На миллион моры

Оказывается, когда граф говорит что-то вроде «не знаю, как долго меня не будет», это действительно значит, что уедет он на неопределенный срок. Кайя с волнением ждет его возвращения еще в тот же день. Потом ждет весь второй. А на третьем уже не ждет. Может, повезет, и он не вернется вовсе? Хотя совершенно неясно, насколько это будет «повезет», ведь свободными от потери этого хозяина они точно не станут. И все же дни тянутся довольно медленно и тревожно. Еще в первый, минут через двадцать после отъезда графа, их ловит Катерина. С важным видом расхаживает перед ними, водит по воздуху поднятым указательным пальцем, шелестит юбкой и проповедует им, как нужно себя вести, будучи счастливчиками-рабами на поводке у пугающего и высокопочитаемого человеческого мальчишки. Иными словами, рассказывает о правилах в этом доме. Оказывается, их тут устанавливает не только граф. Во-первых, не чудить. Так и говорит. Кайя по дерзко-подростковой привычке хочет поднять руку и спросить, что это вообще значит в ее понимании, но девушка без умолку продолжает вещать дальше, что за любые выходки они будут тут же наказаны, и что вообще нужно быть благодарными и покладистыми. В целом, ничего нового. Все только и грозятся наказать. А пряник вообще будет? Или только кнут? Хвост злостно бьется кончиком о бедро, задевая Дилюка. Тот тоже особо довольным не выглядит, но держится более стойко. Во-вторых… Кайя не запоминает от злости. В-третьих тоже. И дальше по списку. Единственное, что остается в голове: — Не смейте ходить в крыло Его Сиятельства, в левую часть второго этажа. «Ого», — думает Кайя, — «очередная страшилка для котят». И, видимо, не особо страшная. Ведь, судя по загоревшимся глазам Люка, именно туда они и пойдут. Кайя вздыхает и все-таки прислушивается к пояснениям про расположение комнат, в которые им заходить все-таки можно: коридоры, залы, столовая, прихожая, банная, свои спальни. Но только под присмотром. А как же еще. Кайя тихо цокает себе под нос, но внимательно разглядывает девушку, которую к ним приставляют. Она представляется Надей. И с этого момента хвостиком повсюду следует за ними. Сначала это очень раздражает. До тихого рыка в груди, злости на то, что с Люком и поговорить не получается, она ведь услышит. Но Дилюк показательно заговаривает сам: тихо и о всяких глупостях. Очевидно, так пытается отвести от них любые подозрения. Ведь все фелити просто обожают обсуждать, как хотели бы полежать на солнышке или поесть рыбы на обед. Кажется, в такие глупости людям не поверить. Хотя купавшие их служанки шептались о вещах гораздо смешнее. Поэтому Кайя принимает правила игры и эти тупые разговоры якобы увлеченно поддерживает, только по глазам Люка видит, что тот, бубня эту чушь, думает о совершенно другом. В основном время им разрешают проводить только в большом зале, где принимали барона. Они часто сидят у камина или у окна, разглядывая улицу, пока Надя что-то шьет, сидя недалеко в кресле. Периодически ее отвлекают другие горничные, что обожают шептать друг другу и ей в том числе что-то на ухо, а потом тихо хихикать. Забавно, что Кайя слышит все их шепотки. А там на самом деле много интересного. В большинстве своем сплетни о всех людях в особняке. О графе много не говорят, будто боятся, что тот каким-то волшебным образом может их услышать. Зато говорят о Дилюке и Кайе. Некоторые в шутках издеваются, посмеиваясь издалека и думая, что их не слышно. Кайя терпит не слишком долго, на третьем таком случае резко поворачивается на служанок и смотрит им в глаза, грозно скалясь. Девушки тут же дергаются, разбегаясь в разные стороны, точно мыши. — Успокойся, — вздыхает тихо Дилюк, пока Надя испуганно оглядывается по сторонам, отойдя от дремы и пытаясь понять, что произошло. Кайе успокаиваться не хочется. Почему он вообще, словно статуя, должен сидеть в этом тупом зале и выслушивать чужие насмешки над собой? В следующий раз он терпеть тоже не будет. Лучше припугнет еще, встав в позу для прыжка… — Прошу прощения, — тихо обращает на себя их внимание Надя, подойдя немного ближе. — Что-то случилось? На меня напала дрема… — Не знаем, — тут же отзывается Дилюк, отворачиваясь обратно к окну. — Мы сидели здесь и обсуждали рыбу. О, Архонты, опять он за свое. Девушка смущенно улыбается, еще раз извиняется и отступает на шаг назад. Будто что-то хочет сказать, но не решается. А потом все-таки прикладывает руку к губам и тихо спрашивает: — Вы, в самом деле, так любите рыбу? — Просто обожаем! — даже вскидывает руку Дилюк, размахивая ей, но к девушке лицом не поворачиваясь, еще бы, с таким саркастическим выражением об «обожаемом» не говорят. — Все коты обожают рыбу. И мы обожаем. Как же давно я не ел рыбы. Она скоро начнет мне сниться. Ох, рыбка-рыбка… Нет, актером Дилюку точно не быть. Но по округлившимся глазам Нади не понять, в ужасе ли она от спектакля перед собой или от того, что поверила в такую дикую нужду несостоявшегося артиста. Она кивает и быстро убегает, скрываясь за дверями. Кайя прикрывает лицо ладонью и подтягивает колени к своей груди, тихо скуля: — Ты слишком переигрываешь, они тебя раскусят, — жалуется он, щурясь и поглядывая по сторонам, чтобы никто их не услышал. — Ты их переоцениваешь, — вздыхает Дилюк, недовольно пару раз виляя хвостом. — Что бы абсурдное я ни творил, они не поймут. Несмышленые и смешные тупицы. Кайе хочется закатить глаза, ну, хотя бы один глаз. Дилюк все эти дни просто сам не свой, говорит о непредсказуемости графа, но и сам поступает каждый раз так, что хочется поднять руки и закричать от непонимания и ужаса. Разве можно твердить о том, что нужно быть серьезными и идеально играть роль, а потом поступать вот так, словно маленький ребенок, обидевшийся на весь мир вокруг. Хотя нельзя сказать так про игру Дилюка перед Тартальей. Ведь перед ним Люк и правда вел себя словно самый послушный и милый котенок, покорный от потрепавшей его судьбы и очень нежный перед заботливым хозяином. Кайя кривит губы и снова разглядывает снег за окном. Слишком его много. Еще слишком холодно. Голову одолевают совсем не стоящие мысли. Надя прибегает обратно уже скоро. Мнется рядом, а потом осторожно протягивает им тарелку с хлебом и красной рыбой. Действительно поверила в этот спектакль? Кайя не хочет ничего от нее принимать, но ангельское лицо девушки принуждает к обратному. Будто не забери Кайя угощение, Надя точно расплачется на месте. Ох. Все же люди очень странные. — Спасибо, — шепчет он девушке, на что та смущенно улыбается и убегает обратно к креслу, опять зарываясь в свою пряжу. — А я говорил, — хмыкает Дилюк, переводя взгляд с окна на Кайю и гаденько улыбаясь. Кайя все-таки закатывает глаз и кладет в рот кусочек рыбы. В этот раз просто повезло. Но во все следующие разы происходит то же самое. Никто из людей, кажется, даже не задумывается, что все действия Дилюка несут за собой притворство или какой-то скрытый смысл. В первую ночь их внезапно запирают в спальне. Это чувствуется как удар под дых. Кайя ощущает бескрайнее разочарование, но Дилюк тут же скребется в дверь, а после полными отчаяния глазами смотрит на высокого слугу-мужчину, что отворяет ее обратно. «Простите!» — надрывным голосом начинает Люк, на вид весь сжимаясь и чуть не дрожа. — «Но как же это… я захочу ночью в уборную! Точно очень захочу! В полночь так зовет природа, я испорчу хозяйские простыни, и меня накажут, точно накажут… Я так не хочу, чтобы меня наказывали… Пожалуйста…» Кайя поджимает губы, смотря на этот концерт, смотря на слезы в глазах Дилюка, настолько наигранные, настолько нереалистичные. Но мужчина так и замирает в дверях, а потом наклоняется к Дилюку и внезапно… начинает его успокаивать. Кайя не может поверить в происходящее. Разве такое вообще возможно? Только мужчина уже утешительно гладит Дилюка по плечу и тихо говорит: «Что же ты... Не переживай, тише-тише. Ослушаться приказа барина не могу уж никак, но ночью этой я буду охранять здесь. Постучи, и я провожу тебя до уборной. Ну, полно, не плачь, не плачь…» Конечно, это совсем не то, чего добивался Люк. Но стоит мужчине уйти, вновь заперев дверь, Дилюк оборачивается с победной улыбкой, вытирая рукавом остатки слез на лице: — И снова я прав. Ими так легко управлять. Если было бы так легко, то они бы тут не сидели. Но Кайя решает промолчать. Он вообще старается не трогать Дилюка лишний раз. Тот слишком напряжен и задумчив. Кайя понимает причины такого поведения, и все же не может не ластиться к нему по вечерам. Выпрашивать хотя бы крупицы ласки. Люк отзывается с трудом, полностью уходя в свои мысли. Но Кайя не сдается. Как ритуал, оставшись в спальне вдвоем, каждый вечер Кайя повторяет одно и то же. Сначала идет обниматься, крепко прижимает к себе, гладит по спине, зарывается пальцами в рыжие волосы, гладит и массирует, будто пытаясь прогнать из чужой головы все лишние мысли. Люк только хватается за его плечи и лишь изредка тихо мычит, когда от прикосновений становится особенно приятно. Кайе хватает и этого. Он с отчаянной зависимостью слизывает каждый вздох с розовых губ. Продолжает целовать, гладить и вылизывать, почти как в первую ночь здесь. Дилюк привычно отталкивает, сначала не дается, ворчит о том, что занят важными размышлениями. Кайе хочется смеяться. Разве может чем-то помочь прокручивание в голове одного и того же сутками напролет? Он лишь вжимает Дилюка в кровать сильнее, надавливая на его лопатки и кусая за плечо. Рыжий хвост каждый раз резко дергается, а его обладатель протяжно стонет, цепляясь за простыни когтями. — Ты!... Нахал! — обиженно и сорвано мяучит Люк, будто вновь не понимает, чего хочет сам. — Мне не хватает тебя. Тебя, Дилюк. Побудь со мной. Шепотом на ухо, руками по обнаженной спине. Люк выгибается, дрожит и тихо просит. Умоляет не прекращать, продолжать ласкать его, целовать и любить. А Кайя любит. Всей душой. И топит в этой любви Дилюка настолько, насколько способен. Касается губами везде, вылизывает повсюду, но не позволяет себе большего. Люк остается доволен и этим, неловко целует и лижет в ответ, после прячется в ладонях, пока Кайя не выманивает его оттуда новыми ласками. А после прижимает к себе, крепко обнимая и оплетая конечностями. Только Дилюк никогда не засыпает первым. Круговорот дней затягивает непроходимой трясиной: скука и почти ничего нового. Бездельно лежать на коврах оказывается так же утомительно, как и в клетке. Не будь у Кайи возможности сравнить два этих эпизода своей жизни, на него непременно напала бы убивающая хандра. И все же влачить существование зверька в теплом доме гораздо приятнее пленника в железном заточении. Дилюк эту шутку не оценивает. Морщится, кривится и чуть ли не отплевывается. Кайя только неловко улыбается, боясь представить, насколько тяжело все происходящее воспринимается Люком. Наверное, Кайе проще. Он уже терял все одним днем. Леоэнрийцы были не столько искусными воинами, сколько мастерами. Среди всех фелити они славились своим умом, своей изобретательностью, мудростью. Кайя до сих пор помнит постоянные собрания старейшин, помнит защитные орудия, сооружения и даже огромную каменную стену, опоясывавшую весь город. Но ничего из этого не помогло спастись от огромного человеческого войска. Фелити — народ свободы. Никто и ни за что не встал бы под флаг человеческого царя. Устав смотреть в окно, Дилюк обычно дремлет на ковре. Лишь хвост его беспокойно чуть виляет под ночнушкой, а уши мило дергаются, стоит сну действительно напасть на него. Поначалу Кайя не решается позволять себе нежности на чужих глазах, но уже совсем скоро к чужим взглядам приходит безразличие. И Кайя ложится вплотную к Люку, приобнимая его руками или обвивая хвостом. Так становится немного спокойнее, а еще лучше, когда теплые пальцы зарываются в его волосы и безумно нежно гладят. Кайя глупо улыбается, сразу же пытаясь поймать алый взгляд, да только... в чужих глазах нет и намека на умиротворенность. Принять это оказывается слишком тяжело. Монотонность и неопределенность убивают, а непрекращающиеся переживания Люка с каждым днем давят на Кайю все сильнее, и вселенскую усталость со своих плеч скинуть никак не получается. Вроде бы он планировал все ближайшее время восстанавливаться и отдыхать, чтобы окрепнуть перед побегом. Только вот расслабиться до конца в итоге никак не получается. Ни днем, в окружении постоянно их дергающих людей, ни даже вечером, оставаясь наедине с серьезным и задумчивым Люком. Сложно представить, что происходит в его рыжей голове. Но тяжесть чужих мыслей Кайя ощущает вполне отчетливо. Третьей ночью у Кайи совсем не получается уснуть. Обласканный Дилюк даже не думает смыкать глаз. Первый час они лежат в тишине, весь второй Кайя пытается прижаться к боку Люка и хотя бы задремать, но, чувствуя чужое напряжение, ничего из этого не выходит. На третьем часу Кайю начинает будто лихорадить, руки по-глупому трясутся, и он тянется ими к рыжему хвосту, после прижимая его к своему лицу и зарываясь в мягкий мех носом. Становится совсем чуточку легче, словно в родном запахе получается хоть немного забыться и спрятаться. — Прости, хвостик, — вдруг совсем тихо шепчет Дилюк и вплетает пальцы в синие волосы, ласково поглаживая. — Прости. Давай отдыхать, да? — У меня не получается, пока ты… — Да, я понял, — выдыхает Люк и сползает на кровати ниже, заставляя Кайю отцепиться от пушистого хвоста и посмотреть в свои глаза. — Я больше не буду. Теперь только ты, я и сон. Уже три ночи они оба почти не спят, сколько бы Кайя ни пытался это исправить. Он поджимает губы и борется с желанием надуться и промяукать что-то вроде «я тебе не верю, ты вообще дурак». Но, конечно, Дилюк не дурак. Кайя прекрасно понимает, что все его мысли заняты их спасением, их вызволением из неволи. Обо всем этом думает и Кайя. Но еще он думает о них двоих. О самом важном. — Я люблю тебя, — шепчет Кайя, в полутьме комнаты сгорая в огненных радужках. Дилюк слабо улыбается и прикрывает глаза, находя рукой ладонь Кайи и сплетая их пальцы. А после кончиком рыжего хвоста один раз тычет в грудь Кайи, после в воздухе описывает окружность и тычет в свою грудь. Уши сами собой прижимаются к голове. Люк помнит их глупый детский шифр? Ты — все для меня. Почему-то после этого заснуть совсем не составляет труда. Кайя просыпается только с пением птиц и возней Люка рядом. Четвертый день начинается так же, как предыдущие. Кайя даже привыкает к каше на завтрак, супу с мясом на обед и очень сытному ужину с кучей картошки. Привычное сидение полдня у окна, дрема на теплом ковре, и абсолютно всегда следящие за ними глаза. Но ближе к вечеру у особняка внезапно останавливается карета. Кайя чуть испуганно думает: «Граф». Но, оказывается, это лишь портной. И, что самое удивительное, приезжает он именно к «двум котам Его Сиятельства». Катерина с радостью принимает его, предлагает чай с угощениями и заставляет Кайю с Дилюком подойти поздороваться, обязательно дать взять с себя мерки. Портной вблизи оказывается почти пожилым мужчиной с внимательными маленькими глазами, тут же вдумчиво изучающими его и Люка. Совсем не хочется представлять, что уже скоро они окажутся в той же одежде, что видели на Линяне. Только от мысли об этом так и хочется провести когтями по запястью. Но все-таки больше ничего им просто не остается. — Теперь позвольте показать вам эскизы, — дописав все параметры в тетрадь, говорит портной, — будьте добры просмотреть их и указать на те, что вам по душе. Кайя тут же теряется, пару долгих мгновений не понимая вообще с кем и о чем так уважительно разговаривает этот человек. Первым отмирает Дилюк. Он уверенно подходит к дивану, садится рядом с мужчиной и смотрит в папку с большими белыми листами. В ней оказываются красивые и аккуратные наброски костюмов… на нарисованных фелити. По некоторым рисункам хочется провести пальцами: настолько они красивы, детализированы и на вид удобны. В эскизах этого мастера нет ничего вычурного и пошлого, наоборот, вся одежда выглядит такой до боли знакомой, так сильно напоминающей их родную. Но все же она другая. — Его Сиятельство просил позаботиться об удобстве ваших хвостов, — продолжает портной и переворачивает страницу, на следующей приближенно и в деталях прорисованы задние части брюк. — Я взял на себя смелость разработать несколько вариантов того, как сохранить высоту посадки и общую красоту изделий. Так, могу предложить: шнурки с корсетной затяжкой, прошитый вырез под хвост, запáх на пуговицах или поясе. Кайя разглядывает рисунки со всей внимательностью. И восторгом. На родине штаны делали по похожим схемам. Кажется, что человек перед ними обязан быть знаком с одеждой фелити, чтобы придумать что-то похожее. Или хотя бы быть настоящим гением в своем деле. Кайя не знает, что из этого более вероятно. — А сколько костюмов нам можно выбрать? — осторожно спрашивает Дилюк, пока его уши заинтересованно дергаются в стороны. — Хм, — фыркает человек, почесывая бороду. — Его Сиятельство не уточнял. Сказал: «Все, что захотят». Смею предположить, рамок у вас нет. Хвост сам по себе начинает восторженно раскачиваться за спиной. Кайя по-детски радуется этой возможности. Не прозрачные тряпки, а самая настоящая красивая одежда, да еще и в таком количестве. Подобного он не мог позволить себе, даже живя на иждивении у довольно состоятельного Крепуса: совесть не позволяла. Но сейчас ситуация другая. С Кайи в любом случае потребуют плату «за доброту». — Я хочу это и это, это тоже, — начинает он, тыкая по очереди на каждый второй эскиз. — Чтобы это были синий, белый, черный и близкие к ним цвета. И чтобы брюки запахивались, это очень красиво. И еще вот этот костюм. Дилюк смотрит чуть укоризненно, Кайя в ответ дует губы, но свой заказ отменять не собирается. Что-что, а от красивых вещичек он не откажется. Да и кто знает, сколько им тут придется просидеть? Быть в заключении красиво одетым уже хоть немножечко звучит лучше, чем в заключении и каком-то холщовом мешке. — Мне все на этих трех страницах, — вздыхает Дилюк, касаясь пальцами нужных листов. — Черный, белый и красные оттенки. Ха! Кайя фыркает, сам-то Дилюк выбрал немногим меньше. Мужчина ставит пометки и довольно потирает свои усы. Наверное, с такого большого заказа он и заработает немало. Но если у графа было лишних пятьдесят миллионов на рабовладельческие торги, то деньги на одежду он точно найдет. Ну, скорее всего?.. В любом случае, угрызения совести — не то, что должно как-либо мучить Кайю. И он только довольно виляет хвостом, когда портной прощается и уходит. — Надеюсь, ты не предложишь бежать, пока нам не привезут эти вещи. Я отказываюсь, пока не получу ту рубашку с вырезом и накидку с мехом. — Какой же ты подкупный, — морщится Дилюк, вновь отворачиваясь к окну. — Эй!.. — Господа-коты, — вдруг слышится голос Нади с ее этим глупым обращением к ним, а Кайя чуть вздрагивает от неожиданности. — Я… кое-что сделала для вас… Дилюк совсем еле слышно недовольно клацает зубами, наверняка в очередной раз раздражаясь от приставучести этой девушки, но сам же первым спрыгивает с подоконника и идет за ней следом. Кайя тоже спешит за ними в центр зала к креслу Нади и небольшому столику рядом. На нем лежит что-то странное. И девушка скорее подбегает к этим предметам, берет в руки и уже протягивает в их сторону. — Возьмите! Это вам! Я связала вам игрушки. Кайя тянется к своему подарку не сразу, вновь мнется пару долгих секунд. Это оказывается большой голубой кит из очень мягкой пряжи, размером с две ладони. Кайя ощупывает его несколько раз и удивляется качеству и красоте вязки. Правда, для него? Дилюк же уже мнет в руках свою красно-золотую рыбку, на вид такую же хорошенькую. Становится как-то неловко и чуть совестно. Ведь они не сделали ничего, чтобы заслужить знаки внимания и доброту к себе. — Я… подумала… вы же еще совсем дети, — тихо продолжает она, больше запинаясь, чем изъясняясь понятно, — точнее, нет, не дети, конечно. Но, будучи примерно в вашем возрасте, батюшка впервые купил мне фабричную куклу, я испытала такое счастье! И… прошу прощения, если я… Тихое «спасибо» само собой вырывается из горла. Это не то, что Кайя мог ожидать от человеческой женщины. В такую бескорыстную доброту слишком сложно поверить. Дилюк же уже кружится на месте, восторженно обнимая свою игрушку и мяуча: «Рыба! Рыбка! Моя рыбонька!» Надя наблюдает за этим с улыбкой, а после прячет губы за ладонью и мягко смеется. Искренне. Кайя теряется окончательно. И осторожно отходит подальше в сторону, обратно к окну, садясь на ковер рядом с Дилюком, продолжающим играть со своим подарком. Надя улыбается им еще раз, даже чуть кланяется и возвращается на свое кресло разбираться с остатками пряжи. — Она сегодня уйдет, — совсем скоро еле слышно шепчет Дилюк, продолжая показательно играть со своей рыбой. — Что? Куда? — морщится Кайя, еще не отойдя от прошлых мыслей и прижимая к груди кита и собственный хвост. — Я смог подслушать разговор других служанок. Сегодня, через пару часов, Катерина устраивает собрание для всех слуг в особняке. В гостевом домике. Все уйдут отсюда на какое-то время. Останутся только пара мужчин охранять сам особняк снаружи и Надя. С нами. У Кайи почему-то шерсть на загривке встает дыбом. Он же неправильно понял, да? Но Люк выглядит настолько серьезным, что сердце в груди испуганно сжимается и болит. Во рту пересыхает, но Кайя хрипло шепчет: — Я не буду трогать Надю… Дилюк переводит на него холодный взгляд, пробегается им по всему лицу и останавливается на глазе, заглядывая вглубь него. Но Кайя быстро жмурится и отводит собственный взгляд в сторону. Не сейчас. Он ничего не понимает. — Я и не собирался ее трогать, — вздыхает Люк и сам чуть ежится. — Ты теперь считаешь, что я хочу убивать всех без разбора? — Нет… — тут же оправдывается Кайя, хватая рукой Дилюка за предплечье, хотя все его нутро непонимающе мечется. Ведь… даже если не хотел, то, наверное, мог бы. — Просто… — Плевать, что ты думаешь, — дергается Дилюк, вырывая свою руку и отползая немного в сторону. — У Наденьки тоже свои планы. Я говорил только об этом. У нее какой-то роман с конюхом, и они договорились встретиться на пятнадцать минут в подсобке у кухни, пока здесь никого не будет. Звучит как идеальное стечение обстоятельств. Уши недоверчиво поджимаются к голове. Ведь не может быть все так хорошо и легко? Остаются еще мужчины снаружи особняка. Да и Кайя еще не получил свои вещи от портного, ведь сделал заказ только сегодня. Но Дилюк, видя выражение его лица, быстро добавляет, что Кайя кретин и они не побегут из особняка. А пойдут в крыло графа, куда ходить им строго запрещено. — Мы поищем там что-нибудь нужное. Карты, оружие, ключ от моей цепи. Хоть что-нибудь обязано быть там, — продолжает Дилюк, сжимая в руках игрушку. — Успеем за десять минут, чтобы никто не заметил. План в голове представляется очень даже неплохим. Кайя задает лишь пару уточняющих вопросов, предлагает пару идей сам, и за пять минут они утверждают окончательный план действий. Думать о его осуществлении совсем немного страшно. Ведь, пойди что-то не так, об их неудавшейся вылазке точно доложат графу, а Кайя до сих пор иногда вспоминает его душащие пальцы на своей шее. Голос полностью восстановился почти сразу, а вот яркие синяки украшали кожу до сих пор. В ожидании время тянется еще дольше. Кайя то и дело оглядывается на проходящих слуг, думая: «Вот, настало время, они уходят». Но нет, каждый раз они как обычно просто носятся туда-сюда по своим делам. Дилюк же вообще не выглядит напряженным. Все это время просто лежит на ковре, подкидывая над собой рыбу и ловя ее обратно. Кажется, что с каждой минутой нервы сдают лишь у Кайи. Уже наступает время ужина, и их усаживают за стол. Все блюда расставлены, чай налит, а служанки что-то привычно хохочут и скрываются за дверьми в главный зал. Надя присаживается недалеко, смотрит в окно на падающий снег, и Кайя решает выдохнуть: значит, не сегодня. От мяса на его тарелке пахнет безумно вкусно, и он не удерживается от того, чтобы полностью посвятить себя ужину, наконец радостно и довольно виляя хвостом. — Господа-коты, я отойду себе за чаем на пару минут, — вдруг поднимается Надя, кланяется и быстрым шагом уходит к дверям на кухню. — Прошу меня простить… Кайя только кивает ей вслед и накалывает на вилку запеченный картофель в каком-то наивкуснейшем соусе. Все, для него не существует больше никаких проблем. Ему даже не хочется о них думать. Просто обычный ужин, просто обычный вечер, просто Кайя безумно устал от страха и проблем, просто Дилюк хватает его за руку и тащит к выходу из столовой. Просто хочется завыть от этого бесконечного ужаса. — Люк, это очень рискованно, — тихо стонет Кайя, оглядываясь по сторонам в зале и только убеждаясь в том, что в особняке действительно больше никого нет. — Молчи и иди за мной. Раскомандовался! Кайя обиженно и даже чуть злостно размахивает хвостом, но бежит за Дилюком следом, боясь больше оставить его одного, чем получить новое наказание после. Цепь на ногах Люка гремит, когда тот прыгает по ступенькам, но думать об этом нет времени. Он тянет Кайю за собой в левое крыло к единственной двери, ведущей в покои графа. Пара секунд на отдышаться, и Дилюк дергает за ручку. — Черт возьми! Заперта! — воет Люк и вцепляется пальцами в свои волосы. — Я так и знал. Конечно. Боги, как же… Гораздо больше пугает такая бурная реакция Дилюка, а не ситуация. В алых глазах чистый ужас. Он так сильно рассчитывал на эту вылазку? Разве это действительно так сильно может им помочь? Но Дилюк не успокаивается, ходит на месте кругами, стонет и с силой пинает дверь, но это не помогает ей открыться, а лишь сильнее выводит его из себя. — Что же делать? Что делать?! — Люк, стой, постой, сейчас, — шепчет Кайя, хватая его за плечи, чуть встряхивая, чтобы привести в себя, а после садясь на колени перед совершенно обычным замком. — Я вскрою его, хорошо? Главное успокойся, — продолжает шептать Кайя, уже влезая в скважину двумя когтями. — Сейчас… Я сейчас все сделаю. — Ты правда сможешь? Пожалуйста. Давай. Кайя. Прошу, постарайся. От такого голоса Дилюка почему-то дрожат поджилки. Неужели об этой вылазке Люк думал все последнее время? Как давно он узнал о собрании слуг? Почему не сказал раньше? Все нутро содрогается от этих мыслей, от шепота Дилюка за спиной. Вдох-выдох. Кайя искренне пытается сосредоточиться. В Муракату замков на дверях не было вовсе. Все двери здешние фелити либо оставляли открытыми, либо закрывали на щеколду во время сильных ветров и морозов. В их с Дилюком комнате тоже не было замка. Приходилось постоянно прислушиваться к шагам Крепуса внизу, чтобы тот, случайно поднявшись не в то время, не застал их вдвоем за слишком интимными обжиманиями или поцелуями. А их было много. Натура просила ласки постоянно. В огромных количествах. Пусть совесть и смущение не позволяли заходить в этих ласках слишком далеко. В Леоэнрии же фелити были более закрытыми, считалось, что каждый имеет право на секреты и неприкосновенность. И даже в комнате маленького Кайи был замок. Они были абсолютно везде. И еще в самом раннем возрасте, как только когти на руках окрепли, Кайя научился их вскрывать. Это было несложно: ловкость, два пальца с когтями и острый слух. И даже прямо сейчас Кайя слышал, как замок постепенно поддается ему. Жаль, что в заключении у работорговцев не было так легко. Замки на клетках были навесными и огороженными металлической пластиной: руками не подобраться никак. Сколько бы Кайя ни пытался, сколько бы ни тянул к замку руки через частую решетку. Только стесывал кожу и получал новые раны. Но ведь… они не могли сдаться. Не могли и сейчас. Замок громко щелкает, и дверь открывается сама. Дилюк радостно и облегченно выдыхает, хватает Кайю за руку и тащит внутрь, не давая опомниться. Внутри темно, естественно, что не горит ни одной свечи. Зрение приспосабливается достаточно быстро, и вокруг них вырастает просторная спальня. Полупустая, словно необжитая. Дилюк торопится и тащит Кайю к следующей двери в покоях — уборная комната, дальше — гардеробная, еще дальше — кабинет. В последний они и забегают. Глаза разбегаются, а тело на пару секунд тяжелеет: шкафы, полки, стеллажи, огромный рабочий стол. Слишком много всего, за что взяться? Люк также столбенеет рядом, и Кайе приходится отмереть первым, подбегая к столу. Куча бумаг, самых разных документов, наваленных большими стопками по краям стола, там же чернильница и перья, маленькие шкатулки с воском, печатки, какие-то странные приборы, наверное, для курения, маленький канделябр и даже военная фуражка. Но вроде бы ничего нужного. Дилюк уже шарится по ящикам стола, быстро перебирает бумаги в них, достает пару свертков пахнущих табаком, закидывает обратно, находит резец и деревянные игрушки, ищет дальше. В среднем ящике все-таки оказывается стоящая находка: карта, компас, циркули и линейки. Кайя, как по сигналу, хватает первый попавшийся белый лист и карандаш со стола и начинает перерисовывать карту: брать ее нельзя, пропажу заметят, но перерисовать основные моменты и опознавательные места — можно. Дилюк подгоняет шепотом, а сам продолжает рыться по всем ящикам и шкафам. Кайе кажется, что они слишком шумят, но варианта быть потише у них нет. Время поджимает слишком сильно. Срисованная карта выглядит безумно коряво, но он хотя бы расчерчивает стороны света, море, все деревни и те самые горы, про которые говорил Линян. Путь до них, очевидно, совсем не близкий, а где находится особняк по этой карте так сразу не понять. Конечно же, на ней нет яркой пометки с надписью «Господа-коты, вы находитесь прямо вот тут!». Кайя прикусывает щеку и скорее сворачивает свой набросок местности, прячет под резинку штанов и быстро приводит разбросанные бумаги на столе в порядок. — Люк, я все, нам пора уходить. — Нет-нет… я еще не нашел ключ… — взволнованно шепчет Дилюк, даже не оборачиваясь. — Люк, это не главное, — подбегает к нему Кайя и хватает за плечи, вынуждая посмотреть на себя и оторваться от копошения в очередном ящике. — Сейчас у нас хотя бы есть карта и… — Кайя! — вдруг срывается Дилюк, вцепляясь в ответ сильнее. — К черту карту, если он никогда не снимет цепь. Тогда ничего не выйдет. Никогда и ничего. Кайя, пойми. Ключ. Нужен ключ. Сердце оглушительно бьется в висках. Да, это правда. Кайя сам не может вскрыть такой маленький и искусный замок. Но смысл от ключа, если они побегут не сегодня? Вдруг граф вернется завтра. Риски слишком велики. Просто огромны. Огромны и глаза Дилюка, смотрящего настолько безумно-отчаянно, что ребра по ощущениям в груди переламываются от стука сердца. Другого шанса может не быть, да? Надо пользоваться любой возможностью? Не ждать самого худшего. Действовать сейчас. — Хорошо, — рвано выдыхает Кайя, убирая от Дилюка руки и убегая в другую часть кабинета. — Я ищу слева, ты справа. Громыхание ящиков и шелест бумаг кажутся оглушительными, а сердце будто начинает играть со всеми этими звуками в игру «кто громче». Голова немного кружится, будто его снова душат. Но теперь не руки графа, а опасность на самом кончике хвоста. Кайя перебегает от одного шкафа к другому, дергает на себя все ящики, но нигде не гремит ничего металлического, на ощупь не находится тоже. Кажется, все бесполезно, ключа здесь просто нет. А потом один ящик не поддается. Он тоже заперт на ключ. Кайя падает на колени и снова тянется к маленькой скважине когтями. Руки не дрожат — радует хоть это, но с первого раза ничего не получается. Со второго тоже. Кайя не может сосредоточиться на звуках механизма, пока в ушах шумит настолько сильно. От бессилия хочется выть, Кайя на удачу пытается вскрыть замок просто на ощупь, но тот снова не поддается. — Быстро, идем, — шепчет Дилюк, хватая Кайю за руку и быстро утягивая за собой. Только быстро подняться не получается. Кайя спотыкается о ковер, падает, заваливая за собой и Люка. Они путаются в конечностях друг друга, кажется, Кайя отдавливает коленом чужой хвост, но все-таки кое-как они поднимаются на ноги и выбегают из кабинета. Только вот из коридора через приоткрытую дверь уже виднеется свет от приближающейся в их сторону свечи. Уже совсем рядом. Им уже не выбежать отсюда незамеченными. В голове судорожно проносятся мысли. Что можно придумать, хоть что-то, что сгладит их вину? Кайя дрожа оглядывается по сторонам, смотрит на такого же сжимающегося Дилюка, на небогато обставленную спальню. И только одна идея все-таки загорается в его голове: он тащит за собой и кидает Люка на кровать, и сам прыгает на нее следом, быстро достается из-под покрывала подушку и прижимает к себе. — Боже мой! Вы здесь! — кричит Надя, появляясь со свечой на пороге и чуть не плача. — Вы… вы так напугали меня! Я чуть не испустила дух. Как же вы… Зачем же вы убежали? — Простите, — тут же приподнимается на кровати Кайя, все еще прижимая к себе подушку и утыкаясь в нее носом, все тело дрожит и не слушается, но сейчас это только на руку. — Я испугался воя на улице. Мне очень хотелось спрятаться… а тут запах господина. Тут пахнет безопасно. Еще одна глупая ложь. Но лишь отчасти. Люди не чувствовали запахи так хорошо, они не могли по-настоящему понять то, о чем сейчас заходит речь. Запахи играют очень много в жизни фелити, по запаху очень много можно сказать о его обладателе. У всех он индивидуальный: тусклый или яркий, приятный или отталкивающий, дружелюбный или враждебный. Запах Тартальи был... обволакивающим, он мгновенно окружал собой и был похож на дикого зверя: начни его бояться — задушит в ту же секунду. Но в остальное время... Кайя просто чувствовал его силу и раздражающее покровительство. — Хозяин сильный, а без него страшно. А тут все в нем, тут хорошо, — быстро смекая идею Кайи, подхватывает Дилюк и закутывается в одно из покрывал. Девушка громко вздыхает и трет платком глаза. Правда, так испугалась? Совесть внутри начинает поедать внутренности, но главное сейчас, действительно, не выходить из образа, так старательно выстроенного Дилюком: они всего лишь глупые коты. И только поэтому они оказались в покоях графа. Чтобы подышать его запахом. И совсем неважно, что знали они Тарталью только два дня. Глупые животные могут довериться и привязаться к человеку и быстрее, правда ведь? И, кажется, девушка снова безоговорочно верит в эту чепуху. — Вы же… знаете, вам нельзя в это крыло. Его Сиятельство почти никого сюда не пускает, — продолжает Надя, шмыгая носом и переминаясь с ноги на ногу. — Если об этом узнают… — Простите, пожалуйста! Только не наказывайте, — жалобно мяучит Дилюк, уже поднимаясь с кровати и поправляя на ней покрывало. — Очень просим, — повторяет все то же самое Кайя и подходит вместе с Люком ближе к Наде. — Никому не говорите, пожалуйста! — Я не знаю… — шепчет девушка, все еще перепуганными глазами разглядывая их в свете от небольшого канделябра в своей руке. — Пожалуйста, госпожа Надя! — вновь мяукают они в унисон, смотря на нее во все глаза. Девушка тут же тихо отнекивается, что вовсе она никакая не госпожа и что это все очень опасно. Но спустя пару долгих секунд раздумий Надя кивает и еле слышно просит никому об этом не говорить, а еще максимально незаметно покинуть покои вслед за ней. Кайя и Дилюк активно кивают в ответ и рассыпаются десятками тихих благодарностей. Надя неловко улыбается и первой выходит наружу. Люк ловит ладонь Кайи и несколько раз несильно сжимает. Все хорошо. Они справились, хоть в победу и верится с трудом. И не зря. В коридоре, посреди прохода, их встречает Катерина. Ее руки скрещены на груди, лицо недовольно, а холодный взгляд колко пробегается по каждому из них, после останавливаясь именно на Наде. Девушка от него вздрагивает, да и сам Кайя тоже, чувствуя невидимую опасность и злость, исходящие от главной горничной. Он не знает, что сказать, и имеет ли вообще право что-либо говорить сейчас. Дилюк тоже стоит молча, только крепче сжимая ладонь Кайи в своей. — Я… — начинает было Надя, но ее тут же перебивают. — Я все слышала, — отчеканивает Катерина и грозной скалой надвигается на них. — Это… нарушение всех правил. Это не просто проступок, это почти преступление. У меня нет слов, чтобы передать, насколько ты разочаровала меня. Завтра ты понесешь наказание. Плетью во дворе. Сердце в груди окончательно сходит с ума, дыхание тоже сбивается, и Кайя только и может, что испуганно перевести взгляд на Надю. В ее глазах уже начинают собираться слезы. Она хочет что-то сказать, но лишь беспомощно приоткрывает губы и смыкает обратно. Слишком робкая, слишком послушная. — По двадцать ударов. За каждого из них и за себя, — продолжает Катерина, ничуть не смягчаясь и даже наоборот, выглядя еще злее и страшнее. От услышанного в секунду пробивает новой дрожью. По лицу Нади уже катятся огромные слезы. Кайя прослеживает их взглядом: с длинных ресниц вниз по щекам, по подбородку, с громким разбивающимся звуком на пол. Кап-кап. Кап-кап. Под эту барабанную дробь внутри все крошится на куски мельче и мельче. Почему наказывают Надю, а не их с Люком? Почему сердце разрывается? Почему Кайе это так важно? Почему люди до сих пор волнуют его? Потому что это несправедливо? Потому что… как бы жизнь не издевалась и не ломала его… он не желает того же другим. Кайя сжимает кулаки, ранит когтями ладони и шагает вперед, закрывая Надю спиной. Это оказывается гораздо легче, чем представлялось в мыслях. Он защищал так Дилюка, когда стал старше. И только его. Но сейчас чувствовал, что обязан поступить так и по отношению к нежной беззащитной Наде. Катерина ниже ростом и как женщина гораздо хрупче Кайи. Фелити в этом плане не сильно отличались от людей. Конечно, Кайя ни за что не тронет Катерину, но… он может хотя бы защитить собой от ударов Надю. Даже удары плетью он наверняка вынесет гораздо лучше. Его ноги почти зажили, значит организм сможет перекинуть силы на новую регенерацию. Кайя выдержит. За свои поступки ответственность нести должен именно он. — Высеките меня, — выступает Кайя, уверенно прижимая ладонь к своей груди и выпрямляя уши. — Это была моя идея. Это я предложил сбежать из столовой в спальню господина. Госпожа Надя ни при чем… — И меня накажите, — вдруг подхватывает Дилюк и тоже выходит вперед, ровняясь с Кайей и выглядя теперь просто серьезно и уверенно, оставляя всю свою прошлую игру в глуповатого кота. Для Дилюка справедливость всегда значила еще больше. И пусть… людей теперь он ненавидел, но, судя по всему, все равно не мог переложить наказание на плечи хрупкой девушки. Двадцать ударов плетью на каждого? Не слишком ли это много? Смогут ли они после вообще ходить? Смотря, как будут бить. Что ж, придется отложить побег еще дальше. Но это неважно. Прямо сейчас точно нет. Катерина смотрит все также холодно и жестко, она даже морщится и кривится, оглядывая их двоих. Надя позади все еще плачет и тихо просит не вмешиваться, не защищать ее с этим скуляще-протяжным «господа-коты». Кайя дрожит только от звука ее рыданий: никогда не мог слушать, как кто-то плачет. А Надя точно не заслужила этого. Надя не делала им ничего плохого. Наоборот, была излишне добра, ничего не прося взамен. Да, может, это излишняя жалость к «врагам». Да, может, Кайя начинает путать добро и зло. Кайя уже давно запутался во всем. Этот жестокий мир постоянно ставил подножки, заставлял падать и подниматься, оглядываться и бежать вперед, оглядываться и снова спотыкаться. Снова и снова. — Не кажется ли вам, — более глухо и грубо выдыхает Катерина, вновь надвигаясь на них и почему-то подавляя этой невидимой аурой вокруг себя, — что вы берете на себя чересчур много? У вас нет никакого права указывать мне на решения стоящие или нет. Не смейте мне мешать. Не смейте даже думать об этом, — почти рычит женщина, подходя к Кайе вплотную и заглядывая в его глаз. — Знайте свое место. И оно в покоях, любезно уделенных вам Его Сиятельством. Марш. По своим. Спальням. Катерина и на одну пятую не страшна так, как Тарталья. И все равно от ее тона и слов уши поджимаются к голове. Будто предчувствие шепчет и упрашивает не перечить, не делать ничего против ее воли, иначе будет еще хуже, гораздо хуже. Но Кайя не может просто взять и отступить. Наказание Нади никто не отменял, а звуки ее всхлипываний за спиной не прекращались. Дилюк тоже не сдвигается с места, будто собирается стоять насмерть. Только, если присмотреться, видно, что он и сам напряжен не меньше. Кайя не может представить двадцать и больше ударов на Люке, на его нежной молочной коже, на тонкой стройной спине. Лучше бы он молчал и дал Кайе взять всю вину на себя. Парой уродств больше — парой меньше, он бы вынес все. Только несмотря на их настрой, Катерина не выглядит убежденной или хоть чуточку сжалившейся, она лишь кривит губы, отступает на шаг. А после во все горло зовет какого-то мужчину. Не проходит и минуты, как по лестнице взбегает точно внук великана и большими глазами смотрит на них всех по очереди. — Запри котов по их комнатам. Раздельно. И не выпускай до завтрашнего полдня, я скажу когда, — безразлично произносит Катерина, взмахивая рукой, и мужчина тут же движется в их сторону. От чужих тяжелых шагов пол пронзительно скрипит. Все ближе и ближе. С таким здоровяком не справиться даже когтями, хотя не то чтобы это был бы хороший план действий. Чужие руки уже тянутся к нему. — Нет! Госпожа, пожалуйста! — кричит Кайя, понимая, что не сможет вырваться из грубой хватки сильных пальцев на своем воротнике. — Катерина! Прошу! Прошу вас! Я понесу наказание! Прошу! Кайя пытается освободиться из захвата, но чужие пальцы сжимаются лишь сильнее, утаскивая его в правое крыло. Надя рыдает уже на коленях, окончательно обессилев. Воздуха не хватает. Перед глазами снова темнеет, снова синие омуты графа, почти убивающего его, снова Кайя ничего не может сделать. Но, задыхаясь, он продолжает кричать и просить. Дилюк рядом больше рычит и грозно ревет, пытаясь вырваться, но и у него ничего не выходит. Мужчина больше и сильнее их в несколько раз. Дилюка закидывают в комнату первым, бросают на пол и захлопывают дверь, проворачивая в замке ключ. Кайя рычит и шепчет родное имя — их разделяют. Только не сейчас. Не сейчас. Но мужчина ничего вокруг будто и не замечает, не слышит его просьб, только также безраздумно кидает Кайю уже в его покои. Хлопок двери ударяет пронзающей болью по вискам. Кайя тут же поднимается на ноги — колени болят от немягкого падения — и со всех сил дергает ручку: — Выпустите! Катерина! Катерина! Выслушайте меня! Громкие шаги раздаются все дальше, а после и вовсе стихают. Не слышно ничьих голосов, звуков рыданий — все стихает в одну секунду. Он ничего не смог сделать. Завтра Надю высекут до полусмерти. Из-за него. Кайя оседает на саднящие колени, хватаясь за свою голову. Рычит громко и протяжно, сам на себя, на свою глупость. Ему стоило быть настойчивее, внимательнее. Стоило быть умнее. Теперь они лишатся любой благосклонности, а еще из-за них пострадает невинная девушка. Злости на себя не находится. Точнее ее с избытком настолько, что опускаются руки, что сил рычать не остается. Апатия накрывает с головой. Все кажется абсолютно бессмысленным и глупым. Да как они вообще смогут сбежать, если особняк сторожат вот такие гиганты? Если бы тот мужчина захотел, то переломал бы Кайе хребет одним ударом. Да и Тарталья справился бы не хуже. Люди… более слабые по природе, не унаследовавшие столько полезных генов, как фелити, почему-то оказываются сильнее, почему-то превосходят как будто во всем. Особенно в своем количестве, в своей жестокости. Кайя трет мокрые глаза и поднимается на ноги, чуть пошатывается, но проходит глубже в комнату, внимательно осматриваясь. До этого все ночи он спал в покоях Дилюка, хотя они и были очень похожи. Кайя достает сложенную карту из-под резинки штанов и подходит к окну. Нужно место, где этот небольшой бумажный лист никто не найдет. Кайя наклоняется под подоконник и дергает за одну из дощечек снизу. Та поддается не сразу, но в итоге отрывается наполовину. Кайя хмыкает и засовывает под нее карту, после прижимая дощечку обратно. По крайней мере, сам Кайя не додумался бы искать что-то в таком месте. Позже стоило бы найти еще тайников, но не сейчас. Он проходит к кровати, ложится, но чувствует себя слишком неуютно. Стягивает к себе подушки и одеяло, сворачивается клубком, но и так не становится лучше. Потому что рядом нет Дилюка. Сейчас хотя бы не тревожит мысль, что к Люку кто-то может прийти. Уже ясно: они игрушки графа и только. И пока Тартальи нет в особняке, беспокоиться не о чем. Но тревога продолжает сгрызать изнутри. Кайя почти не смыкает глаз до самого утра. Только и может прислушиваться к шорохам за дверью и за окном. Но все они ему кажутся. Настоящими оказываются только птицы, поющие на рассвете. Кайя забывается в их трели, пока сквозь дрему не пробиваются людские голоса. Сначала за окном, а после и в коридоре. — Поднимайтесь. Пора, — могильным тоном велит Катерина, появляясь на пороге. Дилюк уже стоит позади нее и смотрит на Кайю уставшими красными глазами: тоже не спал. Времени собраться не дают, сразу выводят в коридор. В голове кружится хаос из мыслей. Кайя сглатывает комок тревоги и страха, пытается поспеть и вновь зовет Катерину со старой просьбой. Только вот она тут же останавливается и медленно оборачивается на них. — Мы идем на порку. Вы будете смотреть и молчать, — говорит Катерина, холодно оглядывая их двоих. — Так как это ее первый проступок, то я уменьшу наказание. Всего двадцать ударов, только за нее саму. Но за каждый шаг или звук с вашей стороны, я буду прибавлять по пять. Вам ясно? Кайя тяжело сглатывает и не знает, что и думать. Ясно только то, что женщина искусно управляет ими. Точно убирает меч от горла и приставляет к нему острую шпильку. Ранит, но не так больно. Лишь усмехается: «Дайте повод, и я сделаю хуже». В итоге первым вновь реагирует Дилюк: он кротко кивает и берет ладонь Кайи в свою, крепко сжимая. Да, они вместе. Да… это уже хоть что-то. Только сердце к этим мыслям совсем не прислушивается. — Вас накажет Его Сиятельство, — добавляет Катерина, уже спускаясь по лестнице, — лично. Сердце не успевает испугаться — впервые с приезда сюда их выводят на улицу. Кайя кутается в большой плащ, тонет в огромных меховых сапогах, но не отпускает руку Люка. Во дворе уже стоит толпа местных людей. Многих из них Кайя даже не видел раньше. Нет только Нади. Ее выводят чуть позже. Девушка идет сама, а по бокам от нее двое крепких мужчин. Они становятся в центре очищенного от сугробов двора и начинают готовиться. С Нади снимают полушубку, кофту и полностью оголяют спину. Девушка дрожит на холоде, прижимает руки к груди и горбится. Ее скорее усаживают на колени, прямо в снег. Катерина ничего не говорит, только стоит рядом с ними и смотрит. Люди вокруг тоже глазеют, иногда переговариваются. Но никто не рвется остановить этот ужас. Секунды тянутся бесконечно. Медленно начинает падать снег. Ветра холодными порывами бьют по лицу, снежинки режут щеки. Страх в груди только растет. А потом один из мужчин ударят плетью по Надиной спине. Девушка вскрикивает, вздрагивает и почти тут же начинает плакать. Толпа на это охает первый раз, второй раз на следующем ударе. На пятом все затихает. Кайя видит, как плеть тонко рассекает светлую кожу. Все нутро совсем сходит с ума. Смотреть на это становится невыносимо. — Пять ударов. За каждый шаг, — рокочет Катерина и сжимает руку на плече Кайи, будто чувствуя, что он собирается кинуться к Наде прямо сейчас. Свист плети отдает эхом в голове. Кайя жмурится, но сам же заставляет себя раскрыть веки. Это его вина, ему нельзя отворачиваться. Дилюк тоже не отводит глаз, смотрит неотрывно, даже не моргая. Только крепко сжимает ладонь Кайи в своей. Падающий снег продолжает резать кожу, плеть свистеть, а сердце разрываться болью. Он совсем немного позволяет себе засмотреться на Дилюка — его маленький островок безопасности и спокойствия, единственный, ради кого Кайя готов пережить что угодно. Снег тает на его бледных щеках, каплей стекает вниз. Это не слезы. Люк перестал плакать еще в детстве. Люк решил стать сильным, решил стать защитником Кайи и всегда справлялся с этой ролью. Старался изо всех сил. Даже сейчас. Но больше Кайя не маленький брошенный ребенок в чужой деревне. Кайя уже давно способен защищать Дилюка сам. Капли крови красят алым снег. След небольшой. Но Кайя не может перестать смотреть на него, даже когда Надю под руки уводят девушки, когда вся толпа расходится и когда самого Кайю толкают к дверям особняка. Он идет вполоборота, оглядываясь назад, слышит, как Люк просит прекратить, но это просто не в его силах. Он лишь неотрывно смотрит на окровавленный снег. Ярко-алое пятно на белоснежном фоне. Будь здесь граф, все было бы так же?