Лего. Последний итог

Ревет байк, стирая шины в ноль, а она в клубах тумана, без шлема срывается на красный с истеричным визгом. Пытается зажать зубами сигарету, но встречный ветер вырывает ее и отправляет в небытие. Рычит и скалится со злобой, резче дергая ручку газа. Волосы в хвосте, тело в неизменном черном. Гонит за двести, на лице вся тягость жизненной потери и… злость. Впереди магистраль плотным движением. Ей в наушник орут: «стой, там красный!». Самое время увеличить скорость — улыбается маниакально до жути и проскальзывает в параллель машинам, словно нож сквозь мало. Сзади у уха слышится надрывное: — Ты убьешь нас! Но она не готова к очевидным выбросам. Шипит в ответ: — Заткнись! Выкручивает газ до предела, выбирает трассу поживее и вперед! Пятнашками объезжает все препятствия, забывая, что еще (уже) жива. /// — Заебала… — Бросает сигарету в пепельницу и сводит вместе голые ноги, меж которыми вытирает слюнявый рот светловолосая Энни. — Выбирайся на свет божий! — Надменный тон после неудавшейся сотой случки за неделю. Они не втыкают. Работают своими колючими кошачьими языками, как в первый раз. До омерзения тупы и неумелы. Не лижут, а пережевывают. Ну хоть выть перестали, когда игрушками трахает. Тихо поскуливают в ладошку, ощущая в себе длинный резиновый стержень, против которого Соло раньше разводила не шуточные баталии, а теперь сама пристрастилась. — На стол ложись! В голубых глазах плещется испуг. Девочка совсем юна. Лет двадцать, не больше. Она выиграла у тысячи кандидаток возможность работать в Слоне на пилоне, чтобы радовать публику танцами и своими красивыми формами. Зарплата нереальная, плюс чаевые. Не знала тогда маленькая Энни, что работа в элитном месте ей не оставит выбора. Что стриптиз идет с обязательным приватом и интимом для самого главного человека в клубе. Для Соло. Энни никто не держит — уебывай, если не хочешь раздвигать ноги. Но дома есть пьющая мать и больной брат с очередью на операцию, а деньги нужны еще вчера. Клуб дает возможность собрать нужную сумму всего за полгода. Она не может уйти. И помолвочное колечко на безымянном пальчике не служит отправным билетом в обратный конец. Тобиан слишком мало зарабатывает, зашиваясь в заказах на установку кабельного и на ремонт роутеров. Энни любит его. Очень сильно любит, но слишком многое на кону. Поэтому тихо утирает слезу на розовой щеке, отбрасывает белую прядь за спину и поднимает преданные глазки на ледяное лицо Соло. Встречает презренный взгляд, от которого ее прошибает пот, натыкается на всеобъемлющую ненависть, но все равно идет на поводу у приказного «надо». Алекс затягивается новой сигаретой и похабно проводит языком по зубам. Махом опрокидывает рюмку водки, не морщится даже, опять тянет сигаретный дым, рассматривает сегодняшнюю жертву, пытаясь вызвать в теле возбуждение. Сука! — Животом упрись и ноги разведи сильнее! — Энни слушается. Она даст ей не меньше трехсотен, когда закончит. Но до конца еще надо дожить. Медленно опускается голой грудью на деревянную холодную поверхность стола, протяженно выдыхает. Руками вцепляется в края по ту сторону. Ноги чуть согнуты, расставлены широко. Слышится шебаршение. Соло роется в своем «страшном» ящике, (именно так прозвали его девочки), гремит чем-то до боли жутким. В прошлый раз из арсенала она выбрала самое маленькое дилдо. Но все равно Энни было больно. У ее Тобиана не большое естество, аккуратное. Но Соло на подбор и комфорт сторонних кукол плевать с высокой горы. Достает что-то из закромов, параллельно работая рукой, что бы добыть естественной смазки. Искусственной брезгует. У нее получилось добиться желания даже у испуганной Остин ТОГДА. Стало быть, и сейчас она сможет быть волшебником. — Молодец. Течешь! — пристраивается у входа и входит, не стараясь быть нежной. А Энни из последних сил сдерживает крик. Больно! Алекс чувствует. Улыбается и подает вперед жёстче. — Шире раздвинь! — Она сжимает в ладони бедро Энни — там завтра будут синяки. Двигается резко. Рвано. Прижимает голову девчонки к столу, совершенно не чураясь грубого давления и болезненного поскуливания. Алекс получает невообразимое удовлетворение, представляя, как парень Энни ахуеет в один момент от широкого входа своей девушки, что он сам «вскрыл» однажды. Как его «зубочистка» со свистом будет влетать и вылетать. От этой мысли облизывает губы и тянется к ящику за орудием потолще. Энни взвизгивает, но быстро затыкается, вгрызаясь себе в ребро ладони. Алекс довольно сильно шлепает ее по правой ягодице. Хочет оставить Тобиану садистское «послание» на теле его девушки. Пусть мучается от представления, что ее ебал грязный и пьяный клиент, кончая внутрь несколько раз подряд. Так ему и надо! Человек, не умеющий содержать свою половинку в комфорте — ничтожество и грязь под ногтями. Заходит глубже. Энни проглатывает стон. Еще один резкий толчок — прикусывает до крови губу, а в глазах блестят слезы. Алекс злится, что тихо девчонка принимает ее искусственное правИло. — Твой благоверный традиционно любит, да? — Но ответа она не ждет. Просто трахает. Трахает и курит параллельно. Оргазма от такого секса не увидеть, но удовлетворение будет. Ухмыляется. Когда Энни почти теряет сознание. Пара самых резких толчков — выходит. — Повернись и оближи, — говорит мурчащим тембром. Девочка еле живая исполняет. Обсасывает резиновое достояние, радуясь, что все закончилось от основания до корня. А Алекс, бычкуя остатки сигареты, закуривает новую. — Вещи собрала и нахуй отсюда! Энни пятая за три дня, чье имя выскоблено в приватлисте. Пятая, и она плачет, расправляя коротенькую юбочку на бедрах. На не крепких ногах проносится к спасительному выходу, терпя жгучую боль между ног, чуть не сбивая кого-то в дверях кабинета. Этот кто-то провожает бедную Энни взглядом, прежде чем повернуться к Соло, совсем не чураясь очевидности. Шикарная брюнетка с локонами по всей голове и округлой упругой попкой играет бровями, в ее руке стакан с абсентом, а на широких джинсах- трансформерах темнее пятно от пролитого сока. — Кому-то еще долго прикладывать лед к промежности, — говорит, а сама тянет довольную улыбку. Соло скидывает игрушку со своих бедер, прочищает горло от большой дозы никотина и делает спешный шаг навстречу к остановившейся в дверях девушке. — Керри?! Не может, мать твою, быть. Может. Хрипловатый смех тому подтверждение. Музыка из зала становится глуше, когда дверь за Энни гулко закрывается. Гостья не может быть менее счастливой — они не виделись с Алекс херову тонну времени. — Еще помнишь, как я выгляжу? — дразнится, прежде чем утонуть в объятиях и утопить собственными.– Фууу. Тут пахнет сексом! Алекс тянет довольную улыбку, отстранившись и жестом указав на диван: -Конечно, конфетка, я же тут трахалась, пока ты бесцеремонно не ворвалась. И вряд ли такой упрек действует негативно. Гостья тоже хочет закурить. Тянется к пачке сигарет, что торчит из нагрудного кармана пиджака Соло, забирает одну, и через мгновение из ее рта клубится большое облако дыма. — Отдыхаешь? Затяг кривовато вошел, Керри закашливается: — Ага. Через неделю отчаливаю. Воздух смешивается со сладким цветочным парфюмом, принесенным шеей новоявленной посетительницы. Соло подпирает свою голову рукой, невольно жалея, что стакан ее пойла далеко, а так лень вставать: — И как ты так живешь?! Я бы не смогла таскаться двести сорок дней в году по зачуханным городам. — Нет, пить хочется сильнее. Встает и идет за стаканом, а заодно находит в своем алкоуголке бутылку абсента. Она его не любит, но гостеприимна и не станет отказывать Керри в компании. — Неудивительно, что опять одна, Кэрр. — Язвительный прищур, когда садится обратно на диван, играет на лице. Но на нее не обижаются и не куксят нос. Только стакан подставляют для обновления жгучей порции: — Ой, да не нужен мне никто. Девок и в туре дохрена, и бабла дохрена. Остальное — это устаревшие ценности. Кому нужны эти семьи, дети… Пф, — отпивает и ведет взгляд по кабинету. То ли не верит сама в свои слова, то ли действительно любопытен мрачный интерьер. Алекс точно знает, какой из вариантов правильный: — Бля, я в аду успела побывать, между миров поболтаться, а ты все по Шеннон сохнешь. — Не правда! — Угу. Кому другому расскажи. Она, кстати, с женушкой была недавно. — Уголок губ черной ведьмы немного приподнимается, когда девушка рядом неосознанно дергает головой в ее сторону, будто пытаясь настроить слух и вкусить поданную информацию. — У них детишки, значит, загородный дом, минивэн и все как полагается. Керри покачивает головой, добывая из кармана Соло еще одну сигарету. — Ну да. И детишки и садик у дома и даже собака… Один хрен, со мной бы такого ей не светило. А она достойна счастья. Я ей всегда желала только хорошего. — Так нажелала, что она ТВОЕ счастье на себе примерила. Керри не отвечает, опять убирая глаза. Не самая приятная для нее тема. — А ты, стало быть, с того света вернулась, Батори? И как там? -Давно меня так не называли, — говорит Алекс, заново наполняя стаканы. — И очень удивительно, учитывая зареванную девушку в твоем кабинете двадцать минут назад. И вообще, кто бы про одержимость говорил? Так и продолжаешь деталек собирать? Мемориал в память об Айре строишь? Ха! Соло почему-то заходится громким несдержанным смехом, а Керри выгибает бровь. Дожидается, пока приступ веселья закончится, и молчаливо требует объяснений: — Конфетка, Айра давно покинула чат. Еще до аварии. Более того, мы с ней часто работаем вместе на юридическом поприще. Она все-таки не тупая. Меня отпустило и это охуительное чувство. — Но закурить бы надо. Флетчер не знает о Николь. Они не виделись в период, когда у нее была Остин. И это отлично! Меньше вопросов будет. — Лучше только оргазм. В руках Керри загорается телефон. Она смотрит на экран и жмет на блокировку, шмыгнув носом и зачесав волосы назад. — Друзья потеряли. Потом, — словно оправдывается, хотя Алекс едва ли есть дела до звонивших. — Я, кстати, была у тебя в больничке однажды. — Кивает несколько раз своим же словам. — Посмотрела на твой почти труп и решила больше не приходить. Это жестокое зрелище, знаешь? Не представляю, как твои родные вытерпели… Вздох, усталый и равнодушный, а палец бьет по кончику сигареты: — Да отлично вытерпели. Им похуй. Папаша глаз положил на мое состояние, пока дед ему яйца не прижал. Мать свалила с очередным ебарем в Берлин. Он ее оттрахал. Развел на деньги и вышвырнул. Пришлось к земле пригибаться и ползти к муженьку. Не знаю, как она сосет, но он ее простил. А любимая сестрица детей наштамповала. Бля… Ты бы их видела: белые, как слюна верблюда, глаза у всех стеклянные. И тупые, такие же как их родители. Дед и ба…- еще раз щелчок по кончику сигареты. — Не знаю. Вроде переживали, но я тут не уверена. И честно сказать, мне плевать. — Да, но Мира есть еще. — Мире было сложно. Но она у меня кремень! Продержалась, дождалась… — «только она и дождалась». — Единственный человек, для которого я все сделаю. — Наверное, хорошо, что на тот момент у тебя никого не было в личке. Человек бы кукухой двинулся за пять лет. Вроде бы и ты там на кровати лежишь, а вроде и вовсе манекен. Такое жуткое зрелище. Я бы точно не смогла. По больному. Николь была. Она это зрелище выносила изо дня в день. Защищала, оберегала, ухаживала… Для чего только ей все это тогда понадобилось? Для самооправдания и самоудовлетворения? -Да. — Этой теме достаточно выделено времени. Пора ее сворачивать, ибо Соло не готова выворачивать себя наизнанку. Не сейчас. — Ты поешь в Нью-Йорке? Керри сама берется за бутылку, не дожидаясь внимания Соло к ее пустому бокалу, садясь на одну свою ногу попой для большего комфорта: — Иногда. Кстати, у тебя в клубе пела. Алекс давится абсентом, проливая часть его себе на брюки. — Чего? А Флетчер смеется: -Да-да. Воспользовалась твоим отсутствием. Сорвала куш. Да еще и выпивка за счет заведения. — Убью Миллер! -Уув! Не смей! Хорошая девочка, так еще теперь и с поселенцем в пузике. Смех заливает пространство. Керри знает, что Соло не ее поклонница. Что называет ее репертуар слащавым радужным дерьмом, а тембр — карамельно-приторным. Но Флетчер не в обиде. Они познакомились в четырнадцать в одном из лагерей для интеллигенции, куда обе были сосланы для шлифовки своих жизненных параметров и пересмотра ориентации. Но все покатилось по другой извилистой, и уже через неделю знакомства они потели друг на друге в домике на дереве, где их застукал Чарлз Баткесон. Орал, что расскажет всем, но не успел даже спуститься, как обе девушки в синхронной команде примотали его веревкой к дереву и пригрозили запихать его же очки в его же зад, если он хотя бы чавкнет не так, как им надо. Знатно ржали потом над испуганной физиономией парня и пугали его при любой возможности. С тех пор дружбу и несут. Редкие встречи всегда приветливо охотны. Есть о чем поговорить, пожаловаться, вспомнить. Есть над чем постебаться и задумать гадость или спор, которые они несомненной выполнят (таковы оба характера). И сейчас, после высосанной второй бутылки абсента, Керри на сцене, а все визжат в клубе, удивленные ее появлением. Алекс хмыкает, стоя у перил второго этажа. Песню она знает и даже имеет ее в подборках на устройстве, но больше минуты осилить не может — пыталась, но так и не смогла. Теперь, с градусом в крови, она дала свое ведьменское разрешение на выступление с нестандартным для ее заведения репертуаром своей пьяненькой подруге, что туманными глазами перебегает с человека на человека в ревущей собравшейся толпе, но поцелуй шлет наверх. Соло, улыбаясь ей, будто они уже год вместе и на горизонте виднеется их долгожданная свадьба. /// — Ты опять не спишь? Время за полночь, любимая! Ники в дверях спальни Ми-Ми, где царит полумрак, разбавленный тусклым светильником и яркостью телефона, в который девочка вперила покрасневшие глазки. Рядом на столике пустая тарелка с крошками. Вот куда делось печенье из навесного шкафчика. — Это я инсту Мэри просматриваю. Ты же говорила, что мы должны за ней следить сейчас более тщательно. — Я имела в виду за ее состоянием и здоровьем, а не за ее работой! — Подходит к кровати и выставляет руку в ожидании добровольной сдачи телефона. Но получает игнор. — Ми-Ми! -Ну, мам! Там Флетчер у нее. Дай песню дослушаю! Знает Ники, какие песни поют в клубе и в каком виде обычно там отжигают гости: — Нет! Давай мне! — Мам, там все прилично. Она просто поет и скачет по клубу. Хочешь, давай вместе на нее посмотрим и потом сразу спать? — А глазенки как у кота из Шрека. Эта девчонка чертова манипуляторша. Остин вздыхает и сдается. Ложиться рядом. Певицу она знает и совсем не удивлена, что та поет в Слоне — клуб на хорошем счету во всем Нью-Йорке, многие медийные личности в нем уже засветились. Мэри всегда их снимает в инстаграм. Только этой недомамаше надо уже дома быть и живот мазью натирать, а не сидеть на работе, пялясь на пьяных посетителей. Получит завтра нагоняй! Николь закатывает глаза, когда за кадром визжит Миллер, а Керри спрыгивает со сцены в очередной раз и в три прыжка оказывается на втором этаже, и сердце Ники пропускает удар. Певица продолжает петь, укладывая руку на обтянутое в черное плечо. ЕЕ плечо. Алекс. Скрестила руки, на губах едкая ухмылка. Волосы в хвосте, но он не скрупулезно натянут и зализан. Волоски выбиваются, что сетует о ее расслабленном и наверняка подпитом состоянии. Отмахивается от микрофона, когда Керри сует ей его с целью добиться подпевания. У Остин моментально потеют ладони, когда она рассматривает некогда родное лицо. Керри повисает у Соло на шее, перегибаясь через перила спиной, и видео вдруг резко прерывается. За это Богу отдельное спасибо. А Ми-Ми недовольно супит носик. Ники нужна минутка. Нужна, чтобы хотя бы вспомнить, где и с кем она находится. Вытирает ладони об себя, трясет головой и уже вновь она — та Николь, которой была десять минут назад. — Все. Давай телефон. Завтра опять в обед еле встанешь. Ми-Ми поддается, вкладывает свой драгоценный аппарат в руку матери и удобнее устраивается на кровати, отодвигаясь дальше, чтобы Ники в скором времени к ней легла. — А смысл вставать рано? Чтоб подольше в телефон позалипать? Отличный укор в трещину родительской заботы и внимания. Николь и так считает себя нерадивой, а после фразочки Ми-Ми теперь можно быть точно убежденной в своей не состоятельности как матери. Но сейчас почему-то об этом не думается. Хочется покурить. — Все, прекращай нудить. Спи, — наклоняется и целует дочь в лоб. — А ты? — Я доделаю дела внизу и приду. Засыпай. Люблю тебя. Осень уже опустила столбик термометра к пяти градусам, поэтому довольно зябко на качелях. Но Николь все равно сидит, заканчивая уже третью сигарету и собирая себя воедино. Ей не хочется думать ни о чем, но от вездесущих мыслей никуда не денешься. Роятся и кишат в голове. Но уже не так болезненно, как раньше. Порывы ветра немного остужают внутреннее кипение. Разум стал медленно отвыкать от Соло, а эмоции, видимо, с ним не согласны. Она спокойно себя чувствует, когда не видит и не слышит об Алекс. В ее сердце не колет, а душа не рвется на части. Так и должно быть! Так должно было быть и все четыре с половиной года. Но было иначе. Теперь есть цель — добиться этого спокойствия, когда Соло врывается в поле ее слуха или видимости. Ее уровень отрешенности ПОКА равен одной третьей процента из десяти. Но это точно ПОКА! Николь упорная и настырная. Справится. Четвертая сигарета в легких встречается враждебно, и Ники давится дымом. Тушит в пепельнице едва ли начатую белую палочку, а сама понимает, что нужен ингалятор, спокойно забытый где-то на кухне. Еще нужно принять ванну, выпить снотворное и настроится на сон. Встает. — Мой маленький пирожочек, — доносится где-то с того конца двора, где очень темно, потому что несколько тусклых дворовых фонарей приказали долго жить. Николь испуганно вздрагивает и застывает на месте. Не получается шевельнуть даже веками. — Мой медовый десерт. Моя райская ягодка. Скучала по мне? — Воздух в легких Ники заканчивается с дрожащим рванным выдохом, а новую порцию втянуть не получается. Она пялится в то место, откуда исходит звук. Кажется, там заметно шевеление. — Я же обещал тебе, что вернусь. — Совершенно точно, там что-то есть и это что-что медленно движется к ней. — Я и вернулся! — Один из потухших фонариков вдруг начинает хаотично мерцать, и в его свете уже вырисовывается четкий человеческий силуэт. А когда свет стабилизируется, больше не потухая, Николь ощущает спазм во всем теле и кровь на своих губах, что течет из ее носа. В десяти метрах от нее стоит ОН. Стоит в костюме, в котором его похоронили пять лет назад, и не сводит глаз со своей единственной дочери, что замерла каменной глыбой. — Поцелуемся? Николь будто пощечину получает. Это точно не сон. Она не могла заснуть на качели, как пожилая дама в садовом кресле-качалке. ОН направляется к ней неспешной походкой, а она делает усилие над собой и срывается с места, унося ноги в дом. Наконец-то получилось побороть оцепенение. Что это, мать твою было. Захлопывает стеклянную дверь и поворачивает замок. Прижимается к ней спиной, пытаясь отдышаться. Виски сдавило, пальцы вцепились в бедра. Она полусогнута, когда сзади слышится противный скрежет — словно гвоздем ведут по стеклу. Медленно выпрямляется, и повернуться страшно. Но… Это все не должно быть реально! Она просто задремала!!! Задремала на качели! Что бы себе это доказать, надо повернуться. Вдох-выдох, вдох-выдох. Поворачивается. Он стоит у двери и скалится, ведя по стеклу длинным серовато-желтым ногтем. Оставляет белую царапину им, а сам не мигает. Лицо поедено червями, один глаз заволок туман. Зато зубы белые-белые. Винирам не страшна даже смерть. Ники видит на его скуле те самые синяки, с которыми и закопали его ублюдское тело в Чикаго. Это совершенно точно не может быть правдой. Перед ней разлагающийся труп, а это не реально! — Реально, пирожочек. Я вернулся домой! И очень хочу посмотреть на внучку! Ушат отрезвляющей воды на голову — Ники поглощает ярость при упоминании ее дочери этим отребьем. Она сжимает кулаки: — Не смей даже смотреть на нее, ты чертова мразь! — шипит сквозь зубы. А он еще больше скалится, пока его щека на глазах не разрывается и сквозь нее не виднеются зубы. — Конечно, посмотрю! И даже поглажу! Тут планку срывает — Остин рычит и, щелкнув дверным замком, что есть силы отворяет ее, приготовившись к нападению. Но ЕГО там больше нет. Исчез. Исчез ровно так же, как и появился. Грудь часто вздымается, пока она осматривает двор, и поворачивается в дом, чтобы и там заглянуть в каждый угол. А его все так же нет. Ноги расслабляются от напряжения, не держат. Едва успевает сесть на диван. Почти валится на него. ЧТО ЭТО, МАТЬ ВАШУ, БЫЛО ТАКОЕ? Ущипнув себя пару раз за предплечье, Ники понимает, что точно не спит. У нее нет объяснений. И завтра же она запишется к Ийе на МРТ. Нет, сегодня же!