Лего. Последний итог

Она пропускает всю информацию, что преподносит оратор за трибуной в холодном актовом зале с красными креслами в хаотичном разбросе. Немигающими глазами смотрит в спину впереди сидящего и вертит ручку между пальцев. Финиган то и дело бросает на нее взор, одновременно пытаясь законспектировать нужное и не проворонит астматический приступ подруги — один раз прошляпила, так та, находясь где-то своим разумом и совершенно не замечая кислородное голодание, чуть не заработала гипоксический обморок. В Грейси-Сквер у нее нет такого человека, который станет докладывать о состоянии Соло. О ее результатах. Единственной была Кейси, но она сейчас сидит рядом, пожевывает мятную жвачку и иногда разминает затекшую шею. Второй день в Канаде, а Николь извелась вся до новых седых волос. Один раз звонила медсестре, чья очередь быть подле Алекс, Мартинас, но та куда-то очень спешила, Оруэлу — он не взял трубку — наверное, был занят, даже старшей медсестре на ресепшен — все твердили одно: с Соло все в полном порядке. Но только это не утешает. Почему она не может взять себя в руки? Завтра вечером их самолет уже приземлится в аэропорту Нью-Йорка, и оттуда можно будет прямиком поехать в больницу. Если не встретит Адамс. А он встретит! Нужно попросить это сделать Мэри. Лежа на кровати в своем номере около двух ночи, Ники крутила не живой голос в своем сознании, который преподнес послание ее черной королевы, нервно теребя золотую подвеску в виде третьей части сердца — это подарок Ми-Ми (второй кусочек висит на ее шее) и Мэри, соответственно, хозяйки третей составляющей ювелирного украшения. Кейси в самолете пыталась найти положительный смысл напечатанного слова, говоря, что Соло так велела ей спешить на борт воздушного транспорта, чтобы не опоздать. Уверяла, что с ней будет все в порядке. Но предчувствие Остин буквально завывало, нагнетая обстановку и нервируя своей лавиной изнутри. Ее все же встретил Адамс и ни на минуту не замолкал в машине. Говорил, что соскучился, рассказывал о дочери, шутил. Николь слышала через слово. Нужно успокоить себя, переночевать одну ночь, а завтра на официальной основе прийти в место своей деятельности и убедиться, что все хорошо. Что с Сашей все хорошо. Заснула, обнимая Ми-Ми, но сон был гадким, тяжелым. Снилось море крови, скрежет каталки по кафельному полу, чей-то жуткий смех. На нее наступали тени, тянули из стен свои когтистые руки. Звали. Проснулась в пять, чтобы покурить, и уже больше не ложилась. Ми-Ми сегодня со Стейси, поэтому соню будить не приходится. Николь лениво готовит второй по счету омлет для мужа — первый был успешно сожжен- заканчивая третью порцию эспрессо. На часах шесть — еще рано выходить. Даже Адамс пока не спускался на завтрак, но Ники натягивает туфли. Она его не дожидается. Хватает ключи от машины и уже через какое-то мгновение нервно прибавляет громкость радио, стоя на пересечении пятой и одиннадцатой в утренней пробке. Внешний мир не привлекает. Не цепляет. Размытое фоновое пятно. Даже нервный водитель, нажавший пятерней на клаксон, едва ли удосуживается внимания. Здоровается со всеми быстро и сухо. Но старается не выдавать своего состояния — отвечает на все вопросы со стороны, перебирая папки, врученные на стойке регистрации. Халат в шкафу по-скотски цепляется рукавом и скручивается, не желая слезать с вешалки, стелька в белых кедах вытаскивается, еще и часы стали — будто все сегодня играет против нее. Пару раз выругавшись, Остин спешно покидает свой кабинет и стремительно движется по целенаправленно приоритетному пути. Хавантин выходит из лифта, когда до заветной шестьсот третьей осталось метров десять, и становится очередным препятствием, улыбаясь во весь рот. — О, доктор Адамс. Как командировка? У Николь сейчас вена на лбу лопнет от гнева, но она тоже тянет улыбку: — Все хорошо. Спасибо. — Люблю Канаду. Но меня почему-то всегда отправляют в самую глушь. «Полезная информация, черт тебя дери!» — В следующий раз, может, свезет? — Ники нервно смотрит на часы. — Может. Я люблю, знаешь, там, где не так жарко и не дождливо. От солнца у меня нос облазит. А я же красавчик. Счет на секунды до яростного взрыва. Остин качает головой в знак согласия, вцепляясь пальцами в ингалятор в кармане. — Понимаю. Я так холод не очень терплю. — А что холод? В холод можно укутаться… — Доктор Хавантин, прошу прощения, но мне нужно к пациенту. — Лучше так прервать бессмысленный бред, чем съездить кулаком в челюсть. Он же не виноват, что появился не в том месте и не в то время. Николь еще раз натянуто, в знак извинения, улыбается и, не дождавшись реакции, обходит чуть удивленного мужчину. Прибавив шаг, продолжает путь. Шестьсот девятая, шестьсот седьмая, шестьсот пятая… На ручку жмет особенно резко, хотя ту желательно оберегать (дышит на ладан). Почти влетает в палату и застывает — она пуста. Мониторы выключены, кровать заправлена. Какого…? С минуту нет возможности двинуться — так сильно сковал ступор и чувство страха. Что-то случилось! Предчувствие не подвело. Оно никогда не подводит! Но вошедшая с комплектом нового свежего постельного белья медсестра голосом вырывает из черной пропасти: — С прибытием, доктор Адамс. Ингалятор вступает в свою роль. Даже не задумывается, что выглядит слабой, вытягивая его из кармана. Николь тянет спасительный воздух, не убирая стеклянных глаз с миловидной девушки, равнодушно занимающейся своим делом. — С…Сильвия… — Силеста, доктор Адамс, — медсестра будто и не обижается. Ей все равно. -Да. Прости, Силеста, а где Алекс Соло? — Ответ будто вечность не выходит из уст девушки, взбивающей подушку. Николь сжимает кулаки. — Соло? Блять, тупая курица! Ну не тяни же ты. Сердце сейчас выпрыгнет. — Да! — Как-то не сдержанно получается, резковато. Медсестра дергается. — Она… Ее же… Она выписана. Вчера еще. Вам не сказали? Конечно, СКАЗАЛИ, блять, именно поэтому сейчас Николь находится в предобморочной ахуе!!! — К…кто выписал? Я ее лечащий врач, никто другой права не имел! Силеста уже не на шутку испуганна — вжимается поясницей в подоконник. — Но… Это был главврач. Он лично помогал ее транспортировать к машине. -Адамс??? Медсестра еще некоторое время стоит, удивленно рассматривая громко хлопнувшую дверь. Что это такое было сейчас? /// — Ты не имел права ее выписывать без моего согласия!!! — Ох, и громкий вход в кабинет главврача. Николь нависает над столом, упершись руками и буровя совершенно спокойного Адамса злющими глазами. — Что это значит, Дэвид??? Как можно было выписать не восстановленного пациента. А он как будто не заинтересован. Поправляет канцелярию, перфекционистично раскладывая карандаши параллельными прямыми. Молчанием своим только больше злит уже покрасневшую Остин. — Николь…- наконец-то выдает тихо. — Успокойся. На что получает грозный взмах рукой, и все его вытроенное в идеале на столе имущество летит на пол. — Не смей меня успокаивать! Ответь на вопросы! Откидывается на спинку стула — лицо все так же спокойно. Крутится немного — туда-сюда, и, кажется, на его губах играет ухмылка. Он шутит с огнем. Ходит по лезвию ножа. — Она сама этого хотела. — Она даже не говорит! Каким образом ты это понял??? — Ну, она хорошо орудует планшетом — рука почти не тряслась, когда она тыкала по экрану. И когда подписывала отказ о лечении — тоже. — Ее словно ведром холодной воды окатили — Ники теряется, открывая в шоке рот. Адамс медленно и победоносно встает, чтобы усадить жену в кресло. Поддается, слабо соображая: — Присядь, милая. Воды хочешь? Несколько раз сглотнув, Николь собирается воедино: — Но почему? И почему не дождалась меня? Я ее врач! Стакан с водой Адамс ставит на край стола и следует к окну. Там смотрит на улицу, подтягивается. Ползут тучи, а его настроение играет солнечными бликами и искрится весельем. — Этого я не знаю. Пришла ее… Ну кто она там ей? Подруга? — Образ Миры сразу же предстаёт перед глазами. — С ней двое амбалов. Протянула мне бумагу и сказала, что забирает Соло. Что та где-то там будет проходить реабилитацию. В какой-то дорогущей клинике вроде. Вроде даже не в стране. — Не может быть. За что ты так, Алекс? — Я в свою очередь пытался остановить, конечно. Говорил, что лечащий врач в командировке. И что наш реабилитолог тоже профессионал своего дела. Но… — Наигранный выдох разочарования. — Пришлось подписать, и они ее забрали. — Разворачивается, подходя к замершей жене, берет ее за руку. — Такие, как Соло, не лечатся в государственных больницах, солнышко. Им кажется, что где дороже, там и лучше. Ники не смотрит на него. Вытаскивает свою руку из мужского теплого капкана, нервно облизывая пересохшие губы: — Не называй меня так, — а сама не здесь. Вообще неизвестно где. Встает. Если она не покурит, то упадет. На ватных ногах следует к выходу. — Закажем сегодня пиццу? — звучит вдогонку, но Остин не слышит .Выходит и закрывает за собой дверь. Она уничтожена. /// Трубку берут на третьем гудке. И родное: «алло?» греет душу. Николь вытирает основанием ладони слезу, а в пальцах дрожит сигарета: — Мира…- Голос пропадает. Слова путаются. — Ники, малышка, здравствуй. — И беззвучная истерика выливается ручьями. — Как ты? — Мира, почему? — Шепотом. Это все, на что она сейчас способна. На том конце вздох и почти вечная тишина — режет душу на части, пытает. — Она… — Мире тоже трудно. — Она сама решила. — Но могла же меня дождаться! Сердце разрывается от жалобных всхлипов. — Ники… Лекси… — Гром раздается на небе, как будто чувствуя ту вселенскую боль, опустившуюся на понурые плечи, скрытые белизной халата. — В общем, она не хочет … тебя видеть. Мне так жаль. Ноги подгибаются, из носа тянется кровавая дорожка. Если не присесть, то есть вероятность свалиться. Ники садится на асфальтовую дорожку — до ближайшей лавки не дойдет. Ничего сейчас не имеет смыла, кроме одного: — Что? Мира бы ее обняла, прижала к себе. Но она так далеко. — Она не объяснила. Сама понимаешь, что пока у нее с этим туго. Просто написала, чтобы… Чтобы тебя никогда не было в поле ее зрения. Дождевые капли падают на кеды и халат, а Николь захлебывается своей собственной жидкостью. Все тело дрожит. — За что она так? — Дрожь и в шепоте. Она даже в сердце ощущается. — Я не знаю. Правда не знаю. — Я…Я могу ее увидеть? Она дома? Голос Миры твердеет, наполняется страхом: — Нет, милая, не нужно тебе и пытаться. Она… — Она дома, Мира??? От безысходного крика у женщины тускнеют глаза. Ей так жаль девочку. Родную, разбитую. Так ее жаль… — В Швейцарии. На реабилитации. — Скажи мне, где именно! — … Нет… — Скажи! — Вопль и тоска. — Я не могу. Не нужно. Дай ей встать на ноги. И может быть, тогда… В трубке слышится горький плачь, и Мира не может сдержаться, плачет тоже. Рыдают даже небеса, обволакивая всю Остин холодной влагой с ног до головы. — Я же ее ждала! Я ждала ее, Мира, четыре с половиной года! Я была рядом от самого начала! Я положила свою жизнь на плаху ради нее! И стала вечной рабыней этой ситуации.- Николь срывает голос — связки горят. Хрипит через слово. — Да, нам не быть больше теми, кем мы были до этой чертовой аварии! Да, мы навсегда разорвали тесную связь! Нам не нежится в объятиях друг друга, не целоваться утром и перед сном по полчаса. Нам больше не быть вместе, и я ЗНАЮ это! — Кровью перепачкался халат и джинсы измазались грязевой лужей, что собралась вокруг. Но Ники не шелохнется. — Знаю!!! Но… Почему нам нельзя стать друг для друга хотя бы …- Скулит, едва вытаскивая из себя слово: — приятелями? Я не прошу быть друзьями, не предлагаю быть любовниками. Просто …Просто приятелями. Я должна знать, как она, должна вести ее здоровье! — рычит сквозь зубы. Мира, за что она так??? — Подтягивает колени к себе и утыкается в них лбом. Рука с телефоном безжизненно опускается. Мира, как не старается, не может докричаться — перезванивает еще и еще. Но бесполезно. Николь больше не существует.