***
— Вот оно. Краска поблёкла, кто-то уже давно закрыл часть своим рисунком, но меня всегда такая ностальгия приятная накрывает, когда его вижу. Афелий улыбнулся. Сетт, положив руки на пояс, гордо смотрит на потрёпанную кирпичную стену заброшенного старого двора - она вся изрисована, исписана, но ещё можно заметить бледные изгибы красных букв с оранжевым контуром. Он написал здесь своё имя, когда ему, кажется, было четырнадцать. — А ты об этом думал? — О чём? — Рисовать на стенах. — М-м, - он задумчиво провёл пальцем по краю рисунка собаки - кирпичная пыль осталась на коже, — не сказал бы. Не думаю, что у меня бы получилось. Техника работы очень отличается. — Человеку всё по силам, если очень захочется. — Хах, вдохновляюще. Если бы я и решил что-то нарисовать на стене, не думаю, что были бы отличия в жанре от работ на бумаге, - он поднял голову, рассматривая здание. Окна кое-где выбиты, в деревянных рамах зияет чернота, а плющ обнимает стены своими красными листьями. — А что насчёт тебя? — Меня? - он склонил голову к плечу; под шапкой плохо заметно, но Афелий уверен, что его ухо заинтересованно дёрнулось. — Да. Не думал снова начать рисовать? Человек всё может и всё такое. Он смеётся. Сетт поворачивается в сторону арки, через которую они сюда прошли, и начинает идти - Афелий за ним. — Не-а, я не могу это делать. Я, наверное, не рассказывал, но, если ты рисуешь на стенах, ты либо должен делать это легально по заказу какой-нибудь кофейни, либо иметь быстрые ноги и глаза на затылке. — Почему? - волосы лезут в лицо из-за ветра, и приходится безуспешно сдвигать их в сторону. — Полиция, - он просто пожал плечами. — Раньше я был мелким ребёнком без паспорта и чувства самосохранения, а сейчас я ответственный взрослый. Ну, стараюсь им быть. У меня любимая работа, много друзей и многие люди могут меня опознать, Афелий. Не хочу случайно попасться. — Уверен, что такие заброшенные дома уже не волнуют никакую полицию. — Да, но в чём трепет создания, если всё будет безопасно? - Сетт подмигнул, на губах - озорная улыбка. — Хочешь кофе? Я угощаю.***
Горячий шоколад приятно обжигает горло. Он давно его уже не пил - работа так его затянула, что не хотелось выходить на промозглую улицу из своего уютного салона. — В общем, Плиний Старший успел написать очень много книг по естественной истории. Проблема только в том, что иногда он писал полный бред. — Например? - он заинтересованно посмотрел на него поверх чашки. — Например, это он придумал миф о ежах, таскающих еду на иголках. Он записывал в свои книги просто всё, что ему казалось интересным, даже если это было нечто невероятное. Он уже позабыл свой салат, увлечённо рассказывая забавное о жизни очередного человека из древности. Афелий даже не знает, что развлекает его больше - история или то, с каким энтузиазмом болтает Сетт. — Ещё он писал, что слоны поклоняются небесным светилам, гиены знают и произносят имена своих жертв, что хамелеоны питаются запахом яблок и всё в таком духе. Так сказать, очень предан науке, но не очень в ней хорош. Афелий посмеивается, прикрыв рот рукой. — Но, - продолжает Сетт, подняв указательный палец вверх, — он записывал и истинные факты. И всё-таки его ошибки - это только след времени, в котором он жил, а найденная истина была прогрессом в науке на годы вперёд. А самое главное - когда его книгу издали, это привлекло внимание людей к естествознанию. Афелий тихо, чтобы не потревожить людей за другими столиками, зааплодировал, и Сетт шутливо поклонился. — Ты так много знаешь. Не думал завершить обучение? Ты бы не помнил столько всего, если бы тебе не было интересно. Он неловко глянул в сторону, в окно. — Честно? Думал. Но учёба, к сожалению, состоит не только из весёлых фактов, так что... Я не выдержал. — А жаль. Из тебя бы получился хороший школьный учитель истории. — Да? - улыбка. Его уши высоко стоят на макушке. — Спасибо. — Угу. Даже я заинтересовался из-за твоего рассказа, а я всегда пытался прогуливать историю. — Кстати, ты ничего не говорил о своей жизни до переезда. Может, расскажешь? Ох. Он вдруг вспомнил: они недавно вышли с весенних каникул. За окном тёплая погода; он спит в медицинском пункте, прогуливает историю - его законные двадцать пять минут. Он лениво открывает глаза; солнце светит ярко-ярко, и он едва видит Алуну, пришедшую разбудить его - пора на следующий урок. — Да так, - в ушах звенит. — Обычная корейская школа. Нагрузка огромная, жить почти некогда было. И всё.