше сплетничай, а то вот что бывает. Удачи с лечением. Он положил ладонь на плечо Милвертона и сначала сложилось впечатление, будто он просто хочет стряхнуть пылинки, но Уильям сжал пальцы и даже просто смотрящему Шерлоку болью отозвалось в руке, чего уж там говорить о закряхтевшем Чарльзе, который, не в силах дать отпор, оказался за закрытой дверью, а потом ещё долго звонил и стучал, но Уильям оставался непоколебим. Кажется, от произошедшего с Милвертоном он чувствовал себя даже как-то хорошо и практически не стыдился своей радости из-за чужого горя. — Вот это новости, — только спустя тридцать минут выпалил Шерлок. — Надеюсь, первой строкой в его газете.