Abandon everything you know Sail with us and we will show What it means to be alive
Their hands’re on deck Yours — around my neck A pirate life’s to shrive
Уён перестал видеть новые образы их корабля; ему не снился Хонджун, как до этого, когда нужно было подтолкнуть его найти Сонхва, позаботиться о Юнхо или о детях, которых они находили пленёнными на вражеских суднах. Юнги Юнхо очень любили, потому что он никогда не находил в себе силы в чём-то им отказать, и проводили много времени с ним изучая навигацию. Уён, конечно, нередко обращался к ясновидению, вперяя взгляд в небо, или, если это было невозможно, незаметно пускал себе кровь и таким образом добивался своих целей, пока никто, кроме Хонджуна, не подозревал о его истинных методах. Небеса перестали давать ему напутствия — а это значило лишь то, что их команда была собрана окончательно. Возможно, они примут ещё кого-нибудь — но с теми, кто есть сейчас, им всем обеспечено спасение и процветание. Уён наконец прошёл этот длинный путь с капитаном, вместе выйдя из отправной точки, коей было кораблекрушение. Капитан теперь был весь в делах. Он всё утро сидел в своей каюте, пытаясь найти в записях упоминания сказочного русалочьего острова. Они ж точно у него были, боже мой! Он выбрался на палубу только к полудню и сразу направился к штурману; того доставали Минги с Ёсаном, ужравшиеся рома. — Кто это пьёт среди бела дня? А ну свалите отсюда, черти! — И не говори, капитан! Задрали уже, откуда только бутылку достали, — недовольно фыркнул Юнхо, глядя вслед прогнанным двум пиратам, которые не слишком ровной походкой спускались со шканцев. Они обсудили курс корабля — а затем к капитану подошёл Чонхо, решивший сообщить, что среди его матросов назревают какие-то странные настроения. — Соберу их сегодня в кают-компании, пусть скажут что думают мне в лицо, — промычал Хонджун, оглядывая палубу, залитую солнцем. У бочки расположилась шумная компания, притащившая сюда по кружке, — там были и Минги с Ёсаном, и Уён, и хохочущие матросы. Поодаль от них Сонхва помогал катить бочки в грузовой трюм. — Сонхва, жизнь моя, сюда подойди-ка! Тот сразу же поднял голову. Обходительности, которой Хонджун всегда кормил Сонхва, позавидовал бы даже Сан. Об этом, вероятно, Уён и думал, прикрывая рот рукой, чтобы не выпустить глупый пьяный смех. Сонхва зашагал к ним; ветер трепал его грязные штанины. — Хватит бочки таскать, делать тебе что ли нечего? — Капитан, я не смогу с вами плавать и всё время ничего не делать, пусть ты и хочешь того. Сегодня на нём был чёрный корсет, который Хонджун специально для него заказал в столице. Капитан смахнул слезу; Чонхо закатил глаза, желая, очевидно, ретироваться, но его трубка пока что дымилась, и здесь, на краю кормы, было относительно спокойно, поэтому уходить он всё-таки не спешил. — Как прекрасен б ты был, если был бы статуей! Но поспешить, вероятно, стоило. — Статую ты не смог бы целовать, Хонджун. — Смог бы. Целовал бы так, что это назвали бы надругательством. — Но… она же холодная. — Тебе ли не знать, что я готов на всё, если хочу чего-то. — Боже мой, — Чонхо рассмеялся, — вы решили говорить об этом рядом со мной, потому что я доверенное лицо Сонхва? Чонхо потянул руку к лицу, чтобы закрыть глаза, но Сонхва, прилипший к капитану, дёрнул её и приобнял боцмана, зажав себя между ним и Хонджуном. — Ве-ерно, ты моё доверенное лицо, малыш. — Ха! Когда будут у тебя в подчинении люди, а не доски и чертежи, тогда и будешь называть меня малышом! — Эй, что за намёки? — возмутился капитан. Сонхва с Чонхо посмеялись, а потом боцман ушёл от них, ещё раз закатив глаза. А ведь когда-то он хотел вместе с Сонхва навещать дворцовых девиц! Какая потеря.***
Ещё одним признаком того, что Уёну наконец-то больше не грозит смерть, была улыбка Юнхо. Искренняя улыбка Юнхо; насколько всё должно быть прекрасно, чтобы он улыбался? Удивительно, но не понадобилось ни золотом его обливать, ни мёдом, ни чем-либо ещё. Просто Сан одним прекрасным утром решил научить его португальскому. Помочь вспомнить, вернее. Язык не был необходимостью — особенно здесь, на корабле, — не был важным воспоминанием; язык был даже не о нём самом, поэтому Юнхо про это и не думал, занятый другими делами, пока Сану самому не пришло в голову. И теперь Юнхо улыбался, сумев сказать «vamos para sul em busca de tesouros». Он давно смирился с тем, что ему не стать человеком, которым он был в прошлом, — но как же приятно было хотя бы иногда быть на него похожим! — А ещё знаешь, Сан, я до сих пор не видел ни одного сна. — Правда? Я слышал, мы всегда видим сны, просто можем их не помнить. — Думаешь, меня память подводит? — задумчиво улыбнулся штурман. — Да ты не расстраивайся! — у Сана обычно всё решалось легко. — Мне сегодня снилось… знаешь что? — Что? — скучающе протянул Юнхо. — Что мы пили ром! — радостно ответил Сан. — О, капитан! — он обратился к поднявшемуся на верхнюю палубу Хонджуну. — Угостишь нас сегодня ромом? — В честь чего?.. Вы, лодыри, отмахиваетесь от меня и говорите, что нет попутного ветра, а ведь мы уже два дня назад должны были пришвартоваться к острову! Юнхо, а ты куда смотришь? Не ты ли мне говорил, что мы дотуда дойдём в два счёта? — Да ладно тебе, капитан, глянь зато на какой рыбий поток наткнулись… Хонджун едва ли обратил внимание на суету за бортом; в сетях было так много рыбы, что поднимать их собралось с десяток пиратов. — Я тебе это говорю, потому что мне сегодня снился ром! — продолжал настаивать Сан. — Эй, вам там помощь не нужна? Он хотел знать только не нужна ли помощь Уёну; тот вместе с Сонхва тянул сеть, задыхаясь от жары. — А тебе что снилось сегодня, капитан? — спросил Юнхо. — Сонхва снился. — Сонхва?! Юнхо прыснул от смеха, когда они увидели Уёна, обернувшегося на имя, а потом, отвернувшись обратно к волнам, промычал: — Кстати, а почему наш Сонхва возится с рыбой? Капитан, задумчиво глядевший в никуда с тех пор, как тема зашла о снах, ещё больше покраснел, когда штурман сказал «наш Сонхва». В какой момент королевский судостроитель стал для Юнхо частью их семьи, Хонджун не заметил. Минги определённо хорошо работал с его мыслями и помог отпустить тревогу и напряжение, которое мучило Юнхо больше пяти лет. — Мне больше интересно почему наш капитан притих, — около них возник Уён; хрустальному спокойствию пришёл конец. — Чего это ты такой красный? О, только не говори, что Сонхва тебе приснился голым! — Помилуй, Уён! — засмеялся Сан. — Эй, капитан, не бей его, хватит!.. Сонхва с недоумением смотрел на них; сеть была вытащена на палубу. Когда пираты улеглись спать, он снова вспомнил об этом; они лежали в капитанской постели, глядя через стекло на дикий океан, готовый сожрать их судно в любой момент. — О чём ты думал сегодня весь день? Не поверю, чтоб ты был настолько занят, что на меня не нашлось ни минутки. Хонджун, вероятно, тоже сейчас думал о том, как ничтожны они перед морской стихией. Сегодня судно всё-таки пришвартовали к острову, и теперь пираты могли отдохнуть, встав на якорь, чтобы завтра отправиться на поиски легендарных русалочьих сокровищ. Хонджун молчал, лежа спиной к Сонхва. Они плавали вместе и вместе спали уже больше четырёх месяцев; капитан привык к чужому теплу. Они не были Ёсаном с Минги, и им не нужна была любовь в том смысле, в котором она понятна только телам. Хотя Сонхва не сказал бы, что она совсем ему не нужна. — Поговори со мной, — захныкал он, срываясь на смех, и протянул руку, чтобы прижать Хонджуна к себе. Капитан медленно повернул голову и поднял на Сонхва глаза с таким видом, словно забыл что вообще здесь делает. Сонхва вскинул брови, ожидая, пока он заговорит. — Я слышал, как ты утром говорил, что я тебе приснился. Об этом вспоминаешь, да? Хонджун криво улыбнулся. — А-а, я угадал! — Ты был русалом. Сонхва удивлённо улыбнулся и повёл плечом, чтобы удобнее уложить на себе Хонджуна. — Потому что мы плыли на этот русалочий остров, да? Капитан, чьи волосы сверкали на постели тёмным огнём, оглядывал его, словно Сонхва был загадкой, туманным прикосновением. Он провёл рукой по чёрным прядям, и пальцы застряли в завитушке. — У тебя были длинные волосы, — его рука упала на чужое плечо и проследовала до рёбер, заметных для прикосновений даже через рубашку. — Вот до сюда. Мокрые, прямые. Они отблёскивали луной; ты был очень красивым. Сонхва довольно прищурился, сжимая пальцы своей руки на руке Хонджуна. — И что я делал? Я спел тебе серенаду, чтобы ты прыгнул в океан и приплыл ко мне? — Я не помню, — Хонджун захихикал, играя чужими пальцами, и почувствовал, что начинает краснеть. — Ты утащил меня в светящуюся пещеру. — Прямо-таки утащил? Сонхва сжал его поперёк туловища, вживаясь в роль; от них обоих пахло морским ветром, и, пусть этот запах и был везде, здесь он приобретал особый оттенок. Его даже, наверное, увидеть можно было бы, если б не ночь. — Я будто в легенду попал какую-то, которыми детей пугают. Во снах, знаешь, образы и все акценты ярче… Да всё, ты же меня задушишь! Сонхва мгновенно расслабил руки, слыша сдавленный смех Хонджуна. Когда они лежали вот так, этот кусочек пламени уже не казался грозным капитаном; он становился мягче и мягче под прикосновениями, но потом внезапно объявлял, что очень вымотался за день, и просил Сонхва перестать. Тот решил, что сегодня всё будет по-другому. — Ты же смотрел остров по картам? — спросил Сонхва, заставляя Хонджуна поднять к нему голову, чтобы кивнуть. — Здесь тоже есть пещера. В глазах капитана вдруг загорелись изумрудные искорки; он не желал думать о том, что Сонхва хочет стать русалом и засмущать его, но мысли наводнили его голову, не спрашивая дозволения. — Ага. — Хочешь спустить шлюпку? — Прямо сейчас? — Я люблю авантюры. Хотел бы знать, что я делал с тобой в этом сне. Затянуть песню у меня, конечно, не получится, но… Сонхва будто нарочно такие слова подбирал, будто смотрел сон вместо Хонджуна и знал, что было там что-то такое, что заставляло его отводить взгляд и чувствовать, как закипает кровь. Он никогда бы не признался в том, что любит подобные приключения — а может, он полюбил их только с этого момента? Они прыгнули в шлюпку, пока вся команда спала; с милосердного позволения капитана в этот час храпели даже дозорные. В лодочку они бросили сумку с парой клинков — и ещё там, кажется, завалялась фляга с ароматным спиртным. Волны блестели от лунного света, и Хонджун то и дело на них оглядывался, пока Сонхва, смеясь, тащил его вглубь острова. Он шёл к пещере по памяти; если они заблудятся здесь, то получится весёлая история для пиратов, которые найдут их на следующий день. Обязательно найдут — остров ведь небольшой. Пещера встретила их тишиной, но от каждого их шороха стала гудеть, словно радовалась редким гостям. — Она как будто из серебра, — выдохнул завороженный Хонджун; Сонхва всё ещё держал его руку. — Посидим? Авось найдём свою смерть в горле пещерного монстра. — И я слышу это от тебя? Сонхва захохотал. Внутри пещеры не было чудищ — были только камни и океанский залив; из отверстия в скале за ними подглядывала луна. Сонхва разделся и попробовал тёплую воду; она тут же обняла его, и он вошёл по пояс. — Ну что, похож? — он улыбнулся, оглядываясь на Хонджуна, и даже намочил волосы, чтобы красиво уложить их к плечам. Капитан кивнул и заулыбался, восхищаясь видом блестящей голой шеи. Он поскорее разделся тоже, чтобы помочь разбудить спящую воду и догнать тело судостроителя, ранее принадлежавшего королевскому замку, а теперь — только ему. Хонджун подплыл к Сонхва и, ухватившись за плечи, приподнялся; перед ним была блестящая синяя пещера, отражающая воду. Он нечасто рисковал и нечасто отправлялся куда-то вот так, без плана, никого не предупредив, — но до чего это было приятно! Сладкий вздох Сонхва понёсся вдоль камней, когда Хонджун сомкнул на его шее зубы; Сонхва ждал зубов весь вечер. Хонджун целовал его, слизывал воду с рук и пил нежность, стекающую с подбородка; Сонхва подтянул его выше, продолжая стоять на дне, и член Хонджуна, возбуждённый от прикосновений к голому телу, оказался зажат между их животами. Хонджун будто не заметил; он оказался в плену пещерных голосов, шепчущих об их взаимном обожании, поэтому вообще ничего не замечал, кроме мест, на которых сейчас были его губы и руки. Сонхва довольно сжимал его бёдра, неспешно двигаясь к их сумке и сброшенной одежде. Наконец перестав чувствовать воду ступнями, он развернул ногой их короткие куртки; Хонджун аккуратно слез с него и ощутил под ногами каменный пол, быстро остывший после дня. А затем Сонхва развернул его и положил на спину. — Мягко, однако, — красноволосый капитан растекался счастливой лужей под чужим телом, как и подобало человеку, попавшему в свой лучший сон. Сонхва не был русалом — но ему бы и не пошло, так ведь? Сонхва-русала Хонджун точно не любил бы так сильно. Он сжимал бока, покрытые не чешуёй — кожей, тёплые даже после их ночного купания; Сонхва целовал его, и с его волос падали капли. Хонджун не побоялся бы сейчас встретиться с ним взглядом, даже если эти глаза были бы русалочьи, ярко-синие с серебром. Они помогали морским существам подчинять волю; с Хонджуном, очевидно, уже было кончено. Он проговорил: — Сонхва, загляни, пожалуйста, в сумку, — чтобы тот нашёл под звенящими ножами какое-то масло в банке. — Это… это что? — Сонхва открутил крышку; из банки пахнуло чем-то цветочным. — В столице купил. Хонджун глядел на него, повернув голову и согнув колени в попытке удержать тепло, утекающее под каменный потолок пещеры. Сонхва изогнул брови в умилении, поддевая пальцами маслянистую субстанцию, быстро теряющую твердость в теплых пальцах. Он попробовал её на язык, игнорируя усмешку капитана: вкус ожидаемо оказался неприятным. Почти травяное лекарство — горьковатое и вязкое; для употребления внутрь оно точно не было предназначено. Сонхва снова подобрался к чужим ногам, и его голова оказалась между бёдер; Хонджун едва дышал и бегал взглядом по стенам из камня. Улыбался как-то странно — возможно, попал под влияние русалочьих чар. Когда Сонхва поднёс к нему скользкую ладонь, улыбка эта стала просящей; взгляд переместился к Сонхва — прочесть его было легко. Когда отрезвляющий холод коснулся кожи, Хонджун чуть не вздрогнул и тихо сказал: — Постой. Сонхва сделал что было велено; влажный палец замер на коже, дразня. Хонджун открыл рот, но почему-то не мог подобрать слова, хотя они лились бесконечным потоком всякий раз, когда он видел Сонхва, — восторг, бахвальство, обещания и прочее. Сонхва недоумевал. — Ты хотел, чтобы я лёг вместо тебя? Давай — но я просто думал, что верно истолковал твой намёк, и… — Нет-нет! Всё в порядке, просто… Нет, продолжай, я только хотел сказать… Капитан превратился в сальмагунди; сам не знал чему были посвящены его мысли — собственной неуверенности перед первым разом или уверенным пальцам Сонхва, продолжившим аккуратно массировать его, заставляя чувствовать себя так, будто он вознёсся. — Ах, Сонхва, я… Я просто хотел попросить тебя быть со мной мягче. Чужие губы дёрнулись; палец скользнул внутрь. — Так нормально? — Да… — Просто не будем спешить. Сонхва покрался рукой вверх по чужому телу, чтобы повернуть лицо Хонджуна к себе. Тот дёрнулся и коротко простонал: Сонхва коснулся ожидающего члена, продолжая двигать второй рукой. Хонджуну было хорошо — другого он и не ожидал, пусть и волновался; чужие губы касались его щеки. — Девственный капитан… нонсенс. — Укуси меня. Шея Хонджуна была рассыпчатым медовым тортом; он простонал, откидывая чужие волосы, чувствуя вибрацию мычащего Сонхва на коже — он собирался пометить капитана. Он растягивал так правильно и неторопливо; Хонджун, закрывая глаза, взлетал и бился о каменный потолок, желая большего для своего возбуждения. Влага, которую чужие руки оставляли на животе, наверняка испарялась тут же. — Ты невероятный, капитан, — эти слова тоже были паром. — Почему? — Хонджун не понимал, ему в ушах уже мерещится океанский шум, или это собственные вздохи; он смотрел на Сонхва, и ему рисовались в его ушах длинные серьги, которых не было, как и ярко-синего блеска в глазах. Сонхва облизнулся, когда Хонджун уже был готов к нему; он вытащил пальцы и коснулся тёмного шрама на бедре, прямо над коленом. Хонджун рефлекторно согнул ногу. Однажды он мог остаться с палкой вместо второй ноги и стать таким же знаменитым, как Франсуа ле Клерк, — но он не любил рассказывать об этом. — Ты мне нравишься, капитан, потому что ты заставляешь меня чувствовать. Хонджун приподнялся, видя, что Сонхва опять взял масляную банку. — Дай помогу. Тот послушно отдал её, и капитан, зачерпнув на пальцы вязкую массу, стал растирать её в руках; Сонхва увлёк его в поцелуй со вкусом океанской соли. Когда неподходящий этому месту цветочный аромат начал стекать по запястьям, Хонджун размазал капли по члену Сонхва; они сидели на своих куртках, прекрасно понимая, что те ещё долго будут пахнуть этой ночью, потому что масло оставит на них жирные желтоватые пятна. Хонджун ласкал член Сонхва, интуитивно двигая руками и ориентируясь на чужую реакцию. Сонхва не мог оторвать взгляд от сосредоточенно сведённых бровей и подрагивающих плеч; у него был пунктик на неопытных капитанов, и он, кажется, только сейчас это обнаружил. — Я нравлюсь тебе, потому что ты со мной жив. — Именно, — Сонхва заулыбался и щёлкнул по носу Хонджуна, который до сих пор плохо осознавал что делает и говорит. Он смотрел как завороженный; Сонхва снова положил его на спину. Он оглядел Хонджуна, но решил не говорить ничего, чтобы не смущать его — он мог снова стушеваться от какой-нибудь чересчур смелой фразы. Луна освещала его кожу и помогала дышать. Он смотрел на Сонхва, раскрыв рот, словно ждал чего-то или сам собирался с мыслями. — Не бойся говорить со мной, — Сонхва приобнял его. Он вдыхал ночную прохладу и выдыхал чистую нежность. — Я не хочу сделать тебе больно. — Хватит заговаривать мне зубы, — на губах Хонджуна появилась широкая улыбка. Он не осознал тогда, что Сонхва слушает каждый день подобные речи от него, это самое заговаривание зубов — но о другого рода безопасности. Ни капитана, ни Сонхва, нельзя было назвать робкими, но они любили беспокоиться друг о друге даже в тех случаях, когда это было излишним. Головка вошла с хлюпом, опасным для невинных ушей; Хонджун раскрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям, но ничего особенного пока не чувствовал, кроме странно приятного ощущения наполненности; чужие губы и руки занимали его внимание. Сонхва набирал темп очень осторожно и следил за выражением в глазах Хонджуна — не боится? не больно? не наскучило? не холодно? Не жарко? — Не думал, что в морской пещере ночью так жарко может быть, — пробормотал Хонджун. Ему всё больше нравилось это их островное приключение; он изогнулся и откинул голову назад, когда от члена Сонхва изнутри вдруг разошлась крохотная тёплая волна, и непроизвольно сжался, заставив того тихо зашипеть. Стоило ли говорить о том, как долго Сонхва ждал подобного? Он блуждал взглядом по голым локтям с мелкими царапинами, по груди, ждущей поцелуев, на которой у ключицы виднелось бледное пятно ещё одного шрама — от ножа, ещё на самом первом корабле, где Хонджуна гоняли матросом. Теперь он, жемчужина, лежал под Сонхва, забыв о своём капитанском звании и остальном и не смущался ни собственных громких звуков, ни шлепков от столкновения бёдер. Сонхва, бывало, трогал себя, представляя, как они будут делать это — но ничто из его фантазий не могло сравниться с чёртовым сексом в пещере. И зачем было притворяться авантюристом? Сейчас он готов был кончить от одного вида Хонджуна, тянущего руки к нему. Сонхва опустился к нему и лизнул плечо, чувствуя капитанские руки, оборачивающие бока, а затем снова покусал шею — он заметил, что от этого Хонджун становится громче. Он не успел даже позвать Сонхва по имени, сказать «помоги мне», только посмотрел — и тот просунул руку между ними, чтобы приласкать капитана. Хонджун захныкал, закрыв глаза — всё-таки это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Слишком хорошо, даже если представить, что всё это — лишь продолжение сна. — Эй, Сонхва-я, — протянул Хонджун, пьяно улыбаясь, хотя едва ли капал на язык ромом сегодня, — в моём сне такого не было. Сонхва даже остановился на секунду, не понимая что ему с этой новостью делать. — А что было? — Ну… ты меня просто поцеловал в пещере — она была очень похожа на эту. И всё — знаешь же эти сны, ничего там никогда не понятно. — О, ну теперь, думаю, приснится и это. — Быстрее, Сонхва. Я не развалюсь. Хонджун сжал чужие плечи, притягивая горячее тело к себе, прося новых поцелуев и оплачивая их стонами; он подавался навстречу резвым толчкам, и это было похоже на безумие. Он кончил с сиплым стоном от руки Сонхва. Звёзды смотрели через отверстия в пещерной крыше — то ли умилялись, то ли завидовали. Сонхва хрипел на ухо и заставлял содрогаться без шанса набрать воздуха после оргазма. Когда он с тяжёлым выдохом завалился на Хонджуна, тот ощутил внутри что-то тёплое. Никакая русалка его бы не отлюбила так. — Нам нужно будет искупаться снова, — хихикнул Сонхва, когда они наконец оторвались друг от друга, отдышавшись. Оставив пещерные камни помнить о том, сколько нежности и страсти они здесь оставили, пираты понесли свои вещи к оставленной у берега шлюпке. Ночь близилась к концу, и на горизонте уже начинали светлеть утренние пятна. Поднявшись на судно, Сонхва с Хонджуном наткнулись на Уёна и Сана, которые сегодняшнюю ночь тоже посвятили личному. Они смерили друг друга молчаливыми взглядами и разошлись по разные стороны палубы — а вот хитрюга Ёсан, поднявшийся ни свет ни заря, чтобы заранее собрать всё, что может понадобиться в путешествии по острову, наблюдал украдкой за художником и парусным мастером, которые хихикали о чём-то, глядя на восходящее солнце. Минги будет что рассказать — но было бы больше, если б он заметил ещё и капитана с Сонхва. Упав на постель, Хонджун почувствовал себя по-настоящему благословлённым. В его каюте был самый мягкий матрас, а рядом лежал человек, даривший самое большое счастье. Они не боялись что могут не поймать сон — просто загородили стекло, откуда на подушки капал свет раннего утра. Пираты умели засыпать в любом шуме, поэтому даже если начнут стучать шаги по верхней палубе, Хонджуна и Сонхва это не потревожит. Капитан почему-то всё возился и не мог выбрать удобную позу. Возможно, ему просто не хотелось проваливаться в сон, пока они не поговорят ещё немного. Хонджун повернулся на другой бок: — Слушай, — невесомо коснулся чужого носа пальцем, привлекая внимание. От них обоих безбожно пахло горькими семенами, из которых делали масло. — Я знаю, что для тебя все мои речи об этом уже смешались в одно, но… Сонхва. Ты лучшее, что случалось в моей жизни. Он придвинулся ближе, наблюдая за движениями чужих ресниц. — Появился ты — появился и попутный ветер, и косяки рыбы, и прохлада днём. Сонхва, я люблю тебя. За стеной начали громыхать двери; пираты начинали выбираться из кают. — О, как романтично, — запоздало протянул Сонхва. — Вам с Саном определённо стоит устроить соревнование. Он потянулся к Хонджуну, чтобы устроить последний поцелуй перед тем, как наконец уснуть, — но тот вдруг вспыхнул, как это бывало раньше, и отодвинулся. А потом вообще отвернулся. — Он мне не соперник. — Чего-чего? — голос Сонхва искажался улыбкой. — Ты уткнулся в подушку, я ничего не слышу. — Говорю, нет смысла в этом! — А-а. Сонхва, посмеиваясь, перекинул руку через Хонджуна и крепко обнял. А тот, кажется, почувствовал мгновение, когда Сонхва хотел сказать: «я люблю тебя тоже, капитан», и успел выдохнуть: — Всё, спи. Сонхва оставалось лишь повиноваться. И большой вопрос, где он был более счастлив — во дворце, где имел всё, чего только мог пожелать — роскошные покои, признание короля и всего двора, или здесь, где его роскошно любили. Несравнимые вещи, кажется, — но для Сонхва всё было довольно просто.