27 октября.
"После введения инъекции пациент остаётся адекватным: психологическое и физическое состояния в норме. Пищу принимает. Всё также неразговорчив."28 октября.
"После первого приёма пищи заявил, что она ему кажется тошнотворной. От второго и третьего приёма отказался. Всё также неразговорчив."29 октября.
"Пациента стали мучить ночные кошмары, из-за которых мне пришлось ввести небольшую дозу снотворного. Проснувшись, охотно принял пищу."30 октября.
"Пытался зубами перегрызть ремни, сдерживающие руки, при этом крича о своих исследованиях и ассистентке. Угрожал тем, что его обязательно обнаружат и спасут, а меня, Доктора, посадят. От пищи отказывается."2 ноября.
Душный кабинет, пропахший дорогим табаком, принял форму обители для неверующего Дотторе, что был занят разработкой антипода к микстуре, приведшей пациента в перманентное бешенство. Он спал за последние двое суток в общей сумме часа три, из-за чего психологическое состояние ухудшилось, а физическое било в тревожные колокола. Но Доктор не слышал их звона: мыслительный процесс был запущен, заглушая собой любой посторонний шум. Ему не хотелось замечать проблем, каких-то осложнений, чувства голода и желания наконец-то выспаться. Он обрубал любые намёки на попадания острых мыслей в его голову, из-за чего и продержался на ногах так долго. Дело в умении концентрироваться на объекте своего интереса, проявляя тем самым сильнейшую увлечённость. Даже если она действительно только вредит. — Наконец-то. — прошептал себе под нос доктор, роняя пепел на рабочий стол. Он наконец-то вспомнил один из ингредиентов, который мог бы стать решающим. Потушив ароматную папиросу, Дотторе встал из-за стола и направился к ящикам, где, вероятнее всего, хранился "спасательный" элемент. Несмотря на отсутствие сна и пищи, он все ещё уверенной походкой перебирался через кабинет. Ничто в его фигуре не было способно передать истинное состояние организма. — Это точно то, что мне нужно.. — открыв один из ящиков, рука сразу же потянулась к склянкам средних размеров, внутри которых пребывала живность. Он недолго возился с ними, ведь точно знал, что ищет. Через какое-то время в мощной ладони красовалась стеклянная банка с жуками фиолетового цвета — оникабуто. Сразу же после обнаружения, они начали взбираться друг на друга, преследуя одну единственную цель — выбраться из заточения. На лице красовалась самодовольная улыбка, означавшая уверенность в исполнимости задуманного. Свободной рукой он касался толстого стекла, словно привлекая внимание насекомых к своей персоне. Не удивительно, но им правда жилистый палец, обернутый в медицинскую резину, казался занимательным. Живность фиолетового цвета сразу же переключила свое внимание на него, чем вызвала ещё более широкую улыбку: Дотторе себя любил. Он мог бы еще дольше продолжать любоваться насекомыми, что были так заинтересованы им, но неожиданно раздался громкий стон из коридора. Дотторе отложил банку на стол, а затем, схватившись за чемоданчик со шприцами, что всегда стоял у его стола, отворил входную дверь. В белёсом коридоре никого не оказалось, из-за чего паника постепенно стала проникать в доктора, пролезая меж внутренностей и разливаясь по венам. Послышался повторный стон, более омерзительный, чем предыдущий, но при этом отрезвляющий: он исходит из операционной. Стуча каблуками сапог по кафелю, Дотторе приближался к эпицентру боли и человеческих страданий. Операционная Доктора — место, повидавшее столько крови и насилия, сколько не видела ни одна реальная больница, даже с самой испорченной репутацией. — Дорогой пациент, вы проснулись! — стараясь отыграть роль хорошего доктора, произнёс он, проходя в комнату. — Что же вы так кричите? — Выпусти меня отсюда! — тело Альбедо потерппло некоторые изменения: он сильно похудел, из-за чего опустились щёки и выражение лица было болезненным; все тело дрожало; взгляд не западал на одном месте и, чаще всего, хаотично бегал по комнате. — Убийца! Монстр! Монстр — вот ты кто! Даже фатуи не имеют права позволять себе той мерзости, что позволил ты! Дотторе с жалостью наблюдал за картиной, в которой отчётливо были заметны мазки бреда, смешанного с осознанностью, и глубокая ненависть. Но он продолжал улыбаться, надеясь, что ничего не передаст его внутренних переживаний. Он вовсе не боялся навредить алхимику, ведь насилие над людьми было неотъемлемой практикой в его карьере. Ему не становилось страшно от мысли, что кто-то узнает (уже не становилось) о его заложнике. Всё, что могло напугать — потеря человека, который стал интересен в процессе изучения механизмов его тела и психологии. — Вы повторяете это из раза в раз, изо дня в день. Скажу честно: уже наскучило. — поспешно раскрывая чемоданчик, Дотторе ненадолго изменил своей улыбке, изобразив недовольство. — Вы способны на более интересные мысли. Мне известно. Альбедо трясся всем корпусом, из-за чего на руках, ногах, туловище оставались красные следы от ремней. Они впивались в кожу, давили, оскорбляли свободолюбие своим наличием, а также заставляли алхимика взвывать посреди ночи (он решал, что способен избавиться от них, если приложит как можно больше усилий). Но, как не сложно догадаться, ни вопли, ни крики никак не влияли на стягивающие материалы. Фатуи всегда очень заботились о качестве используемых для пыток предметов. — Чудовище! — бледные губы раскрылись, освобождая замученный крик. — Вы не первый человек, что говорит это. — выражение лица не переменилось: взгляд всё тот же агрессивно-холодный, нижняя губа подрагивающая, лоб сморщенный. — Я главный алхимик Ордо Фавониуса! Сахароза уже сообщила Джин. Тебя обнаружат. Тебя уничтожат. Дотторе не видел смысла споров с человеком, чей рассудок так помутнел. Он прекрасно знал, что никто не станет заниматься поисками похищенного. Если б он был так нужен и важен, то в первый же день была бы организована слежка или же на собрании фатуи обсуждалось, что неизвестные стали проявлять повышенное внимание к их персонам. С момента похищения прошло немало времени, а вокруг все также спокойно, как и до тоскливого одиночества в лаборатории за пробирками и наблюдениями за крысами. — Обрадую вас или нет, но я нашёл то, что поможет нам справиться с происходящим. — Дотторе достал шприц из чемоданчика, наполненный снотворным. — А чтобы у меня все вышло, вы должны сидеть молча и не тревожить мой покой.4 ноября.
Прошло два дня с того момента, как Доктор усыпил пациента с очередным приступом бешенства. За эти дни он успел испытать эликсир и, к небольшому удивлению, сумел добиться необходимого результата. Дикие лабораторные крысы с огромным желанием выбраться из своих аквариумов после введения препарата за три часа и шесть минут вернулись в прежнее состояние адекватности. Это событие ввело Дотторе в прежнее состояние самолюбия, которое за последнее время спряталось в самой дальней пробирке, не желая выбираться оттуда ни при каких обстоятельствах. Он смог уделить время своему самочувствию: наконец-то принять пищу в нормальном количестве, привести одежду в порядок, заняться личной гигиеной. Перестав выглядеть как гений из литературных произведений, Иль Дотторе превратился в самого себя, который, несмотря на грязную деятельность, старался сохранить "приятный" внешний вид. "Я должен закончить с этим сегодня. Эксперемент и без того затянулся.." — проскальзывали верные мысли, за которые Доктор сумел зацепиться. — Это будет совсем маленький укольчик! — говорил он, вытягивая из чемодана, действительно, шприц небольшого размера. Он ввёл нужную дозу в вену Альбедо, наблюдая, как раскрываются от тянущей боли в руке его и без того большие глаза. Картина на первый взгляд мерзотнейшая, но настолько желанная, что возбуждала в Дотторе лишь интерес: что будет с ним делаться дальше?6 ноября.
— Ты больше не кричишь.. — шептал Дотторе, поглаживая засаленные волосы пациента. — Я рад, что смог вернуть тебя в привычное состояние. Альбедо не смотрел на Доктора: его интересовала белая плитка, что застилала пол. Казалось, что он и на слух не воспринимал информации на данный момент, ведь прямо сейчас в голове звучит: "Тридцать четвёртая". — Может быть, ты похвалишь меня за труд? — Доктор ожидал, что Альбедо поднимет взгляд на него и тогда он сможет прочесть в нем нечто новое, а не только ненависть и отвращение. Но он не смотрел. Внимание его глаз украла плитка, которую Дотторе отмывал от грязи и крови сотню раз. — Я старался над твоим спасением не для того, чтобы ты сидел и игнорировал. Я ясно выражаюсь? Альбедо все также молчал, насчитывая уже сороковую по счету. Он старался привести свой мозг в состояние адекватности, пытаясь не думать о всем произошедшем с ним. Но каждый раз, когда голос Доктора задевал его нервы, он вздрагивал, вспоминая обстоятельства своего нахождения в этом скверном месте. — Допустим, ты не слышишь меня из-за неполного возвращения в состояние адекватности, но.. — Дотторе схватился за хрупкий подбородок так, как он любил это делать, заставляя Альбедо направить лицо в нужное направление. — Видеть то видишь. — Вы отвлекли меня от подсчетов. — еле слышно проговорил алхимик, недовольно гладя на маску предвестника. — А ты не разучился говорить! — Дотторе приблизился на полшага в сторону больного. Свободной рукой он дотронулся до аккуратных плеч. — Боялся, что придётся заново учить разговаривать.. а то все последние слова были о спасительнице Сахарозе. — Вас это злило? — не придавая эмоциональности вопросу, также тихо проговорил он. — Может быть. Дотторе знал, что не имеет права тревожить пациента так долго, ведь иначе процесс возвращения в норму затянется еще на несколько дней. Оставив пищу, что поступала в организм через специальные трубки, Доктор удалился из палаты, стараясь сдерживать желающий вырваться смех наружу.