***
На полях сражений, пропитанных кровью и страхом, разворачивалась трагическая история войны, стирая границы между жизнью и смертью, между светом и тьмой. Взгляды людей, сплетённые нитями тревоги и утраты, отражали безнадёжность и страх перед неизведанным. Звуки войны, грохот взрывов и вздохи раненых, составляли мрачную симфонию страданий и утрат. Горящие дома, разрушенные города, осыпающиеся надежды — всё это становилось обыденностью, превращая прекрасный мир в ад на земле. Люди, раненые и обессилевшие, боролись за свою жизнь и свободу, но чувство безысходности и отчаяния настигало их, словно холодный туман, застилающий чистое небо над головой. Взгляды матерей, потерявших своих сыновей, отражали бесконечное горе и пустоту, оставшуюся в сердцах разрушенных семей. Шаги солдат, терзаемые бессонными ночами и кровавыми сражениями, напоминали о цене, которую приходилось платить за каждую победу и поражение. Мужество и отвага таяли в лучах уходящего солнца, оставляя лишь горькую тень утраты и разрушения. Взгляды детей, выросших на полях битв и стонов, переплетались с искорками надежды и веры в светлое будущее, но невесомые иллюзии рассыпались на ветру, оставляя лишь пустоту и тоску в их маленьких сердцах. Война — это чудовищное испытание, выжигающее души и сердца, оставляя лишь пепел и слёзы на пути живых и мёртвых. Её следы навсегда останутся в памяти истории, напоминая о бессмысленности и боли, присущих человеческой природе. Война — это бесконечный источник разочарования и потери, но в её череде ужасов всегда есть место любви, надежде и сопереживанию. Есть надежда, что любовь преодолеет разрывы и заживят раны, оставленные войной.***
В сердце деревни, во дворе старого дома, среди зелёных лугов, расстилается ромашковый сад, который некогда был великолепным творением человеческих рук, но остался без владельца. Ромашки, словно звёзды, раскрывают свои белоснежные лепестки под лучами утреннего солнца, заполняя воздух своим неповторимым ароматом и таинственным очарованием. Они продолжали цвести каждый год даже после смерти любви. Вокруг сада царит тишина, прерываемая лишь шелестом листьев и пением птиц. Длинные стебли ромашек вьются вокруг древесных изгородей, создавая живописные узоры и играя в свете и тени. Среди цветущих грядок плутают бабочки, цветочная пыльца танцует в воздухе, создавая волшебную атмосферу вокруг заброшенного сада. Старый колодец, окруженный растениями и цветами, всё ещё сохраняет свою загадочность и привлекательность. Скамейки, покрытые мхом и паутиной, приглашают уставшего путника отдохнуть и полюбоваться красотой забытого уголка природы. Ромашки, словно маленькие независимые души, продолжают тянуться к солнцу, оставаясь верными своему неповторимому облику. Эти цветы не для живых, а для покойников. Заброшенный ромашковый сад напоминает о времени, когда в нём царила радость, труд и любовь хозяина. Но теперь он принадлежит самому себе, словно волшебное царство без хозяина — место волшебства и закатов, сияющее своей красивой утратой и самобытной красотой, пленяющее глаза и сердца прохожих. Сад был заброшен. В воздухе витал единственный вопрос — почему?***
Джисон обо всех своих чувствах писал в дневнике. «Моя любовь к тебе сияла, как заходящее солнце, лучи которого упали на твоё личико в нашу первую встречу. Я не любил ходить со своими друзьями, но всегда плелся за ними следом, составляя компанию. Не могу сказать, что они понимали меня, они спрашивали почему я постоянно торчу в библиотеке. Они не понимали мою любовь к романам и новеллам о любви. Ты тоже целыми днями там торчал. Читал, смотрел на меня и ничего не спрашивал. Я свёл это к тому, что тебе попросту было не интересно, либо просто ты тоже любил читать, но я ошибся. — Мне просто нравится быть с тобой. В тот день, когда мы сидели за одним свободным столом, бок о бок, а ты держал книгу перевёрнутой, я всё больше понимал. Ты смотрел на меня, пытаясь этого не показывать. Каждый твой взгляд заставлял моё сердце сжаться и биться быстрее. Тогда я не понимал, чем оно было обусловлено, ведь таких людей как ты я прежде не встречал. Ты улыбался своими розовыми губами, своими глубокими карими глазами смотрел на меня, но не пялился, изредка задевал мою ногу, но молчал, порою тихо смеясь. Тебе не были интересны мои друзья, тебе было всё равно на своих, которые звали тебя на рыбалку. И находясь в толпе близких людей, мы казались оба незнакомцами для них, другими, необычными, живущие в своём мире. Я твою особенность видел постоянно. Ты сиял как солнце. И заставлял сиять и меня тоже. Многие бросали меня. Но ты этого не сделал. В те дни, когда ты покупал булочки с корицей для нас двоих, я чувствовал, что булочки, которые ты мне покупал, были особенно сладкими. В те минуты, когда ты болтал, постоянно терзая сухие, обветренные губы, я понимал, что хочу быть рядом с тобой и слушать твои рассказы вечно. В те моменты, когда ты касался моей руки своей, я чувствовал, что не хочу её отпускать. В те времена, когда ты учил меня плести венок, сидя со мной в ромашковом саду во дворе нашего дома, я по-особому смотрел на эти цветы. — Ромашки — символ вечности, верности и чистой любви. Ты любил танцевать. Я тоже полюбил. Ты любил слушать японскую музыку. Мне тоже понравилось. Ты любил ходить в кинотеатр. Я не любил боевики, но полюбил. Ты любил комиксы. А они оказались реально интересными. Ты любил ромашки, любил дарить мне их. Любил срывать их с парка, несмотря на громкие ругательства охранника. На лепестках некоторых из них, были еле заметные капли крови. Ты игнорировал розы. Раздвигал ветки с шипами, и собирал ромашки. Ты дарил мне эти цветы, скрывая царапины на руках. — Пусть твоя жизнь будет похожа на ромашку — светлая и с солнышком внутри.. Ты выбрал ромашку, среди тысячи алых роз. Ты выбрал меня. Любил тихого, молчаливого, скучного, сложного меня». — Ты прекраснее всех этих роз.***
Прошли долгие годы. Зима приходит, холодная и беспощадная, словно королева безразличной красоты, погружая мир во мрак и холод. Серебряные снежинки медленно падают с неба, словно слёзы вечной тоски, покрывая землю белым одеялом. Деревья стоят обнажённые и неподвижные, словно склонившиеся старики, лишённые своей зелени и силы. Ветры воют за окном, выть как стон утраченной жизни, принося холод и печаль в сердца тех, кто просыпается в эту зимнюю утреннюю мглу. Реки и озёра становятся покрытыми льдом зеркалами, в которых отражается лишь одиночество и тишина. Хрустальные сосульки висят с крыш и елей, словно мечи и стрелы, призывающие к молчаливому сражению с холодной действительностью. Сумерки наступают рано, забирая свет радости и тепла, оставляя мир во власти длинных ночей и заснеженных дней. Следы разносимого ветром снега стираются под ногами, словно стёртые воспоминания, оставляя лишь холод и одиночество в сердцах. И в этой зимней пустоте чувствуется непреодолимое чувство утраты и горя, словно душа погружается в бездонную пропасть тоски. Зима становится временем испытаний и слёз, но именно в этой грусти и холоде можно найти красоту и испытать истинное глубокое внутреннее переживание. — Папа, я пошла! — Бёль обувалась, и спешила с друзьями на каток. На её голове была розовая шапка, которую связал Джисон. — Будь осторожна! — раздался голос папы с кухни, — Вернись до заката, хорошо? — Да пап! Девочка вышла из дома, плотно закрыв за собой дверь. И вот. Хан опять остался один со своими мыслями. Декабрь такой холодный, что даже до души достал и пытливо скребётся. Шторы завешены, окна закрыты наглухо. Он положил рис обратно в кастрюлю, которого Бёль не доела. От риса шёл пар; она так спешила и так быстро ела, что даже рис не успел остыть. В холодильнике мужчина пытался найти говядину, но позже понял, что невозможно найти то, чего нет. Видимо, они вчера съели его. Хан пытался отвлечься, но он всё больше чувствовал, как ему трудно дышать в этом доме. Он до сих пор не в состоянии ни жить, ни говорить с людьми. Полная погруженность в себя, мысли только о нём. Прошли годы с тех пор, как Минхо ушёл. Всё уже закончилось. Но Хан не переставал ждать. Ждать, пока он не вернётся. Бёль уже десять лет. Выросла, играет с друзьями, радуется детству. Она единственная кто есть у Хана. Джисон оделся, вышел в сад и сел на скамейку под деревом. Сидел и неотрывно смотрел на дорогу. И так каждый день. Джисон каждый день как минимум часа два сидел в саду. Тоска по старшему не покидала его. Каждый день, вспоминая чудесные моменты, связанные с Минхо, он сидел и ждал, глядя на дорогу. На этот раз мужчина вспомнил тот день, разделивший их жизнь на до и после.***
1950 год. «Внимание всем жителям! Северный полуостров Кореи объявляет войну Южному полуострову. 25 июня Север вторгся в Южную Корею после пограничных столкновений и восстаний в Южной Корее. Мужчин из каждого дома призовут в армию!» Армию надо было готовить быстро, ибо враги не дремлют. Дверь будущего закрывается, а за ней и занавес, история, секреты, да всё, что они хранят в себе. Непонятно, когда она теперь откроется и откроется ли она вообще когда-нибудь. Всё наполняется страхом и выворачивающими наизнанку глаза глубокой печалью. Война и любовь. Это вещи, которые соединены друг с другом разрушающимся мостом. Утро. Поезд прибыл. Металлический гигант пронзает туман, пуская паровую дымку в холодный воздух. Локомотив, словно зверь, готовый отправиться в путь, ждёт своих пассажиров у платформы, облетаемый запахами масла и дерева. Путники суетятся, носятся вокруг, кто-то прощается с родными краями, разглядывая каждый цветок родной земли, кто-то прощается с близкими. Приглушенные голоса, звуки чемоданов и часов, создают мелодию прощания, которая раздается на весь вокзал. — Доченька, слушайся папу Хани! Хорошо кушай и вырасти большой пока я не вернусь! — Минхо сидел на корточках, улыбнулся и ущипнул пухлую щеку. Девочка закивала. Четырёхлетняя Бёль, с каштановыми волосами и большими глазами, не понимала, почему отец покидает их и уезжает куда-то далеко. Ей было трудно понять, почему он должен уходить на войну, на тот адский фронт, о котором она слышала в словах взрослых. Она не знала, что на фронте солдат ждут опасности и испытания, но она чувствовала, что что-то важное и серьёзное происходит. — Папа Хо, а пираты очень плохие? — спросила она своим сладким голосом. Ли по-доброму засмеялся. — Они очень плохие люди. Мы победим их и заберём сокровище! Бёль улыбнулась и обняла Минхо за шею. Он прижал к себе худое тело дочери и глубоко вдохнул её аромат, наполняя ею своё сердце. Джисон незаметно вытирал слёзы в уголках глаз. Старший встал и посмотрел на Джисона. С трепетом смотрел в глаза и обнял. Отчаянно борясь со слезами, Джисон крепко обнимал своего мужа, не желая выпускать его из своих объятий. Он боялся потерять своего любимого человека. Младший всё же проронил капли на рубашку Хо. — Эй, ты обещал не плакать, ты должен быть сильным ради нас и нашей принцессы! — он отстранился, и ладонями обхватил личико парня. — Хани, хорошенько позаботься о Бёль. Сам тоже не горевай. Обо мне не волнуйся. Я вернусь. Только жди меня. Хорошо? — Я буду ждать тебя. Джисон крепко его обнял, будто пытался втолкнуть его в себя, желая сделать его частью себя не только морально, но и физически. — Ли Минхо! — крикнул мужчина в военной форме, выглянув из двери вагона, — В поезд! Уезжаем! Постепенно поезд оживляется, гудок потягивает воздух, звонкое «поооезд» разносится по перрону. Солдаты входят в вагоны, покидая землю, которая замедляет свой танец под колёсами стального чудовища. В животе Джисона что-то защемило. — Иду, господин! — произнёс Минхо с тихой твердостью, глядя в ту сторону, откуда раздался голос. Он перевёл взгляд на Джисона, обвивая парня взглядом любви и решимости. Их руки соединились в последнем обнимании, в последнем прикосновении нежности и тепла, запечатлевшем в памяти неразрывную связь и веру в возвращение. — До встречи, любовь моя. Не забудь писать мне письма. — Береги себя, пожалуйста. Минхо поцеловал Бёль на макушку, а Хана в лоб, пальцем вытерев слезу на щеке Джисона. — Вы тоже берегите себя. Джисон смотрел на своего мужа, встречая в его глазах отражение собственных страхов и надежд, волнующих его душу до самых глубин. Он хотел произнести слова о надежде и вере, о любви и преданности, но молчание сгустилось вокруг них, забирая все слова и унося их в песни войны и молитвы мирного неба. Один из солдат, Чан, схватил его за предплечье и начал уводить, говоря что поезд уезжает. Чан взял на одну руку чемодан своего друга. Минхо посмотрел в сторону вагонов. Поезд медленно начал двигаться с места. Ладонь младшего выскользнула из руки Ли. Фантомное тепло рук Минхо больше не ощущалось в пальцах Хана, словно оборвалась нить тонкой связи. Его быстро посадили в вагон. — Папа! — девочка побежала за поездом. — Бёль! Стой! Джисон побежал за ней, быстро догнал, и поднял её. Джисон шмыгая носом, глазами провожал поезд и они с Бёль махали рукой, глядя на Минхо, который смотрел на них из окна. Поезд вступает в более быстрое движение, медленно начинает свой путь, унося с собой гражданов и воспоминания. Огни города, пропадающие в тумане дыма, отражаются в окнах поезда, словно опускающиеся звёзды, оставляющие своё свечение для прощающихся. Дым от паровоза смешивался с серым небом летнего утра, а Джисон стоял на платформе, с дочерью на руках, смотря вслед уходящему поезду. Слёзы дочери были незаметны, но он чувствовал, как душа её тянется к отцу, к остающейся пустоте внутри, к неизвестному завтрашнему дню. И вот, когда последний вагон исчез за горизонтом, Хан чувствовал, что часть его сердца ушла вместе с Минхо, но осталась надежда и вера в его возвращение. Свет будущего сиял в его глазах, как маленькая звезда, напоминая ему о любви и надежде, которые останутся с ним до последнего мгновения. Железный путь стремится вперёд, сквозь леса и поля, вдоль рек и гор. Ветер, носивший горький запах прощания, теперь уносит его следы в ночь, оставляя лишь напоминание о грусти, но оставляя надежду, что прощание лишь временное. «Говорят, любовь короче войны. Но не наша. Наша любовь продолжалась и до войны, и с началом войны, и даже с окончанием. Ты всегда чувствовал то же, что и я, слышал, какие крики эхом проносились в моей голове, и в те моменты, когда ты видел моё волнение, ты целовал меня и крепко обнимал. Твоя любовь меня исцеляла».