Неисповедимость

Вспышка света ослепила его. Загудела голова, и он потерял равновесие, но не упал. Вернее, падал очень долго. Кружился, взлетал, опять падал. Но, ни разу не встретил никакого препятствия. Нарику не хотелось ничего, слишком сильны были впечатления от увиденного. Он даже не понял как расслабился, отдавая свое тело на волю новых ощущений. «Чистилище…» — встрепенулся он, пытаясь уместить в голове эмоции.- «Смерть… жалко, я так много не успел. Теперь очищение души от всех пороков. Страшно ёпрст! Как это будет проходи…» — он ударился о землю ногами, и завалился на бок, не удержав равновесия -»…ть?» «Так, друг, соберись. Сейчас начнутся пытки» — И Нарик даже зажмурился. Но, как ни странно, пыток не последовало, и ни что не выдавало чуждого присутствия. Устав ждать, он сначала открыл один глаз, потом второй, приподнялся на руке и осторожно огляделся. Его вынесло на залитую солнцем небольшую поляну. Насыщенные краски. Цветы, деревья, трава. Все дышало жизнью. Ветерок теплый, ласковый, запутывался в кудрях Нарика и, как птица из силков, пытался вырваться из неожиданного плена. Он приставил руку ко лбу в виде козырька, тем самым, прикрывая глаза от солнца, обнаружил на противоположной стороне огромное бревно. Но настолько старое, что вся сердцевина обратилась в труху. Объем держался только за счет коры, и то кое-где провалившейся. Рядом с ним муравьи соорудили свой дом. Эти маленькие трудяги переносили щепки и солому к себе в муравейник. Нарик даже расслабился от мирного зрелища, сердце успокоилось. Он не стал вставать, ползком добрался в тень березы, так и упал на спину, уставившись на мирное небо, пробивающееся среди листвы. На некоторое время его мысли остановились. Нарик перевернулся на живот, и горстями притягивал к себе траву, цветы, землю, облетевшую листву. Вдыхал их запах, и шумно выдыхал, наслаждаясь полным ощущением, что в миру называется «Жизнь». «Вставай», — прозвучало в голове. Нарик встал, огляделся. Но по близости никого не оказалось. «Пойдем», — тот же голос. И он пошел. Пересекая поляну по диагонали, и оглядываясь по сторонам, Нарик шепотом произнес: — Кто ты? Подойдя к бревну, он услышал: «Пора», и неизвестный голос затих. «Да уж… Манеры? не, не слышал!», — усмехнулся и посетовал он одновременно, двигаясь по тропинке, вдоль бревна. — А куда идти- то? — крикнул он, но тут же осекся. Нет, знание к нему не снизошло. Но понимание, что тело ему не подчиняется, появилось. Он хотел остановиться, только из-за инстинктивного сопротивления всему довлеющему, но, в том же проценте давление только увеличилось, и ноги пошли еще быстрее. — Ладно, ладно. Все понял, осознал. Не надо так резко. Сам пойду, — громко сказал Нарик, глядя в небо исподлобья. И ноги послушались. Замедлили ход, но движение не прекратили. — И на том спасибо, — иронизировал он. Путь продолжался, и впереди встали высокие заросли стланика. Верхушки лап смыкались на уровне груди Нарика, а стволы причудливо округлились в тоннель, словно долгое время росли вокруг большой трубы. Тропинка вела сквозь них, но для того, что бы продолжать путь, надо было встать на четвереньки. — Э-э-э, мы так не договаривались. Я дальше не пойду. Вы уж меня извините, но что я такого совершил, что бы мне, в наказание, устроить бег с препятствиями? Я … — Нарик не договорил. Тело так стремительно ринулось вперед, что голова и торс запрокинулись назад. С криком «Да, что б Вас…» он несся через кусты, как заправский лось. Треск стоял на всю округу. В итоге он, преодолев преграду не получив ни одной царапины, остановился. «Кудесники, мать Вашу», — беззлобно подумал Нарик, отряхиваясь от листьев, иголок и пыли, которую поднял своим демаршем. — Ну, что продолжим? Я еще не устал, — сказал он, не задумываясь о последствиях, а последние не заставили себя долго ждать. Его развернуло, и бегом, огибая труднопроходимые места и деревья, кинуло вперед. И Нарику ничего не оставалось, как бежать и сквозь зубы выражаться. Он уже почти ничего не видел. Лес становился все плотнее и темнее. Даже среди крон деревьев было крайне мало просветов. А бег так и не замедлялся. С каждым шагом становилось все темнее, пока Нарик не перестал видеть окончательно. Но тело даже не думало останавливаться, уверенно вышагивая вперед. «Издевательство какое! Что за детские сказки: «темным, темным лесом…в темной, темной избушке…» — подумал он. — Эй, Вы что там? Я и в детстве темноты не боялся, — крикнул Нарик уже вслух, но ответа не последовало. — Почему-то даже не удивляюсь, — пробурчал он себе под нос. Но изменения все же появились. Он замедлялся. Так как зрение в данной ситуации стало совершенно бесполезным, усилились другие ощущения. Нарик отчетливо слышал вдалеке шум воды, который приближался по мере его продвижения. «Ручей», — констатировал он, вслушиваясь в мелкий тоненький перезвон воды на камушках. Нарика остановили у последних деревьев перед ручьем, спрятав за их стволами, ровно так, чтобы в щель было видно только глаз. Тело перестало слушаться окончательно. Теперь он не мог даже говорить. «Ну серьезно?» — возмутился он, а сам подумал про камни, лежащие без движения. Уставившись в одну точку, он перестал моргать, вернее ему запретили те, кто владел его телом в данный момент. «Смотри», — приказал знакомый голос. «Вы там совсем заработались? Здесь же ничего не видно», — попытался развести руками Нарик, но ничего не вышло, — «Чтоб вас пчелы покусали!» И как по щучьему велению, зрение обострилось до такой степени, что он видел каждую травинку по отдельности. То, что предстало пред его глазами, ужаснуло не менее чем собственная смерть. На траве, почти рядом с ним, извивалось худенькое тельце. Девушка, совсем молоденькая, судя по строению фигуры. Сначала он не мог сообразить, что с ней. Она неестественно выгибала руки, под невероятным углом, но с места не двигалась. «Помочь, надо помочь!» — глазами забегал в поисках хоть чего-нибудь. Попытался дернуться, но держали крепко. Он словно стал третьим из деревьев, проросшим глубоко в землю. «Пустите, ироды!» — закричал он внутри. «Почему она не встает? Почему не встает?» — он пытался приглядеться к девушке, но то что он увидел… Руки ее пробиты в кистях ржавыми, гнутыми вилами достаточно глубоко вдавливая их в почву. Кровь смешалась с землей и почернела. Вокруг шеи виднелась железная пластина, похожая на бочковой обруч, только толще, и ее концы так же были вбиты в землю. Ноги девушки, расставленные в стороны и согнутые в коленях, стояли на когда-то упавшем дереве. Она пыталась ногами откатить его, неестественно выгибаясь, на сколько позволяли крепления верхней части, делая упор изо всех сил, но бревно уперлось в камень, лежащий неподалеку. «Почему молчишь? Почему не зовешь на помощь?», — мысленно, совершенно ни чего не понимая, обратился Нарик к девушке. От ужаса засосало под ложечкой, когда он взглянул на ее лицо. Мало того, что оно было обезображено всякого рода ожогами, (помимо сигаретных ожогов, присутствовали пентаграммы клейм), на левом глазу было срезано верхнее веко. Окровавленный глаз судорожно дергался, пытаясь моргнуть. Губы девушки были зашиты грязной, возможно в прошлом белой, ниткой. Видимо она пыталась кричать, и тем самым разорвала плоть в местах стяжек. Нарик услышал, что она не то шипит, не то хрипит. И к его горлу неминуемо подбирался комок. «Господи, да кто ж тебя так?», — думал Нарик, глядя на это зверство. Он хотел выйти к ней, помочь, хотя бы освободить, но не смог пошевелиться. «Да отпустите же! Вы что не видите, ей нужна помощь», — мысленно, с яростью крикнул он, обращаясь к своим поработителям. «Смотри…» — бесстрастно ответил уже знакомый голос. До его слуха донесся треск веток у противоположного конца крошечной поляны. Вышедшие мужчины, что-то тихо бурча, бросились к девушке. «Что, твари, еще не натешились?» — все больше распаляясь, думал Нарик. Он пытался вырваться, но его как будто держали на коротком поводке и пока не собирались отпускать. Ярость закипела с удвоенной силой, когда он увидел, что эти нелюди подошли к девушке и своими действиями заставили ее судорожно дергаться и шипеть еще громче. Один раскачивал вилы в ее кисти, другой возился с бревном, причиняя тем самым ей боль. Она выгибалась дугой, уже почти рычала, но мучители не проронили ни звука. Нарик от бессилия и ярости думал, что вот- вот взорвется. Ему жутко хотелось разорвать, искалечить этих тварей. Он не находил более приемлемых эпитетов, для названия этих существ, да и в прочем, не сильно искал. От злости он опять ослеп, но слышал каждое их движение, сопровождаемое эмоциями девушки. «Да отпустите Вы меня!» — Нарик стал похож на натянутую струну. И вдруг ошейник ослаб. Уже в прыжке он снова ощутил свое тело. Злоба перешла все границы его сознания, и он ринулся к мучителям. С невероятной скоростью и оглушительным грудным рыком, Нарик сшиб обоих на землю. Девушка затихла, но тут же, опомнившись, зашипела снова, мотая головой. Он увидел это боковым зрением, когда заносил свой кулак над одним из мужчин. Обернулся к ней лицом, и наконец-то заметил, что девушка ползет по траве в его сторону. Неуклюже подтаскивая свое тело на израненных руках, которые от бессилия периодически подгибались и она падала на бок, утыкаясь лбом в землю, но все равно поднималась и упорно ползла к ним. Она заметила, что Нарик остановился и смотрит на нее большими глазами. Девушка выдохнула, и села боком, прислонившись все к тому же дереву. Непослушными, кое-как перевязанными руками она пыталась вырвать нитку с губ, пытаясь одновременно что-то выкрикнуть. Нарик недоуменно посмотрел на нее, повернулся к мужчинам, и опустил руку. «Бог ты мой! Так они…так я…идиот! Чуть не убил несчастных», — констатировал он, разглядывая несостоявшиеся жертвы. Тела их были изуродованы не меньше. Один волочил за собой ногу, на которой отсутствовала половина ступни. Лицо и лицом нельзя было назвать. Скальп его находился в области глаз, как бы нависая над ними и переходя на левую щеку. Четыре глубоких борозды от лезвий проходили через правую щеку. Второй мужчина был горбатый, причем левая рука его, просто висела плетью вдоль туловища и была заправлена за пояс. На шее виднелся ужасно зашитый порез от уха до уха. Ноздри же были просто разорваны. Они подходили к девушке, с опаской поглядывая на Нарика. А он стоял, уже не глядя на них, опустив руки, смотря куда-то невидящими глазами. Кляня себя за гнев, из-за которого чуть не погубил двоих, по сути, ни в чем не повинных, бедолаг. «Господи, как хорошо, что я во время опомнился…» — это была его последняя мысль на маленькой полянке возле ручья…