Мгновения эффекта массы

      Джефф не хотел сюда лететь, пытался ее отговорить спускаться туда одной. Предлагал позвать хотя бы Гарруса, пусть бы побыл с ней хоть в челноке, но… Она решила идти одна.       — Удачи, Шепард, — раздалось в ее шлеме, когда она садилась в челнок. Джефф не изменял своим привычкам.       — Спасибо, — прошептала она, совершенно неготовая ко встрече с призраками прошлого, но намереваясь отыскать их всех.       Спуск был быстрым. Либо ей так показалось, потому что все мысли были где-то внутри, они так и не сформировались во что-то конкретное. Расплывчатые воспоминания, скорбь и сковывающий все внутренности ужас. Ее спина покрылась липким потом, руки мелко дрожали. Приближение к поверхности заснеженной планеты делало все ещё хуже.       Она стояла в дверях шаттла и не могла сделать первый шаг, коснуться этой планеты, признать свою смерть и смерть своих людей. Многие из них возможно её презирали, но они пошли с ней в тот длинный поход на Сарена и поддержали после его уничтожения. А это дорого стоит. Шепард делает глубокий вдох и на негнущихся ногах делает шаг вперёд. Она стоит среди руин корабля, среди руин «Нормандии». И ей так невообразимо страшно, что к трясущимся рукам присоединяются губы. Шепард смотрит на руины, погребённые в снежном плену, видит корпус, на котором большими буквами написано название ее корабля, и в бессилии падает на колени. Она скулит, словно побитый зверь, а потом ее скулеж переходит в громкий вопль.       Из глаз начинают течь слезы, а ладони сжимаются в кулаки. Вот только она все равно ничего не сможет с этим сделать, ее людей уже не вернуть, как и прошлую «Нормандию». Все изменилось, как бы Призрак не старался сделать вид, что восстановил все и вся, но… ничего не будет так, как было прежде.       Они все — каждый — сломлены.       Джефф слишком долго винил себя в ее смерти и собирался покончить с собой, но его вовремя пригласил к себе «Цербер». Эта травма осталась с ним, она никуда не исчезла и не исчезнет, он видел, как умирала его единственная подруга, почти сестра, что только что спасла его никчемную жизнь. Он так кричал в спасательной капсуле, что сорвал голос и потом не мог говорить несколько дней. И не смог смириться с ее смертью.       Чаквас, как бы не старалась скрыть, совершенно точно плохо спала по ночам и нередко прикладывалась к выпивке. Пускай это ещё не было алкоголизмом, но вот-вот грозилось перейти в новую стадию. Шепард видела это в ней. Гибель экипажа больно ударила по доктору.       Тали, которая после уничтожения «Нормандии» повзрослела на десятки лет за несколько мгновений. Она подружилась с Шепард, считала ее своей наставницей — другом, а «Нормандию» чем-то вроде дома. А потом все исчезло и на нее обрушились десятки сообщений о том, как умерла Шепард и кто уничтожил ее корабль. И тогда ненависть к гетам возросла в стократ.       Кайден, пускай и поступивший как глупый подросток. Как же он страдал, Шепард была в этом уверена, он винил себя в ее смерти, но потом не смог справиться с собой и стал винить во всем Джеффа. На ее похоронах Кайден был настолько пьян, что едва стоял на ногах. А потом, только потом он ушел в работу настолько сильно, что не бывал дома месяцами.       Гаррус… Наверное, ему досталось больше всех. Он потерял «Нормандию», саму Шепард, а потом свою команду. Команду, что преданно пошла за ним и назначила своим вожаком. Как он справлялся и справлялся ли — большой вопрос, на который Шепард слишком сильно боялась получить ответы. Он был так сломлен, что это чувствовалось где-то на уровне подсознания.       Шепард так и не узнала, что случилось с Лиарой и Рексом, надеется лишь, сидя на коленях перед своим разрушенным кораблем, о том, что когда-нибудь у нее появится такая возможность. Ей просто важно было знать, что с ними все в порядке.       Она промаргивается, слезы стекают по щекам кривыми дорожками, Шепард делает судорожный вдох и замечает какой-то непонятный отблеск где-то вдали. Только потом, когда эта непонятная вещица оказывается в руках, она понимает, что это медальоны.       Один за одним жетоны команды оказываются надеты на ее руку, как в прошлый раз. Только теперь тел нет, большинство из них сгорели в атмосфере, некоторые исчезли в глубинах снега и льда этой холодной планеты. Шепард не понимала, почему за прошедшие два года никто так и не удосужился отыскать и тщательно обследовать «Нормандию», найти эти самые жетоны и вернуть их родственникам погибших.       На негнущихся ногах она подходит к челноку и оглядывается. Больше она сюда не вернётся. Она смотрит на обломки корпуса, где красуется такое близкое название корабля, ставит на снег свой старый разбитый шлем. Выравнивается, будто по струнке и отдает военное приветствие.       — Прощайте.       В прошлый раз она не смогла попрощаться со своей мертвой командой, потому что было слишком мало времени. Теперь же, когда жетоны собраны, и ее никто не торопит, она может проводить их в последний путь.       Возвращение на «Нормандию SR-2» было не из лёгких. Шепард сидела на сидении и держала перед собой старый шлем, ее периодически знобило, а руки сводило судорогой. Наверное, последствия воскрешения. Когда челнок возвращается на «Нормандию» единственное ее желание — просто добраться до каюты и забыться беспокойным сном.       — Шепард… — Гаррус аккуратно тронул ее за плечо, она дернулась в испуге и отскочила. Он подозревал, что быстрое восстановление было не таким быстрым и безболезненным, как она пыталась всем показать.       — Я в порядке, — ее голос дрогнул, а рука, что держала жетоны заметно подрагивала. Казалось, что еще пара мгновений и из глаз потекут слезы.       Гаррус видел ее состояние. Они были слишком похожи при всем их внешнем различии, такие же потери, такая же ответственность и такие же кошмары по ночам. Когда-то давно еще до «Омеги» на первой «Нормандии» Гаррус пытался понять Шепард. Он слушал обрывки разговоров и сплетен, общался с ней, читал кое-какие отчеты, доступные в СБЦ, и пытался найти крупицы информации о ней. Вот только информации о ней, правдивой информации, было слишком мало, или она была засекречена. Когда он узнал подробности о Торфане, то не смог смотреть на нее как раньше. Тогда он впервые за многие-многие годы увидел не просто лидера или командира, он увидел ее — женщину, победившую смерть. Рассказал ему все Аленко по доброте ли, по глупости ли, но тогда еще лейтенант добавил: «Шепард только кажется такой неприступной, на самом деле она слаба».       Что ж, Гаррус мог бы спорить с Аленко до потери сознания. Какой бы ни была Шепард, но слабость в ее качества не входит. Она была сломлена, и ее сломленность Аленко принял за слабость. Вот только Гаррус как никто понимал, что именно в этом можно находить силы жить дальше, Шепард, вероятно, была подобного же мнения. Страдания, лишения и боль — это она, отбери их и что останется от нее? Пустота.       Он не видел ни снимков, ни записей ее прибытия с Торфана, но ему хватило красочных описаний ее бывших сослуживцев, с которыми он пообщался на ее похоронах. Андерсон позже прислал ему конверт. — Шепард передала это, — он заметно нервничал, что было заметно даже на голограмме, — не знаю когда и зачем, но у нее были чёткие требования — передать конверт тебе в случае ее смерти. Чертовка даже со мной не попрощалась.       Тогда Гаррус немигающим взглядом уставился на конверт, взял его в руки и рассеянно поблагодарил Андерсона за сообщение от неё. Он не верил в ее смерть, ему казалось, что это все — глупый розыгрыш. Но вот он стоит посреди президиума на траурной церемонии, где только что объявили о внесении на торфанский мемориал имени Шепард, чтобы она объединилась вместе со своим взводом на пути в иной мир. Принятие смерти первого и единственного настоящего друга было тяжелым.       — Гаррус, — ее голос силой выдернул его из собственных воспоминаний, — Я правда в порядке.       Она внимательно смотрела на друга, пытаясь унять свою дрожь и сдержать непрошенные слезы. Тот будто очнулся ото сна и снова посмотрел на нее таким гаррусовским я-все-о-тебе-знаю-Шепард взглядом.       — Ты не в порядке, — прохрипел он, поддаваясь вперед и обнимая. — Я знаю, что ты не в порядке.       Его броня стукнулась о ее, по лифту раздался неприятный звук, который быстро утонул в легком гудении кабины. Шепард на мгновение растерялась, в её руке так по-привычному звякнули пара десятков жетонов, а правая рука продолжала прижимать к телу старый шлем.       — Ты не в порядке, — снова повторил Гаррус, срываясь не то на рык, не то на хрип. Он провел когтистыми пальцами по ее волосам, что снова собирались в привычную Шепард причёску. — Не лги мне.       — Я… — прошептала она в попытке оправдаться, но с языка больше не слетело ничего. Она стояла, прижатая к Гаррусу и тихо сходила с ума, разрываемая кровавыми воспоминаниями прошлого, настоящего и будущего. Остались считанные секунды до ее каюты, пара мгновений, способных перечеркнуть их настоящую близость. Никто не врывался в ее сознание подобным образом, никто не заставлял Шепард чувствовать себя еще более никчёмной, чем она являлась.       Дверь лифта мягко открылись, Гаррус отпрянул, будто вспомнив о чем-то важном. Он посмотрел в ее глаза и снова, уже без хрипа от волнения, произнес:       — Не лги мне.       Шепард не отводила своего взгляда от его пронзительных голубых глаз. От ее зрачков остались лишь красноватые огни имплантов, много ли в ней ее самой? Она хотела бы попрощаться, добавить еще пару-тройку раз, что с ней все в порядке, а еще сказать, что экипажу требуется недельный отпуск, а она хочет его предоставить, но с губ неожиданно для неё самой сорвалось:       — Зайдешь?       Гаррус заметно растерялся, он планировал лишь проводить ее, поддержать и, возможно, только возможно, сказать, что она поступила безответственно, отправившись на Алкеру одна. Шепард уже активировала открытие двери, обернулась к лифту и с прищуром посмотрела на стоявшего в углу Гарруса.       — У меня так много страхов, Гаррус, что я захлебываюсь ими, — она печально улыбнулась, отводя полный боли взгляд.       Она выглядела так жалко, как никогда до этого, как-то неосознанно сжималась, стараясь укрыться, будто от него — Гарруса — можно ожидать угрозы. Для него это стало неприятным открытием, Аленко начал историю ее морального уничтожения, обвинив в предательстве Альянса, Алкера добила ее психику окончательно.       Она снова закрывалась в кокон недоверия и подозрительности, всегда садилась лицом к выходу и спиной к углу абсолютно любого помещения, даже по «Нормандии» передвигалась только с оружием, пускай и так нелюбимым ей пистолетом. Она редко спускалась в кают-компанию, редко бывала где-то кроме нижней палубы или своей каюты.       Внизу она тренировалась практически до изнеможения, постоянно отшучиваясь, что у нее было целых два года на сон. А в своей каюте проводила все оставшееся время. Признаться, Гаррус так ни разу и не застал ее за едой, казалось, что она вовсе ничего не ест.       — Шепард… — он протянул руку, а Шепард непроизвольно едва-едва отшатнулась, будто ожидая нападения. Никто бы и не заметил, наверное, но это открытие так больно ударило по Гаррусу. — Прошу, — он сделал несколько шагов к ней, — не бойся меня.       С ее губ сорвался нервный смешок, она силой заставила себя поднять свою голову и посмотреть в его глаза. Она увидела в них совсем нескрываемое беспокойство о ней. Гаррус тяжело дышал, ожидая от нее ответа. Но ответа не было.       Шепард сделала шаг ему навстречу и той самой рукой, на которой до сих под продолжали висеть жетоны, аккуратно коснулась его поврежденной щеки. Гаррус непроизвольно прильнул к ее ладони, прикрыв глаза.       — Во всей чертовой вселенной, Гаррус, ты единственный, кому я целиком и полностью, — она подошла почти вплотную, встала на цыпочки и наклонилась к его лицу, — доверяю, — прошептала она в его рот, а потом, выбросив совершенно все мысли из головы, поцеловала.       Гаррус в удивлении открыл глаза, но тут же притянул ее к себе ближе и углубил поцелуй.       Единственный раз, когда она была так близко к нему — его собственный сон, в котором Шепард пообещала вернуться в самый трудный для него час. Только почему-то она ему так и не рассказала тогда, что ее час будет во много раз труднее.       Гаррус слегка отстраняется, давая им обоим сделать такой необходимый сейчас вдох, и прижимается к ее лбу своим, прикрывая глаза. Его руки все также обнимают Шепард, а та даже не думает ускользать из его объятий. Ее старый шлем, что она трепетно забрала с поверхности Алкеры уже не зажат под рукой, она едва держит его, готовая бросить.       — Гаррус, — она почему-то снова переходит на шепот, — прости, я…       — Помолчи, Шепард, — он так и не открывает глаз, и прижимает ее к себе ещё сильнее. Их броня неприятно скользит, но никто не обращает на это внимания.       Шепард замолкает, растворяясь в его объятиях и вспоминает первую «Нормандию». Гаррус всегда был с ней рядом, вызывался на все без исключения миссии и задания, даже если они касались исключительно человечества, помогал и поддерживал, единственный, кто ни разу не усомнился в ее решениях (не считая пары раз, когда он предлагал уничтожить какого-то свидетеля типа азари, а Шепард их отпускала) и ее действиях. Гаррус единственный, кто не стал задавать вопросов, когда она пришла за ним под знаменами «Цербера».       — Гаррус, — снова шепчет она, рассматривая его лицо под таким необычным ракурсом.       — Молчи, — шепчет он, прижимая ее к себе. — Просто молчи.       С ее губ срывается глупый смешок, сердце впервые за все время после пробуждения успокаивается, тело расслабляется, а мысли не путаются. Она отпустила все свои видения, чувство вины за гибель Эшли и боль от потери Кайдена. Она чувствует себя почти счастливой, умиротворенной.       — Зайдешь? — она игриво, как ей кажется, водит бровями. Гаррус вынужденно открывает глаза и закашливается от двусмысленности этого предложения.       — Я не…       — Ты отказался в прошлый раз, больше отказы не принимаются, — она аккуратно проводит кончиками пальцев по его лицевой шине. — Мне просто нужна компания, Гаррус, не бросай меня хотя бы сегодня.       Мандибулы Гарруса трепещут в возмущении, но он сдерживается и мягким голосом, словно объясняя маленькому турианцу почему не следует брать винтовки отца для игр, произносит:       — Я никогда не допускал даже мысли, чтобы бросить или покинуть тебя.       — Расскажи мне свою историю, Гаррус. Ещё месяц назад я видела славного и счастливого турианца, который спешил на учения Спектров, а сегодня я вижу тебя — повзрослевшего, сломленного и потерянного, — она глубоко вздыхает. Признание даётся ей слишком тяжело, но она понимает, что должна, просто обязана, поделиться с ним. — У тебя была целая жизнь…       — Не было, — он перебивает ее и размыкает объятия, виновато отстраняясь. — У меня не было жизни, Шепард. Не после твоей… Когда тебя не стало, все закончилось.       Он опускает глаза и теребит свои руки. Гаррус всегда так делает, когда волнуется. Шепард поняла это давным-давно. Тогда она увидела в нем просто необъятный потенциал, она задумалась о прошлом и вспомнила…       — Сообщение, Гаррус, сообщение… — прохрипела она, хватая его за руку. — Ты получил мое сообщение?       Он перехватывает ее ладонь и легко сжимает обеими руками, будто не веря, что вот она здесь — стоит перед ним.       — Прости, что не смог ответить вовремя, — он грустно улыбается, — оно пришло, когда со мной связался Джефф.       — Ох, — с ее губ срывается судорожный вдох, — черт, прости…       — Спасибо за него, — он снова аккуратно касается ее волос кончиками пальцев, — благодаря ему я выжил и стал тем, кем стал. И если твое предложение все ещё актуально, то я согласен.       Шепард кивает и улыбается. Пускай за мгновение счастья она потом заплатит тоннами кошмаров, но каждая секунда этого разговора того стоила. Она выскальзывает из рук Гарруса и проходит в каюту, бросает взгляд на рабочий стол и ставит на него шлем. Кучку жетонов бросает тут же и отворачивается.       — Подождешь, пока я приму душ? Обещаю, это займет всего пару минут! — она с надеждой смотрит на Гарруса, а тот в удивлении осматривается.       — Конечно, — он смотрит на гигантский аквариум, в котором до сих пор никто не поселился, смотрит на спальную зону с большим диваном, бросает взгляд на рабочий стол и стенд, на котором уже висят несколько кораблей. — А «Цербер» умеет жить с комфортом, — громко комментирует он, пока где-то за стенкой раздается плеск воды.       — Это, да! — кричит Шепард в ответ, а Гаррус на это просто хмыкает.       Его внимание привлекает лежащая на столе рамка для фотографий, она перевёрнута лицом вниз и задвинута почти к самой стенке. Он почти неосознанно на грани любопытства тянется к ней, понимая, что ему не совсем понравится то, что там изображено. Но за его спиной открывается дверь ванной, и Гаррус вздрагивает, быстро опуская руки.       Он поворачивается к Шепард и, наверное, впервые видит ее настолько расслабленной и домашней. Она трясет своими волосами, что аккуратными влажными волнами ниспадают до плеч, а тело прикрыто большим махровым полотенцем. Он меряет ее взглядом, цепляясь по большей части за улыбку, которую видел далеко не каждый, настолько она была редким гостем на лице Шепард.       Взгляд Гарруса опускается ниже, он смотрит на обнаженные плечи, ключицы. Буквально каждый сантиметр ее тела усыпан веснушками или родниками, кажется, что свободного места просто нет. Шепард перехватывает его любопытный взгляд, и с усмешкой комментирует:       — Прости, забыла сменную одежду, дай две минуты, и я вернусь.       Она буквально порхает к шкафу, где не глядя вытаскивает черную толстовку N7 и какие-то не то брюки, не то шорты. Точного названия этого предмета одежды Гаррус не знал. Шепард усмехается и снова ускользает за дверь ванной комнаты, а Гаррус поворачивается к столу.       Его внимание сосредоточено на этой фоторамке, он опять протягивает руку и прислушивается к копошению в соседней комнатушке. Гаррус чувствует себя каким-то вором, но в мгновение решается и берет рамку в свои руки.       Что ж… Это было слишком предсказуемо. На фото — улыбающийся Аленко, кажется, его сделали на старой Нормандии, хотя Гаррус мог и ошибаться. Что-то незримое и неправильное кольнуло где-то в районе сердца, в его горле образовался ком, а пальцы неприятно сжались на снимке.       — О, — сзади неслышно подкралась Шепард и посмотрела ему через плечо, от чего Гаррус вздрогнул, — думаю, мне стоило это выбросить.       — Не стоит… — начал было Гаррус.       — Стоит, — она аккуратно взяла рамку в свою руку и внимательно присмотрелась. Черт, она так скучала по тому времени, по тому Кайдену, по прежней себе. Шепард нежно провела кончиками пальцев по лицу Кайдена, улыбнулась каким-то своим мыслям, а потом бессердечно бросила фотографию в мусорную корзину под столом.       — Зачем? — едва ли не воскликнул Гаррус. Он понимал, что с Аленко Шепард связывали далеко недружеские отношения, о них на старой Нормандии не шептался только ленивый.       — Потому что я, наконец, освободилась от гнетущего чувства вины.       Шепард буквально за несколько секунд преодолела расстояние до дивана и рухнула на него, развалившись на подлокотнике. Гаррус последовал за ней, заняв противоположную половину.       — Итак…       — Итак? — переспросил Гаррус, слегка двинув надбровные пластины.       — Раз уж мы собрались здесь, — она подогнула ноги, откинувшись на спинку дивана, и окинула рукой свою каюту, — то, думаю, нам с тобой есть много чего обсудить.       — Думаю, да, — Гаррус прочистил горло и повторяя жест Шепард, откинулся на спинку дивана и положил на нее левую руку.       Настала неловкая тишина. Шепард, не стыдясь разглядывала Гарруса, Гаррус в ответ разглядывал ее, размышляя о том, что что-то в ней незримо изменилось. Больше не было той прежней сломленности, только жесткость и местами излишняя жестокость. Дело требовало от нее полной отдачи, и она, будь неладна, эту отдачу давала.       — Ты очень изменился, Гаррус, — она нахмурилась, — я едва смогла тебя узнать.       Перед ней действительно сидел взрослый мужчина, который видел в своей жизни множество боли и горя. Это было заметно даже по тому, как он сидел. Ровно и настолько гордо, что одним взглядом мог бы отбрасывать надоедливых болванов. Он больше не улыбался, в нем не было мягкости и чуткости, что была раньше.       — Короткую версию моей истории ты знаешь, — он сцепил руки в замок.       — Расскажи длинную, — она без обиняков просила об этом, будто это было так легко и просто. Она хотела знать всю историю, чтобы узнать его обновленного, чтобы принять его и довериться новому Гаррусу.       — Для начала ты умерла…       Он в своих воспоминаниях переносится в такое недавнее, но уже далёкое прошлое, когда он узнал о том, что Нормандия была уничтожена, а вместе с ней погибла и Шепард. Он говорит, говорит, говорит… О своих чувствах, о Джеффе и о похоронах, о Кайдене, как бы больно ему или Шепард не было от этого.       Он говорит о своем сне, в котором была она, но мельком, без подробностей. Об уходе из программы обучения Спектров, о попытках начать новую жизнь все в том же СБЦ, потому что после нападения Сарена было слишком много жертв и лишние руки не помешали. Он рассказывает о том, как пытался забыться и осознавал, что скучает.       О своих вечеринках в Сверхновой и женщинах, о том, как однажды вспомнил о странном письме, которое пришло аккурат в тот день, когда пришло сообщение от Шепард. Ее письмо просто затмило все остальное, поэтому о сообщении об Омеге он и не вспоминал.       И когда ему все настолько осточертело, настолько достала новая, ещё более идиотская, политика СБЦ он бросил заявление об увольнении и больше не выходил на работу. Достать оружие с наличием лицензии было проще простого, тем более сотруднику СБЦ и помощнику Спектра.       А потом он полетел на Омегу. Идея охоты на Арию ушла быстро, она была королевой, но ее не то, чтобы очень слушались. Она наводила на станции какой-никакой порядок и действовала в интересах жителей. Пускай и очевидно по-своему и для своей выгоды. Гаррус переключился на «Синие светила», «Кровавую стаю» и на «Затмение», основал команду мстителей и пытался защитить гражданских любыми доступными средствами.       — Ну а дальше ты знаешь, хотя… — он задумался. — Когда я тебя увидел в прицел, то подумал о том, что сошел с ума из-за стимуляторов.       Шепард как-то незаметно подсела слишком близко и стала держать его за руку. Гаррус же то сжимал ее руку в нервном напряжении, то отпускал ее. Он даже не замечал этой немой поддержки, которой так сильно не хватало все эти годы, лишь растворялся в ней, проговаривая все больше, больше и больше.       — Я звонил отцу, — он опустил голову, — когда ты появилась, я звонил отцу, чтобы попрощаться. Я понимал, что у меня в запасе оставалось пару часов.       Шепард переплела свою руку с его, второй рукой накрыла их и опустила голову на его плечо. Она сидела рядом и просто не могла больше ничего сделать, наверное, Гаррус не выговаривался никому все эти годы. И теперь она давала ему такую возможность.       — Но я пришла… — шепчет Шепард.       — Но ты пришла и у меня впервые за все эти два с лишним года появилась надежда.       — И повела тебя на смерть, — продолжает она.       — Ты не повела меня на смерть, ты забрала меня из ее когтистых лап, — он абсолютно невесело усмехается, — посмотри на мое лицо, я поймал им ракету.       Шепард разворачивается лицом к его лицу и внимательно смотрит на Гарруса. Она смотрит на его надбровные пластины, на странный нос, клановые метки, рот, что теперь усыпан шрамами и правую половину лица. Теперь от красивых клановых меток с этой стороны осталось месиво. До полного заживления ещё слишком далеко, но он выглядит живым, а это уже неплохо.       — Ты все ещё чертовки красив, — даёт она свое заключение с лёгкой улыбкой.       Гаррус хмыкает, но не отводит взгляд. Он смотрит на нее и все ещё не может поверить в то, что Шепард жива и сидит перед ним, что она держит его за руку и поддерживает так, как никто до этого не старался.       — Думаю, когда шрамы затянутся, то и вовсе будет незаметно.       — О, только не для турианцев, — он задумывается, — думаю, свой шанс на какую-нибудь более или менее удачную клановую партию я упустил ещё в тот день, когда связался с первым человеческим Спектром, а когда получил ракетой в лицо, то лишился всех возможностей, — он пожимает плечами, но слегка сжимает ее руку.       Шепард, к своему стыду, вообще не знает уклада жизни турианцев и совершенно точно не понимает, что в этих удачных или неудачных кланах такого.       — Знаешь, — она ухмыляется, — я вообще потеряла любой шанс на любые здоровые отношения. С моим-то видом полусинтетика…       Она замолкает на какое-то мгновение, осознавая, что Гаррус начал поглаживать большим пальцем ее руку.       — Зря ты так, — он не поднимает взгляда, — многие мужчины готовы ради тебя на все.       — Ага, — она отворачивается и смотрит на потолок, там над кроватью иллюминатор, за которым сотни и тысячи звёзд, — только Кайден… Знаешь, — она делает глубокий вдох, — он тогда пообещал мне, что всегда будет со мной и на моей стороне, что я особенная, и он верит в наше будущее. Но мы высаживаемся в колонию «Горизонт», и я слышу тонну обвинений в обмане и предательстве, он не верит в мою смерть и действительно считает, что я ушла в «Цербер». Я слышу это от всех.       — Я тебе подобного не говорил, — замечает Гаррус.       — Да, — она пожимает плечами, — поэтому ты здесь.       Молчание вновь окутывает ее каюту. Гаррус от усталости ли, от нервозности или из любопытства повторил действие Шепард и прислонил свою голову к ее макушке.       — Ты единственный, кто спросил о моем самочувствии прежде, чем задавать вопросы о «Цербере», — она хмыкает. — Кстати, Кайден написал мне несколько дней назад…       — Что ему было нужно? — получается резче, чем Гаррус рассчитывал, но Шепард, кажется, ничего и не заметила.       — Извинялся, хотел встретиться, говорил о том, что у него кто-то есть, а ещё просил подумать о втором шансе.       — И что ты думаешь? — Гаррус напрягся.       — А что тут думать? — она пожала плечами. — Письмо я удалила, а его фото выбросила в мусорную корзину. По-моему, решение очевидно?       Гаррус смолчал, а Шепард и не спешила прерывать спокойную тишину, в которой не было ни моральных дилемм, ни чувства вины или ненависти к себе, ни необходимости спасать Галактику. Только тихий шорох работающего аквариума, пускай и без обитателей, полумрак и умиротворение, где два сломленных существа пытались залатать свои раны.       Они намерено не обсуждали поцелуй, неловкие полуобъятия или нежность, что Шепард откровенно демонстрировала по отношению к Гаррусу. Она и сама не совсем понимала почему это делает и что будет с ними дальше, единственное, что она осознавала — его преданность, а большего ей и не нужно было. По крайней мере в эту минуту.       Гаррус же продолжал неосознанно поглаживать ее руку большим пальцем и мысли его были где-то далеко от этой каюты и слишком близко к самой Шепард. Он думал, вспоминал и анализировал. Пытался понять, что это все происходящее значит для него и для Шепард, вспоминал свой сон и слова Джеффа о том, что он ей нравился.       Когда-то давно, ещё в прошлой жизни, он осознал, что восхищён бесстрашием одной человеческой женщины, которая одним только взглядом могла заставить трепетать даже Паллина. Чуть позже к восхищению прибавилась верность, когда Шепард буквально собой закрыла его от неминуемой смерти. А ещё позднее пришла благодарность за помощь в поиске и устранении доктора Салеона. Шепард помогла ему и здесь.       Понимание, что он влюблен пришло многим позже, когда с этим знанием нельзя было ничего сделать. Она покоилась где-то в системе Амада, как и часть экипажа первой «Нормандии», а он пытался пережить свое горе. Уход из программы подготовки Спектров больно ударил не только по его положению в турианском обществе, с этим-то он давно смирился, но и по его моральному состоянию.       На похоронах он был максимально отстраненным от происходящего, после них — пытался прийти в себя. Он заперся в своем номере в каком-то дешёвом отеле на Цитадели на несколько дневных циклов, а потом осознал, что дальше в общем-то делать и нечего. Из кандидатов в Спектры его исключили сразу по уходу от генерала, денег на долгое пребывание на Цитадели не было, а в СБЦ требовались руки. Паллин принял его с радостью, даже помог с жильем, что дало Гаррусу лёгкую передышку.       Он редко возвращался к сообщению Шепард, редко держал в руках ее презент, что был в том самом конверте. Один из старых жетонов Шепард, старый и потрёпанный. Скорее всего торфанский, на нем даже были какие-то пятна, похожие на человеческую или батарианскую кровь. Один-единственный жетон на тонкой цепочке, второй она, похоже, оставила у себя.       — Шеп, — шепнул Гаррус, но его шепот в тишине оказался едва ли не криком, — эй…       Шепард молчала. В каюте раздавалось только тихое сопение, кажется, что она спала. Гаррус с усмешкой посмотрел на нее как раз в тот момент, когда из уголка ее рта стекала тонкая струйка слюны прямо на нагрудник. Гаррус едва сдержался от повторного смешка, но аккуратно отодвинулся и попытался встать.       — Не уходи, — промямлила она, сильнее сжимая его руку и приоткрывая глаза, — здоровяк.       — Тебе нужно поспать… — шепчет Гаррус, высвобождая свою руку из ее хватки, потом он аккуратно берет ее на руки и укладывает на кровать.       Шепард сквозь сон улыбается, трогает его руки и заплетающимся языком произносит:       — Не уходи, с тобой мне не снятся кошмары.       — Я останусь, обещаю.       Слова срываются прежде, чем он успевает их обдумать, поэтому следом за обещанием он глубоко вдыхает и возвращается на диван. Спать на диване не самая прекрасная перспектива, но если украсть одну из шепардских подушек и снять броню, то будет не так уж и плохо в конце концов.       Шепард тем временем забирается под теплое одеяло и забывается глубоким сном без кошмаров и воспоминаний. Только умиротворение и спокойствие.       Гаррус остаётся в подброннике, тихо хмыкает и решается на ещё одну стратегическую кражу — плед. Все равно он не особо нужен Шепард, поэтому через пару-тройку минут Гаррус лежит на диване, укрытый теплым пледом.       Все так сильно пахнет Шепард, что у него кружится голова, но мандибулы подрагивают от счастья и понимания происходящего. Он слушает ее размеренное сопение, несколько негромких всхрапов и причмокиваний и усмехается. Она умеет удивлять. Когда-то давно ему говорили о том, что Шепард никому не доверяет свое оружие и вообще не позволяет его даже трогать, но это правило она нарушила чуть погодя.       А сегодня она лежит на кровати в нескольких ярдах от него, совершенно полностью доверяя. Он понимает, что такая слепая вера Шепард стоит многого, она не стала подпускать к себе Андерсона, черт, она буквально наорала на него после стычки с Аленко на Горизонте. Как-то на Цитадели, оторвавшись от постоянно маячивших оперативников «Цербера», Шепард шепнула ему, что ни капли не верит в идею Призрака. Он — фаталист, которому требуется такой же исполнитель, но Шепард при всей ее маниакальной принципиальности при выполнении поставленных задач и совершенно нездоровой самоуверенности (которая, впрочем, является результатом ее выживаемости) совершенно не похожа на него.       Она, будь не ладна, предаст Призрака при первой возможности. Вот только Шепард была далеко неглупой и прекрасно понимала, что и Альянс систем был совершенно не той организацией, которой следовало бы доверять.       «Хотя, — подумал Гаррус, закрыв глаза, — она жива. Разве может быть что-то лучше?»