Пшеница

Кусочек колбасы приземлился на раскалëнную сковородку и, укутавшись в слой золотистого растительного масла, зашкварчал рядом со своими братьями — такими же неровными и с большими дополнениями в виде частичек сала.        Рон Уизли наблюдал за тем, как его завтрак на плите понемногу приобретает аппетитный вид: яичница с поджаренным хлебом и тем, что должно было быть беконом (в магазине магловской деревушки оного не нашлось, потому пришлось взять палку копчëной на замену), к которой присоединится кружка кофе (если, конечно, наберётся хоть одна ложка, выскобленная из запасов).        На поношенных чёрных брюках, которые раньше имели серый цвет и именовались «спортивными» красовалось пятно от лака, что медленно, но верно подсыхал на входной двери в Нору. Лямка на растянутой майке вынуждала парня периодически поводить плечом, чтобы в собственных глазах не выглядеть как представительница древней профессии из Лютного переулка, применяющая все свои навыки кокетства для привлечения клиентов. Отросшие блекло-рыжие пряди постоянно лезли в глаза и Рон в который раз мысленно уговаривал себя сдаться и связать их в хвост, хоть так он и будет походить на одного из своих старших братьев. А этого ему категорически не хотелось, как, впрочем, и любых взаимодействий с кем-то из оставшихся членов семьи. Как и взаимодействия с магией.        Пошла она нахуй, эта магия, отобравшая у него Фреда и родителей, оставившая ему покосившийся дом и остывающие, ещё недавно такие завистливые мысли о том, что у других всё сложилось иначе.        Большое «спасибо» можно было сказать Джинни за то, что она переселилась к Поттеру на площадь Гриммо, и они вдвоём не заявлялись к нему на порог, рассказывая о том, как ждут не дождутся появления первенца и выжимая из себя покарëженные войной улыбки, стараясь показать, что они не разваливаются от тоски так же сильно, как и он сам.        «Спасибо» Биллу и Флëр, укатившим во Францию, благоразумно оградившим себя от ужасов прошлого, и не докучающим не шибко любящему переписываться родственнику.        «Спасибо» Гермионе, которая спокойно строила карьеру в Министерстве, добиваясь главного поста, да так усердно, что казалось, будто она только ради этого терпела все школьные годы оскорбления от слизеринцев и дрочилась со старинными фолиантами; которая ни одним словом или жестом не указала на то, что их страстно неловкий поцелуй в Выручай-комнате значил хоть что-то, кроме выплеснутого адреналина от осознания, что они были на тоненьком волоске единорога от смерти.        И только Джордж иногда пытался ковыряться в голове младшего брата, применяя неудачные — дохера хреновые без присутствия Фреда — шутки, чтобы разрядить обстановку в пустом доме, где всё ещё хранился запах влекущей стряпни Молли. Обустроившись в квартире над «Волшебными вредилками», недавний весельчак редко появлялся на публике, кроме как в гостевом зале, где развлекал клиентуру старыми, но полюбившимися всеми фокусами со времён последнего года обучения в Хогвартсе, когда он с другим близнецом... Впрочем, неважно.        Рон откровенно заебался слушать монологи, начинающиеся с: «А помнишь?..»        «Нет, Джордж, не помню», — проносилось в голове, пока пальцы сжимались на вилке, всплеском стихийной магии едва не прогибая на той зубчики, — «не помню, и не хочу вспоминать. Ничего не хочу вспоминать...»        И он отсчитывал минуты до того, как они закончат свой семейный обед, посуда отправится в раковину и, после объятия с похлопыванием по спине, Джордж закроет за собой дверь, покрытую свежим слоем лака. Ему хотелось чувствовать себя подлецом и эгоистом, так некрасиво спрятавшимся ото всех и проживающим в одиночестве в родительском доме, но... Разве он не имел на это права? Статус героя войны и приличная сумма, выплаченная за, так называемые, пережитые страдания и вклад в будущее магического сообщества, позволяли ему жить в своё удовольствие до конца жизни. Пусть, он не достиг и двадцати одного года от роду, но кто вообще решил, что невозможно ощущать себя много старше?        Жёлто-белый комок приземлился на поцарапанную тарелку, расплываясь по ней под солнечными лучами, попадающими из окна, за которым распевали свои нежные и прерывистые серенады птицы. Рон уселся за стол и приступил к еде, игнорируя нож и деля порцию на части одной вилкой. Сидел и, периодически бросал взгляд на часы, с которых отковырял почти все детали, помечавшие членов их семьи.        Покрытые пылью ступеньки, ведущие в верхние комнаты, поскрипывали от гуляющего в щелях стен ветра. Уизли не проводил уборку нигде, кроме первого этажа и своей комнаты, где, впрочем, была только кровать, стопка журналов о Квиддиче, криво втиснутая в угол, и сундук с одеждой, из которого он вынимал лишь пару вещей — не для кого было выряжаться, да и незачем.        Дни проходили одинаково, но парень не чувствовал скуки или обиды за то, что так и не добился успеха, о котором так откровенно бредил, завидуя некоторой беспечности лучшего друга, не страшащегося лезть в самое пекло; Кормаку Маклаггену за то, как он не стеснялся своей наглости и, будучи склизким и пошлым мудаком, пользовался популярностью у девушек. Завидовал чертовому Виктору Краму из-за его спокойствия, умения хорошо срабатывать на квиддичном поле и, конечно же, уверенности в действиях по отношению к Грейнджер, с которой рыжий опростоволосился — благо, до более близкого физического контакта не дошло. Мерлин. Ну нахуя ты об этом подумал?        Аппетит испорчен, но это было громко сказано, ведь от завтрака осталась лишь половинка от последнего ломтя хлеба. Поднявшись, Рон, не убрав со стола, направился во двор, где его ждало одно из запланированных на сегодня дел — лежание на диване и разглядывание трещин на потолке не приносило никакого удовольствия.        На такое заключение старая версия Уизли плюнула бы ему в лицо, но кто же мог знать, что отказавшись от применения магии, главный противник труда всея Гриффиндор будет забивать свободные часы разгребанием старого хлама в отцовском амбаре, попытками научиться готовить, и тем, чтобы наколоть дров для разогрева камина зимой. Последнее занятие было почти фикцией, так как Нора была напитана многолетними чарами, сохраняющими тепло даже без их обновления — у чистокровности свои плюсы. Да и искать ответ на вопрос «почему плита разогревается сама по себе?» Рон тоже подзаебался, ведь никаких газовых труб и электричества в доме предусмотрено не было. Но он махнул на это рукой и с тяжестью на сердце благодарил мать — кто бы ещё одарил её святыню такими незримыми удобствами, как не она сама?        На улице стояла невыносимая жара, отчего, казалось, что торчащие практически из-под фундамента мелкие цветы, названия которых Уизли не помнил или вовсе не собирался запомнить, странным образом скукожились, а под ними перебирали тонкими лапками муравьи, таскающие свою крошечную в глазах человека ношу.        На крыше амбара вертелся флюгер, отдалённо напоминающий фигуру гиппогрифа, которую в случае, если дезиллюминационные чары спадут, маглам можно преподать как петуха. Хотя кому взбредёт в голову приходить к такой чудаковатой обители?        Вздохнув и потянувшись, Рон согнул руки в локтях и повернулся корпусом из стороны в сторону, разминаясь; хрустнул позвонками, потряс по очереди ногами, чтобы мышцы не затекали. Оглянулся на крыльцо и чертыхнулся, не обнаружив там топора.        — Я же точно помню... — Начал ворчать Рон и пошёл к приоткрытой облезлой серой створке, за которой справа на полке стеллажа расставил вчера ящики с инструментами Артура — где-то среди них или рядом, возле металлического ведра или наваленных друг на друга запчастей чего-то, не имеющего конкретного названия, должен покоиться нужный ему предмет.        Не наступил даже полдень, а уже хотелось раздеться догола и лечь на траву в тени плодовитой в этом году яблони, или плюхнуться в вытащенную во двор большую ванну с холодной водой, тоже не понятно откуда взявшуюся. До соседей всё равно было достаточно далеко, чтобы поражать их голыми телесами.        Не успел парень распахнуть дверь, как ему на ногу едва не вывалились грабли и лопата, подпихивающие перекосившуюся балку, отчего он отскочил в сторону. Точно. Собирался же сегодня прикрепить её покрепче.        Заглядывать в амбар не пришлось — прямо за дверью, под скрипящей, расшатанной завесой виднелась ручка топора, слегка погрязшая во влажной рыхлой земле. Постойте-ка, влажной? Должно быть, один из гребаных садовых гномов счёл забавным помочиться на хозяйский инструмент, с помощью которого этого самого гнома можно было враз лишить головы. Чего эти существа здесь ошивались, никак в толк взять нельзя было. Какой смысл бродить по огороду с посаженными картофелем, капустой или морковью, если они вполне удовлетворялись найденными в земле личинками или корнями каких-нибудь кустов с дикими ягодами? Или же шкодить людскому труду приносило им бескрайнюю радость?        «Мелкие уëбки», — подумал Уизли и, с выраженным отвращением на лице, поднял искомую вещь и развернулся к груде поленьев, на которые уже попадало несколько яблок. Вчера он и так собрал приличных две корзины и намеревался сбагрить лавочнику в Оттери-Сент-Кэчпоул за пару банок пива, но в итоге решил попробовать привести в чувство самогонный аппарат и направить сок красных плодов в другое русло — не даром же отец оставил в наследство склад магловского барахла. Рону ведь делать нечего. Рон же любит за всеми подбирать обноски.        Пять краснобоких красавцев, один из которых оторвался от дерева прямо с куском ветки и повисшим на нëм листиком, отправились на кривоватый уличный столик. Уизли лениво потыкал мыском кеда поросший мхом пень и выставил на него полено. Сжал ладонь в кулак и, вытянув большой палец перед лицом, примерялся. Замахнувшись, он разрубил кусок дерева на две слегка неравномерные части, и отложил в сторону.        Раз-два, раз-два. Флегматичное занятие могло бы клонить в сон, но напряжение, прокатывающее по мускулатуре рук, поясницы и бëдер не позволяло мозгу даже на мгновение послать по телу чувство усталости. Почти квиддич, если представлять, что ударяешь по рукам противников, отправляющих в твою сторону мяч-вышибалу. Или лупишь по морде Маклаггена. Ну чего вы привязались?        Воткнув лезвие в пень и разогнувшись, Рон утëр со лба пот и зачесал пятерней волосы назад. Становилось всё жарче и он решил, что стоит таки освежиться и пройтись к озеру — совершенно смехотворному из-за небольшой глубины и вечно квакающими в нëм лягушками, которые словно насмехались над забредшими сюда путниками, рыскающими в поисках того, что утолило бы их жажду. Выгоднее было воткнуть нож в ближайшее дерево и приложиться к отверстию ртом, чтобы насытиться соком, нежели черпать не самого лучшего качества воду.        С каждым шагом запах тины ощущался всё отчëтливее, а высота камышей становилась всё приличнее, достигая практически роста Уизли, которым он вполне мог похвастать. Если бы не взял привычку сутулиться, как побитый жизнью оборотень, разумеется.        Под ногами чавкала почва, похожая на смесь серого песка с желтоватой глиной, по которой расползались примятые стебли водорослей, переплетающиеся между собой и будто норовящие обмотаться вокруг лодыжек и сковать движения, затянуть куда-то на дно, в царство пиявок или чего похуже. Чем ближе Рон подбирался к воде, тем отчëтливее чувствовалась желанная прохлада, но он всё равно снял майку и закинул её на плечи с целью уберечь кожу от шелушения. Родиться рыжим — сущее наказание.        Стебли окружающих изогнутую дорожку растений плавно колыхались от мягких порывов ветра и совсем близко слышался плеск, создаваемый маленькими рыбками или всё теми же жабами. Уизли чуть было не засмеялся, представив свою реакцию, если бы разведя в стороны свисающие над озером ветви ивы, он увидел бы Амбридж, сидящую на валуне с омерзительно-розовым бантом на голове.        Но не тут то было.        Парень резко остановился на месте, немного поскользнувшись на влажной земле, но удержав себя от падения парочкой вырванных стеблей тростника. Сиреневые частички колоска прилипли к ладони и он попытался вытереть их об штаны, чем сделал их внешний вид ещё более непривлекательным, чем было до этого. Ну и ладно.        Отвлëк его мелодичный голос, напевающий что-то неразборчивое, но звучащий так красиво, что ему стало мерещиться, будто ему в горло залили Амортенцию, вынудившую приоткрыть рот и завороженно выискивать глазами ту, кому этот голос принадлежал.        Плеск воды повторился и Рон отлепил ступню, шагнул ближе и зачем-то пригнулся, всматриваясь между качающихся коричневатых и кривоватых соцветий камыша. Незачем было долго гадать: в паре метров от места, где стоял Уизли, на липкой прохладной почве сидела Луна Лавгуд и, расчесывая пальцами свои длинные белоснежные волосы, мурлыкала песню... трём лягушкам, сидящим напротив неё на камушке, едва торчащим из озера, и выглядящим так, словно они были приглашены на концерт, организованный персонально для них. И для ближайшего соседа исполнительницы, бесстыдно пришедшего сюда без билета.        Рон прищурился и сделал шаг левее, чтобы закрыть доступ солнечным лучам к своему лицу. И ещё один. Третий, по загнутой полукругом дорожке, что должна была вывести к берегу, где в воде шевелила пальцами ног Лавгуд.        Стебли дразнили взгляд, то раскрывая, то пряча девушку, одетую в длинное платье, больше похожее на ночную сорочку, которую бы побрезговала надевать какая-нибудь Панси Паркинсон, предпочитавшая шёлк и тонкие лямки, как понял Рон, после того как однажды застукал её в таком виде, обжимающуюся с Малфоем на подоконнике. Он не хотел подглядывать, конечно нет. И потому лишь выругался, оттянув за рукав одежды Лаванду, с которой они искали укромное место для такого же занятия. Но образ тёмно-зелёной, наверняка гладкой на ощупь, ткани ещё пару дней мелькал под веками, когда он ложился спать. Чего вы хотите от шестнадцатилетнего парня, только начавшего познавать прелести половой жизни?        Луна откинула прядь волос и оперлась руками за спиной, зарывая маленькие ладошки в песок. Её длинные волосы поблескивали на солнце, глаза были прикрыты, а на губах играла мягкая улыбка. Она словно прислушивалась к гомону пресноводных, проверяя, могут ли те воссоздать озвученную ею мелодию. Не могли.        Уизли пригляделся и понял, что на девушке нет белья — светло-бежевая ткань была тонкой и влажной в нескольких местах. Например, округлая левая грудь отчётливо выделялась и розовый — он определённо видел это — сосок сморщился, мечтая, чтобы солнце коснулось его без преграды. Ниже, на уровне живота, рубашка собралась в складки, так как была подтянута на слегка разведённых коленях, чтобы оголить лодыжки — такие тонкие, что почти соответствовали обхвату запястья. Рон сглотнул, ощущая, что в горле стало ещё суше, и опустил взгляд ниже, но объект его интереса был скрыт. Интереса? Ты, часом, граблями по лбу не получил, Уизли?        А его любопытству было откуда взяться, ведь нельзя было утверждать, что он встретил старую знакомую впервые за долгое время. Ничего подобного. Они виделись часто, и каждый раз белокурая не забывала поздороваться, на мгновение пригвождая Рона к напольной плитке в хозяйственном магазине, или к неровному асфальту у дороги, куда прикатывал местный автобус, выпуская жителей с громоздкими сумками покупок, совершенных в ближайшем городе. И каждый раз, кроме Уизли, от взмаха светлых ресниц и движения невероятно женственных рук, прилипали к земле, как упавшие и растекшиеся спелые ягоды, другие мужчины, мечтающие притронуться к хрупкости, что излучала Лавгуд.        Многим удавалось это совершить, если судить по, протоптанной ботинками, сланцами и другой обуви на мужских ногах дорожке, приводящей к дому, овитому сливами-цеппелинами, на которые ни в коем случае нельзя было наступать. Рон видел, как Луну обхаживали местные фермеры, рыбаки и алкоголики, а после вылезали из окна её комнаты под мансардной крышей; выходили — нет, — выплывали из покосившегося дверного проёма, блаженно осматривая фигуру девушки напоследок. И частенько её фигура была обнажённой, хотя Уизли попалось это на глаза лишь однажды, когда он вытянул приобретённую на какой-то барахолке отцом удочку и почесал к озеру. Тогда он поймал одну несчастную пиявку, да и то потому, что она запуталась в леске, но то ледяное утро и недосып стоили того, чтобы ухватить зрачком изгиб бедра и плоский живот, когда дверь за Лавгуд со скрипом затворилась, а её небритый хахаль пошёл к себе домой, едва не втаранившись в невысокий забор.        Что такого в том, что у девушки была разнообразная личная жизнь? Его не должно было это волновать, вот только... Что с ним было не так? Почему у него не хватало духу приблизиться к ней, так же неуклюже пофлиртовать и вуаля — они вдвоём сминают простыни её спальни под надзором нарисованных на потолке ангелов? Чего, блять? Какие ангелы? Но отчего-то именно эти существа из магловских религиозных понятий представлялись Уизли при виде невысокой блондинки. Она сама ангел, упавший в свинарник.        Слава героя войны не придала рыжему должного самовосприятия и подъема самооценки до такого уровня, чтобы напрямую подкатывать к девушкам. К тому же, ему было привычнее лицезреть, как у Браун загорались глаза при виде него; как она цеплялась за его руку, нахваливая разросшийся бицепс благодаря тренировкам по квиддичу; как сама вешалась на его шею и запрыгивала, обхватывая ногами бока и шепча вульгарщину. Ему казалось, что вульгарность и Луна Лавгуд — несовместимые понятия, потому и не допускал возможной мысль даже поцеловать её. Будто он был самым грязным свином в воображаемом свинарнике.        Девушка облизнула губы и, вдохнув, проехалась ладонями по земле, вытягивая ноги, дабы те окунулись в воду. Её сорочка намокла и член в брюках Рона дёрнулся вместе с тихим выдохом неземного голоса. Луна повернула голову и открыла глаза, вперилась ими прямо в лицо Уизли, будто знала, что он давно там стоял, скрытый камышом.        — Здравствуй, Рональд, — прокатился сиропом её голос и серебристые глаза сверкнули.        Парень отступил, неловко отвернулся и, подскальзываясь, почавкал обратно. Испугался так, словно она направила на него волшебную палочку, которую он не видел в её руках со дня Битвы за Хогвартс. Испугался, будто она превратилась в склизкую пиявку и вцепилась в его палец на ноге в попытке откусить кусок плоти. Вязко шëл и чувствовал, как румянец разливается по щекам и на шее, возвращая воспоминание того дня, когда Лаванда дала ему впервые. Да и то, тогда это было не от смущения или страха, но от поглощающего внутренности возбуждения. Было ли сейчас так? Кикимер его знает, но давление в штанах говорило лишь об одном. Гребаная неуверенность.        Он стискивал зубы и сжимал кулаки, краем уха слыша плеск воды и новую волну разговоров лягушек. Наряд Лавгуд несомненно намок полностью, прилип к телу, очерчивая женскую фигуру так, что... Блять.        Ему нужно было вернуться к своему двору. Собрать оставшиеся поленья. Почистить топор, заточить его. Подрочить. Поставить на место лопату и грабли. Умыться. Хер знает, что... Испечь яблочный пирог или ещё чего...        Майка свалилась со спины, повиснув на засыхающем кусте смородины, ладони становились всё более влажными и не повиновались желанию хозяина сомкнуть кулаки. Рон обошёл яблоню, пересчитав по пути опавшие плоды — восемь штук, равных количеству ударов сердца за последние секунды три, кажется. Глаза нашли оставленную на внешней стороне кухонного подоконника жестяную кружку и рыжий жадно её схватил, наплевав на то, что вода внутри, скорее всего, нагрелась. Угораздило же оставить на солнце. Да ещё и со вчерашнего вечера. Фу.        Но в данную секунду выводы о собственной несообразительности делать не хотелось. Нужно успокоиться и выбросить мысли о Лавгуд, да поскорее, пока кипиш в штанах не украсил брюки ещё одним пятном.        — Бля-я-я... — протянул Уизли, выронив кружку в траву и положив руку на живот, напряжение ниже от которого спадало. Еле-еле.        — Мне виделось, что после школы ты станешь вежливее, Рон. — От прозвучавшего чуть ли не эхом голоса парень вздрогнул. Втянул носом воздух и обернулся.        Лавгуд была мокрой. Насквозь. Даже её неземные волосы стали темнее от влаги и с закрученных кончиков, прилипших друг к другу, стекала вода, попадая по её пятке. Она с небольшим усилием перебросила копну на плечо и выжала локоны — тонкая струя потекла к трём яблокам, сгруппировавшимся справа от дерева.        Рон порывался прикрыть пах руками, не решаясь повернуться к девушке полностью, отделённой от него пнëм с воткнутым топором.        — Не с кем важничать, — произнёс он, с трудом сглотнув, и стараясь не опускать взгляд ниже лица Луны. — Ты чего пришла?        — Не здороваешься, но вопросы задаешь, — хмыкнула девушка и ступила вперёд, под солнечные лучи, объявшие её выглядывающую из разреза сорочки тонкую шею. И остальное. — Какой интересный метод общения.        — Общения? — еле разлепил сухие губы Уизли, всё же полностью развернувшись. Увидит так увидит. Кто вообще удивляется эрекции? — Мы, по-моему, никогда и не базарили с тобой. Чего начинать?        — Твой пенис этого хочет, — спокойно ответила блондинка, медленно проходясь по телу парня взглядом от шеи и вниз, до замызганных кед, задерживаясь на паху. — И жилка, бьющаяся на твоём виске, — добавила она и вытянула указательный палец, показывая им на озвученное место.        Рон моргнул, переведя голубые глаза на руку Лавгуд с задранным до плеча рукавом, и ударил по своему, почувствовав жжение. Мёртвый комар остался черно-красной смазанной точкой на коже.        — Ты... — Он свёл брови на переносице, стараясь сосредоточиться, хотя после сказанного вслух Луной, сделать это становилось всё труднее. — Ты так же приманивала других парней из деревни?        На кой чëрт он вëл эту беседу? Сказано ведь было верно— вежливостью Уизли не отличался, как и способностью к заигрыванию. Она сама пришла. Сама намекает. Пользуйся возможностью, пока не грохнулся в обморок от трескучей жары. Тормоз.        — Мне ни к чему пользоваться Империусом, — выдала девушка и стала медленно подходить. Влажная ткань, прилипшая к её бёдрам, зажëвывалась между ними и натягивалась выше, там, куда Рон силился не пялиться. Изо всех ёбаных сил. — Думаю, сексом нужно заниматься по обоюдному согласию.        Она остановилась в шаге от Уизли и приподняла голову, чтобы заглядывать ему прямо в глаза, впиваться в самую глубину бледно-голубой краски радужки. И он стал терять вопрос, назревающий в мыслях, когда тёплые пальцы коснулись его груди и потянулись выше, примяв пару некстати выросших волосков, которые не придавали мужественности внешнему виду, как бы не утверждал это когда-то давно Перси, у которого и на руках волосы не росли.        — Полоумная... — выскреб из памяти Рон старое оскорбление, пока Луна приблизилась и пухлые губы легли на то место, где только что пребывала ладонь. Выдохнул, запрокинув голову когда она коснулась члена сквозь брюки, обхватив отточенным движением. Так, блять. Не думай. Пользуйся.        — Как обворожительно, — обдала дыханием ключицу Лавгуд прежде, чем оставить ещё один поцелуй, пока пальцы зарылись в отросшие на затылке рыжие пряди. Рон всё ещё стоял столбом, не зная, как реагировать. — Твоё сердце стучит точно так же.        Не следовало спрашивать, с кем совпадал его сердечный ритм, ведь ответ не принесёт ему того блаженства, которое Уизли испытывал, когда девушка добралась до его подбородка, мазнув языком по светлой щетине.        — Что?.. — прохрипел он и, неожиданно для самого себя, смял одежду Луны на талии, не сумев обхватить. — Разве тебе не колется?        Почему-то именно это его вдруг заволновало. Вот оно — он страшился быть небрежным, чего нельзя было допустить в обращении с Лавгуд. Её молочная кожа и хрупкие руки. Большие глаза и шелковистые волосы, спутавшиеся от воды — если у неё и была уйма любовников, то всё равно никому нельзя было оставлять на ней грубые отметины. Даже если это какие-то мелочные царапины от лёгкой небритости.        Блондинка сжала вьющиеся пряди крепче, вынуждая Рона отклонить голову, и всмотрелась — всосалась — в него взглядом. Отняла руку от паха и, схватив парня за запястье, приблизила к себе так, чтобы её губы оказались возле его уха.        — Я ради этого и пришла. — шепнула и на секунду втянула мочку в рот. — Вот тебе и ответ.        Луна стала отходить, не отпуская руку Уизли, и ведя его за собой, словно послушного моряка, заколдованного балладой русалки, не догадывающегося, что его вскоре затянут на морское дно и сожрут с потрохами. Он сжимал ткань подсыхающей сорочки и всё намеревался потянуть её вверх, но не мог, отвлекаясь на приоткрытые губы цвета молодого персика — раскусить бы и напиться их соком.        Остановившись перед яблоней, парень едва не навалился на Лавгуд, остановив себя тем, что вжал ладонь в кору. Склонился и поцеловал, вбирая её язык и чувствуя отдачу, бурную реакцию вместе с ладонями, скользнувшими по плечам и смыкающимся на напрягшихся мышцах.        — Разорви, — шептала Луна, не открывая глаз между причмоками. — ... мою рубашку... Сними её...        Рон задышал глубже, впивая пальцы в её талию, сжимая мешающую ткань. Потянул её вверх, пока девушка сама не рванула вещь за ворот, по очереди вытянув руки, и позволила ткани упасть к ногам, представая перед разинувшим рот Уизли нагишом. Она прислонилась спиной к дереву, ухватившись за резинку мужских штанов, намекая, чтобы парень избавился и от них тоже, проводя пальцем по низу его живота.        — Ну же, Рон, — отдалённым голосом сирены подбодрила Луна, — коснись меня.        И он почти простонал, стянул с себя жаркую ткань и порывисто сжал грудь девушки, снова впиваясь в её губы поцелуем. Ощущая запах пшеницы, сбор которой на полях уже завершился, и чего-то невесомого — ангельского, блять, — затекающего в нутро сквозь уши, уловившие тонкий стон, что издала Лавгуд, когда он черезчур сильно стиснул её правый сосок и прижался членом к её животу.        Луна разорвала поцелуй и переместилась ниже, обвела языком кадык и опустилась на колени; сжала ладонью член и медленно провела от основания к покрасневшей, налившейся головке. Повторила движение быстрее и застонала вместе с Роном. Жутко вульгарно.        Он рефлекторно потянулся рукой к её лицу, провёл по щеке, сквозь пелену перед глазами посмотрел на её безупречно прогнувшееся в спине тело, и запустил пальцы во всё ещё влажные в корнях волосы, походившие сейчас цветом на сорт злаковых. Чëрт возьми, даже Лаванда не стояла перед ним на коленях, а если и брала в рот, то полулежа на кровати. И он еле сдерживался, чтобы не толкнуться вперёд, не мазнуть по персиковым губам выступившим предэякулятом.        — Ты... — Тихо протянул Уизли, когда маленькая ладошка в его смазке прошлась по взбудораженному органу ещё раз. Сглотнул, сипло выдохнув. — Я не хочу кончить прямо сейчас...        — Я тоже, — плавным тоном отозвалась Лавгуд и опять дёрнула парня за руку вниз. Легко и просто, будто он не был гораздо сильнее и мог принципиально застыть на месте как вкопанный. Она знала, что может управлять им. Ведьма.        Рон плюхнулся на колени, но не успел ощутить прогудевшей по костям боли, так как тут же отклонился на спину, ведомый действиями девушки, резво усевшейся на его бëдра и вынудившей не без труда выровнять ноги.        На земле без сомнения копошились муравьи или ещё какие насекомые, но Уизли не было до них никакого дела. Так же, как и до того, что он, в одних лишь кедах, валялся на земле с примятой травой. Всё его частично рассеянное внимание сосредоточилось на ангеле, чей образ мерцал перед лицом, обрамлённый августовским полуденным солнцем.        Луна смело склонилась к рыжему и он уже открыл рот для нового поцелуя, как она... улыбнулась. При чëм с таким выражением на лице, словно увидела милую зверушку, такую, над которой проводят эксперименты.Полоумным.        — Ты такой мускусный, — проговорила она и качнула тазом вперёд, приминая уже начинающий болеть от отсутствия проникновения член. Убрала прядь волос со лба Уизли и протянула руку дальше, склоняясь ещё ниже, касаясь его грудью. — Хочу тебя в себе.        Рон и не понял, как стал оглаживать её бёдра, до бешенства гладкие, будто вытесанные из мрамора и покрытые прозрачным лаком. С поднимающейся волной ускоренного сердцебиения он направил член ко входу меж порозовевших от возбуждения складок, и Луна позволила, сама насадилась на плоть до самого основания, вырвав из груди парня хриплый стон.        Она резко отклонилась, взмахнув волосами, что рассыпались по плечам, и перед глазами Уизли показалось... яблоко? Блять, реально яблоко, в кожуру которого только что впились зубы Лавгуд, сочно откусывая приличный кусок.        Девушка приподнялась и медленно опустилась снова, томно прикрыв глаза и — мать ебанного Мерлина — пережевывая фрукт. Рон вмял пальцы в её кожу, плюнув на своё убеждение не оставлять следов, и смотрел, как полупрозрачный жёлтый сок стекал по предплечью Луны к локтю, а огрызок в её руке становился всё меньше, пока она раскачивалась на нём.        На призывно торчащую грудь падали неровные тени от ветвей яблони, тонкий светлый локон пересекал лицо и шевелился от сбитого дыхания, когда остаток от фрукта полетел к сложенным поленьям. Уизли любовался открывшейся ему картиной и мысленно повторял себе, почти клялся: «Это не сон. Это не сон. Я трахаюсь с пришибленной Лавгуд. Это не сон».        Он сжал её ягодицы, немного разводя в стороны, как:        — Шлëпни... — сбивчиво, полустоном. — Шлëпни меня, Рональд.        И этот приказной тон сработал, как на одном из первых курсов в Хогвартсе, когда Гермиона прикрикнула на него за беспечное заявление о важности экзамена. Или как когда-то на него вопила мать за не убранную со стола тарелку.        Он послушался и шлепок по молочной мягкости отдался приятным жжением на ладони, а на груди образовались крошечные борозды от впившихся в них ногтей девушки. Плавные движения теряли свою важность, уступая порывистым подмахиваниям бёдрами в желании вдолбиться в гибкое, сочное тело до оцепенения. Луна дотянулась до клитора и, прогнувшись змеёй, вцепилась в волосы Уизли; отчаянно кусала губы, доводя себя до точки и не сдерживая громких стонов.        Ещë немного. Всего секунда и он вытащил член, слегка оттолкнул вздрагивающую девушку и излился на неё — прерывчатая струя спермы попала на живот, правую грудь и одна маленькая капля брызнула на пунцовую щëку. Руки безвольно упали по сторонам и Рон, силясь отдышаться, туманно глядел на голубое небо с плавно пролетающими облаками, слыша скрип флюгера-гиппогрифа.        Лавгуд мягко прилегла рядом, растягивась на одеяле из собственных волос, достигающих, видимо, середины бëдер. Её глаза снова становились привычно отрешенными, украшенными серебристыми переливами, к нежному лицу потянулась рука — девушка убрала пальцем остывшую каплю и облизала его, отчего рыжий едва слышно вздохнул. Чертовски эротичный жест.        — Интересный вкус, — произнесла она и перевела взгляд на лежащего рядом парня. — Хочу распробовать получше, — добавила и стала съезжать вниз, а Рон опять ощутил раскручивающееся в паху желание.        Урожайный нынче выдался год.