Привет со дна, ты где-то там, где
Свет и электрофанк, смех
Левый электорат, обед во фраках, светский раут, — там нет меня.
Здесь — приём стеклотары, пакет отрав
Едких, как винегрет с утра, нет контакта и недотрах; сто лет назад
Летом нам так хотелось весь свет дотла нахуй сжечь всю планету,
Став прахом, пеплом и ветром.
Как мне к тебе взять билет обратно без предоплат?
Стеклопакет не греет, отъехал трап и поблек экран...
Лос-Анджелес — общепризнанный центр американских развлечений и... "Культуры", родина Голливуда и уличного хастла. Однако этот красивый фасад легко разбивается вдребезги, стоит вам отъехать от центра города на добрые несколько миль — это город босяков и нищих, ограбленных в пользу агрессивной экспансии подпольных империй и бойцовских клубов. Но в центре, возможно, ещё сохранился тот невинный блеск ревущих двадцатых, когда мечты были живы, а преступники держали свои аппетиты под умеренным контролем. Сложно держать себя в спокойствии, когда проезжаешь по городу таких масштабов. Гигантские светящиеся вывески повсюду, слоняющиеся по улицам ханыги и потерявшие последние штаны идиоты — всё тут намекает, что тебя обманули. Что ты навсегда в этой ловушке. Макс неплохо помнила Аркадию Бэй, хоть у неё и было всё ужасно с памятью — последствия уличной драки, в ходе которой её избили железными трубами. Её городок так и остался в её же мечтах блестящим образом из не такого далёкого прошлого. Сейчас он, наверное, равняется с землёй любимой компанией Чейзов, "Пан Эстейтс", и теперь там строятся новые бездушные дома, в которых будут жить ничего не подозревающие люди. На месте, где были похоронены все её планы, прежняя жизнь, друзья и родные. Где когда-то была убита Максин Колфилд. Ничего, даже подбирая осколки своей прежней жизни, человек может использовать их для отмщения. Ей всегда казалось это неразумным — мстить за что-то там в прошлом. Но сейчас для Макс очевидно, что кроме прошлого у неё ничего нет... Колфилд незряче уставилась в одну точку, силясь вспомнить, что произошло тогда, два года назад. Аркадия Бэй купалась в лучах предзакатного солнца. Там почти всегда было солнечно, если не принимать в расчёт вихри, формирущиеся рядом с бухтой, но никогда не заходившие внутрь. Особенно выделся маяк — казалось бы, его белая облицовка должна была со временем облупиться или стать чёрной от копоти городских машин. Но в этом городке было мало какой-либо промышленной ценности, поэтому и маяк всегда стоял чистый, единственный в своём совершенстве, блестел и бликовал на солнце, в отдалении смиренно возвышаясь над остальным пейзажем. Это она помнила отчётливо, как и то, с кем она проводила время под ним, парадоксально не опасаясь за свою жизнь. Сейчас она будто перенеслась туда, но, к сожалению, в неправильный день. Макс словно заново переживала все те страшные моменты её истории, что уничтожили её, сломили волю к сопротивлению. Но это в её же интересах — праведная ярость всегда на руку, если ты знаешь, куда её выплеснуть... — Я верну вам всё! Я же всегда! Держу слово... — отвечал громиле не выдержавший давления Райан, сжимая в руке бумажку о судебном решении. Это оставляло всю их семью на улице, практически без средств к существованию, но это было не самым страшным. Куда страшнее было то, что оставлять в живых их не собираются. — Поздно, мистер Колфилд... Мы не можем так обходиться с неплательщиками. Как вы и сам, наверное, знаете, в этой стране неплательщиков не любят куда больше, чем убийц. Мы всегда следовали за принципами... — разглагольствовала бестолково Виктория. О, да... Дочь тех, кто уничтожает всё на своём пути, и точно воспитана ими же. Отличное продолжение славной семейки, преемник подковерной империи. Макс с матерью сидели не живы не мертвы рядом со столом. Всем в доме было понятно, чем закончится эта передряга, но никто будто не хотел этого признавать — на лицах сохранялись маски благочестия, а слова приобретали нарочито нейтральный оттенок, но это лишь фикция — когда глава выходит из дома, этот дом должен быть уничтожен. В Аркадии Бэй последние несколько месяцев было лишь так, и им пришлось принимать условия. Вот только сейчас они в последней ловушке. Лишь у Макс теплилась надежда, что они это как-то переживут. Да, последние несколько месяцев выдались для них сложными, но всё вроде начинало налаживаться — она поступила в Блэквелл, папа уговорил Уильяма дать ему последний шанс на обустройство предприятия, мама нашла неплохую работу. Но, похоже, сейчас это всё превратится в тлен, и ничего не может спасти положение. Кругом предательство, обман и грязь денег. Очень больших денег. Да, может быть, стоило винить во всём отца: его недальновидную финансовую политику, размолвку с Прайсами-Чейзами на почве моральных принципов, банальное несоблюдение правил безопасности, когда городок превратился в кишащую пауками банку. Но это, конечно, не так. Папа ни в чем не виноват — он из кожи вон лез, чтоб обеспечить им счастливую жизнь, и Макс была безмерно ему за это благодарна, хоть он и провалился в этом. Но это. Не его. Вина. Это всё мрази в человеческих обличиях, демоны криминальной экспансии. Чейзы и Прайсы. — Хм? Интересно... У вас такая милая дочь... Да-да, я припоминаю... Она недавно ходила в Блэквелл, ведь так? — Виктория по дуге обошла стол, приблизившись к окаменевшей Макс. — У меня есть к вам... Очень эксклюзивное предложение... — хищно протянула Чейз, взяв девушку, хотя даже скорее девочку, за подбородок, и посмотрев в её ясные глаза. Не стоит уточнять, что Макс тогда было не по себе — ей было пиздец страшно. — Я забираю её у вас на неопределённый срок... После чего вы благополучно отправитесь на "налоговые каникулы" и отработаете необходимые для начала выплат взносы... Просто моей "сестре" нужен "хороший друг" на её совершеннолетие... Этот термин был знаком тогда всем, и это оказалось концом всему. Родители такого не перенесли и категорически отказались. С одной стороны, Макс понимала и принимала их выбор — они её, в конце концов, обожали. Единственные люди на этой планете, что отдавали ей всех себя и даже чуть больше этого — страшно представить, во что бы превратились они спустя эти самые два года. Но с другой стороны, Колфилд проклинала их за это решение так, как никогда никого не проклинала, даже Хлою Прайс, ту самую Хозяйку, которую Виктория с большим нежеланием назвала "сестрой". Они могли жить. Может и не очень радостно, а может их бы всё равно не оставили в покое, но... Она бы вернулась к ним. Черт, она бы даже разрушила себя и своё тело окончательно, бесповоротно и полностью, даже не дожидаясь желаний Хлои. Лишь бы вернуться к ним, ощутить слëзы радости на своих щеках и крепкие объятия с самыми главными людьми в её недолгой жизни, их беспорядочные поцелуи по всему лицу. Но всего этого уже никогда не будет — они мертвы, и она лично удостоверилась в этом. Закономерный итог, но от этого не становящийся менее горьким и противным. И это мягко сказано... — Ублюдки! — завопила в беспомощном отчаянии девочка, стоя на коленях у ещё теплеющих трупов. Она беспорядочно хватала их за лица, руки, пыталась увидеть колыхание грудных клеток, но всё было тщетно — теперь у неё ничего нет. Никто вокруг не проронил ни слова, будто не было только что никаких автоматных очередей и осиротевшей девочки. Лишь спустя тридцать секунд этого душераздирающего для нормального человека зрелища, Чейз вышла из дома, в своей манере приказав: — Кончайте с этим! Эти слова, словно колокольный набат, часто звенели во снах Макс. Она просыпалась с криком, задушенная собственными слезами и соплями, не в силах забыть ту ужасную сцену, разделившую её существование на "до и после". Часто вместе с ней просыпалась и Хлоя, и всегда у неё было лишь два исхода, два утешения — наркотический удар или профилактическое избиение, тут уж зависело от её настроения. Оба варианта были ненавистны Макс, которая не хотела принимать это за норму, как желала Прайс — и эта психологическая непокорность невероятно бесила властную сволочь. Это замкнутый круг. Но иногда, держа зверя в колючих рукавицах, пинками загоняя его в тесный вольер со стальными стенами, загонщик, уверенный в собственной неуязвимости, теряет из виду, что повсюду появляются трещины, а "прирученное" животное затаилось в тени, ожидая наступления ночи. Да, Хлоя Прайс долго сохраняла требуемую бдительность — бешеная карусель из психотропных тусовок, неистового жёсткого секса и рутинной работы куклой сильно била по мозгам и телу Макс, создавая в них иллюзию приближающейся смерти и невозможности ускользнуть от судьбы. Это — отличный способ, всегда работающий на коротких дистанциях, когда человек — всё ещё человек; а у каждого человека есть потребность в жизни. Несмотря на цену, он будет пытаться выжить, и на это можно с лёгкостью давить, подменяя понятия и принципы, заставляя почувствовать, что только Хозяйка сможет защитить свою зверушку. Конечно, мышление Макс уже совсем затупилось, и сосуды потеряли гибкость, задеревянев от бесконечных впрысков, кожа исколота наколками, а лёгкие и вовсе рассыпаются в труху... Но у неë ещё есть несколько лет, она это точно чувствует. Колфилд теперь живёт теми самыми животными инстинктами, что так полезны при выходе из-за ограждений, а лишение её всех людских признаков буквально развязывает ей руки во всех смыслах. Остаётся лишь подгадать момент, что будет получен сегодня — начинается вторая фаза. У неё было много времени это обдумать. Обдумать, кто же она. Чем является. К чему хочет идти. Банально? Да. Но без этого — оскотинивание. Другое не позволено. Лёжа в неуютной грязной кровати с Хлоей, в кромешной темноте глядя на потолок, на котором изредка бликами мерцали сигналы вымирающих в этом районе полицейских, что сюда обычно не совались, Макс долго пыталась связать воедино то, для чего она ещё цепляется за эту самую возможность мыслить. Не тупо следовать своим самым гнусным и жутким побуждениям, будь то животная ебля, кокаиновый угар или избиение кого-либо до полусмерти, а осознавать свою, хоть и самую что ни на есть низменную и жалкую, но личность. Видеть радость не только в том, что предлагает ей поверхностная и пустая Хозяйка, но и в чём-то, откуда она черпала силы до этого. Фотография, например. Отличный вариант, жаль только, что камера её была тогда разбита вдребезги, как и её мечты об обучении в Блэквелле. Нет, теперь этот путь для неё закрыт навсегда, табуирован самым жёстким образом. А кто это сделал? Кто заставил её поверить, что она прошлая — пустой, ебаный звук! А!? Кто блять? Два блядских года она стоит на грани гигантской бездушной пропасти, два уродских карикатурных года она ходит по лезвию, как в бывшем её любимым фильме. Что это, как не желание остаться человеком? Может, это уже желание им стать? Сука! Кто разрешил этим ублюдкам уничтожать личность, синтезировать новую из самых мерзопакостных качеств, что были у них? Позади этой новой личности — лишь два ебливых года под веществами, но разве можно забыть то, что было раньше, в том счастливом возрасте, когда мечты казались красочной достижимой реальностью, а воды залива в самой глубокой его точке ощущались, будто были лишь по колено? Они что, блять, думают, что это просто пропало, ушло в небытие к остаткам её прежнего мира?! Слепок всегда живёт, особенно на жестоком контрасте — он теплится в памяти, как его не выбивай, какой иглой не выковыривай. — Подумай, — говорила она себе, — что ты ставишь сейчас выше всего другого? — Я хочу... — сглатывая привкус амфетамина, заторможенно пыталась выдавить из мозга, — Быть человеком... — Кто тебе мешает в этом, а?! Проснись, сука! Разбуди свой ебаный разум и вспомни, что у тебя был за план?! — Хлоя... Прайс... — будто просыпаясь от анабиоза, говорила она всё громче, — Я хочу убить сраную сволочь, Хлою Прайс! Вырваться надо! Да! Это оно — убийственное лекарство на пути к очищению. Убить преграду, съебаться в глушь, тишь. Отдых. Мысли путаются, как под ксанексом. Нет, погодите, она сбилась... Наверное, она точно не сможет никогда мыслить стройно — искусственный умственный калека, она теперь всегда бродит в лабиринте страхов и иллюзорных привитых инстинктов с завязанными глазами, но сейчас получается снять повязку — лабиринт на самом-то деле наскоро слеплен из отсыревшей глины! Барьеры не могут удержать человеческий разум — он всегда выберется наружу. Погрешность всегда побеждает время, надо было только подождать... Вот то, что её спасёт — осознание. Она подумает об этом позже, когда выполнит план. Она его запомнила, да... Это — всё. Сегодня.Позитивная мотивация — явно не мой конёк, и мы все умрём
Всё уже было до нас, можно выдохнуть страх и уставить глаза в небосклон
Если окружающему блядству и сопротивляться, то не с печальным лицом
Всё повторится не раз, но мы живы сейчас, нами рано удобрять чернозём...
Спорткар ехал тихо, лихо перекатываясь на дырах в дорожном полотне, держа сцепление любой ценой. Так же, из последних сил, держалась Хлоя, чтобы не уничтожить сейчас свою истерзанную игрушку. Она её сейчас неимоверно бесит — просто сидит, смотря в одну точку, и раскачивается в разные стороны, тихонько завывая про себя. Прайс, естественно, понимала, что она сделала с ней. Ответ прост, как занюхнуть героина — тяга к разрушению. Представьте на секундочку, каково это — получить в собственность живое существо, однако не простое; не какого-то поганого хомяка, бездумно лупящего на тебя своими пустыми глазëнками в ожидании расправы, а целую мыслящую девушку, да ещё какую! Зареванную, ущемленную и пару раз получившую по лицу за неподчинение, Макс Колфилд привезли к ней в тот знаменательный день, когда ей, Хлое Прайс, исполнилось восемнадцать. Какова же была радость и удовлетворение от того, кто же попал к ней на "перевоспитание". Конечно, это была её подруга детства, можно даже сказать, лучшая подруга навек... Когда-то это было так, но сейчас от прошлого её образа не осталось ни следа — перевоспитание почти закончилось. Это казалось ей верхом некой социальной, даже скорее биологической, справедливости — человек, знакомый ей практически с несознательного возраста и парадоксально лучший во всём: добрейший, что и младшего не обзовет "дураком"; невинный, что не понимал взрослых приколов и каламбуров на пошлые темы, не мог спиратить песни с интернета, просто потому что "так нельзя"; искренний, аж до зубовного скрежета... Теперь этого всего нет. Она пыталась... Честно пыталась стереть это всё к ебаному чёрту, чтобы не осталось ни малейшего напоминания, что когда-то Макс была лучше Хлои. Это же нонсенс, верно? Кто она такая по сравнению с Прайс — у неё ничего не было, кроме любящей семьи и надежд, а теперь нет и этого. Но почему так кажется, что жертва здесь — только лишь Хлоя? Ей так и не удалось подменить своими качествами её принципы — в дикой погоне за тем, чтоб сделать Колфилд хуже неё, Прайс только лишь смогла всё уничтожить, создать абсолютный вакуум, искалечив личность... Вопрос "в чëм сила?" оказался решён в одностороннем порядке — сила давления всегда сминает силу сопротивления. Как там говорили? Лютая ненависть — наследница былой любви? Что-ж, значит, это судьба. Так и будет навеки, а игра... Кто сказал, что правила всё ещё работают так, как два года ранее? Ничего, даже с пустышкой ей не будет скучно — в неё всë так же можно набивать антрацит и бухло, использовать в качестве секс-раба... Кстати. Сегодня — отличная возможность выпустить пар после дела и сидения с тупицей в одном салоне. Закинуться добытым в бою веществом, трахнуть "тело" как следует и лечь спать. А вот завтра... Будет то, что было всегда. Не может ведь никак не быть — как-нибудь да всегда будет? — Мы приехали. — воскликнула Прайс, больно ткнув Макс кулаком в плечо. От такого воздействия та сразу пришла в себя, промаргиваясь от ужасных сцен в памяти, до сих пор стоящих перед глазами. — Ты ведь помнишь, что я хотела от тебя после дела? — хищно протянула Хлоя, неуклюже вылезая из тачки, становясь ногами в прочных сапогах на пыльный грунт. — Как вам будет угодно... — незаметно закатила глаза Колфилд и мельком прощупала рукоять пистолета под робой. Он на месте. Теперь дело будет за малым — надо спрятать его до начала действия, а потом, если... Когда всё пойдёт удачно, она достанет его, чтобы завершить начатое. Впрочем, даже просто спрятать его было сложной задачей, но сегодня ей в помощь просто ударная доза хмурого и она сама. Полюса меняются — если раньше подруга использовала наркотики и секс, чтобы усыпить бдительность Макс, то сегодня именно охранница станет заложницей разрушительного воздействия. Есть в этом какой-то символизм — зверь будет убит его же оружием... Разве это не прекрасно? Они прошли вперёд по грунтовой дорожке из гравия и щебня, что вела к трейлеру, который опасно напоминал домик Бауэрса и жилище Тревора из недавно вышедшей игры. Хлоя, поиграв и впечатлившись, заставила Макс раздобыть ровно такой же, чтобы сделать его "их тайной базой". Словно такой же, какую они сооружали в прошлой жизни сами, гордо называя тот разваливающийся шалаш "укрытием под маяком". Господи, это всё так ужасно и немыслимо... Но ничего — Хозяйка больше не выйдет из этого укрытия, уж её Кукла позаботится об этом... Дом разврата, приют фетишистов встречал их просто ужасной обстановкой. Прайс действительно хотела быть похожей на психопата из той самой игры, название которой Макс не могла вспомнить — повсюду валялся мусор, выблеванная переваренная пища быстрого приготовления и использованные шприцы. Укрытие не людей, а алчных, противных самим себе тварей. И в это ей надо было поверить? Эта философия — возвышенный путь к духовному бессмертию? Слова проповедей Моисея, произнесённые устами обиженного ребёнка, извращались до неузнаваемости и теряли какой-либо смысл, но подавались так, будто теперь только этим и стоит жить. И Колфилд жила, распинывая ногами пустые бутылки и пластиковые пакетики, пробивая себе путь к становлению вечным странником, которому не страшна смерть. Ну и как? Всё вышло хорошо, Хлоя? А, блять?! Результат превзошёл все самые смелые ожидания, и сейчас приходит время собирать камни... Хлоя прошла дальше, пронося вперёд коробку с самым дорогим ей веществом на планете. Она словно потеряла возможность видеть что-либо вокруг, стремясь лишь к цели. Вот и оно, то, ради чего это всё было нужно. Гениальная махинация, игра на примитивных чувствах. Проходя за ней следом, Макс вспомнила, что они недавно передвинули диван, а под ним — необходимое пространство для хранения оружия. И она решилась. Будто нечаянно споткнувшись, Колфилд упала, правдоподобно ударившись головой об пол, но реакция последовала ожидаемая. — Ты там давай не убейся. Пока... — приглушённо заметила Хлоя, увлечённо раскладывавшая что-то на столе. Отлично, можно действовать. Она, словно сапёр в Югославии, проползла чуть дальше, и одним ловким движением руки выкинула пистолет под мебель. Никто ничего не понял, и это было прекрасно. Теперь можно спокойно вставать. Как же всё хорошо прошло — Хлоя и ухом не повела, раскладывая порошок в дорожки. Искусство наркомании — одно из самых сложнейших, и почти никто не успевает им овладеть — смерть от неумелого передоза тому виной. Но Хозяйка никогда не плошала в этом деле, получалось ровно как в аптеке. — Давай одновременно... — в предвкушении сглатывая слюну, на выдохе пролепетала Прайс. — Как угодно. — сжав губы, прошипела Колфилд. — О... Убери эту ебаную ублюдскую ухмылку со своей рожи, пока я её сама не счистила! — вспылила Хлоя, наотмашь ударив Макс тыльной стороной ладони в скулу. Стоически промолчав и пошатнувшись, она послушалась и натянула безжалостную ухмылку. Было похоже на оскал приготовившегося к прыжку тигра. Они вдохнули одновременно. Колфилд показалось, что её напарница пристально за ней наблюдала, но в таком способе употребления не было изъянов — абразив попадает прямо на легко раздражимую слизистую, что мигом впитывает инородные крупицы. Короче, затормаживающий эффект проявляется почти сразу, но это не беда — времени как раз пройдёт достаточно для того, чтобы успеть протрезветь. Отдышавшись после удара, Хлоя заторопила: — Ну давай... Раздевайся живо, нам надо успеть... — неразборчиво пробормотала она непонятно про что. Макс послушно сбрасывала пыльную, пропитавшуюся потом одежду. Времени на помыться не будет, да и воды нет уже полмесяца, но ей всё равно сейчас придётся вспотеть. Пусть так, раз это будет на пользу главной идее. С отвращением взглянув на грязный заплёванный матрац, она вспомнила ещё один роковой момент. Наверное, тот самый, когда она наконец осознала, на что будет похожа её следующая жизнь — на таком матраце Колфилд пустили по кругу. Да, как бы не противно было ещё очень юной девушке, никогда ещё не ощущавшей внутри себя чего-либо больше, чем четыре тонких пальца, это во многом определило её возможности к выживанию в стрессе. Организм, особенно женский, чрезвычайно устойчив к подобного рода испытаниям — она это ощутила на своём опыте, когда внутри её разрывало сразу несколько, не совсем маленьких, членов. Когда пробивали то, что раньше она берегла больше чести и доброго имени, Макс выла от обиды. Когда её первый раз драли в анал, ей хотелось выть от боли растяжения. Когда колючие, цепкие и холодные объятия душили её, отвлекая от двойного проникновения, ей было сложно дышать и воспринимать себя живой — какой-то животный механизм от чрезмерных потрясений. Когда пихали в рот, первой мыслью было сжать зубы до конца, но Макс крепко держали четыре взрослых, матерых убийцы. Шансов не было никаких, и эта "инициализация" во многом ожесточила её — настолько резкого перепада ощущений от происходящего она не испытывала больше никогда. Ей это было полезно. И когда внутри тела всё горело и тряслось, внутри души происходили тектонические сдвиги... Сейчас ей хотелось вспомнить больше, обязательно в деталях, но в голове был лишь туман и попытки не забывать, кто же она такая, зачем борется со стихией; а времени не было совсем. Хлоя буквально кинула её на эту грязь, словно на землю — ощущения были в обоих случаях схожи. Когда она села на Макс сверху и грубо прошлась ногтями по её татуированной коже, на повреждённых участках выступили капельки крови. Прайс быстро потянулась к ним, опасаясь, что они ускользнут раньше, чем она успеет их попробовать. Почти нежно проводя по порезам шершавым языком, оставляя красноватые разводы по всему животу, она незаметно перебралась выше, к небольшой молодой груди, беря в рот то один сосок, то второй, грубо покусывая и перекатывая их на зубах. Макс держалась твёрдо и отстранённо, как и всегда, но сегодня ведь особенный день? Праздник — похороны старых порядков. Начиналось всегда почти что бережно и опасливо, но это, как и всё прочее в Хлое, было лишь очередным обманом и провокацией, чтобы заставить оппонента расслабить мышцы и начать получать удовольствие. Макс же почти никогда не пробовала поддаваться, держась подобно античным богам, словно над ситуацией. Возможно, надо было просто отпустить, положиться на инстинкт, и будь что будет? Девушке пришла в голову необычная мысль, которая могла нарушить ход всей операции, но которая отныне выдастся только раз в жизни — она заставит актива принять доминацию. Макс неожиданно упёрлась руками в немного большую, по сравнению с её собственной, грудь. Давно она не ощущала, как они удобно ложатся в её небольшие ладони, как упруго сопротивляются воздействию ледяных пальцев. Хлоя, казалось, на мгновение опешила, пронзительно взглянув в голубые глаза напротив. Но Колфилд не отвела взгляд, словно надменно смотря на противницу. Совершив неимоверно трудное моральное и небольшое физическое напряжение, она скинула худое тело с себя, сев сверху, раздвинув её ноги и поставив между них своё колено. Она задержала дыхание — сама не понимая, что делает, девушка продолжила идти дальше. Хлоя же неверяще уставилась на неё, не в силах вымолвить и слова. — Кхм... Что ты, черт побери, творишь? — с придыхом прошипела Прайс, обхватывая туловище Макс ногами, закрыв их в замок на её прыщавой спине. Она приподнялась на локтях и резко взяла напарницу за горло, притянувшись к ней всем телом. — Что у тебя на уме? Макс опешила. Не ожидая такого даже в самых смелых прогнозах, она увидела, как стремительно покраснели бледные щеки Хозяйки, как и ощутила влагу внизу. Они уже обе намокли, ещё не перейдя к самому действию. Она улыбнулась одним уголком губ, на этот раз почти искренне. — П-помнишь мы... На том сайте? — А-а... Ага. Помню. Ну ладно, раз так... Мы поговорим об этом позже... — часто дыша от напряжения, Хлоя откинулась назад в полном расслаблении. Макс приподнялась на свободной ноге, выкинув вторую вперёд. С размаху упав на сырую щель своей, она почти сразу начала знакомые всем модным тинейджерам движения, двигаясь взад и вперёд, смазывая трущиеся поверхности как петли стальных ворот. О Боже, если б знала она раньше, на что это будет похоже, то попробовала это ещё тогда, когда им было по пятнадцать, и они уже залезали друг другу в трусики в подростковом любопытстве познания окружающей действительности. Стоп. Почему она вспомнила то, что забыла ещё тогда? Устыдясь своих мыслей, она внутренне затряслась от внутреннего омерзения, в этот раз особенно мощного, и замедлила ход своей нижней части. Это, естественно, не осталось незамеченным от партнёрши, и та почти сразу напрягла пресс и положила ноги на шею и затылок Колфилд, прижав её к себе настолько близко, насколько было можно. Прижавшись горячей кожей к потной, Хлоя прерывисто зашептала: — Слышишь, я... Я знаю, что тебе сейчас... Очень сложно, но... Ты пойми меня... Она принялась активно подмахивать, и это побудило Макс к продолжению столь смелого интимного контакта. Она так же быстро задвигала бёдрами, выжимая из себя последние остатки стеснения и неприятия. — Ты ведь знаешь... Знаешь, Макс? Послушай меня... — Прайс взяла подругу за ухо и прижалась своим лбом к её... — Я сделала тебе очень... Много зла, но... Ты ведь знаешь что? — Что? — на выдохе выплюнула она, смачивая слюной пересохшее горло. Это был их самый нежный диалог за последние несколько лет. Неплохое прощание выходит. — Я люблю тебя. Всегда любила... — безапелляционно заявила она, поводив головой из стороны в сторону, словно сбрасывая морок. Сердце Макс почти остановилось и пропустило стук. Это признание почти повергло её в ужас. Мигом пронеслись в голове все те воспоминания, что были недоступны вот уже какое время. Значит, эти намёки, желание взглянуть на "молодую киску", многозначные подкаты... Ладно. Она это всё припомнит ей, когда будет запихивать ствол в рот, выбивая зубы. Она её не разжалобит. Уже поздно. — А я тебя... Нет. — сглотнула Макс, решаясь на скупые, но такие значимые для неё слова, — Я тебя не-на-ви-жу... — растянула она в проникновенном воодушевлении. Хлоя же грустно улыбнулась в ответ, и на миг Колфилд показалось, что у неё блеснули и наполнились смыслом глаза. — Я знаю... Ты просто... Прости... — прозвучали нелепые слова. — Никогда. — Ладно. Они сжали друг друга крепче, стараясь не отпускать, запомнить этот последний раз, когда они ещё могут повернуть вспять. Но они не могут. Макс наклоняется вперёд, легонько касаясь губ давней подруги. Та тоже тянется навстречу, и при каждом соприкосновении губ внизу, губы наверху тоже ощущают давно забытый вкус. Их тела передают невидимые послания — это сигналы спасения. Но нечего спасать. Да и незачем, собственно. Утром всё встанет на свои места. И на этом — конец разговору. Впереди у них бессонная ночь, полная фантомных страданий вырезанных душ и слëз признания. Но ни одного больше слова. Впереди третья фаза — она блестит, словно капли сумеречной росы под предутренним солнцем, переливается болью и страданиями. Хлоя знает, что ей осталась последняя ночь и немного от утра — это ей передала почти что невербально Макс. С утра — третья фаза. И это поставит всё на свои места. Она не передумает.