***
Прошли ещё долгие годы. Поздняя осень приходит, как тяжелый гроб, погружая мир в мрачное уныние. Листья деревьев опадают, оставляя голые ветви плакать своими слезами дождя. Холодный ветер пронзает до костей, заставляя сердце замирать от холода. Небо становится серым и угрюмым, словно предвещая грядущую зиму, которая леденеет и душу, и сердце. Тишина царит в природе, лишь шелест опавших листьев напоминает о том, что всё проходит, как листопад ветра. Закаты в осенних днях кажутся особенно трогательными и грустными, как прощание с уходящим летом. Солнце бледнеет, словно стареющий актёр на сцене жизни, и заносит свет настоящей осени в разные уголки мира. Одинокие вороны кричат вдалеке, будто предвещая скорый приход холода и тьмы. Пустые поля и пыльные дороги становятся местом для блужданий души, погруженной в печаль и тоску. И в тишине осеннего вечера, когда ночь опускается на землю, а звёзды блещут на небе как слёзы далеких помыслов, именно в такие моменты сердце наполняется тяжелым горем прошлого, уходящего во мглу памяти. Поздняя осень — время, когда природа готовится ко сну, и сердце чувствует этот неминуемый уход. В воздухе ощущается грусть и утрата, но именно в этом умиротворённом плаче осени можно найти что-то прекрасное и настоящее, заслуживающее внимания и восхищения в увядающем и уходящем. Старик сидит на скамейке, склонившись вперёд, руками опираясь на палку. Его взгляд устремлён вдаль, словно он видит что-то, чего не может увидеть никто другой. Его морщинистое лицо отражает одновременно тоску и надежду. Он не забыл Минхо и по сей день. Взгляд старика полон терпеливого ожидания и нежности, сердце его наполнено верой в то, что однажды он увидит свою любовь снова. Прошли годы, и Джисон ждал, не зная, увидит ли он когда-нибудь снова своего возлюбленного. Он никогда не переставал любить Минхо, даже если тот потерян навсегда. Он оставил Джисону своё предварительное обещание вернуться. Даже с годами, полными надежды и страданий, Джисон продолжал ждать возлюбленного, старея с каждым годом. Он никогда не бросал надежду. С течением времени, жители деревни стали вспоминать Джисона как о старикашке, который каждый день сидел на скамейке в саду, глядя на дорогу, ожидая возвращения любимого Минхо. Некоторые говорили что он совсем выжил из ума. Однако, каждая зима и весна, каждое лето и осень лишь усиливала его любовь. Он знал. Он знал, что Ли не вернётся. Но продолжал сидеть под деревом, вспоминая свои счастливые дни с мужем и дочерью, и записывая свои мысли корявым почерком в блокнот. Он не думал о своём здоровье и продолжал сидеть в холоде, одетый в одно старое пальто. Джисон выглядел намного старее своего возраста и был измучен временем. С каждым днём ему становилось всё труднее дышать. В один из дней, в сад пришёл старый знакомый. Бан Чан. На его лице тоже образовались морщины, он был старше, но выглядел даже моложе Хана. Глаза его по-прежнему блестели, как в молодости, он продолжал жить, спустя много лет снова влюбился, завёл семью, был счастлив, даже если в его памяти остались ожоги от страшных лет войны. Он открыл дверь забора, которая была ему по пояс, и, оставив след своих ботинок на мокрой земле, подошёл к Хану. — Можно? Седая голова кивнула. Чан молча сел рядом. Сидели они долго. Ни он, ни Джисон не вымолвили ни слова. Хан смотрел на бескрайнее небо, словно видя в нём отражение своих глубочайших мыслей и чувств. Лицо старика озарилось лучом осеннего солнца, создавая игру света и тени, окутывая его волосы серебристым сиянием. Его глаза отражали бесконечную глубину. Он открыл отяжелевшие веки. И взглянул на друга. На такого же старого доброго друга. — Всё ещё ждёшь его? Окружающий сад наполнился тихим шорохом опавших листьев, словно призывая к созерцанию и размышлению. На ветвях щебетали птицы, словно сопровождая их в путешествии по миру времени и мыслей. Вокруг царила атмосфера невесомости и пустоты, принося в сердце Джисона одновременно и тепло, и грусть. Мир казался чем-то далёким и отчужденным. Огромная часть души пустовала. — Это безумно больно, когда скучаешь по тому, кто больше никогда не вернётся. Я понимаю, я тоже через это прошёл, но Джисон... — Только тогда, когда слёзы бесшумно прожигают щёки рассекая волну внутренней боли, Хан опять начал слышать голос друга, — ты ждал его всю жизнь... Джисон молчал. Он вспоминал те дни, когда они вместе бродили по полям, смотрели на закат и мечтали о будущем. Но война изменила всё. Война забрала у него его возлюбленного, оставив в сердце лишь пустоту и боль. Он словно врос в эти заросли. Каждый день он продолжал сидеть здесь один, наедине со своими мыслями. Грусть Чана улетела на крыльях времени. Остались только воспоминания. Перед его глазами пролетели все мгновения того дня, будто это было вчера. Сглотнув, он начал свой рассказ.***
Металлический хор ратных труб и пулемётов пронзал уши, взывая к беспощадному танцу смерти, который казался бесконечным и неумолимым. Обломки жизней и мечты лежали на песчаных землях, словно безмолвные свидетели бесконечной битвы за выживание, за последний гимн свободы и утраченной надежды. Страшные тени войны скользили между руинами сгоревших домов и истерзанных сердец, призывая к себе тех, кто в забытых могилах держал свой последний страж. Кровь выливалась на землю, окрашивая её в те глубокие красные оттенки, которые уже несли в себе боль и страдание, почти забытые людьми, ставшими мелкими фигурами на фоне бескрайнего кровавого полотна войны. Детские голоса, звонкие и непослушные, умолкли, заменены тишиной и отголосками безумной ярости и страха, которые окутали обгоревший лес и забытые города. Сквозь дым и пепел неслись мольбы и проклятия, слитые в одно печальное эхо утраты и пустоты. В знойный день, когда военная атака оказалась неожиданной и сильной, командир взвода Ли Минхо оказался перед трудным выбором. Его команда была в ловушке, окружённая вражескими силами, и единственный шанс на спасение был в том, чтобы удержать позицию и дать возможность остальным отступить. Земля дрожит под ударами бесконечной битвы, воздух наполнен запахом горящего пороха и крови. Небо, обволакивает тучами дыма и огня, словно остывший фронт, затмевая свет солнца и звёзд. На горизонте мелькают фигуры силуэтов, сражающихся за свои убеждения, за свою Родину, за своих близких и мира в стране. Ржавые шлемы, пожары, грязные лица солдатов и ужас в сердцах... Военные самолёты и пули врага несутся как ветер, расправляя свои крылья смерти. Огонь артиллерии и взрывы бомб разрывают небо, оставляя лишь кратковременные мгновения тишины перед следующим ураганом страшного хаоса. Поля брани покрыты кровью и стонами умирающих, каждая капля и крик становятся частью этой вечной симфонии войны. — Мы почти подъехали! Осталось только взорвать штаб врага! Пятый взвод приближался к территории Севера. С ними был и командир роты, они уничтожили почти все штаб-квартиры Севера в Тэгу. Взвод разделился на два. Первая группа двинулась в сторону штаба, вторая группа стреляла с разных сторон и прикрывала своих товарищей. Командир взвода с видимым холодным спокойствием на лице, вёл своих солдат сквозь вражеского огня, двигаясь навстречу непреодолимым препятствиям и испытаниям. На полях смерти и разрушений развернулась история отваги и самопожертвования, когда он защищал свою команду в огне и пламени войны. Не колеблясь ни секунды, они действовали. Первая группа отступила, вторая группа осталась на месте, преграждая путь врагу. Это было похоже на небольшой домик среди небольших холмов, с одним маленьким окном, из которого выглядывало дуло пулемёта. В окно стрелять было трудно — отверстие было слишком маленькое. Третий взвод был загнан в угол и все были убиты. Была расстреляна и вторая группа пятого взвода. Слышны были выстрелы и стоны умирающих солдат. — Нет!! — крикнул Минхо, и с ярким пламенем ярости в глазах, побежал в сторону врага, и стрелял в их маленькое убежище. Несколько из них были убиты, но выстрелы из пулемёта не прекращались; Командир взвода Ли Минхо прикрываясь всем, чем мог и стреляя, пытался открыть путь своим товарищам. Он почти добрался до цели, но у Минхо закончились патроны, и он быстро скрылся за небольшим холмом, чтобы зарядить оружие. Пятый взвод остался под ливнем пуль, загнавших всю группу в единственное ближайшее укрытие — в небольшую яму. Это было то, что нужно врагам. Враги накрыли их своими пулями, они хотели сломить сопротивление, но Минхо был готов на всё. И вот, когда вражеский пулемёт начал метать смерть и разрушение на его взвод, с автоматом в руках и сердцем, полным решимости, он взял ответственность за свой взвод на себя. Он не позволит им умереть. Минхо быстро зарядил свой автомат, смахнув рукой скатившуюся по щеке слезу. И побежал. Побежал в сторону небольшого убежища, откуда летели пули, унося жизни его товарищей. Сквозь рокот пуль и крики боли, Минхо медленно приближался к вражескому укреплению. Его сердце билось громче, чем удары пулемёта, его дыхание становилось тяжелым и неровным. И тем не менее, он продолжал двигаться вперёд, словно вихрь смерти, грозящий поглотить его и его солдат. И вот, когда он достиг цели, он знал, что момент решения настал. Он закрыл пулемёт врага своим телом, защищая свою команду, своих братьев по оружию, своих друзей. Послышались несколько выстрелов и крики солдатов. Пули пронзали плоть, но его дух командира оставался непоколебимым, его глаза светились отвагой и решимостью. Не защитит их живым — защитит мёртвым. — Командир Ли!! — Минхо! — крикнул Чан. В его глазах застыл образ друга, тело которого было прошито пулями. Алая жидкость брызнула на стены и землю. Командир роты орал им лечь. Но Чан побежал к Ли. Минхо держал оружие того мужчины и не позволял ему повернуть дуло в другую сторону. Как только враги внутри укрытия взялись за другое оружие, Минхо всех расстрелял. И упал. — Минхо! Чан, спотыкаясь, быстро прибежал и начал давить на раны, хотя понимал, что всё безнадёжно. Он не хотел в это верить, он убеждал и себя, и друга в обратном. На поле битвы, пропитанном запахом пороха и крови, лежали солдаты, исступлённые от боли и терзаний. Глаза командира, когда-то былые огненные и решительные, теперь гасли, отражаясь в них только тень смерти и утраты. Его тело, покрытое грязью и кровью, истекало жизнью, словно водопад, осушившийся и приближающийся к своему концу. — Передайте Джисону и Бёль, что люблю их.. — прошептав это, он кашлянул кровью. Тяжёлые облака, словно нависшие мраком, скрыли яркое солнце за своими покровами, закрывая в небе последнюю надежду на мир и свет. Медленно взмывшая пелена дыма и пыли замедляла течение времени, словно застывшее сердце, жаждущее взрыва страшной правды об ужасах войны. Его дыхание становилось всё тише и тише. — Надеюсь, меня простят за невыполнение обещания... Пираты очень плохие.. Он едва улыбнулся. Солдаты побежали в сторону штаба врага. Над ними пролетел самолёт Юга, послышались выстрелы и слова командиров, что осталось совсем немного. Вокруг него звучали крики и стоны раненых собратьев по оружию, стучали грохоты артиллерийского огня, кошмарные реалии которого теперь затмевались его мозгом. Каждый вдох приносил боль, но он не зажмурился, не отрывал взгляд от неба, словно ища в нём ответ на вопросы, что будет после этой жестокой войны и что будет теперь с его семьёй. Смутные образы прошлого танцевали перед его глазами, преследуя его воспоминаниями о любимых. Тёплые объятия и нежные поцелуи Джисона, сладкий смех и сладкое «Папа Хо» Бёль, окутывали разум Минхо, наполняя его сердце всё большей и большей любовью. Их счастливые дни постоянно мелькали перед его глазами: они смеялись, веселились, вместе готовили, играли в догонялки в саду, плели друг другу венки и засыпали в обнимку. Дрожащие руки Чана тщетно пытались прикрыть раны, но и кровь, и воспоминания ускользали из них, словно песок сквозь пальцы. Взгляд Минхо застыл, отображая вечное небо. Раздался последний стук сердца Ли, вместе с ним и душераздирающий крик Чана. Солдаты, вытирая слёзы с уголков глаз, сказали Бану встать, что им надо идти, ведь, враги могут прийти из ниоткуда. Последний вздох командира навсегда остался на поле сражений, но его душа была окутана белыми лепестками ромашки, унесённой светом солнца. Сердце разрывается, дыхание перехватывает. Теперь им нужно было отомстить за Минхо и остальных. Дрожащими пальцами он прикрыл его веки.***
— Он спас всех нас. Тогда мы все могли бы умереть. Он пожертвовал собой ради своего взвода, — говорил седой человек глядя на ромашки. Гудение в ушах, ливень и вой ветра, развевающиеся смоляные волосы, всё моментально прекращается. Джисон медленно поворачивается к нему и будто бы слышит треск собственного сердца при виде горячих слёз, стекающих по покрасневшим щекам. — Я не забыл про друга. Время не лечит. Оно просто учит жить с болью.. Хан оперся лбом на палку и закрыл глаза. Он пытался вдохнуть как можно больше кислорода, но у него плохо получалось. В груди всё сжималось. Осеннее солнце словно становится более тёплым и умиротворяющим, проникая сквозь густые облака и создавая волшебный световой шик на опавшие листья. Ветер шепчет тихие загадки и мудрые послания, унося их в далёкие просторы, где время не имеет значения, и память сливается с бездной вечности. Джисон поднял голову и посмотрел на увядающие цветы, словно пытаясь найти в них ответы на свои давно забытые вопросы. — Я потерял не только любовь всей своей жизни, но и часть себя. Война отняла у меня всё, что мне было дорого, — прошептал Хан. Слёзы блестели в его глазах. Его друг молча обнял его, словно пытаясь выразить свою поддержку через объятия. И в этот момент слова были излишними. Стояла лишь тишина и понимание боли потери.***
Невдалеке купа печальных берёз и осин осеняет убогое кладбище; кругом земля изрыта. Должно быть, на этом месте стояла когда-то моленная… За острогом промелькнули чёрные, закопчённые кузницы, за ними — могилы, обнесённое оградой из булыжника; из-за ограды выглядывали памятники, которые прячутся в коричневых листьев деревьев. Кладбище имеет вид запущенный и печальный. Лучший памятник устарел и грозит падением, надпись на нём почти стёрлась, а другие могилы представляют беспорядочные кучки, наваленные из глины, изрытые и обезображенные дождями. Почти в углу кладбища, около ограды, где росли старые дубы с ломающимися ветками, стояла одинокая могила. Одиночная могила около старых голых деревьев. Кажется, что в этой картине столько меланхолии и одиночества. Поздняя осень, со своей тоской и умиротворённостью, создаёт особую печаль. Это место полное грусти и одиночества, где каждая могила хранит свою историю и тайны, и каждая из них в углу кладбища обрамлена старыми деревьями, создавая такой умиротворённый и в то же время удивительный образ. Листья опавшие на землю, скрипучий ветер шепчет неземные слова, а могила одинокая молчит, прислушиваясь к звукам окружающего мира. Старые каменные знаки времени затянуты паутиной забвения, но сердце на могиле всё ещё бьётся тихим ритмом незабвенных воспоминаний. Ли Минхо. 10.25.1922. – 10.30.1952. «Вечная память героям.» Палка пожилого человека поддерживая измученное от горя тело, издаёт стуки по кафелю на земле, нарушая умиротворённую тишину. Идёт он отяжелевшею походкой; приблизился к ограде, припал и стал на колени, долго, горько и бессильно плакал, долго и внимательно смотрел на немой камень, под которым лежит одно тело, и две души — души двоих возлюбленных. В тот день душа Джисона была похоронена вместе с телом Минхо. И тела в мыслях Хана поменялись местами: Джисон лежал под холодной землёй, а Минхо жил ещё долго-долго. Они обменялись коротким словом, смерть стала большой пропастью между ними. И только их сердца по-прежнему были связаны. Хан молча смотрит на памятник, что-то говоря, но его перебивает кашель и звуки грома. Ветер уныло загудел, смахивая пыль с камня на ветку. Небо всё больше тускнел, готовясь лить свои слёзы. Деревья и небо снова молятся вместе с Джисоном, но ни он, ни листья, ни тусклые облака не могут покинуть это место, откуда им как будто ближе до Минхо, до воспоминаний о нём… Неужели их молитвы, их слёзы бесплодны? Неужели любовь, святая, преданная не всесильна? Сквозь тихий ветер раздавались шорохи опавших листьев, а солнечные лучи проникали сквозь тонкую пелену облаков. Он ощущал прохладу осеннего ветра на своем лице, слышал пение птиц и шёпот деревьев, словно приглашающих его в объятия природы. Взгляд старика устремлялся вдаль, словно он видел что-то, чего не видели окружающие. В его сердце теплилось чувство благодарности за любовь, за все мгновения счастья и печали. Сердце билось в унисон с темпом приближающегося вечера. Джисон вздохнул, сжимая в руке фотографию их счастливой семьи, улыбающиеся друг другу под лучами солнца в окружении цветов. Он всегда приходил сюда, чтобы ощутить его присутствие, чтобы поговорить с ним, но только немая могила была его ответом. Хан сидел, опустив голову, словно неся на себе тяжёлое бремя минувших дней. Листья осенних деревьев шуршали, отражая его печаль и тоску. Взгляд усталого старика был полон невыразимой грусти. — Минхо, — прошептал он, надеясь, что его слова донесутся до самых глубин небес. Слова прозвучали слабо в вечерней тишине. — Мне всегда говорят, что ты тут. Под холодной землёй. Я часто прихожу сюда, но мне кажется, что только твоё тело здесь, а ты сам в ромашковом саду, среди цветов с белыми лепестками и солнышком внутри... Слёзы катились по его щекам, теряясь в холодной земле. Он ощущал боль, которая не знала конца. Воспоминания об их счастливых моментах медленно проникали в его разбитое сердце, как звёзды в ночном небе. Какое бы страстное, бунтующее, мёртвое сердце ни скрылось в могиле, ромашки, растущие на ней, безмятежно разглядывали морщинки около глаз Хана своими невинными глазами: не об одном вечном спокойствии говорят они, о том великом спокойствии «равнодушной» природы; они говорят также о вечном примирении и о жизни бесконечной. Деревья, символизирующие вечную, неумирающую природу, напоминают венец, когда стоят рядом и ветви их переплетаются. Поскольку они растут на кладбище, то венец воспринимается как финал достойной земной жизни. Грустные старые деревья синоним слова «вечность»; они обладают возвышенной, торжественной, эмоциональной окраской. Осенняя застывшая природа, которую тревожит лишь холодный ветер, порождает синтез умиротворённости и грусти. — Ромашки цветут в саду каждый год. Ты говорил, что это символ нашей любви. Наша любовь живёт и будет жить всегда. Я никогда не перестану любить тебя, Минхо. — продолжил он, его голос звучал сломленно от горя и дрожал от боли в груди. И моральной, и физической. — Ты был моим светом во тьме, моей радостью в печали. Мой мир лишён твоего тепла. — прошептал Джисон, обнимая могильный камень. Он прислонился головой к надгробию и закрыл глаза. — Каждый день проходит, но боль в сердце не утихает. Время совсем не лечит. В моём случае оно убивает. Хан громко кашлянул. Ему не хотелось открывать тяжёлые веки, словно пытаясь увидеть Минхо перед собой. Ветер шептал свои тихие молитвы, но Джисон не мог их слышать. Его мир сжался до этого клочка земли, где был похоронен его Минхо. — Я помню всё. Каждую.. секунду вместе. Хотя разум понимал, что ты не вернёшься, сердце хотело ждать. Ждать до последнего момента... Ты не сдержал обещание. А я жил и ждал тебя. — горячие слёзы обжигали щёки. Он тяжело вздохнул, но продолжил: — После тебя расцвели сады. Но в моём сердце мёртвые цветы... С каждым словом кашель усиливался. И в тот момент, когда его сердце наполнилось тоской и болью, Джисон почувствовал, что его время исчерпано. Джисон лёг на землю рядом с могилой Минхо, словно желая быть ближе к нему. Хан лежал, обнимая могилу, будто надеясь, что она сможет провести его в последний путь. Окутанный пеленой грусти и утраты, он закрыл глаза и почувствовал, как его сердце пропустило удар. И в последние моменты жизни он слабо улыбался, зная, что скоро снова окажется в объятиях любимого. В заключительной строфе Джисон закрепляет эту мысль. Мир унывал. Он умирал. Всё вокруг было мрачным и грустным. Его мир пуст. Пуста и его душа. Его мысли были о их дочери, о её счастливой семье. О их счастливых моментах. Мысли были о защитниках Родины, воевавших под красным знаменем. Они погибли за новый мир, рождённый 27 июля 1953 года. За мир, в который они свято верили. Судьбы погибших солдат сливаются в общую судьбу. В Вечном огне можно увидеть бои, горящие хаты и «горящее сердце солдата». Они теряют братьев своих, в их сердцах пожар, желающий испепелить врага. — Прости меня, Минхо, — шептал он, уходя в объятия вечности. — Я не смог стать счастливым.. Я иду к тебе. Туда, где нас снова ждёт вечность вместе. — его глаза медленно закрываются, пальцы слабо сжимают одну из ромашек. — А в саду... В саду всегда будут цвести ромашки... Слова Джисона звучали как песня печали и любви, как последний аккорд в симфонии их счастья, которая теперь звучала как траурная мелодия. И когда последние слова сорвались с его губ, сердце старика сжалось от боли. Словно последний акт его трагической любви. Начался дождь, капли с неистовой силой били по земле, зарывая в неё грустные умирающие листья и старую фотографию. Птицы продолжали петь свои мелодии, а листья шелестели. Хан вдохнул аромат осеннего воздуха, словно пытаясь унести с собой каждую ноту этого момента. Спокойно и нежно он уснул на могиле, среди ромашек, оставив своё тело на земле, а свою душу — вечности. А небо заливалось слезами, оплакивая их историю любви. Их любовь оставалась ярким светом во время длинных ночей и мрачных дней войны, она стала их силой и надеждой в бурях. А их история была как свечение звёзд во тьме — вечной, магической и непоколебимой. Когда вечером Бёль приехала навестить отца, она не нашла его ни дома, ни в саду. Женщина расспрашивала у всех соседей, но его в последний раз видели вчера, когда он сидел с Чаном в саду. Она всю ночь со своим мужем искала своего папу вместе с милицией. Тело Хан Джисона нашли в 5 утра. Рядом могилой его покойного мужа Ли Минхо. Дочь горько плакала, трясла Хана, молила не оставлять её. Но, всё было чётно. На могиле Минхо лежала мокрая фотография их счастливой семьи. Поздняя осень окутала кладбище своим серым покрывалом, тихо шепчущим о прощании и уходе. Две могилы стояли рядом, словно непреодолимая связь между ними сохраняла душевную гармонию. Они были покрыты тонким слоем оттенка листьев, опавших с высоких деревьев, мягко шуршащих под шагами пришедших к ним в посещение. Первая могила была украшена цветами, которые стремились пробиться сквозь осеннюю печаль и принести маленький луч надежды. На её камне стоял высеченный образ сердца, напоминая о бурных чувствах, которые однажды здесь горели ярче любого пламени. Ветви дерева над ней склонялись, словно прикрывая её от осеннего ветра, нежно шумя своими листьями. Вторая могила казалась забытой и одинокой в своей тишине. Над ней тьма длинных ветвей сухих деревьев, лишённых своей зелени, создавала печальный образ утраченного времени. На камне осталась лишь скромная дорожка слёз. Словно тень, она стояла в тени соседа, словно потеряв в своей боли часть себя. Но следующей весной там зацветут ромашки. Хан Джисон. 09.14.1923. – 11.20.1990. «Ждал. Надеялся. Любил.» Осенний ветер шептал мирным шёпотом о вечности и уходе, о любви, которая проложила свой путь сквозь все времена. Две могилы стояли рядом, как два сердца, соединённые невидимой нитью вечной привязанности, где ромашки стали свидетелями бессмертной любви. Ромашки медленно гнили. Их укрыло первым снегом, чтобы весной снова зацвести. Минхо и Джисон покрылись холодной землёй, чтобы расцвести в мире, где нет ни боли, ни печали. И в саду, и в могилах, и в их душах всегда цвели ромашки.