Якорь прошлого

      — Это пиздецки стрёмно, — обобщает свой рассказ Намджун, перекладывая телефон на другое плечо и между тем стараясь аккуратно уложить Чимина на постель. — Я чуть в штаны не наделал.       — Так получается, он теперь знает, что никакой Хосок с ним не переписывался? Знает, что ты его наёбывал? Ты в эпицентре пиздеца. Не забывай, брат.       — Мне кажется, он ещё не понял, что он переписывался со мной, а не с Хосоком.       — Это ты как понял? — слова Юнги становятся неразборчивыми: он перелезает через всю постель и закуривает, подкладывая одну свободную руку под голову. На груди у него стоит пепельница.       — Да у нас, знаешь, времени поболтать да почаёвничать что-то не было! Просто по его реакции понял, всё.       — И чё планируешь делать, когда эта спящая красавица очнётся, ты, болотный огр?       — Не знаю. Люди разные бывают. По-разному реагируют. Чимин личность неопределённая.       — Хуепределённая. По гороскопу узнал? — Юнги стряхивает пепел в пепельницу. Он разговаривает с Намджуном, закрывая глаза. Частично он всё ещё в своём сне. Ему там что-то снилось про моделей, которые обмазывались маслом и танцевали с ним фламенко возле бассейна. — Ну я понял. Ты чё, ко мне сегодня на смену заскочишь? Зонт мой заодно принесёшь. А то я как крыса мокрая в прошлый раз домой вернулся.       — Не знаю. Боюсь Чимина одного оставлять. Страшно жить в таком месте, если оно совершенно небезопасно.       — А мне страшно за мою промокшую задницу.       Юнги крепко задумывается, докуривает сигарету (Юнги всегда курил тяжёлые сигареты, а он говорил, что от него жутко воняет дымом), вжимает в пепельницу, отставляя её на прикроватную тумбочку, затем заваливается на кровать, кутается в одеяло и выдаёт свою мысль:       — Ты ведь понимаешь, брат, что он сейчас и в тебе маньяка разглядеть может?       — В смысле?       — Бля, ну ты со стороны посмотри. Какой-то странный двухметровый додик лапает его пипиську, потому что «ой, простите, извините, я случайно», — бубнит Юнги, крепче вжимаясь в подушку. Он планирует после звонка вернуться в свой сон. Может быть, его проведут под руку по подиуму «Виктории Сикрет». — Потом эта чума волосатая постоянно крутится возле него, как спутник вокруг Юпитера, а пото-о-о-ом, — он зевает, — за его окнами следит какой-то странный чебурек, и вдруг выпрыгиваешь ты! И утверждаешь, что выставлял себя за его бывшего ёбыря! Алё, планета вызывает Намджуна, приём! Я ору с тебя, брат, — монотонно. На горизонте топ-модели, одетые в бикини, зовут его присоединиться к ним в джакузи.       — Думаешь, он реально набросится на меня, когда очнётся?       — А? — Юнги всхрапывает от неожиданности и вспоминает, что у него на проводе всё ещё Намджун. — Я не думаю. Я уверен в этом. Вот ты бы как поступил на его месте? Делать тебе ноги надо, старик.       — Но я и вправду не могу оставить его одного.       — Да какой придурок вернётся в дом после такого проёба? — скептично выдыхает в трубку Юнги. — Ты сам подумай. Наверняка у него сейчас булки жим-жим. План, ненадёжный, как швейцарские часы, провалился с крахом, потому что припёрлась какая-то чурчхела двухметровая и начала наводить суету, он не вернётся. Но мне вот теперь интересно, нахрена он приходил? Там дом роскошный, наверное, да?       — Нет. Такое ощущение, что тут бабка запеклась.       — Чё? Короче, по тапкам пора давать!       Намджун дёргается от неизвестного шума за дверью, прислушивается, а потом понимает – это гудит холодильник на первом этаже. Мощно.       — Я не уйду.       — Ой еблан, какой же ты еблан. Ты в курсе, что он может заявление накатать на тебя? А у него, думаю, самые «чумовые», как ты говоришь, юристы в стране. Ты ведь вломился в его дом. С трубой. А до этого всю ночь под окнами простоял.       — Но это был не я! — возражает Намджун, присаживаясь на край кровати. Ему надо всё хорошенько обдумать.       — Ufa, бастард! В его глазах этим безумцем будешь ты! Какая же ты вафля с поздним зажиганием, всё тебе надо по полкам раскладывать. Вали оттуда, понял меня? — голос Юнги становится стальным, серьёзным. — Ему будет абсолютно похуй, ты это или не ты. На фоне паранойи я бы каждого подозревал, даже родную мать. Знаешь, я примерно представляю его чувства, у меня тоже несколько лет назад бывали ощущения, что за мной следят. Следят из глазка двери, из телевизора, из окна, из соседнего дома. ФБР, ФСБ, полиция, инопланетяне. Похуй. Галлюцинации. Очень долгие. Ага. Охуеть какая страшная вещь! Так что если не хочешь проблем с законами, уноси оттуда свою плоскую задницу.       — Он всё равно знает, кто я и где работаю. Если я не объясню ему всю ситуацию, может стать только хуже. Он больше не захочет меня видеть, если я уйду сейчас так просто, — утверждает Намджун, крепко убедившись в своих рассуждениях, и оглядывается на Чимина без сознания. Он выглядит измождённым.       — Иди нахуй, Ким Намджун, просто иди нахуй. В общем, я всё сказал. Ты ОБЯЗАН уйти оттуда. Дальше делай что хочешь.       И Юнги сбрасывает звонок. Если друг не хочет его слушать, то он явно предпочтёт больше компанию топ-моделей, в этом диалоге Юнги не видит смысла.       Намджун переводит взгляд с потухшего экрана снова на Чимина. Часть чёлки, намокшая от пота и рыданий, лежит на влажной щеке, облепляя лицо чёрной паутинкой. Намджун аккуратно отодвигает волосы в сторону, указательным пальцем проводит по нижней челюсти. Впервые он видит его так близко. Впервые он может его трогать. До этого он воспринимал его как какого-то человека, который жил за сотни тысяч километров от него, в каком-то ином мире. Кто-то из вымышленной вселенной. Но он живой, сошедший с фотографий.       Пока Чимин находится в постели, Намджун ещё раз обходит весь дом. И тогда он подмечает, насколько старая здесь мебель. Если игнорировать век цифровых технологий, то можно подумать, что сейчас примерно 1960-е годы. Намджун просто берёт этот год из воздуха. В гостиной на тумбочке ютится старый телевизор 1976 года производства. Тот самый чёрно-белый «Самсунг», который пора выставлять экспонатом в музее. Намджун не решается включить его. В холодильнике почти нет еды, Намджун голоден, но он потерпит, если он всю ночь не спит, то аппетит приходит к нему обычно в три часа ночи. Ещё он замечает, что в доме абсолютно нет часов. Ни настенных, ни карманных, ни настольных, ни ручных. Это странно. В доме только старая мебель, покрытая пылью. Из-за этой атмосферы Намджун мысленно возвращается в своё детство, когда родители отвозили его с братом в гости к бабушке и дедушке по материнской линии. Родственники со стороны отца совершенно не любили их семью, поэтому Намджун никого почти не знает по отцовской линии. Примерно на таком же телевизоре бабушка включала им мультфильмы. Деревянный пол, который скрипит при каждом шаге, цветастые ковры, диван с потёртостями и вмятинами, пыльные кружевные занавески, раковина с ржавчиной, мутные стаканы, посуда 1985-го года.       Когда он возвращается со стаканом воды (его стенки покрыты какими-то несмываемыми пятнами грязи), он находит Чимина, который судорожно копается в телефоне Хосока. Их взгляды пересекаются.       — Вот ты и урод! — едко проговаривает Чимин, кидая в Намджуна мобильный, тот шипит от боли, хватаясь за голову. — Ты всё это время следил за мной, да?! Больной ублюдок! Где Хосок? Что с ним случилось? Ты что-то сделал с ним?! — он подскакивает на постели, крепко вставая на ноги, и вжимается в угол. Ноги путаются в одеяле. — Ты явно с кем-то заодно! Либо ты реально больной на голову маньяк, либо ты из СМИ!       — Подожди! Подожди, Чимин. Я всё могу объяснить. Чёрт, больно. Я совсем не тот человек, который всю ночь следил за твоим домом, честно. Не знаю, кто это был, но в твой дом определённо кто-то проник. Я совсем не хочу причинять тебе вред, даже мысли такой нет. Клянусь, выслушай меня.       — Не смей подходить ко мне! Я вызвал пол... полицию! — в панике он тянет волосы на голове. Намджуну становится больно видеть реакцию Чимина. Неужели он похож на человека, который может кому-то навредить? — Выслушать?! Чтобы ты мне тут лапшу на уши повесил?! Знаю я вас, журналистов, у вас души нет, ничего святого в вас нет! Ничего человеческого!       — Я просто поставлю стакан воды и отойду к двери, хорошо?       — Ага, знаю, ты подсыпал туда снотворное! Или яд! Или что-то очень плохое! Кислоту подлил!       — Ради чего? Ты лежал в отключке, я давно уже мог сделать какие-то страшные вещи.       Чимин шумно сглатывает, соглашаясь с его аргументом, но не покидает кровать. Он быстро осматривает Намджуна с ног до головы, пока тот ставит стакан на стол. Он привык видеть Намджуна в униформе официанта, который вечно витает где-то в облаках и смотрит на всех в ресторане с таким видом, будто ненавидит всё человечество. Теперь Намджун перед ним предстаёт в новом свете. Во что он одет? Чимин выгибает одну бровь. На этот раз у Намджуна лицо… оно совершенно безэмоциональное, будто Намджун всегда всё держит под контролем, будто он уверен, что вся эта ситуация разрешится мирным путём. Он стоит возле дверей.       — Почему ты так странно одет? — пытается понять Чимин. На Намджуне серые спортивные штаны и футболка с принтом мультфильма «Луни Тюнз».       — Э… я… я сразу выбежал из дома, когда ты написал. Я тогда не спал, информацию… — Намджун вовремя замолкает, если он признается, что изучал информацию о Чимине, это будет выглядеть подозрительно, — в интернете просто сидел. Так что времени на сборы не было. Я хоть и не служил, но отец заставлял собираться за пару минут.       Чимин задумывается. Человек, который стоял у него под окнами всю ночь, был одет в чёрное, а на лице маска. Но Намджун ведь мог переодеться, чтобы отвести подозрения от себя.       — Я нашёл этот телефон, — начинает Намджун, делает небольшую паузу, обдумывая, что же сказать ему дальше. Он часто выстраивал этот диалог в своей голове, но не думал, что будет объясняться в подобной ситуации. Чимин молча ждёт, медленно опускаясь на кровать. — Всё, что я скажу тебе сейчас, – чистой воды правда. Клянусь матерью. Как я понял, этот Хосок, твой?... — Намджун щурится, двигая в воздухе руками, намекая Чимину подтвердить его догадки.       — Молодой человек.       — Да, твой молодой человек, он потерял свой телефон в нашем ресторане, в который ты ходишь. Я его не крал, честно, нашёл под столиком, когда прибирался перед закрытием. Если теряют что-то такое ценное, гости всегда возвращаются к нам этим же днём. У нас есть коробка, в которую мы складываем все найденные вещи, там в основном карточки, проездные, паспорт, украшения, но вот телефоны и бумажники никогда там не задерживаются. И Хосок так и не вернулся. Уже столько времени прошло.       — Когда он потерял его?       — Кхм... в тот день, когда... я написал тебе. Точнее, когда Хосок написал тебе, но этим Хосоком был я.       — Ты полез в чужой телефон в первый же день? — возмущается Чимин.       — Я случайно увидел твоё сообщение, честно. У меня не было намерений обманывать кого-то, но как-то так случилось, что я увлёкся. Ничего не мог поделать с собой. Я почти ничего не знал о тебе. Диалог с тобой был у него в архиве, он, наверное, часть переписки с тобой удалил, но что-то осталось. Я прочитал. Извини. Мне очень жаль.       — Жаль? Жаль меня, что меня бросили?! Или жаль, что ты так отвратительно поступил? Ты видел меня голым! Ты присылал свои фотографии, фу, какой стыд! — Чимин накрывает лицо ладонями и мотает головой. К щекам приливает кровь. Какой стыд! Есть вероятность того, что Намджун уже продал кому-то эти снимки. Сволочь!       — Но я хотел, чтобы ты чувствовал себя лучше. У меня сердце разрывалось от твоих десяток непрочитанных сообщений. Я думал, тебе будет приятно, если ты будешь думать, что он всё же ответил тебе.       — Какое благородство! — с кривой миной произносит Чимин. — Ты обманывал меня, а в ресторане за столиком в лицо глядел и всё знал! После всех тех фотографий! Обманывал! Как обманом можно принести добро?! Ты сделал только хуже, я ведь так надеялся!       — Нет-нет! Я только несколько дней назад узнал, как ты выглядишь на самом деле. Хосок удалил все медиа из галереи, поэтому я не знал, какое у тебя лицо. А потом ты мне как-то отправил фотографию, и я увидел на столике у гостя журнал с тобой. Прости. Я и вправду думал, что смогу помочь как-то. Я не должен был обманывать тебя, но я влюбился в тебя, честно. Влюбился так, что и дня без твоего сообщения прожить не мог. Постоянно телефон проверял, думал, что мог пропустить от тебя сообщение.       — Влюбился? — с удивлением в голосе переспрашивает Чимин. Брови на его переносице раздвигаются, и задумчивый взгляд он отводит в сторону. Как ему расценивать это признание? Он слышал сотни таких признаний. Но почему он влюбился в него? Выгода?       — Я не могу тебя просить о чём-то подобном, но я буду благодарен, если ты всё же простишь меня. Если нет, то я пойму твои чувства, потому что ты имеешь на это право. Я поступил ужасно, я дал тебе надежду, обманул. Но знай, что все мои намерения были благими, я ни разу не задумывался о том, чтобы использовать данные против тебя или преследовать. Я просто хотел, чтобы ты почувствовал себя немного счастливей.       Чимин судорожно выдыхает, мнёт пижаму, и выглядит он нерешительным. Он хочет верить Намджуну, но опасается в очередной раз доверяться кому-то. Его признание становится для Чимина приятной неожиданностью. Он часто слышит от людей слова признания в любви, но это что-то на другом уровне. Очень нежное, неловкое и неуверенное, искреннее, без одержимости и наваждения. Сумбурное переплетение переживаний и эмоций мешают ему размышлять. Остатки страха из-за проникновения в его дом ещё не выветрились, и он путается. Так что же ответить Намджуну? Он поворачивает голову в сторону окна. Только сейчас Чимин замечает, что уже утро. Когда он забрался в шкаф, было темно. Мысли туманные, и кажется, будто всё произошедшее всего лишь страшный сон. Воспоминания, хоть они и свежие, становятся мутными. Но как ему стоит относиться к Намджуну? Они одновременно так много знают друг о друге и одновременно не знают ничего, но при этом они чувствовали себя достаточно комфортно в общении. Чимин с грустью подмечает, что все эти изменения в «Хосоке» были всего лишь личностью Намджуна, а это так вскружило ему голову, что он решил, что они перешагнули через тяжёлый этап в отношениях.       — И... зачем ты пробрался в мой дом? — Чимин продолжает смотреть в окно.       — Что? Нет! Нет, это был не я, честно, — резко произносит Намджун, не ожидающий, что Чимин и вправду будет думать так, как говорил Юнги. — Я не знаю, кто это, даже предположений не имею, клянусь. Этого человека я не видел, я только понял, что в дом кто-то пробрался.       — Как?       — Во-первых, в доме была какая-то странная атмосфера, либо это воображение, либо интуиция. Во-вторых, на заднем дворе дома были следы на траве. Наверное, он решил обойти дом сзади, а не заходить через главную калитку. Я только получил твоё сообщение утром, потому что не спал всю ночь, и сразу же прибежал к тебе. Я безумно боялся за тебя. Чимин. — Намджун осторожно делает шаги, приближаясь к кровати. Чимин смотрит строго. Задумчиво. — В этом доме ты был не один. И я даже не знаю, кто это мог бы быть. Ты слышал сам, я был тут, когда в коридоре что-то хлопнуло.       — Откуда я могу знать, может быть, это был твой друг?       — Я бы никогда так ни с кем не поступил, в жизни никому вреда не причинял, даже ни с кем не дрался. Ты подозреваешь ещё кого-то? Может, тебя кто-то ненавидит? Или это был Хосок? Кто-то из коллег? Хейтеры? Сталкеры?       — Да зачем Хосоку это?.. — рассеянно замечает Чимин и переводит взгляд на Намджуна, он, сокрушённый, смотрит ему куда-то в грудь. Расстроенно ухмыляется. — Знаешь... — поднимает глаза. — Я полный придурок, самый круглый дурак на этом свете, но я верю тебе.       — Правда?       — Да. Ты меня обманывал, но сейчас я верю тебе, мы совсем друг друга не знаем, оказывается. Я верю, что не ты проникал в мой дом, но я не могу поверить, что ты так легко выставлял себя за чужого человека. Это подло. И вот эти сомнения мешают мне строить какое-то мнение о тебе.       Чимин устало вздыхает, глаза у него стеклянные, смотрят в никуда. Он начинает всё переосмысливать, а Намджун сокращает между ними расстояние и присаживается на корточки перед кроватью, сцепляя пальцы замком. И что хорошего может выйти из их знакомства? Теперь Чимин видит, что из себя представляет «новый» Хосок. Захочет ли он и дальше продолжать общение? Как он отреагирует? Непонятно. Чимин думает: «Всё же, этот человек действительно мне помог, если то, что он говорит, это правда. И если бы не он, то что я делал бы? Да, сейчас мне больно, больнее, чем в тот раз, когда Хосок предложил паузу, но по крайней мере я чувствовал себя лучше, и это придало мне сил».       — Хочешь знать, почему я тут?       Намджун кивает, разглядывая Чимина с близкого расстояния – безумно красивый, – затем он встаёт, выключает свет в комнате (ему кажется, что Чимин будет чувствовать себя комфортнее при утреннем свете, когда тени на его лице затушёвывают блестящие глаза), возвращается на то же место и усаживается на пол, скрещивая ноги и упираясь локтями в колени.       — Этот дом принадлежал моей бабушке. Она скончалась несколько лет назад, и я так и не решился продать дом, который долгое время принадлежал её семье. Я очень ценил её, она меня воспитала хорошим человеком. Наверное. Но она говорила, что я хороший человек. Это правда? И это место – единственное место в городе, где я могу чувствовать себя спокойно. Приезжаю сюда, и сразу на душе легче становится. Всё здесь кажется родным, я большую часть детства здесь провёл, у меня родители карьеристы. Если тревожно на душе, то я прихожу сюда, если надо спрятаться от фанатов и журналистов, отдохнуть от них, я иду сюда. Это очень сильно выматывает. Сначала мне нравилось чужое внимание, но теперь оно давит и душит, пугает. Лучше бы я никогда не становился знаменитостью. Как думаешь, кто это был? Вор, журналист, убийца, маньяк? М?       Намджун молчит, потому что понимает, что это риторический вопрос, но Чимин в молчании смотрит на него, взывает к ответу.       — Не знаю... — шёпотом говорит Намджун. — Я не хочу пугать тебя, но не думаю, что это журналисты или фанаты. Кто-то достаточно безумный. Да и действовал он как-то… неосторожно. Он явно хотел дать знать тебе о себе. Вор, журналист или фанат точно хотели бы остаться незамеченными.       — Это не вор, — соглашается Чимин с глуповато-обречённой улыбкой. — Этот человек уже несколько раз маячил у меня на глазах. Ну или таких людей было несколько. Этот человек очень высокий, с широкими плечами. Лицо я его не видел. Сегодня я должен был поехать к себе на квартиру, но я увидел на парковке его силуэт и понял, что домой мне лучше не возвращаться. Да, мой дом очень хорошо защищён, но там я всё равно чувствую себя тревожно. Там есть видеокамеры, но они не придают уверенности и спокойствия. Звучит так, будто я уже смирился с этим, но это только кажется. Я ещё не говорил об этом своему менеджеру, потому что думал, что я просто накручиваю себя, не люблю тревожить людей лишний раз. А тут... — Чимин разглядывает одеяло под собой, а затем начинает крутить ворс пальцами. — И вот страх, что сегодня кто-то может прикончить меня, впервые был настолько сильным. Я почти не слышал свои мысли. Я был на грани. Иногда я не могу заснуть из-за того, что боюсь, что больше не проснусь. Я люблю жизнь, я люблю грустные и счастливые моменты, если я испытываю эмоции, значит, я жив, но людей я боюсь, очень. А ещё я боюсь, что не успею исполнить свою мечту, умру просто так. Ощущение смерти было очень близко.       Намджун не знает, что и ответить. У него никогда не возникало подобных мыслей и чувств, присутствие смерти он никогда не ощущал, ему никто не угрожал и над ним никто не издевался, а ещё он не умеет утешать людей. Он боялся оступиться, боялся ножей, боялся высоты или соседской собаки, и он задумывается: а ожидает ли от него Чимин слов утешения или просто хочет выговориться? У Чимина есть только один друг, который временно переехал в Сицилию, и поэтому, может быть, он совсем отчаялся?       — Бояться это всё же нормально, — только и придумывает Намджун.       — Но не тогда, когда ты вечно находишься в этом страхе и окружающие люди напоминают тебе о твоих слабостях. Постоянно жить в страхе – очень выматывает, жизнь превращается в кошмар. Хосок, он... я сказал всем, что мы просто решили немного отдохнуть друг от друга, что нам нужен перерыв, что у нас графики не совпадают, — продолжает Чимин, и Намджун понимающе кивает головой, он помнит его интервью и новостные посты, — но если быть честным, то это он устал от меня. Когда мы начали встречаться, он даже не представлял, что ему придётся столкнуться с трудностями из-за меня. В то время он только пытался вылезти в массы из андерграунда, он всегда мечтал стать музыкальным продюсером, он любил музыку, но хотел оставаться в тени. Создавать музыку, получать наслаждение, воплощать это в жизнь – он действительно любит своё дело. Все хотят лёгкости в отношениях, но я слишком проблемный для этого. У меня нет никаких психических отклонений, просто несколько раз из-за работы случались панические атаки, а Хосок был первым, кто успокаивал меня. После того, как нас поймали за отношениями и начали шантажировать, я понял, что долго мы не протянем. Хосок не любил быть на публике, не любил известность, но потом за ним начали ходить по пятам. Его донимали вопросами на улице, его оскорбляли в сетях, его вечно приглашали на интервью или просили сфотографироваться. И тогда его имя крепко было связано с моим именем, а для человека, создающего что-то уникальное, – это ужасно, это позор, это бессмысленно, это осквернение его работы. Его не покидало ощущение, что он находился в моей тени. Пришлось отпустить его. Я надеялся, что нам удастся сойтись, но смотри, что в итоге вышло. Комедия какая-то. Бесчеловечная. Не хочу давить на тебя. Прости, что говорю тебе всё это.       — Всё в порядке, мне приятно, что ты достаточно доверяешь мне, чтобы рассказывать личное. Мне всё это время было интересно, что же случилось с вами, ведь ты так любишь его. Что я могу сделать для тебя? — Намджун слегка притрагивается ладонью к колену Чимина, обращая его внимание на себя.       — Не знаю. Кажется, я должен сделать невозможное и принять наконец тот факт, что в мире могут происходить подобные вещи. И принять тот факт, что с Хосоком у меня вряд ли уже что-то будет, но я не знал, что мне придётся мириться с этим в таких обстоятельствах. Я и тебя-то по сути не знаю. Ты официант. Ким Намджун. Всё. На этом информация подходит к концу.       — Я надеюсь, ты дашь мне шанс, и я обязательно отвечу на все твои вопросы. Я ненавижу то, что ты чувствуешь себя беспомощным в этом положении. Это звучит дико, но ты для меня не посторонний человек.       — Хотел бы и я так думать, — Чимин ухмыляется.       Напряжение, как туго натянутая гитарная струна, продолжает концентрироваться в воздухе. Чимин прокручивает в голове прошедшую ночь и пытается понять, повезло ему сегодня или нет. Намджун размышляет над ситуацией, в которой оказался, и о словах Юнги. А что, если Чимин притворяется? Что если он потом напишет заявление в полицию? Намджун косится на него. Нет. Совсем не похоже на то, что он его как-то опасается. Он сидит на кровати, как тряпичная кукла с отверстием на боку, оттуда вываливается вата, и ему совсем нет до этого дела. Чимин встаёт с постели, открывает окна нараспашку, вдыхает полной грудью, и, заинтересованный восходом солнца, прижимается щекой к стеклу, постукивая по нему ногтями.       — Как сейчас помню этот кадр, когда он стоял прямо вон под тем фонарём. Вон там. Я готов был бежать за ружьём в гостиную и выстрелить себе в голову от страха. Даже не в него стрелял бы, а в себя. Я боюсь навредить кому-то. Но я и представить не могу, какие чёрные мысли были у него.       Не старая детская комната, а разбитые фрагменты воспоминаний. Теперь он больше не будет чувствовать себя здесь в безопасности. Как он может спать спокойно, зная, что кто-то достаточно безумный может проникнуть в его дом? Намджун с виноватым видом рассматривает парня с ног до головы, замечает его беззащитные плечи и поджатые пальцы на ногах и думает: «Я не хочу оставлять его одного, он на грани». Ему нравится эта комната, здесь такая же старая мебель, как и во всём доме, и Намджун расценивает это как попытку сохранить воспоминания и возможность возвращаться в прошлое.       — Я хочу помочь тебе.       — А я нет, — резко отвечает Чимин, а потом, одумавшись, добавляет: — Не хочу, чтобы кто-то ещё тратил на меня своё время. Я могу обратиться к специалистам, могу поставить охрану, могу поделиться этим с менеджером.       — Но что-то тебе не становится от этого лучше.       — Кто знает? Может быть, без них мне было бы ещё хуже? Такое будет происходить, даже если проработаю свои страхи. И если в мире...       Чимин резко прерывается, когда рядом с ним незаметно оказывается Намджун. Он поворачивает его к себе, прикасается к ледяной после стекла щеке, глазами заново изучает лицо с близкого расстояния, смотрит на губы, облизывается и целует, а затем отстраняется. Чимин удивлённо смотрит на него широко раскрытыми глазами.       — Извини, — Намджун отходит к двери, вороша волосы на голове, засовывает от неловкости руку, которой притрагивался к Чимину, в карман штанов, и не знает, куда ему деться. Трудно сдерживать себя, когда влюблён, когда видишь боль, которую никак не можешь затенить. — Давай… давай мы вместе с тобой осмотрим дом. Чтобы убедиться, что ты в безопасности. А потом я сразу уйду домой, просто я хочу убедиться, что ты в порядке. Или, может, ты хочешь куда-то уехать? — неразборчиво говорит Намджун, отвернувшись от Чимина, ему стыдно смотреть на него.       — Пойдём.       И Намджун неловко выходит из комнаты. В дверях Чимин вдруг останавливается, прижав ладони к лицу.       — Давай начнёт с заднего двора, посмотрим, что там можно найти, и потом… — Намджун останавливается на середине лестницы, когда понимает, что за ним никто не идёт, и оборачивается.       Не человек, а «Ангел Хэзерота». Застыв на месте, оплакивает свои надежды, потухшие, как погашенный факел – символ жизни. Скорбит по собственным несбыточным мечтам.       — Он так больше и не написал мне, — озвучивает свою боль Чимин, слёзы сами по себе идут, он даже не выжимал их из себя. Давно уже не может заплакать, но эта правда придавила его, как могильная плита. — Он больше не любит меня. Это конец. Я так не хочу больше жить.       А Намджун не умеет утешать людей, и он застывает на середине лестницы, не зная, как заглушить страдание. Он не думал, что всё так обернётся.       — Он не любит. Он больше не вернётся.