Лего. Последний итог

Все было долго: долго несли счет, долго расплачивались, долго ждали такси. Слишком долго. Николь раз пять за полчаса пользовалась ингалятором — так сильно переживала. Ее даже чуть не вырвало на заднем сидении машины. Руки потели, и она все время терла их о свое платье. Мэри понимала. Пыталась отвлечь, но ответом на ее попытки служила звенящая тишина, нервный тремор и ощутимые сглатывания. Они попали в пробку — на дороге случилась авария. Ники извелась вся. Уже хотела добираться пешком, даже за ручку двери взялась, но вовремя подоспевшая подруга, удивленно отзвучавшая число километров, которые надо преодолеть, да еще и на каблуках, ее остановила. На ресепшне тоже все было долго. Приставучая медсестра засыпала не значимыми сейчас вопросами — Николь должна выглядеть собранно, не столь заинтересованно внешне, как внутри — попросила оставить несколько подписей, плюс ко всему упомянула о встрече, что назначена на завтра и к ней нужно подготовиться. Остин терпеливо преодолевала все преграды на пути в виде коллег, этажей, плотно заряженного лифта — почти полночь, когда в Грейси-Сквер наступает тишина и покой? Быстро наброшенный на плечи халат, найденный на попутной вешалке и пахнущий старостью, велик на пару размеров и весь в заломах — наверное, провисел там не один год. Но за своим идти — только время терять. Перед злополучной палатой под номером шестьсот три Николь деревенеет. Ее сердце пульсирует в зрачках, а дыхание обрывается, ощутимо играя неположительную роль своим дефицитом во всем организме. Рука тянется в широкий карман чужого халата, но там нет того, что требуется, и пальцы проваливаются в огромную тканевую дыру. Зато Мэри есть рядом — протягивает ингалятор, понимая, что сейчас Остин на гране истерики или обморока. Да она и с крыши шагнет, будь на ней в эту секунду, не заметив. Пальцы нажимают на белую помпу дважды. Они холодны и дрожат. Нужно входить. Сжимает ручку до онемения в суставах — осталась пара шагов. Всего лишь пара из той тысячи, что начинала свой путь из клуба. Выдыхает — громко выдыхает, а во рту сушь. Щелчок и … -Доктор Адамс, здравствуйте. — Силеста. Сильвия! Она улыбается, зажимая в руках карту, прикрепленную к синему планшетнику. Закрывает обзор собой — Алекс не видно. А Ники и не торопится рассматривать. Ее держит страх от неизвестности, клокочущий внутри доброй порцией адреналина. Нужно разбудить свой профессионализм и равнодушие. Еще не хватало запустить цепочку подозрений, напрочь сломав всю выстроенную за годы игру. Подбородок гордо вскинут, веки чуть приспущены — она обычный врач обычного пациента со сложностями, к которому она сорвалась только потому, что случай уникален. Прочищает горло, ощущая за спиной нетерпеливое топанье Мэри. — Здравствуйте, сестра Аванберг. — Ну? Продолжай же! Слова застревают в разуме, проваливаясь в сраный зыбучий песок. Нарастает желание вышвырнуть не вовремя околачивающуюся тут медсестричку и, наконец, взглянуть. Николь нервно дергает головой, отгоняя от себя опрометчивость и импульсивный ошибочный выпад. А девушка будто внемлет нахлынувшему ступору. Отзывается сама: — Я уже сняла кардиопоказатели. Записала на МРТ завтра. Взяла кровь. Приходили Хавантин и Финиган — тоже проверили. Остались Мартинас и вы. — Есть видимые проблемы? Что сказали Финиган и Хавантин? Шуршит бумага медкарты — медсестра листает страницы. Находит: — Доктор Финиган ничего патологичного не обнаружила. Она еще так громко удивлялась. Сказала, что вероятность выхода из запредельной комы равна десятой доле процента, а тут мало того, что пациент вышел после стольких лет, так еще и здоров на сотню балов из ста. Только ИВЛ назначила. Но это для подстраховки. Проблем с дыханием тоже не нашлось. Доктор Хавантин отметил неполную мышечную атрофацию. Похвалил за тщательный и детальный массаж. У Соло отсутствует речь, но сохранены реакции и чувствительность. Он не смог пока разобраться с повреждением памяти — сказал, завтра займется. За спиной Аванберг слышится протяженный хрип, и Николь из последних сил держится, чтобы не начать задыхаться от волнения. Пальцами впивается в ингалятор в кармане. Надо спровадить медсестру. — Мне нужен анализ крови. Проведи исследования и отнеси их в мой кабинет. Я все потом изучу. Сейчас поработаю с госпожой Соло — проверю каждый импульс, изучу ритм, шумы, а завтра придет Мартинас и обследует мозг. — Силеста кивает — не глупая своеобразная девчонка, лет двадцати пяти. Крепче сжимает в руках планшетник и, улыбнувшись Миллер, выскальзывает из палаты, плотно закрыв дверь. Больше нет сил сдерживать своих демонов, укутанных черными густыми крыльями. Глаза Николь находят лицо Алекс. Несколько судорожных сглатываний, ощутимая неприятная дорожка холода вдоль всего позвоночника. Делает к ее кровати шаг — нерешительный. Первый. За ним еще и еще один. Останавливается слева. В глазах начинает щипать. Рот Соло спрятан под голубоватым респиратором дыхания, а глаза закрыты. Она словно и не приходила в себя. Как будто ничего не произошло и это всего лишь злобная шутка нерадивой медсестры. Остин делает выдох. Ей бы надо пробежаться по всем мониторам аппаратов жизнеобеспечения, быть более собранной, но она не может. Просто тянется дрожащей рукой и едва касается запястья Алекс, что мирно покоится на размеренно дышащем животе. Вздрагивает, отдергиваясь, когда ресницы Соло трепещут и веки медленно поднимаются. Господь милостивый! Ее глаза. Она смотрит. Глядит в самую душу своими туманными, но осознанными глазами. Целенаправленно впивается взглядом. Четыре с половиной года! Да это же сенсация! И будь сейчас рабочее утро, сюда бы сбежалась вся больница. Никто не верил. Никто не давал шанса на возвращение. А она сломала систему. Она всегда ее ломает. Надо завтра быть готовой к наплыву всякого рода зевак и предупредить дежурную медсестру, чтобы и на пушечный выстрел к Соло никто не приближался. Не успев сдержаться, Николь роняет одинокую слезу себе на щеку, утонув в темном озере ровного и правильнодиаметрового, учитывая тусклое освещение палаты, зрачка. Шепчет, умоляя все святое не отнимать у нее голоса: — Саша, — а у самой по задней поверхности шеи струится пот, вытекая из последних рядов волос. Главное, чтобы это был не очередной сон. Соло не моргает. Гипнотизирует своим взором, и до жути боязно, но в то же время сладко. Так хочется залезть ей в голову, порыться там, прочесть все ее мысли. Может ей страшно? Больно? Холодно? Может, она счастлива вернуться? Ники отрывает руку от ладони Алекс и шагает маленьким слабым шажком к ее лицу. Прозрачная бледная кожа исполосована красными капиллярами, на шее пульсирует видимая синяя вена. Бровь перерезана заметным, но зажившим тонким шрамом, как напоминанием о той злополучной аварии. Ники касается его пальцами — снова колючий токоподобный разряд в кончиках. Нагибается, чтобы осторожно поцеловать немного вспотевший лоб — он теплый. Даже горячий. Через полыхающую кожу жизнь пробивает себе путь уверенным ярким лучом. Теперь уж точно грань между небом и землей преодолена. И направление самое правильное. Губы задерживаются, замирают — не хотят отстраняться. Жаждут остаться в этом моменте навечно. Запечатлеться. Но нужно быть прагматичнее! Вдруг такое действо пугает Соло? Ники рвано отдаляется, вновь цепляясь за зрительную нить темного шоколада глаз. — Ты… ты меня слышишь? — «Как она ответит? Идиотка ты, Остин. Ведешь себя, как тупая первобытная неандерталка». Стукнуть бы себя по щеке за глупость. Дать бы затрещину. Но Алекс вдруг медленно прикрывает веки, а затем так же медленно поднимает их вновь. И Николь понимает, что это было «да». Это определенно «да». На лице растягивается улыбка — самая искренняя на свете. Именно такой она улыбается своей дочери и именно через нее дарует миру всю себя. Так напряженно, что можно свалиться в обморок. Воздух в палате нагревается — может, медсестра подкрутила термостат? Опускается на колени возле кровати, задевая кардиомонитор, что со скрежетом отъезжает в сторону. Она хочет быть с НЕЙ на одном уровне. Хочет быть как можно ближе. Ей это нужно! Осторожно поворачивает голову, что сейчас не может даже этого, к себе. Затихает. Стрелки часов отображаются в висках пульсом. Барабанят громкой дробью. Теперь ОНИ рядом. Сантиметрах в двадцати друг от друга. Алекс все так же смотрит, приоткрытыми губами втягивая искусственный воздух через респиратор. — Ты… — кислорода опять мало. Ники тянется за ингалятором — вещь, ставшая эликсиром. Всасывает альбутерол, а на глаза ей падает несколько рассыпчатых прядей, когда она опускает голову, чтобы собраться с мыслями. Собирается. Поднимает взгляд. — Ты меня помнишь? — Ждет. При любой коме есть возможность лишиться воспоминаний — частичных или полнообъёмных — неважно. А сон Саши кодировался четверкой — самой тяжелой. Мучительно. Сдерживается из последних сил, чтобы не погладить Соло по щеке и не запустить руку ей в волосы. Ждет. Ждет, ждет! И дожидается. Алекс медленно моргает — это «ДА». Она помнит! Всхлипывает. Нет мочи больше. Николь рыдает. Сгребает руками простынь, что укрывает ее вернувшегося в бренный мир ангела, и плачет, размазывая остатки макияжа. Мышцы на теле разжимаются, нервы отпускают тягу. — Соло, — над головой Ники гремит ошарашенный голос. Мэри не смогла стоять в стороне. Черт побери, это невообразимое ощущение, когда еще вчера почти мертвый человек сегодня переводит на тебя осознанный и сфокусированный взгляд. — Ахуеть. — Миллер хватает только на это, а Николь поднимается на ноги, спешно вытирая слезы рукавом замызганного халата и ругая себя. Она сглатывает раз за разом, дует себе на щеки. Ее стетоскоп в кабинете, в который она сейчас не пойдет даже под угрозой смерти. Но нужно начать проверку. Не ровен час, начнется ухудшение. Поэтому первым делом проверяет капельницу, показатели кардиомонитора. Давление. Все в норме, нигде нет ошибок и сбоев. Она должна взять себя в руки. Обязана успокоиться. Все хорошо. Нет — ВСЕ ЗАМЕЧАТЕЛЬНО. Проверив оборудование не совсем собранным мозгом, Николь возвращается к Алекс. Бережно берет ее за руку. Прощупывает пульс. — Малыш, тебе больно где-нибудь? — Она шепчет, словно боится произнести раздражающе громко и потревожить такую уязвимую ЕЕ. Свет не делает ярче, когда раздвигает веки, проверяя реакцию зрачков. Только вертит за подбородок голову Алекс из стороны в сторону. Полный порядок. Соло не моргнула? У нее нет болевых ощущений. Может она и вовсе ничего не ощущает? — Ты чувствуешь мои прикосновения? — «Да». Ники перемещает пальчики по неподвижному телу, касаясь его в разных зонах. — Везде? — Положительный «ответ». — А как тут оказалась, помнишь? -Мэри! — Миллер подскакивает от грозного выкрика и виновато дергает плечами. Ну, интересно же вот так, с вернувшейся из смертельных силков сыграть в «крокодила». Не надышавшийся и на сотую процента взгляд Николь возвращает на Соло — хмурится: та словно задумалась. Не помнит аварию? Возможно так и лучше. Но глубина мыслей может негативно сказаться на мозговых нейронах. Слишком рано нагружать разум. Слишком рано докапываться до глубоко спрятанного. — Не напрягайся, солнышко, не сегодня. — Целует руку: в ладонь, в костяшки пальцев. Подается вперед и убирает с лица респиратор — нужно послушать дыхание. Замирает. Соло дышит тяжело, хрипло. Но ровно. Губы сухие –их смачивает мокрая вата, как и слюна Ники, что не сдерживается, даруя поцелуй. Еще один за ним и еще. — Тебе нужно поспать. Набираться сил. Ты обязательно встанешь на ноги, я обещаю. Проведем полную проверку, разберемся с прогнозами и Оруэл займется твоей реабилитацией. — Ей еще столько нужно сказать. Столько объяснить. Подготовить к правде. Но не сейчас. Николь прикусывает щеки до кровавой жижи. Совсем не тот момент. Нежно, с любовью в каждом касании гладит лоб, спускается к щеке, очерчивает пальцем скулу и челюсть. Целует вновь. — Закрывай глазки, малыш. Я буду рядом с тобой. Больше не отпущу тебя во тьму. — Последний поцелуй — самый долгий, необходимый. Соло, медленно моргнув, слушается. Ее организм слаб. Уязвим. Засыпает, как только на приоткрытый рот возвращается респиратор. Она вернулась. Она больше не уйдет! *** — Николь! — грубый окрик после громкого хлопка входной двери. — А ну иди сюда! Живо! Ники, распластавшаяся на террасе в удобном кресле с книгой в руках, дергается. Что она сделала? Так ее зовут, когда есть косяк. Редко. И это редко — сейчас. Подскакивает на ноги. Дом в вечном полумраке, слегка разбавленном тусклым желтым светом одиночных торшеров и минималистичных светильников. В дог-зоне на подушках развалился Боско — изредка слышен его храп, а Соло наливает себе горячительное в гостиной у бильярда. Вид у нее грозный, глаза темны, высокий хвост маятником качается из стороны в сторону при резком движении. Зрелище настораживает. Ники крепче сжимает натянутые на ладони манжеты теплой толстовки, появляясь в квадратной арке. Ее вопросительно-испуганный взгляд на черного разъяренного черта обжигается от толщу агрессивного льда. Взглядом пробегается по точенной ровной черной спине, «касается» им скул — желваки ходят, что само по себе не является признаком добродушия. Промачивает горло слюной: — Ты звала? Звала? Алекс не смотрит на нее. Только ухмыляется недобро, уставившись на коричневатую жидкость в своем стакане. — Ты с кем была сегодня в забегаловке напротив вашей больницы? — спрашивает. Ники вновь глотает слюну и она застывает в горле пролитым воском. — С. С коллегами. Мы обедали. Соло приподнимает уголок рта, перебирая пальцами по холодному стакану. Громом опускает его на полку открытого алкогольного стеллажа и как молния, сокращает расстояние в пару метров одним размашистым шагом. Замирает у самого лица испуганно всхлипнувшей от неожиданности и плохо понимающей, что происходит Остин. Тяжелое дыхание еще больше пугает, как и убийственный немигающий взгляд. — Хм… Обедали? — Она слышала. Но сарказм — это обыденность или необходимость. В данном случае второе. — А на десерт была твоя коленка? Черт. Долбаный Томас: игриво положил свою руку на ногу Николь, а она тут же нервно ее сбросила. Но «доброжелатели» успели-таки разглядеть в этом что-то интимное. О чем и доложили. Нет, Алекс целенаправленно не организовывает слежки, не шпионит чужими глазами, и Николь это знает. Но в ее знакомых половина Манхеттена, и наверняка в кафе возле Грейси-Сквер мог оказаться один из таких. — Лекси, это просто по-дружески он так. По-дружески? — По-дружески гладил твою ногу у края платья по самую пизду??? — Больно. Соло злобно захватывает пальцами скулы Остин и сжимает. Она ревнует. И растерзает всех виновных, если не остудить. Николь морщится, челюсти ее хрустят. Пытается отдернуть голову, но рука Алекс грубо противится: неаккуратно и властно. Не дает отстраниться. Ноздри расширены, губы замерли в оскале. — Кто это был? Кто, сука, так нагло тебя касался??? — Если сейчас не ответить, то полетят головы. Когда чьи-то внезапные и нагловатые прикосновения происходят в присутствии самой властной ведьмы, то реакция значительно легче: звучит мурчащее, но предупреждающее уведомление о нелегальном пересечении ЕЕ личных границ и нарушитель в секунду ретируется. А Соло, довольная собой, целует свою девочку. И все это без единой доли гневных выбросов. Она мастер заставать людей врасплох и указывать им на их нишу, как правило, находящуюся где-то на уровне травяной растительности. Ники всхлипывает: — Я правду говорю — это импульс. Мы смеялись, и он… — Кто??? — Да это был всего лишь Том. Уже становится страшно. Господи, какая же Соло собственница. — Где эта мразь живет??? Нет, нет, нет, нет. Остин все же изворачивается и осторожно, но твердо кладет на бледную щеку Алекс свою теплою ладошку, которую сбрасывают, нервно мотнув головой. -Саш, я правду говорю. Мы рассказывали смешные истории, а он от одной не сдержался и рассмеялся. Задел мое бедро рукой. Но быстро убрал ее. — Вопроса не слышала??? — Саша, пожалуйста, верь мне! Не бросайся на амбразуру, — скрипит из-под болезненно-ноющих челюстей. — Ты же не думаешь, что я могу… — Я не думаю! Если бы думала, переломала бы тебе шейку. — Словно в доказательство, пальцы, сжимающие скулы, перемещаются на шею и не нежно стискивают ее, препятствуя доступу кислорода. — Но он лапал тебя! Ты забыла, кому принадлежишь? Забыла, чья ты? Ники делает еще одну попытку дотронуться до щеки своего несдержанного черного тумана, игнорируя подступающую гипоксию. На этот раз ладошка остается на месте. Большой палец проходится по губам Соло, сжатым в тонкую грубую дугу, с целью расслабить их, чтобы они вновь стали пухлыми и манящими. Раньше такая нежность помогала. — Твоя. Только твоя! И душой и телом. Поэтому просто верь мне. — Слова на последние крохи воздуха в легких. Срабатывает. Медленно, но лицо Алекс эмоционирует в другую от злости сторону. Межбровная морщинка едва заметно разглаживается, но не пропадает. Капкан на шее ослабляется. — Моя! И говори себе это почаще, Остин. Твои друзья, как кость в моем горле — либо подавишься, либо проглотишь. А этот общипанный недоврач самый костлявый. Я ему руки переломаю, — последняя фраза произносятся в губы, и чувствуется запах терпкого табака. Николь сдается, опускает глазки в пол, незаметно пытаясь восстановить сбившееся дыхание: — Он безобидный. — Угу, — Алекс убирает руку и отступает обратно к стеллажу, где повторно наполняет стакан. — Безобидно вышвырнут его из вашего притона и покатится он по хуям в доме мамочки Джинго. Можешь передать ему все слово в слово. Или завтра я сама повторю это. Как раз будет возможность заглянуть в его наглые глазенки. Так яростно Соло реагирует именно на мужчин, проявляющих к Николь сверх повышенный интерес. Но тут не стоит обращаться к провидцем, дабы отыскать причину сексизма со стороны надменной королевы — все из-за поганого прошлого Остин. Все из-за этих ублюдков, что насиловали ее крохотное уязвимое создание, не умеющее постоять за себя. Что рвали ее слабое тельце, истязали, унижали, что оставляли болезненные и неизлечимые шрамы на едва теплящейся душе. Она не позволяет касаться Ники даже Лари. Рычит, если тот переступает черту дозволенного. К женскому полу требования намного мягче. Но забываться им тоже не следует — отгребут по полной. Сейчас главное — не спорить. Николь не глупая, она давно смогла для себя подобрать идеальную стратегию в сторону Алекс. Еще минут пять и можно подлизывается, чтобы реабилитироваться. — Малыш, ты должна верить мне. — Слово «должна» произносит с осторожностью, ведь Соло никогда, никому, ничего не должна. — Знать, что мое тело не примет ласки чужих. Только твои. Ты моя первая в полном смысле этого понятия. Я не собираюсь тебя менять ни на какую другую живую душу. Но мне необходимо общение. А с подозрениями ты всех, кто со мной рядом уничтожишь. — У тебя есть блондинка. — Мэри, Саша. Ее зовут Мэри. И вы с ней в приятельских отношениях. — Натянутых и трещащих по швам каждый раз, когда язык Миллер начинает жить отдельной жизнью от хозяйки. — Не запирай меня, пожалуйста. Я только начала привыкать к своей нормальности. — Это невольный флэшбэк в детство. В тиранию и абьюз. Газлайтинг. Кубики льда россыпью четырех звезд опадают на дне стакана, в который Соло добавляет прохладный коньяк, идеально прищурив один глаз. Разворачивается и идет к креслу у окна. Пожар потушен. — Я не против твоего общения. Более того, я сама все ЭТО вокруг тебя организовала. Не посадила на привязь, не закрыла в доме. — «Учитывая самое начало и цель слияния душ Остин-Соло в одну единую вселенную». — От тебя требуется только верность мне! — И я верна. Мне никто не нужен! Все вокруг просто знакомые, коллеги или друзья — не больше! — Николь нерешительно ступает в сторону Соло. — А на коже теплеют только твои поцелуи.- Подходит еще ближе. — Твои пальцы, руки и желания в приоритете. — Это упрек? Ники уже рядом. Перекидывает ногу через бедра Алекс и садится на них упругой попкой, обтянутой джинсовой тканью. Большим пальцем нажимает на нижнюю губу Соло, оттянув ее немного и подавшись вперед, дарует осторожный, полный эмоций и успокоения поцелуй. Не отрываясь от сладкого соития, задирает свою толстовку к ключицам. Округлая грудь, не скрытая бельем перед Соло, что ухмыляется, предстает во всей своей красе. Черный взгляд спокоен, глаза чисты — в них фейерверком взрываются огни жажды. Пройдясь по правой светло-коричневой бусинке пальцем, чтобы пробудить ото сна, Алекс опускается на нее влажными после поцелуя губами, втягивает в себя и громко мурчит от нахлынувшего влажного удовлетворения. — Это факт, с которым я охотно согласна. Сосет настойчивее, и Ники немного морщит личико. Звонкий чмок: — Учти, пролью много крови, если узнаю о предательстве с твоей стороны. — Его не будет. Но я учту. — Николь сама возвращает голову Соло к своей слегка покрасневшей груди. Запускает пальцы в черные волосы, нежно целует в макушку. Шампунь на коже у Соло звучит ментолом. — Мой ревнивый демон. — Демон возмездия, маленькая моя. *** Мира во время звонка Николь потеряла сознание. Не поверила сначала. А потом гудела белугой у кровати Алекс, откуда на нее смотрели ясные карие глаза. Рыдали и Соло-старшие. Ники морщилась в брезгливости. Будто не они еще четыре года назад хотели отключить свою «драгоценную» дочь, как звала ее Эсмеральда, от аппаратов. Она сухо отвечала на все вопросы о состоянии и дальнейшем лечении, то и дело ловя на себе пристальный взгляд виновницы сей «вечеринки». И держала этот зрительный нерв мягким, любящим вниманием. Ей хотелось остаться наконец-то с Алекс наедине. Укрыть ее от всех — они раздражали черную уязвимую пантеру, но ограниченная дееспособность препятствовала выплеску гневных эмоций. В палату больше никто не допускался. Лари просил, Шерри и Рэй с Джойс даже угрожали. Но нет. Рано! Слишком рано для большого наплыва радующихся и без умолку трындящих. Остин не пустила даже Ариэль. Вообще было странно, что та изъявила желание встретиться с пришедшей в себя сестрой. Ее холодное «Хочу видеть» на коже Ники отозвалось дрожью. Невольно напомнило Алекс. Они и так были весьма похожи. Только Ариэль после очередных родов, исписанная морщинками на лице и награжденная синяками усталости под глазами, совсем сдала позиции привлекательности. Тогда как Алекс даже будучи на больничной койке, выглядела невообразимо притягательно и статно. Остин проверила все показатели сотни раз, заставила сотни раз проверить и своих коллег. Вывод один — Соло в полном порядке. Даже давление идеальное. Лишь физически организм ослаб за такое количество дней бездействия. Николь скрепя сердцем уходила на операции, принимала плановых и оказывала проф. Помощь. Она хотела двадцать четыре на семь быть в палате шестьсот три, хотела каждую минуту держать Алекс за ругу, ухаживать за ней. Но не могла. Приходилось оставлять с ней в свое отсутствие все мысли. Посылать нежные флюиды. По ее велению никто не распускал язык о прошедшем времени. Запретила волновать. Строго запретила. Скажет позже. Сама. В ее планы входило сегодняшнее дежурство. Плевать, что оно не по графику. Ей жизненно необходимо побыть с Соло один на один. Весь день в палате толпы: врачи, родственники, медперсонал. И ее гоняет работа по разным углам. А нужно быть здесь! Нужно окутать заботой, уберечь от чужого влияния, еще и еще проверить показатели. Адамс негодовал в ее кабинете. Маячил и нервно теребил запонки на манжетах. — Ты из-за нее рвешься на сверхурочку? Остин даже не собиралась придумывать велосипед: — Да. Мне важно промониторить, отследить состояние. Взять дополнительные анализы. — Ну конечно. Не делай из меня дурака. Делать не требуется. Природа великолепно справилась с этой задачей. — Дэвид, — усталость Ники сказывается на слизистой глаз- они сохнут и неприятно щиплют. Трет их пальцами. — Ты столько лет во врачебной среде варишься и уже должен бы знать, как нужно работать с людьми, вышедшими из комы. Как ОСОБЕННО требуется заниматься их восстановлением, иначе это чревато… — Николь, ты остаешься тут по другой причине! Естественно! Он не глупый, хоть и дурак! Не был таковым никогда. Сам отнял Остин у Соло шантажом и выгодой. И теперь боится. Очень боится. В его планы входила смерть черной мрази — затяжная кома в девяносто двух случаях из ста заканчивается летальным исходом. Но не в этот раз. Исключение или чудо -мнения градируются. Скептики уповают на хорошую врачебную работу, а верующие — на высшие силы и дарованный Богом второй шанс. — Хватит! — Срывает. Ники с гневом стреляет в Адамса глазами.- Даже если и так, то что? Ты забыл кем мы были, пока не случилась авария? Забыл, что она не просто мой пациент??? Не забыл. Помнил каждый Божий день. — Я помню! Но это уже в прошлом! — Это в настоящем! Я все так же переживаю за нее, ясно? И не допущу и малейшего упущения в ее здоровье! Поэтому забери от родителей Ми-Ми и проведи с ней время! Желваки на лице Адамса бегают, глаза блестят и щурятся. Он тоже зол: — Ты не сможешь уйти! Ты МОЯ жена! У нас дочь… — Я ЗНАЮ!!! — Необходим ингалятор. Но, воспользовавшись, Ники покажет пред мужчиной свою слабость и страх. Терпит, сжимая кулаки до хруста суставов. — Я никуда не ухожу! Просто хочу поставить Алекс на ноги! Мы не чужие люди! И я давала клятву! Как, впрочем, и ты! — Катастрофично не хватает воздуха. Голова начинает кружиться. Если свалится, Адамс точно утащит ее домой. — Дай мне быть первоклассным специалистом в первую очередь, а не второсортной шушерой. Тишина служит ей ответом. Когда же она останется одна? Адамс кивает. Он недоволен. Раздосадован и возмущен. Но хорошо умеет брать верх над своими негативными эмоциями. — Ладно. — Наверняка заставит медсестричек следить. Но Николь плевать — Только завтра… — Завтра будет завтра! Тебя Ми-Ми уже заждалась. Как только за мужчиной захлопывается дверь, Остин вгрызается в сосок ингалятора. Нажимает несколько раз и падает в свое кресло. Ей плохо. Сердце теряет ритм, в висках стучат отбойные молотки. Требуется немного времени, и она себе его дает. Новый жизненный виток может затянуться петлей на ее шее. /// На часах полночь, а в палате шестьсот три течет жизнь. Ники сама занялась гигиеной Алекс. Переодела ее. В организм через капельницу поступают жизненно важные препараты. Витамины. Нужен курс, чтобы возобновить глотательный рефлекс и перестать кормить Соло через трубку. Пищит кардиомонитор, считывая показатели. Мартинас восторженно сетовала о прекрасной стабильной работе обеих полушарий мозга. Назначила на завтра электроэнцефалографию и краниографию. А днем позже ангиографию — сосуды тоже в группе риска. Хавантин прописал массаж после ЭМГ. Им должен заняться Оруэл, но сегодня за него это сделает Николь. Она осторожно массирует неподвижные пальчики на руках Соло, присев на край кровати, разрабатывает сгибательные мышцы. Ей почти полегчало после того выплеска адреналина, который был в кабинете. Алекс не спит. Не мигая, смотрит на сосредоточенную Остин, втягивая искусственный воздух под респираторной маской. Она стала понемногу пахнуть собой. Кожа налилась легким румянцем. Ники радовалась этому, как первому шагу Ми-Ми. — У меня к тебе столько вопросов, малыш. Я жду, когда ты вновь сможешь говорить. Когда сама сожмешь мою руку. Я стану самой счастливой, когда ты самостоятельно поешь! — Стискивает указательный пальчик сильнее и прослеживает реакцию. Пока ее нет. — А еще жду, когда смогу ударить тебя за все, что ты натворила. За твою беспечность и эгоизм! Ты хоть представляешь, как я переживала? Как Мира с ума сходила? — Тема неуклюже скользит не в туда, плашмя кренясь в запретную сторону. Николь все-таки обычный человек. Ее выработанный с годами прагматизм дает трещину и она настороженно следит за пульсом на квадратном кардиомониторе. Абстрактно считает удары — ни единого скачка. Все в пределах нормы. Массирует большой палец. — Саша, сладкая моя, зачем? Для чего были эти игры со смертью? — Полный боли взгляд прошлого перебрасывается на Соло, а та буровит осознанностью в ответ. Она не помнит. Не знает, как здесь очутилась. Не должно стать хуже, если назвать причину. — Ты в метель села на байк. У вас гонка там какая-то ежегодная была. — На бледной шее заметно пульсирует вена, писк пульса делает единичный скачок. Алекс вдруг не намеренно перебегает глазами куда-то в прострацию. Задумывается, заставляет нейроны работать в своей еще слабой голове. Ее веки чуть дрожат, а потом она возвращает взгляд к Николь, что ждала все это время, не смея говорить. Наблюдала. Неужели удалось вспомнить? — Припоминаешь? — «Да» в ответ. Горестно возвращаться в тот страшный день. Очень четкий флэшбэк играет в голове: каталка, окровавленные лицо и рука, с капающей на пол кровью. Слова Адамса о заверенном отказе… Сами собой собираются слезы. Ники подается вперед и утыкается лбом в подбородок Алекс, за долю секунды сняв респиратор. Всхлипывает. — Четыре с половиной года прошло, малыш, а я будто там еще. Как будто застряла в своем личном аду. Как будто…- Черт! Остин, идиотка ты и никак иначе! Целый день билась, чтобы все помалкивали, не ляпнули ничего подобного, а теперь сама… Медленно приподнимается, чтобы взглянуть в глаза и утопает в широких, удивленно расширенных зрачках. Она услышала. Она знает. — Малыш… — шепчет, а у самой руки дрожат, когда кладет ладонь на щеку Соло. — Прости… Я хотела оттянуть. Должна была сказать тебе позже. После всех обследований. — Но Алекс застывает. В ее глазах непонимание и шок, вылитые в стеклянную оболочку. Ники пугается: — Саша, все хорошо! Правда, — трет за секунду похолодевшую кожу на лице, нервно кидая взгляд на кардиомонитор, где пульс растет в геометрической прогрессии. Удары уже приближаются к сотне. Подается к изголовью и рьяно жмет красную кнопку вызова. Через минуту в палате нарисовывается растрепанная немного испуганная медсестра, в руки которой доктором Остин-Адамс была передана круглосуточная безопасность вернувшейся с того света пациентки. Николь грозным голосом требует принести ей кордарон. После вводит его, едва попав в вену, дрожащими руками. Следит за числом на экране, кусая нижнюю губу. 105,108, 110…108…102…94… Падает. Тяжелый выдох. В висках опять стучит. Отсылает медсестру прочь и возвращает внимание Соло, чей взгляд уже не такой испуганный и стеклянный. — Тщщщ, — гладит по волосам, чувствуя, как пальцы пропитываются чужим потом. — Все хорошо. — Наклоняется, чтобы поцеловать в губы. — Все будет хорошо, верь мне, пожалуйста. — Поцелуй в уголок рта и респиратор возвращается на прежнее место. — Надо поспать, малыш. Завтра мы снова встретимся. И уже завтра ты встанешь на путь выздоровления. Был ли выбор у Алекс? Нет. Ее веки под тяжестью седативного, что Ники ввела, после нормализации пульса опускаются, а дыхание выравнивается. Она засыпает, размеренно вдыхая аромат волос Остин, что осторожно уложила голову на ее плече, тихо роняя слезы в темную больничную ткань рубашки, в которую сама же переодела свою (?) девочку. /// В пять ее тихонько разбудила медсестра. Поцеловав спящую Алекс, Ники нехотя выбралась из палаты, аккуратно и бесшумно закрыв за собой дверь. Больница медленно наполнялась сонным персоналом, ползающим по коридорам и создающим очереди к новому кофейному аппарату, нескромно зевая. Санитары с тележками приводили в порядок операционный, подготавливая их к новому трудному дню. Пахло надвигающейся духотой и утренним солнцем. Высоченный фикус у окна особенно блаженствовал под теплыми солнечными лучами, переливаясь хлорофиллом. Ники вяло снимает с себя измятый ото сна на черном плече халат, стоя у шкафа в своем не до конца наполненном рассветом кабинете. Вяло переодевается, сняв с вешалки идентичный, а прежний осторожно складывает, чтобы дома постирать. Но, не сдержавшись, утыкается в белую ткань носом и прикрывает глаза. Пахнет ЕЙ. Всю ночь Остин проспала без снов. Ей было до безобразия удобно, несмотря на позу, которую нельзя было поменять из-за неокрепшей и не мобильной Соло. Размеренное дыхание под щекой успокаивало, укутывало и укачивало. Она была ДОМА. Рядом с Алекс она всегда ощущает себя дома. И теперь, приводя себя в порядок у зеркала, Николь нервно пытается выстроить навигатором в своей запутанной мыслями голове дальнейшую дорогу. Хочет подобрать идеальный путь. И все время натыкается на огромные непреодолимые ямы и колдобины. От перспективы навсегда потерять обретенное недавно, подкатывает тошнота. Скрипит дверь. Кейси. Неужели уже семь? Остин бросает взгляд на часы: 07:11. Долго же она летала в своих мыслях. -Привет, труженица! — задорно бросает Финиган и протягивает каждодневный стакан с горячим кофе из Старбакс. Так хочется от нее зарядиться позитивом и верой в лучшее. Николь немного завидует. — Как дежурство? О, это черный эликсир бодрости обволакивает своей кофейной магией сразу после первого глотка. Ники благодарно улыбается: — Весьма продуктивно. По большей части фраза касается, конечно же, ее главного пациента из платы шестьсот три. Хрустит откушенный пончик: — Ммм. С Соло провела время? Как же жИво это звучит. Словно у них было свидание и совместная ночь, а не монолог и недвижимый односторонний контакт. Будто они вновь расстелились на зеленной траве, рядом костер, а в трех метрах — уютная палатка, в скором времени — обитель разврата и любви. Кивает: — Угу. — И как она? — За единственный день, что в сознании мало изменений. Только пульс подскочил, пришлось колоть кордарон. Финиган заинтересованно изгибает бровь: — В чем причина? — Во мне. — Уже сто раз себя идиоткой обозвала. — Я ляпнула про четыре с половиной года. -Ооо. — Кейси вновь расслабляется, откусывая пончик, будто ничегошеньки страшного и не произошло. Так, обыденность. — Ну, не ты бы сказала, так кто-то другой. Уж лучше от тебя пусть знает. Сегодня Мартинас с ней возиться будет. Я, конечно, скептик, но Соло — это пиздецкое чудо. Ники соглашается. Чудо. Ее черное чудо. — У меня сейчас две плановые, а я себя от нее оторвать не могу. — А что твой благоверный? Черт. Забыла про него напрочь. Остин вздыхает, разворачивая ногой кресло к окну: вид уже давно престал манить или цеплять глаз. Не интересно созерцать, не хочется впадать в грезы. Он словно сероватый фон для абстрагирования от реальности. — Скандал вчера закатил. Я же сразу ему говорила, что мало что изменится в моем отношении к Алекс, когда я выйду за него. Соглашался. Кричал: «Неважно! Буду любить за двоих!». А теперь злится. -Да весь персонал в Грейси-Сквер знает вашу вендетту. Я до сих пор не забуду, как ты таяла. Брр. А он тот еще…- Воспоминания не из приятных, и Кейси дергает плечами. Она упорно пыталась быть рядом с Николь. Служить ей поддержкой, как и Мэри, Мира. Вытаскивала из болота, даже пресекала необдуманную попытку суицида, когда Соло уже была в безопасности, а Ники на алтаре предстояло сказать «да». Отпаивала успокоительным после брачной ночи. Остин ей безмерно благодарна. Всегда будет. — Но у него козырь в рукаве. И мне не перебить эту масть. Поэтому приходится сдерживаться, а не могу, понимаешь. Иногда еле-еле получается. Это выше моих сил, понимаешь? — Понимаю. Особенно теперь. Знаешь, как будешь все разруливать? Ники отрицательно качает головой. — Нет. Но думать об этом я не хочу сейчас. Надо поставить Алекс на ноги. — Возможность рецидива пробивает до жил. — Кейси, можно тебя попросить? — Николь молебно смотрит в сторону подруги. Та дает добро, мотнув головой и сосредоточив внимательный взгляд. — Ты в свои дежурства можешь навещать ее? Приглядывать, так сказать. Я бы с радостью перебралась сюда на все время реабилитации, но сама понимаешь. Ми-Ми уже не вижу третьи сутки, да и… Есть Адамс. — Даже не сомневайся, дорогая. Пригляжу не хуже тебя! «Тоже расположишься на плече? Не, не, не» — думает Остин про себя, а вслух благодарит и улыбается. — Оруэл так же начинает сегодня. Он отличный специалист, стольких на ноги поставил. Очень надеюсь, в скором времени Алекс вновь будет полноценной собой. Не могу, как хочу услышать ее голос, ты не представляешь. — Да! Питер — мастер… — Финиган на полуслове прерывает стук в дверь. И девушка, тихо протянув: — Ууу… — лениво встает с дивана, подхватывая свой недоеденный пончик и остывший кофе. — Увидимся, Никс. — Уходит, с официозом, поздоровавшись у входа с Адамсом. Он кивает в ответ. Ники чертыхается в голове, машинально, но плохо играючи начиная перебирать листы карт пациентов, что в скором времени буду лежать на ее твердом операционном столе. Не смотрит, когда мужчина следует к столу и садится в кресло напротив. С его появлением всегда приходит напряжение. Даже за такой большой период пройдённых лет. Несмотря на совместную супружескую жизнь, на красавицу дочь… Николь так и не может расслабиться в его присутствии так же. Как она расслаблялась и таяла рядом с жесткой и надменной Соло. — Как дежурство, милая? — Он редко интересуется ее сменой. А сегодня поверхностно предсказуем. — Хорошо, спасибо. Как Ми-Ми? Она мне вчера по телефону сказала, что у нее голова болела. Ты узнавал причину? — Карие глаза только теперь поднимаются. Адамс как-то равнодушно пожимает плечами, выпячивая нижнюю губу. Его галстук отвратительно завязан, и Ники морщится. Надо бы исправить, но она не двигается с места. Не маленький мальчик, в самом деле. И не ее сын тем более. — Мне не говорила. Но она здорова. Может, слишком много времени проводит за телефоном? Действительно. Когда он сам справлялся о самочувствии дочери? Привык, что она никогда не болеет и забил. Легко списать все недомогания на гаджеты и трава не расти. — Может. — Ты же сегодня домой в пять?! Вот будет повод узнать. Конечно! Пришел нагло напомнить, что никакого внеочередного дежурства у Николь сегодня быть не может. Обозначить себя как главного в ее жизненной иерархической пирамиде. Роль самца ему не идет. Он ее просто не тянет. Зато эту партию всегда хорошо отыгрывала Алекс. Ей хватало одного взгляда, чтобы Ники смиренно тупила взор и соглашалась. И феромоны абьюза здесь совсем не причем. Это было и ее желание тоже. — Естественно, узнаю. Она со Стейси осталась? — Да. Не стал везти к родителям. — Так торопился проверить жену, что даже дочь на няню с нестабильной ответственностью оставил. — Если хочешь, я отдам твоих пациентов Максвелл, а ты поедешь домой отсыпаться?! У Николь нарастает раздражение, бурля по венам, как горячий деготь. — Нет, Дэвид, я отработаю, как полагается. Спасибо. — Ты выглядишь уставшей. Еще одно слово, и взрыва не миновать. — Потому что утро. И я не успела привести себя в порядок. Через двадцать минут буду свежее. Дверь вновь щелкает — проходной двор какой-то. Хотя это больше спасительный визит. Мартинас. Ники выравнивается в спине. Короткостриженая мексиканка здоровается, взглядом спрашивая может ли она зайти, а Остин торопливо подзывает ее к себе. У девушки в руках планшет и несколько папок. — Николь, я забираю Соло к себе? — Она сегодня приоритетна в жизни Алекс, стоит на первом месте исследований и изучений всех мозговых составляющих. — Конечно, Ийа. Как и планировалось. К вечеру я решу, можно ли Оруэлу тоже уже включаться. Посмотрим по состоянию. Естественно, чем скорее начать реабилитацию, тем быстрее будет результат. Но нагружать слабый организм губительно. — Хорошо. Самой интересно, что под коробкой у нашего чуда. Руки чешутся покопаться. Из исследовательского института на адрес электронной почты Грейси-Сквер пришел запрос о передачи Соло в их юрисдикцию для изучения. Откуда они так быстро узнали — остается загадкой. Адамс чуть не позволил. Николь была готова прибить его, как только он заикнулся о таком. « Хочешь сесть, когда Алекс восстановится??? Тогда пожалуйста, дерзай»! Но главврач не такой уж и смелый, чтобы рисковать своей свободой. Он и так в предвкушении реакции непредсказуемого чёрного золота на своевольное врачебное вмешательство вопреки юридически заверенному документу. — Придешь вечером, как закончишь? — Адамса будто сейчас здесь нет. Женщины упорно игнорируют его присутствие. Ситуация не нова и мужчину такое отношение очень выводит из себя. Он багровеет за секунды. Мнет неуклюже завязанный узел на галстуке, пытаясь вернуть горлу способность дышать ровно. — Конечно. Распишу все подробно и буду у тебя. — Ты в пять заканчиваешь. — Дэвид не выдерживает. Вклинивается, предупреждая, что Николь на сверхурочные не останется. Но быстро оседает, ссутуливается под холодным взором карих глаз. — Напоминаю просто. Ми-Ми тебя ждет. И она помчится к ней. Даже сейчас хочется обнять ее маленького ангела, зарыться в ее густые темные локоны и вознестись с их запахом на небеса. Пробурив в Адамсе дыру, Ники возвращается к Мартинас, оставив его выплеск без ответа: — Отлично. Тогда жду. /// Вечером Николь опять в шестьсот третьей. Смотрит в глаза бодрствующей Соло, что недавно вернулась из врачебных рук Мартинас — нет патологий. Нет ни единого отклонения. Ийа в профессиональном шоке. Она то и дело удивленно бурчит, глядя на распечатки анализов и проверяя скрининги с мониторов МРТ в планшете раз за разом. Это НЕВОЗМОЖНО! Не бывает здоровых людей после затяжной комы! Впору обратиться в церковь. И она этот вариант подкидывала Остин. На что получает лишь усмешку — Ники качает головой, убирая выбившуюся из тугого пучка прядь за ухо. Мартинас фыркает на ее реакцию и ретируется, оставляя коллегу наедине с черным чудом, будоражащим умы персонала Грейси-Сквер и не только. Снова вместе. Показатели в норме, процедуры закончены. Мира была час назад, но, не застав Алекс, лишь разочарованно вздохнула, засовывая в вазу очередной букет из черных тюльпанов. Она придет завтра. И послезавтра. Придет и на следующий день. Будет ходить, пока ее отрада не вернется домой на своих собственных ногах. Другим все так же доступ закрыт. Безопасность превыше всего. И Остин чувствует, как горло стягивают силки. Ингалятор вытаскивается из кармана халата, дважды щелкает его кнопка. Выдох. — Саша, все хорошо? — Голос дрожит, а ногти впиваются в ладони, сжимаясь в кулаки. Пауза. Черными глазами Соло осматривает Николь: глаза, губы, живот и руки. Вновь глаза. «Да». Невообразимое облегчение. Сегодня Оруэл повременил с началом реабилитации. Завтра Мартинас возьмет последние показатели и начнется восстановление. Ники садится на край кровати. Берет бледную руку, чтобы начать массаж. Она приплетает пальцы с пальцами Соло и ощутимо вздрагивает от полусекундного ответного сжатия. Смотрит удивленно, открыв рот. — Ты сжала сама? Но положительного ответа веками не следует. Значит, показалось. Разочарованно выдыхает. — Прости меня, малыш. Я не подумавши вывалила вчера на тебя все, что не должна была. — Целует тыльную сторону ладони. — Не знаю, где был мой мозг. — Не решается смотреть в карие глаза. Просто начинает сжатия медленно с мизинца, обволакивая его своей заботой. — Да, действительно: четыре с половиной года. Но это все пыль, учитывая, что сегодня ты здесь, — смотрит нерешительно и виновата на Соло.- Ты вернулась. Вопреки большинству суждений. А я ждала. Никому бы не позволила тебе навредить. — Монитор с пульсом молчит. Алекс не заходится в шоковом экстазе. Не сводя глаз с Ники и равномерно дыша в респиратор, смотрит нетерпеливо прищуриваясь и редко моргая. Николь выпускает весь воздух из легких. Назад пути не будет. Раз Соло уже в курсе, то не нужно заставлять ее томиться в неведении. — Твой клуб процветает. Мэри очень старается. Меняет персонал направо и налево. Она выкупила последние двадцать процентов у Каннели, и теперь ты единственный владелец. Я бываю там — мне очень нравится. В компании тоже все хорошо. Рейтинг не упал, дела успешно идут в гору. «Black Hell» в десятке лидеров ФорбсКорпарейтед. Мира так и живет в твоем доме. Правда, большую часть персонала ей пришлось распустить… — Ники еще раз вздыхает. — У Шерри и Рэй-Рэй появился ребенок, представляешь? Шерри сделала ЭКО и они с Рэй уже два года как женаты. Их мальчишка такой милый. — ее Ми-Ми тоже милая… Но она не решается о ней рассказать. Слова в горле встают комом. Сглатывает несколько раз. — Ребята порываются к тебе, но я не пускаю. Пока не время. Хватает и твоего ебанутого семейства. — Бровь Соло изгибается — Боже, она восстанавливается на глазах. Николь не сдерживает довольного выдоха. Понимает. — Прости, родная. Не хотела ругаться, но они все такие мудаки. — Знает: реакция не на вычурные слова в сторону неординарного семейства Алекс. На грубую лексику. Она и раньше ругала Остин, если та не сдерживалась и эмоционировала подобным образом. «Я могу так говорить, ты –нет. Твой красивый ротик предназначен для другого!». — У Ариэль уже четверо, представляешь? Она, кстати, тоже хотела тебя видеть. Я не пустила. — За это, скорее всего, есть возможность получить отдельную черную благодарность. Нужно сказать о Ми-Ми… Об Адамсе тоже. Но язык присох к небу. Позже. — Я так рада, что ты со мной. Что вернулась! — Одному Богу известно, какая искренность играет в словах Николь. Что она чувствует и чем готова поделиться со всем миром. Часы переваливают за шесть. У Нее звонит телефон- это муж. Ники сглатывает. Оставляет предплечье Алекс, что массировала битых десять минут, встает. — Мне нужно идти, киса. Но завтра я обязательно к тебе вернусь. Убирается респиратор и Николь целует Алекс в губы: долго, трепетно, вожделенно. Уходит, провожаемая темным взглядом, не оборачиваясь. Боится, что не сдержится и останется. /// Он входит в нее так жадно, быстро. Зубы сжимаются и скрипят от натиска. Будто доказывает, что Николь его! Всегда была и останется. Ми-Ми ждет ее у себя, а она лежит с разведенными ногами и буровит потолок взглядом, роняя слезу по виску. Мужественные суховатые губы впиваются в шею и почти оставляют засос, но Ники отталкивает его, упершись в плечи. «Мы уже не в том возрасте, чтобы ходить с подростковой отметиной и отвечать на каверзные смешки» — шепчет, пытаясь взять себя в руки. Он соглашается, наращивая темп. Сегодня особенно яростно хочется оберегать грудь — закрывает ее руками. Нет уверенности в завтрашнем дне, а она готова идти на амбразуру, не отдавая то, что поистине принадлежит другому. Другой. Заканчивает в нее: обильно, долго. Попытки зачать новую жизнь не прекращаются. Удерживает с собой не меньше получаса, чтобы наверняка! И Николь отворачивает голову, почти рыдая от безысходности. После пьет три таблетки, принимает душ и идет к дочери, проходя мимо постели, где блаженно спит ее нареченный низшими силами муж, улыбаясь во сне и вальяжно раскинувшись. /// Она отвезет Ми-Ми к Мэри — та сама просила. А Дочь рада до чертиков. Самый лучший расклад. Увеличить бы скорость и уже прийти в палату шестьсот три. Но почему-то стыдно. Словно она изменила. Хоть это было на протяжении четырех с хвостиком лет. Но вчерашнее уж больно живо отличается от прошлых. Гадко от самой себя. — Ма? — Голос, дарующий желание жить. — Да, маленькая моя? — Ты странная в последнее время. Что? — Я? Почему ты сделала такой вывод? Ми-Ми в зеркале заднего вида выглядит уж больно серьезно. Ее тяжелый, не по-детски играющий взгляд пронизывает до молекул. — У тебя изменился цвет глаз и запах. Раньше пахла ты по-другому. Господи, как отвечать? И как, черт возьми, ребенок смог выявить в ней именно эти признаки? Она точно многого не знает о своей дочери. — И чем я пахну сейчас? На заднем сидении повисает пауза. Но совсем не долгая: — Сигаретами. Николь едва не упускает руль из рук. Но вовремя спохватывается: — Ты…. Ты знаешь, как пахнут сигареты? — Мимо меня много раз проходили курящие люди. Конечно, знаю. Это облегчает: — А. Ну… тебе кажется, солнышко. Ответом служит тишина. Девочка бросает взгляд изпод ресниц и вновь отдает его во власть смартфона в ее руках. Но и так понятно — она не хочет спорить. Ники достает ингалятор. /// За дело берется Оруэл. Сегодня пятый день. Николь каждую свободную минуту проводит с Соло. Будь она в палате или на реабилитации — неважно. Ники рядом. Ей с каждым днем все труднее. Она перестала спать. Организм истощён. Рассказала все и про всех, но про себя упорно молчит. Внутренний голос не дает отмашку к действию. У Алекс зацеловано все тело: вдоль и поперек. Ники наслаждается каждой минутой, проведенной рядом с ней. Сама проводит гигиенические процедуры, читает ей. Освятила все значимые события, пошедшие за четыре с половиной года. Даже фильмы с ней смотрела, удобно обосновавшись на черном теле. Господи, что она делает? В перерывах между Грейси-Сквер и домом, Ники анализирует свою ситуацию. Раскладывает все по полкам, да только путается и приходит в уныние. Оруэл делится с ней достижениями. Кричит о способностях Соло и ее потенциале. Это ведь радостно? Конечно! Должно быть. Если не брать в расчет жизнь Самой Николь. Как она пойдет после полноценного возвращения ее строптивой и такой любимой ведьмы? Еще нет ответов. Одни вопросы. — Ты должна завтра вылететь в Оттаву! — ставит перед фактом Адамс, а Остин бледнеет на глазах. — Что? Зачем это? Главврач Грейси–Сквер вальяжно проходится по кухне, собирая грязную посуду, что осталась после совместного ужина, и незаметно ухмыляется. — Вчера прислали письмо о конференции кардионаправленности с самим Льюисом. Нужно поехать, милая. Дыхание Ники сбивается: — Но почему я и почему так поздно ты мне об этом говоришь??? Адамс не теряет лица — спокоен и сосредоточен на нескольких делах одновременно. — Нужно ехать именно тебе, потому что ты заведующий отделением. А сообщил поздно, потому как узнал не намного раньше. Секретарша прислала полчаса назад. Она уже купила билеты тебе и Финиган. Ей тоже полезно послушать. Не ровен час, столовый нож вонзится наглому мужчине прямо в глотку. Николь заходится в учащенном дыхании. Как же не вовремя. — За меня не может поехать Максвелл? — Увы, милая… Увы??? Сука. Остин несется в шестьсот третью, не замечая никого на своем пути. Ей уезжать сегодня-до вылета каких-то три часа, такси уже подъехало-да еще и в компании с Кейси. Алекс совсем остается без присмотра. Остин мало кому доверяет в Грейси-Сквер. Страшно! Страшно вот так оставлять свое черное чудо. — Малыш, — запыхавшись, выдает она, остановившись у изножья кровати, на которой в полусидясем положении находится Соло. Её правая рука закинула на упругий мягкий прямоугольник- пуф. — Мне нужно уехать. Командировка на три дня. Но я обязательно вернусь. Слышишь? Не поддается описанию эмоция, играющая на лице Николь, когда дрожащий от слабости указательный палец правой руки Алекс приходит в движение, вытягиваясь в сторону прикреплённого к кровати на штативе планшета и тычет в сенсорный экран. Остин вот-вот задохнется от нахлынувших впечатлений. Соло жмет — еще и еще. Медленноне твёрдо. Касается в последний раз экрана и Роботизированный голос гремит, кажется, на всю больницу: — Уйди, — грохочет и Николь на гране потери сознания. Если бы не Кейси — она забирает побелевшую от переизбытка чувств подругу и Ники приходит себя лишь стоя на регистрации в аэропорту. Уйди??? Что это, мать твою, значит?????????